***
Проходит неделя или около того. И случается неприятность. Новый июльский день начинается вполне неплохо. Патрик просыпается на потертом диване в гостиной, слегка захламленной всем подряд. Кроме дивана из мебели есть ещё низкий кофейный столик, этажерка с книгами, тумбочка с кое-как держащейся дверцей. По стенам развешаны старые фото, центральное место среди которых занимает старая фотография полной семьи Стамп — на ней около десяти человек, у всех счастливые лица. Но Патрика на ней нет, потому что ему было всего три месяца, когда происходила съемка. Через зазоры между мебелью и фото видны грязно-зеленые обои. Патрик трёт глаза и спускает ноги на ковер, покрытый пивными пятнами и крошками от чипсов. Затхлый воздух в маленькой комнате пахнет сыростью и — отмечает парень — тостами, которые подгорают на кухне. Он натягивает футболку и собирается улизнуть через окно. Умоется в дождевой бочке на заднем дворе. Патрик перекидывает ногу через подоконник, и в этот самый момент всё катится к чертям. Потому что дверь распахивается, и подросток оказывается грубо втянут за рукав обратно. Ещё даже не обернувшись, он уже чувствует жесткость хватки и понимает, что рука — не матери. “Значит, отчима” — мелькает мысль, за мгновение до удара в нос и мерзкого крика, который ударяет по чувствительному слуху: — Куда намылился, блядь, cученыш, а?! Ни черта не делаешь целыми днями! Сидишь на моей шее!!! (Несмотря на резкую боль, Патрик морщится от звуков провонявших виски воплей) Отчим рывком поднимает его и наносит ещё один удар, на этот раз — в грудь. Воздух покидает легкие, а вместе с ним на пару секунд гаснет и свет. Дерьмо-дерьмо-дерьмо. — Живо поднимайся на ноги и приберись здесь — хоть какую-то пользу принесешь, — смутно доносится до звенящего сознания Патрика. — И чего мамаша из дома тебя не выкинет — не понимаю! Он не может ответить, ведь у него нет таких сил и решительности. Он не может ни ударить — со всего размаху, крепко сжав кулак, так, чтобы хрустнула челюсть и запомнилось на всю оставшуюся испитую жизнь. Ни даже слова сказать. Остается только закусить губу, чтобы проглотить обиду и не дать ей вырваться наружу; кое-как встать и начать сгребать мусор с пола. Дождаться, пока за проклятым ублюдком не скрипнет дверь. И бежать, бежать — почти налегке, с любимыми пластинками и плеером в рюкзаке и семью долларами мелочью в карманах. Это была соломинка, сломавшая спину верблюду, думает Патрик, утирая рукавом кровоточащий нос. Подобное случалось и раньше. Блядь, да это длится одиннадцать лет! Издевательства, пьянки и ужасающие погромы преследуют его с начальной школы. На нём и матери срывал злость отчим; на Патрика постоянно лились слова о его бесполезности и никчёмности. Тело и лицо ныло от побоев. Но сегодняшний день стал финальной точкой в повести Отвратные Годы. Всему приходит конец.***
Этот день тоже кончается. Ночи в Чикаго всё-таки милостивее дневного света. Они набрасывают на уродливые улочки тяжелое тёмное одеяло, закутывают в ткань, прошитую лаем собак, шуршанием шин и громыханием поздних фейерверков. Один из закоулков тьмы, в котором устроился Патрик этой ночью, прорезает неоновое свечение вывески “У МАЙКА. РАБОТАЕМ 24 ЧАСА”. Это закусочная возле заправки, где не так много народа и есть кусты, чтобы пописать. Сейчас парня очень даже устраивает такой ночлег. Он сидит на тротуаре возле фасада и ногой отстукивает безумную ударную партию Hybrid moments. Звезды на бескрайнем небе затмеваются уличными фонарями и фарами машин, подкатывающих за своей порцией бензина. Напоминая вывеску над головой, в черепной коробке Патрика мерцает вопрос: а что теперь? Конечно, он мог какое-то время поболтаться в жилищах знакомых, но видеть опять этот район и кварталы было выше его сил, да и знакомых было не так уж много. Странно заводить друзей в месте, от которого тебя тянет блевать. Итак, решает парень, пока он будет жить прямо здесь, выпрашивая у посетителей десятицентовики в обмен на пение. А с приходом холодов Патрик придумает, как ему быть. Между тем время течет, громадный список панк-песен в памяти подходит к концу, и парень, подперев голову рукой, молча наблюдает за окружением. Однако заправка пустует; автомобили кончились пару часов назад Летом солнце встает рано, поэтому настоящий свет вскоре начинает отвоевывать пространство у искусственного. Дальний конец небосвода сереет, а потом плывет полосами розового и желтого. И первые багрово-красные и ослепительные рассветные лучи освещают возникшую на горизонте машину, которая мчит по прилегающему к заправке шоссе. Патрик щурится, пытаясь разглядеть, но первой информацией оказывается не марка или размеры авто, а группа, которая гремит из динамиков: Sex Pistols. Через пару минут становится ясно, что тишину рассекает раздолбанный красный пикап, сливающийся с зарей. Он делает лихой маневр, почти пропустив поворот на заправку, и тормозит у колонок. Сердце Патрика почему-то внезапно колотится. Двери как по команде открываются, и салон выплёвывает на асфальт посланников патриковой судьбы во главе с её кареглазым предводителем.Мятеж стартует.