Le passoin est notre amour

Руки скользят по чужому телу, сжимают, слегка царапая ногтями кожу. Короткие, грубые поцелуи не дают стонам сорваться с чужих губ, не дают быть обнаруженными. Пальцы путаются в длинных кудрявых волосах, тянут, заставляя запрокидывать голову всё сильнее. Ещё долго будут оставаться на бледной коже яркие укусы. Сердце бешено бьётся, голова идёт кругом от этой близости... Тибальт резко садится на кровати. Он ещё не до конца понимает: это уже реальность или ещё нет. Он обхватывает голову руками, пытаясь осознать очередной такой неправильный сон. Тибальт старательно гонит прочь из своей головы желанный образ, но он возвращается из раза в раз, ночь за ночью всё повторяется во сне. Капулетти выходит на балкон, ища успокоения в ночной прохладе. Он так и остаётся сидеть на каменном полу до самого рассвета, погруженный в свои мысли. Где-то в глубине сознания ещё мелькают чёрные кудрявые пряди, сжатые в кулак. Весь день семейство Капулетти занималось последними приготовлениями к роскошному балу, на который была приглашена почти вся элита Вероны. Все находились в торжественном ожидании предстоящего раута, только Тибальт был равнодушен ко всему происходящему. А в это время на другом конце Вероны Бенволио уговаривал Ромео тайком пойти на бал к Капулетти. Посреди разговора в комнату ворвался Меркуцио. — Друзья мои! Чудесные новости: у Капулетти завтра бал, и мы обязаны быть там! Мне пришло официальное приглашение, а вы идёте со мной. И это не обсуждается: я не намерен скучать с дядей на приёме. Уверенный и требовательный тон Меркуцио не оставил Ромео выбора. Противостоять уговорам сразу двух друзей он уже был не в силах. — Это будет бал-маскарад, так что не забудьте  позаботиться о нарядах и масках. А пока предлагаю немного развеяться: Ромео, как я посмотрю, ещё переживает отказ от своей целомудренной возлюбленной. — Бенволио и Меркуцио переглянулись и скорчили страдающие лица. Долго уговаривать Ромео, к счастью, не пришлось, и он, сдавшись друзьям, отправился кутить. Весь вечер троица провела в любимом трактире: Монтекки и Скалигер так часто бывали там, что хозяин заведения всегда держал пустыми комнаты для них, потому что зачастую вернуться домой короли были не в состоянии. Время уже давно перевалило за полночь. Изрядно пьяный Меркуцио с трудом терпел какую-то привязавшуюся к нему девушку. Она была довольно милая и явно хотела понравиться ему, но только докучала своими рассказами. Меркуцио рассеянно кивал, ища предлог, чтобы покинуть собеседницу, и скоро нашёл. В дальнем углу в одиночестве сидел совершенно никакой Бенволио: подперев голову рукой, он почти спал. Меркуцио вежливо откланялся и сбежал, ссылаясь на помощь другу. Скалигер, сам слегка шатаясь, подошёл к Бенволио и потянул его, чтобы поставить на ноги и довести до комнаты. Друг безвольно повис на плече и тихо бурчал что-то неразборчивое. Наконец-то дойдя до заветной двери, Меркуцио стал возиться с замком, который упорно не хотел поддаваться неслушающимся и немного трясущимся пальцам. Бенволио продолжал болтать что-то несвязное и никак не мог спокойно стоять на месте, он постоянно заваливался то в одну, то в другую сторону, шатая Меркуцио следом и мешая ему открыть дверь. Наконец замок поддался, и Меркуцио смог дотащить пьяное тело до кровати. Чуть не завалившись следом за Бенволио, Скалигер уложил его и сел рядом. Опьянение начинало улетучиваться, и его место занимала пустота с раздирающими душу мыслями, которых обычно Меркуцио удавалось избегать. Но сейчас, сидя темной комнате и слушая чужое дыхание, он остался наедине со всем, что терзало его. Обычно случайный секс на одну ночь с кем-нибудь помогал ненадолго отвлечься и заглушить мысли, но сейчас рядом с ним в кровати лежал мертвецки пьяный Бенволио, изредка нарушая тишину бормотанием. Скалигер тихо обошел кровать и сел слева от Бенволио. Меркуцио обессилено закрыл глаза и медленно лег. Расфокусированный взгляд бесцельно бродил по комнате, ища в темноте, на чем можно остановиться. Пустота в комнате – пустота в душе, не за что ухватиться, чтобы не утонуть в самом себе и своих грехах. Сколько уже раз дядя вытаскивал своего преемника, мертвецки пьяного, из борделей, сколько раз запирал, чтобы Меркуцио наконец одумался и перестал позорить их семью своим поведением. Где это слыхано, чтобы племянник самого принца Вероны шлялся где попало, предлагая себя на ночь, как дешевая проститутка. Но ничего не помогало, Меркуцио сбегал и всё равно раз за разом оказывался на ночь с кем-нибудь в задрипанной комнате очередной таверны. Раз за разом он искал мимолетного чувства, что нужен хоть кому-то, что хотя бы на время его любят. Но каждый раз утром его сердце болело еще сильнее от разъедающего одиночества. А после проводил бессонные ночи в своих покоях, вымаливая прощения у того, с кем хотел и не мог быть, у того, кто даже не знал о своей значимости для Меркуцио. Усталость, накопившаяся за последние дни, начала всё же брать верх, заставляя Меркуцио наконец закрыть глаза и отдохнуть. И снова он видел эту ухмылку и руки, тянущиеся к нему, обещая покой. И снова он верил им, позволяя себе оказаться в объятьях, снова он верил, что его любят. Меркуцио отдавал всего себя, изо всех сил сжимал в руках красную ткань рубашки, боясь вновь потерять мимолетное счастье. Он так отчаянно пытался дотянуться до таких желанных губ, прикоснуться к такому далекому и желанному человеку. Меркуцио знал, что это лишь очередной сон, и знал, что это единственная возможность быть с тем, кого он любит. Поцелуи становились всё грубее и настойчивее, Меркуцио поддавался, позволяя доминировать над собой. Этим рукам и губам он мог позволить абсолютно всё не только во сне, но и наяву. Был готов абсолютно на всё, лишь бы быть рядом. Он просто хотел, чтобы его любили, и хотел иметь возможность любить в ответ. Дыхание участилось: воображение продолжало подкидывать непристойные отрывки тайных желаний. Приятная лёгкость начала разливаться по всему телу, а сердце бешено колотилось в груди. Частые, короткие вдохи и выдохи становились громче, но внезапно превратились в всхлипы. Меркуцио изо всех сил сжимал губы, задыхаясь от слез. Многие недели заглушения своих эмоций дали о себе знать. Отчаяние и безвыходность этой влюблённости обрушились на Меркуцио в звенящей тишине и одиночестве. Он сжимал простыни, комкал их, пытаясь хоть как-то дать выход эмоциям. Маленькие влажные прядки волос прилипали к мокрым вискам и щекам. Откуда-то изнутри рвался крик боли, но Меркуцио кусал губы и запястья, чтобы сдержать его. Он не мог позволить разбудить Бенволио и быть увиденным в таком состоянии. Никто не должен был знать, что он разбит. Никто не должен был знать, что он влюблён.