Элементарно, Бэрроу!

❄❄❄

      Томас брёл по тёмной улице по колено в снегу, одновременно восхищаясь снежной зимой и проклиная её. Снежные шапки на крышах делали дома похожими на пряники в глазури, или на керамические миниатюры, которые помещают в снежные шары. Давно уже в Йоркшире не было такого снегопада. Правда, любоваться им всё-таки лучше из окна уютного, тёплого дома.       В семь утра город ещё не проснулся, стояла тишина — Томас слышал скрип снега под своими ботинками. Уличные фонари рассеивали вокруг ореолы уютного, жёлтого света, похожие на одуванчики; иссиня-чёрное небо казалось бархатным. Коммерческие помещения на первых этажах ещё были закрыты и зияли тёмными пастями витрин. Лишь в немногих квартирах горел свет. Нет-нет, да зажигалось ещё одно окно. Томас вздыхал и мысленно соболезновал ещё одному бедолаге, собиравшемуся на трудовые подвиги.       Сам он привык, будучи администратором кафе, вставать ни свет ни заря, чтобы первым прийти на работу, проверить, хорошо ли убрано с вечера и вся ли техника работает, принять утреннюю поставку продуктов, открыть кассу, перепроверить бухгалтерию, надавать тумаков официанту Энди, который, вообще-то, приходил первым, но с опозданием, закатить глаза на оправдания его инфантильной супруги-кондитерки Дейзи, выслушать ворчание повара Альфреда и воздержаться от флирта с баристой Джимми.       Последнее с течением времени становилось всё проще.       Когда до кафе оставалось меньше квартала, откуда-то из-за угла вдруг раздался женский вопль. Естественной реакцией человека было бы либо кинуться на помощь, либо оцепенеть от страха. Томас лишь на секунду сбился с шага, а потом вздохнул и пошёл дальше. Жизнь, увы, научила его, что иногда лучше не геройствовать. А как сказал однажды его отец, когда в детстве Томас с разбегу упал и разбил коленку, «орёт — значит живой».       Но драма, как назло, разыгралась на маршруте Томаса.       Посреди небольшой площадушки, образованной пересечением нескольких улочек, в свете фонарей на белом снегу лежала тёмная масса. Издалека Томас не мог разглядеть, что это. Больше всего было похоже на большой мусорный мешок. Рядом с массой стояли двое — девушка, всхлипывавшая и зажимавшая рот ладонями, и долговязый парень, обнимавший её за плечи. Этих Томас узнал и недовольно поджал губы. И угораздило же его подчинённых во что-то вляпаться.       Энди заметил Томаса первым и кинулся к нему.       — Мистер Бэрроу! Мистер Бэрроу! Там человек! — воскликнул Энди, и Томас вынужденно прибавил шагу.       На снегу лежал мужчина в тёмной одежде, приличного вида — точно не потерявший спьяну сознание выпивоха, ещё не старый. Его глаза были удивлённо распахнуты, но уже поблекли. Человек был мёртв. Это было видно по его неестественной, окаменевшей позе. От того места, где он лежал, вглубь переулка тянулся словно тёмной краской нарисованный след — было похоже, что человек полз, пока силы не оставили его. Томас ещё плотнее стиснул зубы — след уводил в переулок прямо за их кафе.       — Что же делать, мистер Бэрроу? Что же делать? — панически суетился Энди, бегая вокруг трупа.       — А что, мобильные телефоны отменили? Звони, куда следует! — рявкнул Томас и, взяв Дэйзи за руку, повёл её в кафе отпаивать успокаивающим мятным чаем.

❄❄❄

      Сержант Мозли почесал лысину, приподняв каску, рассматривая место преступления. Площадушку уже оцепили стоп-лентой, и, пока дежурный участковый отгонял от неё начавших просыпаться местных жителей, Томас подсчитывал убытки. В установленное время кафе не откроется точно, и не факт ещё, что откроется сегодня вообще.       — Ну что? — нетерпеливо спросил он у Мозли.       — Ну, в этой ситуации мы просто наше, это самое, наши полномочия на этом всё, окончены, — пролепетал Мозли. — Я позвонил инспектору Бейтсу, он разберётся. Наверное.       Томас закатил глаза, уже в который раз всего за три часа бодрствования. Если бы на Олимпиаде была такая дисциплина, Томас бы год за годом удерживал мировой рекорд.       — Значит, сегодня не работаем? — лениво поинтересовался Джимми, подходя к Томасу и закуривая. Томас раздражённо вырвал у него сигарету.       — Не кури на месте преступления. Иди внутрь. Нам ещё показания давать.       — Ну хоть кофе можно выпить? — Джимми зевнул, прикрывая рот кулаком.       — За свой счёт — пожалуйста.       Джимми скорчил рожу и, ёжась, ушёл в кафе, мотая головой остальным коллегам, ждавшим его у входа. Все разочарованно разбрелись за столики и уткнулись в телефоны.       Где-то через полчаса появился, прихрамывая, начальник полицейского участка Даунтона — инспектор Джон Бейтс. Даже в тусклом свете фонарей по его лицу было видно, что он отнюдь не рад здесь находиться. Обменявшись приветствиями с Мозли и коротко кивнув Томасу, Бейтс с трудом присел на корточки рядом с трупом, стараясь перенести вес на здоровую ногу, и, надев перчатки, стал осматривать карманы, диктуя под запись Мозли наименования содержимого.       — Ключи, три штуки на брелоке и ключ от машины. Мобильный телефон — выключен, экран разбит, не включается. Носовой платок — использованный. Билет от Лондона до Даунтона в один конец — прибыл два дня назад, значит, машина не здесь, и нужно узнать, где остановился. Кошелёк — кредитная карта, дебетная карта, наличные, разными купюрами — полторы сотни фунтов — не ограбление. Документы на имя Александра Грина, проживает в Лондоне. Ну всё.       Кряхтя и покачиваясь, Бейтс начал вставать, и Мозли поспешил поддержать начальника под локоть. Бейтс благодарно кивнул и выпрямился, морщась и рефлекторно хватаясь за хромую ногу.       — Значит всё здесь сфотографировать, собрать всё, что может быть уликой, покойника — в морг в Йорк, здесь его держать негде. Нужно сделать запрос в Лондон — выяснить, кто он, найти близких и пригласить следователя из Скотланд-Ярда. — Бейтс призадумался, а потом добавил: — Лучше я сам, а вы пойдите к миссис Патмор.       Собрав все улики, Бейтс пролез под стоп-лентой и направился к полицейскому участку.       — Инспектор! — воскликнул вслед Мозли. — А как же быть с…       Мозли невнятно махнул рукой на Томаса и на кафе, где у окна толпились взволнованные сотрудники. Бейтс хмуро на них посмотрел.       — Да… Снять записи со всех камер видеонаблюдения, выходящих на площадь, а также из зала кафе, обыскать их мусорные баки, а сотрудников в участок на допрос.       — Пардон, а почему только наши баки? — возмутился Томас, бросаясь к Бейсту, и на пути у него вырос Мозли.       — На направление следов посмотрите. — Бейтс пожал плечами. — Или вы думаете — ваши конкуренты, с утра пораньше обнаружив труп, специально кровавые следы рисовали, чтобы вас подставить?       Томас скрежетнул зубами, наблюдая, как удаляется Бейтс.       Ну точно теперь, дневная выручка в минус.

❄❄❄

      Для небольшого городка Даунтона, ещё двадцать-тридцать лет назад считавшегося деревней, где даже исчезновение куска мела из школы становилось поводом для обсуждения на всю неделю, убийство, да ещё и приезжего, было беспрецедентным событием.       Полицейский участок, имевший в штате, дай бог, пять человек, занимался в основном тем, что разнимал сцепившихся по пьяни в пятницу фермеров и потрошил карманы школьников, заподозренных в воровстве конфет из гастронома. До того самым крупным делом было хищение редкой картины из родового имения графа Грэнтэма (ещё до того, как последний граф скончался и имение стало музеем), но впоследствии оказалось, что сам престарелый граф подарил картину Национальной Галерее и забыл об этом. Но перетрясли тогда весь город.       Теперь же, когда посреди улицы был найден визитёр, скончавшийся насильственной смертью, местные полицейские чувствовали, что связаны по рукам, ведь даже ехать делать вскрытие пришлось в ближайший крупный город — Йорк.       Оставалось только допрашивать свидетелей.       Дэйзи и Энди подробно описали, как шли на работу — специально вышли пораньше, чтобы не получить нагоняй за опоздание от мистера Бэрроу — и буквально чуть не споткнулись о труп. Энди подумал, что это какой-нибудь местный пьяница не дошёл до дому, но, когда перевернул тело («отпечатки пальцев на правом плече, запротоколируйте, Мозли»), обнаружил, что человек мёртв.       — И как же вы поняли, что он мёртв? — поинтересовался Бейтс, проводивший допрос в своём крохотном кабинете в участке.       — Ну как-как… — Энди замялся и почесал загривок. — Понял, и всё тут.       От Дэйзи удалось добиться более подробного описания внешнего вида тела, определённо указывавшего на его неживое состояние. А затем оба свидетеля показали, что заметили кровь на снегу. По поверхностному осмотру тела можно было сказать, что умер он от выстрела в грудь.       Миссис Патмор — хозяйка единственной в городе гостиницы сразу же опознала в покойнике своего постояльца мистера Грина из Лондона, отметила, что он был щедр на чаевые, снимал лучшую комнату и заказывал еду в номер, но был хмур, неразговорчив и даже груб. А ещё непонятно, как теперь рассчитать и выписать мертвеца.       — А чем он занимался эти два дня, что проживал у вас? — спросил Бейтс.       — Чем-чем, да ничем! — Всплеснула руками миссис Патмор. — Сидел в номере, по телефону говорил — я из-за двери голос слышала. Работал, наверное — на столе ноутбук стоял, когда я убирать приходила. Почти из номера не выходил. Вот буквально вчера вечером впервые вышел дольше чем на полчаса. И не вернулся.       Предстояло выяснить, где Грин провёл последние часы жизни. Зато конец пути был зафиксирован сразу несколькими камерами на площади, где его обнаружили.       Грин появился на площади, направляясь, судя по маршруту, обратно в гостиницу, после полуночи. Проходя мимо кафе Томаса, он остановился, как будто что-то заметил, и отошёл в сторону, пропав из всех объективов. Спустя ещё минут семь раненый и умирающий Грин вполз в кадр со стороны кафе, силы его оставили, и он упал на снег. Жуткое зрелище, когда наблюдаешь миг смерти человека.       — Мозли, сообщите в морг в Йорке, что у нас есть приблизительное время смерти, — распорядился Бейтс по внутренней связи и устало посмотрел на Томаса, сидевшего напротив него. — В вашем мусорном баке нашли-таки орудие убийства, самозарядный пистолет «Беретта М1951», серийный номер затёрт наждачкой, отпечатков нет.       — Прекрасно, я пойду? — поинтересовался Томас и попытался встать, но тяжёлый взгляд Бейтса его остановил.       — У вас ведь, кажется, имеется дома оружие, мистер Бэрроу?       Томас скрежетнул зубами и понадеялся, что его взгляд источает достаточно ненависти, чтобы Бейтс отстал.       — Вы прекрасно знаете, что у меня коллекционный «Кольт», который не стрелял со времён ирландской войны, и который в принципе не может стрелять, и вы прекрасно знаете, откуда он у меня и как я к нему отношусь. Но можете пойти обыскать мою квартиру, я даже дам ключи.       Сказав это, Томас передёрнул плечами и как будто неосознанно натянул рукав свитера на кисть правой руки — покрытую шрамами, с искривлённым мизинцем и обрезанными до второй фаланги безымянным и указательным пальцами. Бейтс вздохнул и покачал головой. Конечно, он всё это знал — весь Даунтон знал скорбную повесть Томаса Бэрроу.       — Мне придётся попросить Вас не пользоваться переулком и мусорными баками за кафе до приезда следователя из Лондона, также будет оцеплена часть площади. Надеюсь, это не очень ударит по имиджу вашего кафе?       — Ну что вы, инспектор, нисколько не ударит — сразу выстрелит.

❄❄❄

      В городе, где не только все друг друга знают, но многие выросли на глазах друг у друга, слухи распространяются быстро. К вечеру теории о личности и гибели Грина достигли критической массы и амальгамировались в довольно-таки фантастическую, но не лишённую смысла версию.       А всё дело в том, что кто-то из горожан оперативно отыскал в интернете сведения, что Грин служил личным секретарём у одного парламентария, из чего тут же выросло предположение, что покойный был замешан в неких политических интригах, от которых бежал в глубинку, надеясь затеряться в толпе.       Выслушав всё это от впечатлительной Дейзи, Томас лишь закатил глаза.       Ехать «затеряться» в городок на пять тысяч населения было идеей заведомо провальной.       С того момента, как Томаса отпустили из участка в районе полудня, и того, как под угрозами увольнения ещё через час все сотрудники вернулись на рабочие места, в кафе не было ни одного посетителя. Энди лениво перетирал по энному разу всю посуду, Альфред перечитывал поваренные книги, которые знал наизусть, Дейзи вручную взбивала тесто для меренг, а Джимми скучающе сидел за одним из столиков и изучал свои ногти. Уже дважды он порывался уйти, и Томасу пришлось взять бухгалтерию и засесть с ней в зале, чтобы бдеть за своими подопечными.       Втайне про себя он называл их ласково «оболтусами», но напоказ делал вид, что на дух их не переносит и терпит лишь по долгу службы.       «Не всё тебе быть на побегушках у этого зануды Карсона — у тебя столько прекрасных идей, дерзай!» — сказали однажды Томасу, и он дерзнул. Взял кредит на малый бизнес, увёл за собой с предыдущего места работы троих юных дарований (Джимми прибился к ним позже по объявлению о вакансии) и стал владельцем одного из двух (второе было в гостинице миссис Патмор) семейных кафе в Даунтоне, а меренги Дейзи, между прочим, развозились по всему Йоркширу и даже поставлялись в один кондитерский магазин в Эдинбурге, а Альфреду приходилось прибавлять жалование, чтобы он не сбежал в какой-нибудь мишленовский ресторан в Лондоне.       Так что про себя Томас очень гордился оболтусами, но не рисковал проявлять чувства, чтобы не кончилось чем обычно.       — Ну что, как думаете, мы официально прокляты, или просто пятница? — риторически поинтересовался Джимми. — Босс, можно мы пойдём, а? Ясно же, что никого не будет!       И тут, по невероятному совпадению, тренькнул колокольчик над входной дверью, и Джимми скорчил обиженно-разочарованную физиономию, лениво поднимаясь со стула, а Томас поспешил сграбастать со стола свои бесконечные бумаги и поприветствовать посетителя.       — Добрый день, добро пожаловать в «Grain Theme», чем мы можем вас угостить? — отрапортовал Томас фирменное приветствие, опережая своих подчинённых, и только после этого потрудился рассмотреть гостя.       Чужак.       Как любой коренной даунтонец, всех «своих» Томас знал в лицо, а кого не знал, тех представляли при посещении сопровождавшие их друзья и родственники. Но зашедший в кафе мужчина — ровесник Томаса, с явно военной выправкой и очень хорошо одетый — был один и вокруг смотрел с интересом, что говорило о том, что здесь он впервые и никого из присутствующих не знает.       — День добрый, кофе, пожалуйста.       Томас зыркнул на Джимми, и тот вяло побрёл исполнять заказ. Хорошо известно, что под «кофе» подразумевают «американо» все те, кто не желает заморачиваться сложными названиями и не пьёт ничего изощрённее «флэт уайт» (кофе с молоком по-народному).       — Сахар, сливки? — уточнил Томас, пока Джимми гремел чашками, а Энди протирал столик, за который присел гость.       — Благодарю, не нужно.       — Желаете перекусить? — поинтересовалась Дейзи, так близко наклонившись к мужчине с пиалой теста в руках, что Томас успел испугаться, что смесь прольётся на явно дорогие шерстяные брюки.       — Покорнейше благодарю. — Гость слабо улыбнулся, и Томас жестами прогнал Дейзи и Альфреда обратно на кухню, и сам удалился в кабинет.       Чужак-чужаком, а такой же гость, как любой даунтонец, Джимми и Энди своё дело знают, а бухгалтерия сама себя не разберёт.       Когда же по прошествии часа Томас выбрался из своей «норы» на добычу кофеинового допинга, а также чтобы проверить, не обсчитал ли Джимми гостя, Томас был удивлён, не застав в зале первого, но сразу же приметив второго за тем же столиком, где видел его в последний раз. Перед ним стояла наполовину полная чашка и тарелка с крошками от меренги.       — Надеюсь, всё было в порядке? — как бы невзначай поинтересовался Томас, подходя, чтобы забрать тарелку (ну, Джимми!).       — Всё было прекрасно, благодарствую. А что за стоп-лента снаружи? Сосульки?       — Да-да, сосульки. — Томас активно закивал головой. — Желаете что-нибудь ещё?       — Нет, будьте добры, счёт.       Гость залпом допил кофе и протянул чашку Томасу, будто нарочно, с улыбкой глядя ему прямо в глаза. У Томаса по спине пробежали мурашки, он смутился и поспешил отвести взгляд. Здоровая рука уже была занята тарелкой, и Томас почти выхватил у гостя чашку, торопясь, чтобы тот не успел заметить его увечье.       Томас отставил грязную посуду на прилавок и занялся кассовым аппаратом. Он не слышал, как гость вставал из-за стола, а потому чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда, обернувшись, увидел его перед прилавком. Казалось бы, ничего удивительного: иногда гости сами подходили расплатиться на кассу, чтобы не ждать официанта с чеком (тем более что все местные знали, что Джимми крайне нерасторопен), вот только вместо наличных или карточки незнакомец протягивал Томасу свой полицейский значок.       — Суперинтендант Эллис, Скотланд-Ярд, я занимаюсь делом Александра Грина, — представился гость, — я бы просил вас ответить на несколько вопросов.       — Почему было не вызвать меня на допрос в участок? — проворчал Томас, уже безо всякой галантности шлёпнув чек на столешницу.       Суперинтендант убрал значок и обывательски полез за кошельком.       — Ведь вы свидетель, а не подозреваемый, надеялся, что наша беседа пройдёт в неформальной обстановке. И потом, мне просто хотелось хорошего кофе. Кстати, занятная игра слов в названии.       Следователь рассчитался и подтолкнул сдачу обратно Томасу, намекая на крайне щедрые чаевые. И кто был такой Томас, чтобы отказываться?       — Что же вы хотели узнать, суперинтендант? Полагаю, ваш коллега Бейтс уже пересказал вам ход расследования?       — Совершенно верно, мой вопрос очень прост, и только не подумайте, что я имею какое-либо подозрение — это чистая формальность, ваши коллеги уже ответили. Есть ли — в теории — хоть малейший шанс, что вы где-то встречали мистера Грина ранее?       Томас помотал головой.       — Но, может, хотя бы слышали его имя?       — Сегодня днём я впервые узнал, что в палате лордов есть некий Лорд Гиллингэм, с чего, скажите на милость, мне знать его секретаря?       — Не как секретаря — как человека. Бывает же, что общаетесь долгое время, не зная друг о друге простейших вещей.       — Нет, предпочитаю в полной мере понимать, с кем имею дело.       — Какое совпадение, я тоже.       — Именно поэтому не представились сразу?       Эллис загадочно улыбнулся, постукивая аккуратными ногтями по столешнице.       — Согласитесь, мистер Бэрроу, приятнее пить кофе в тёплой, дружеской атмосфере, чем когда перед тобой ходят на цырлах. Но вот вопросы задавать, увы, удобнее в официальном статусе: так меньше вероятность, что что-то утаят или приукрасят.       — На свиданиях вы тоже этим методом пользуетесь?       — Я бы предложил вам проверить, мистер Бэрроу, но уже поспешил раскрыть перед вами свою личность. Ещё вопрос: в теории — только в теории — мог ли мистер Грин бывать в Даунтоне ранее и обзавестись врагами?       — Если так, он бы сюда не вернулся. Вы явно не жили в маленьких городах, суперинтендант: это как муравейник. Коли обидят одного, остальные сожрут обидчика.       — Ошибаетесь, мистер Бэрроу, я сам родом из Йорка. Впрочем, ваша правда, по сравнению с Даунтоном, Йорк — мегаполис. Не в обиду Даутону.       — На правду не обижаются.       — Последний вопрос, мистер Бэрроу, и я уйду.       — Не буду против, если вы останетесь.       — Как бы ни было мне приятно беседовать с вами, но дела не ждут. Но, возможно, ещё порция кофе навынос мотивирует меня вернуться вновь?       Решив не тратить время на поиск Джимми, Томас занялся кофе-машиной сам. Подумав, что ничто не мотивирует лучше их фирменного напитка, Томас подготовил нужные ингредиенты.       — Итак, мистер Бэрроу, когда я, ещё под видом рядового гостя, поинтересовался стоп-лентой, почему вы не сказали правды?       — Вы, видимо, совсем не разбираетесь в маркетинге, если думаете, что владелец небольшого кафе стал бы хвастать убийством у себя на заднем дворе. — Томас усмехнулся и поставил стакан с готовым напитком на прилавок. — Прошу, за счёт заведения. На пробу. И если вы скажете, что это плохо, вы мой кровный враг навеки.       Эллис взял стакан, отсалютовал Томасу, не прекращая улыбаться, и сделал небольшой, осторожный глоток. Его глаза сощурились от удовольствия.       — Это бесподобно, мистер Бэрроу, теперь вам придётся терпеть меня здесь до конца расследования: это станет моим персональным наркотиком.       — Считайте, что нашли себе эксклюзивного диллера. — Томас вяло усмехнулся.       — Благодарю за содействие, хорошего вечера, мистер Бэрроу.       — И вам не хворать, суперинтендант.       Эллис прихватили недопитый стакан и свободной рукой помахал на прощание, когда выходил из кафе, и Томас слабо махнул в ответ.       На город опускались ранние зимние сумерки, зажигались фонари, и тёмная фигура Эллиса на фоне сугробов на полупустой площади была долго видна, пока он не свернул за угол — в сторону участка.       На Томаса накатило осознание: он только что проговорил с человеком не по делу, а для удовольствия больше минуты и даже умудрялся флиртовать. Были, конечно, попытки и до этого, взять того же Джимми, но тогда всё было как-то несерьёзно, словно в шутку, как в какой-нибудь дурацкой комедии положений. А тут Томас вдруг впервые ощутил азарт, словно от результатов этого флирта что-то зависело.       И тогда вся готовность вернуться в жизнь и начать сначала, которая крепла последние пару месяцев одиночества, рассыпалась в труху, снова оголив дыру в сердце Томаса.       Слишком мало прошло времени, он не готов. Ведь в старой-доброй Англии траур носили годами, а тут прошло всего два. Кто-то скажет — целая жизнь, можно двигаться дальше, но на Томаса лавиной обрушились воспоминания, и страшное чувство вины накатило девятым валом. Ведь двигаться дальше это — забыть? А если помнить, то, что ж — взвалить этот груз и на чужие плечи тоже? Кому это понравится. А Томас не мог лишь забыть.       — Ну всё уже, босс, больше уж точно никто не придёт, отпустите…       Ворвавшийся было в зал Джимми сразу заметил состояние начальника, замершего, как в трансе, за кассой, и поспешил ретироваться на кухню, где все четверо пили чай с печеньем.       — Товарищи, он опять. — Джимми раздосадованно плюхнулся на стул. — Все мои мучения впустую.       — Ой, тоже мне мучения — ну позаигрывал пару месяцев в ответ, — фыркнула Дейзи, отпивая чай, утончённо оттопырив мизинчик.       — Ага, что ж вы, дамы, тогда такой хай подымаете, когда с вами без вашего согласия заигрывать начинают, — передразнил Джимми, а потом показал язык осуждающе посмотревшему на него Энди.       Альфред отмалчивался и делал вид, что ему всё равно.       Послышались шаги, и все поспешно встали, прежде чем на кухню вошёл Томас.       — Я подумал, вы правы, город на взводе — тут не до кофе, тем более что здесь теперь не семейное кафе, а место преступления. Идите все домой. Завтра можете выйти на работу позже. Часов в десять, думаю, откроемся, — объявил Томас.       Все без возражения помыли за собой посуду и разошлись. Все уже выучили: когда Томас «в этом состоянии», нужно просто делать, что он говорит, и давать ему побыть одному. Не из страха перед буйным нравом — тем более что Томас был человеком весьма флегматичным, но из уважения к его горю.

❄❄❄

      Скрыть убийство личного секретаря парламентария — было для спецслужб задачей номер один, но оказалось невыполнимой миссией, поскольку задачей номер один любого журналиста — первыми узнать самые невероятные новости. А потому уже к вечеру того дня Лорду Гиллингему пришлось это событие публично прокомментировать, а на следующее утро первым поездом в Даунтон прибыл целый эшелон репортёров.       Они заполонили улицы, фотографировали чуть ли не каждую дверную ручку, тыкали диктофонами в нос всем встречным местным жителям — некоторым досталось и по два раза, и наконец стеклись, как паломники, к месту преступления, осадив кафе со всех сторон.       — Босс, может полицию вызвать разогнать их? — предложил Джимми, присвистнув, наблюдая, как журналисты чуть ли не к стёклам кафе липнут, очень уж сильно напоминая почуявших мясо зомби из какого-нибудь ужастика.       — Да чёрт с ними, двери же не ломают, заодно снег утрамбуют, — беспечно ответил Томас.       Для субботы посетителей было катастрофически мало, но совсем без дела сидеть не пришлось. Заходившие в кафе даунтонцы, с трудом прорвавшись через журналистов, сетовали на их вездесущность. Несколько репортёров рискнули тоже зайти и начать задавать вопросы, но Альфред с шампуром и Энди со шваброй — страшная сила.       Также в течение дня журналисты мигрировали между кафе и полицейским участком, но там их, видимо, тоже встретили не слишком гостеприимно. Наконец ближе к закату, они начали рассредоточиваться, оставив после себя идеально вытоптанный на площади снег.       Томас включил в кафе вечернее освещение, создававшее уютный, домашний полумрак. Последний посетитель ушёл, посочувствовав Томасу в плане убытков («вот не мог где-нибудь в другом месте умереть!»), и Джимми, изображая вселенскую усталость, плюхнулся за один из столиков, наотрез отказавшись помогать Энди убирать в зале. Томас подсчитывал расход продуктов за день.       Тут тренькнул колокольчик, и Томас, оторвав взгляд от расходной книги, не смог сдержать невольную улыбку, с порога узнав гостя.       — Добрый вечер, суперинтендант, — поприветствовал Томас и шуганул Джимми на кухню. — Пришли за добавкой?       — Просто кофе с молоком, пожалуйста, — ответил Эллис, отряхивая от снега плечи и вешая пальто на крючок у входа. — А я шёл к вам и переживал: прорвали журналюги оборону или нет.       — Как видите, бастионы устояли, — с коварной улыбкой ответил Томас, ставя на столик перед гостем чашку. — Меренги? У нас сегодня есть эклеры. Можем предложить ужин.       — Ужинами меня снабжает миссис Патмор, а измен она не прощает, — пошутил Эллис, а потом резко посерьёзнел, — не присядете, мистер Бэрроу?       Томас послушно присел напротив и жестом отогнал подорвавшегося подойти Энди, после чего привычно натянул рукав на травмированную кисть.       — Мне не следует разглашать детали следствия, но проходящие по делу свидетели имеют право быть в курсе событий, а занудство и узколобость коллег не дают возможности толком проанализировать ситуацию, — посетовал Эллис, помешивая кофе. — Представьте себе, мистер Бэрроу, мы весь день потратили, опрашивая жителей, чтобы найти хоть какие-то свидетельства о перемещения мистера Грина, а ответ был до оскорбительного очевиден. Знаете, где он провёл свой последний вечер?       Томас сдержанно помотал головой, не понимая, зачем ему это рассказывают, чего от него хотят, и какую вообще игру ведёт этот загадочный и странный, но безусловно привлекательный следователь.       — Ну, подумайте: вы одинокий мужчина средних лет, по какой-то причине приезжаете в небольшой город — не важно, по какой, но вам там всё равно нужно продолжать заниматься рабочими делами, и вот, наконец, вам выпадает свободный вечер — куда вы пойдёте в этом городе, где никого не знаете и нет даже кинотеатра?       — Кинотеатр у нас есть, это вы зря, только он зимой не работает, — возразил Томас и, поймав непонимающий взгляд Эллиса пояснил, — с мая по октябрь на приусадебной территории возводят временный открытый кинотеатр и крутят там старые фильмы.       — Как романтично, жаль, что меня занесло к вам зимой, я бы с радостью посмотрел «Гражданина Кейна» или «Поющих под дождём» на большом экране.       Томас оставил при себе замечание о разбросе в кинематографических предпочтениях собеседника. А ну как критиковать вкусы полицейских вообще незаконно?       — Так что, мистер Бэрроу, куда бы вы на его месте пошли?       — Спать?       Элис, поднесший было чашку ко рту, так искренне рассмеялся, что кофе немного расплескался. Отставив чашку, Эллис смеялся ещё несколько секунд, щурясь и подрагивая. Томас же не мог оторвать взгляд от милых ямочек на его щеках.       — Вы, наверное, очень домашний человек, мистер Бэрроу, жаль, наш покойный таковым не был — это спасло бы ему жизнь. Скажите, вы бываете в пабе «Grantham Arms»?       — Доводилось, но у меня нет большого интереса к питейным заведениям и самому питию.       — Повезёт вашему партнёру. Скажите, достаточно ли там людно, чтобы не обратить внимание на незнакомца?       — Думаю, да, туда ведь ходят выпить, а не людей рассматривать, разве что типаж будет уж очень примечательный.       — Хм… А если их будет двое, и они будут загадочно шушукаться?       — Шушукаться им вряд ли удастся: по вечерам, особенно в пятницу, там довольно шумно.       — То есть, высока вероятность, что сидящий за соседним столиком при желании мог бы подслушать разговор?       — Полагаю, что да, если только за другим столиком не говорили ещё громче.       — Видите ли, бармен вспомнил, что Грин провёл в пабе несколько часов в компании ещё одного незнакомого молодого человека. Мне удалось составить приблизительный фоторобот, пожалуйста, посмотрите, не доводилось ли вам его видеть?       Эллис положил на стол и пододвинул к Томасу свой блокнот, в котором делал все заметки касательно дела. На открытом листе был карандашный набросок человека в анфас, профиль и полупрофиль. Это был молодой мужчина с мощным подбородком, высоким лбом и греческим носом, в целом, довольно красивый.       — По описанию, у него светлые волосы и карие глаза, роста среднего. Никого из ваших знакомых не напоминает?       Томас помотал головой и вернул блокнот.       — Вы, кажется, с собой целую свиту привезли: криминалист, баллист, трасолог, художник…       — Нет-нет, это я рисовал, потому, видимо, и трудно узнать…       — Вы сами? — Томас максимально невежливо и глупо вытаращился на Эллиса. — И вы такой талант губите на кабинетной работе?       — Ну, как видите, не на чисто кабинетной — вот, через полстраны прокатился. А что делать? — Эллис вздохнул и развёл руками. — Каждый из нас хотел бы зарабатывать на жизнь тем, что нравится, но не всем выпадает такого такое счастье.       — А если и выпадает, то за него приходится платить, — хмуро пробормотал Томас. — Но вы рано ставите на себе крест — Гоген, вот начал профессионально рисовать только к сорока годам.       — Но я-то не Гоген. — Эллис улыбнулся, и Томас снова засмотрелся на ямочки. — И к тому же мне уже сильно за сорок.       — И хорошо, что не Гоген, — брякнул Томас и поспешил исправиться, — хотите ещё кофе?       — Боюсь, что пора идти, миссис Патмор не терпит опозданий к ужинам — прелестная женщина.       Эллис встал, прихватив чашку, и вместе с Томасом прошёл на кассу, где расплатился за кофе. Только теперь, осмотрев зал, Томас обнаружил, что в кафе были и ещё посетители, Энди и Джимми на пару разносили заказы.       — Что вы будете делать дальше? — спросил Томас, пробивая чек и с деланым смущением принимая очередную сдачу/чаевые обратно. — Я имею в виду, по расследованию?       — Будем искать этого загадочного джентльмена и пытаться получить данные с компьютера Грина — кто-то хорошенько его искупал.       — Вы хотите сказать, что кто-то проник в номер Грина, незамеченный миссис Патмор? Слабо верится, — заметил Томас. — Разве что они тоже были постояльцами.       — Гениально! — воскликнул Эллис. — А ведь, правда, в гостинице одновременно с Грином проживали ещё три человека, и все съехали днём, когда началось расследование и гостиницу наводнила полиция. Гениально, Бэрроу!       Эллис схватил Томаса за руку — к счастью, за здоровую — и сжал его ладонь между обеими своими — они были тёплыми и сухими. С благодарностью заглянув ему в глаза, Эллис кинулся к выходу и чуть не ушёл без пальто.       Томас снова смотрел ему вслед, зависнув с грязной чашкой в руках. Узорчатая наледь по краям окон была как виньетка на киноэкране, а Эллис — одинокий и загадочный герой нуарного фильма, удаляющийся в никуда по сумеречной улице…       — Эй, босс, там это, сливки кончились! — гаркнул Джимми над ухом Томаса так неожиданно, что последний от испуга вздрогнул и выронил чашку, разбившуюся о кафельный пол, оставив на нём пятно кофейной гущи.       — Что встал? За шваброй иди! Пусть Дейзи бежит в гастроном за сливками! — рявкнул Томас.       Джимми послушно драпанул на кухню, а Томас смотрел-смотрел на это кофейное пятно, и пытался понять, какие тайные знаки в нём зашифрованы.       Томас не верил в гадания: предсказания были либо слишком абстрактны, что подходили любому человеку в любой ситуации, либо прорицатель-мошенник откуда-то брал сведения заранее и говорил то, что хочешь услышать.       Сейчас Томас бы очень хотел услышать хоть одну хорошую новость.

❄❄❄

      По воскресеньям всегда был наплыв, и очень удачно к этому времени ажиотаж вокруг убийства поутих, хоть разговоры за столиками и были всё о том же. Как обычно в эти дни Энди и Джимми вдвоём с заказами не справлялись, и Томас вышел на подмогу, дабы не отвлекать Дейзи и Альфреда от таинств кулинарии.       С наступлением темноты поток поутих — даунтонцы предпочитали проводить вечера, особенно зимние, в уюте своих домов и компании домочадцев. Многие, правда, заходили взять навынос что-нибудь из выпечки на десерт к домашнему ужину.       Когда уже добрая половина столиков опустела, в кафе вновь наведался Эллис. Томас заметил его ещё с улицы, когда тот шёл через площадь, и поспешил встретить гостя на пороге, несмотря на полные руки грязной посуды.       — Добрый вечер, суперинтендант! — поприветствовал Томас, когда Эллис вошёл.       — Добрый, мой дорогой Бэрроу, — ответил тот, улыбаясь и снимая пальто. — У вас сегодня непривычно людно, а я надеялся ещё посплетничать о нашем общем деле.       — Пройдите в мой кабинет, — на автомате пригласил Томас и собрался было на кухню, но на пути у него возник Джимми.       Бариста хитро ухмыльнулся, встретившись взглядами с Томасом, забрал у него подносы с посудой и унёс их сам. Томас, прищурившись, проследил за ним до самой двери, где тот чуть не столкнулся с Энди, тоже одарившим начальника загадочным взглядом.       — Кофе? — предложил Томас, провожая Эллиса к своему кабинету.       — Не откажусь от вашего фирменного — воскресенье, повод разгуляться.       — Пожалуйста, располагайтесь, сейчас подойду.       Оставив гостя в кабинете, Томас вернулся в зал, прикинул, что с оставшимися посетителями Энди и Джимми справятся, и занялся кофе. Из кухни выскочила Дейзи и поставили на столик перед Томасом блюдце с меренгами и эклерами.       — Это что? — поинтересовался Томас. — Опять эти обалдуи ползаказа забыли?       — Это суперинтенданту и вам, не впустую же чаёвничать, — оправдалась Дейзи, плохо скрывая хихиканье.       — Так, Дейзи. — Томас отключил машину и упёр руки в бока. — Ты единственный разумный, зрелый человек в этом детсаду. Объясни, что происходит? Почему все так прыгают вокруг следователя и так на меня косятся?       — Да не почему, а собственно, зачем почему? Просто гость, и высокопоставленный. И вообще это вы вокруг него прыгаете!       Выпалив последнее, Дейзи сама себя испугалась и убежала на кухню, наивно полагая её укромным убежищем от начальственного гнева. Но Томас не гневался. Только очень ему было неприятно и странно, как будто все вокруг затеяли какую-то игру, не посвятив его в правила.       Проще об этом не думать, и просто плыть по течению, даром что Томас пока не особо понимал, куда оно его несёт.       Томас взял чистый поднос, поставил на него две чашки и блюдце с угощениями (одни убытки, одни убытки!) и вернулся в кабинет.       Эллис стоял у окна и рассматривал улицу. Томас прокашлялся, чтобы привлечь к себе внимание, и поставил поднос на стол.       — Ваши окна выходят на тот самый переулок, где был убит Грин, верно? — ни с того ни с сего отвратительно деловым тоном поинтересовался Эллис, оборачиваясь.       Томас был немного сбит с толку этим вопросом и не сразу, неуверенно кивнул, а потом жестом пригласил Эллиса присаживаться, на свой стул, который был спинкой к окну. Эллис снова натянул маску дружелюбия и уселся. Томас протянул и ему чашку и пододвинул поближе сладости.       — Часы работы кафе указаны с восьми до десяти — это соответствует действительности? — спросил Эллис, дуя на кофе, от чего взбитая пенка вздымалась неравномерными волнами.       — Да, но у ребят гибкий график: иногда я отпускаю их пораньше или они приходят позже. Но я всегда здесь в это время, — объяснил Томас.       — А после закрытия вам случалось задерживаться?       — Бывает, если конец подотчётного периода или произошёл какой-нибудь инцидент.       — А в ночь убийства вы задерживались?       Томас отпил кофе и помотал головой.       — И пошли сразу домой?       Томас кивнул.       — Кто-нибудь может это подтвердить?       — Суперинтендант, мне казалось, я свидетель, а не подозреваемый. — Томас отставил чашку и устало улыбнулся. — Не знал, что свидетелям нужны свои свидетели.       — Вы правы, не нужны, — так же с улыбкой ответил Эллис. — Я лишь потому спрашиваю, что, если бы вы задержались, была надежда, что могли в окно видеть убийцу.       — Я никогда не смотрю в окно — видите, даже стул к нему спинкой. На что там смотреть? Как сотрудники мусор выносят и курить ходят?       — А павильон в соседнем здании? Что там?       — Он закрыт уже пару месяцев, владелец никак не может найти арендатора: кому нужен бизнес в крошечном городе?       — Смотря какой бизнес.       — Но здесь и так уже всё есть, даже зоомагазин и маникюрный салон.       — Я не видел ни одного ателье.       Томас хмыкнул и щёлкнул пальцами.       — Точно, это упущение. Но большинство горожан сами вполне неплохо управляются с иголкой и ниткой.       — Именно поэтому на вашем пальто пуговица пристёгнута булавкой?       Томас покраснел и покосился на вешалку в углу, где висело его чёрное драповое пальто, одна из пуговиц которого, действительно, была изнутри пришпилена небольшой булавкой. Стыд смешался со злостью.       — А по карманам моим вы уже тоже полазали? — процедил Томас.       — Простите великодушно, дорогой Бэрроу. — Эллис прижал руку к груди. — Ну, честное слово, не нарочно, просто в глаза бросилось. Чем я могу загладить свою вину? Ну, хотите, пришью, прямо сейчас? Хотите?       Томас удивлённо приподнял бровь, глядя на Эллиса. Он смущённо улыбнулся и достал из внутреннего кармана пиджака небольшую металлическую коробочку.       — Иголка и пара бобинок с нитками ходовых цветов, — пояснил Эллис, — на всякий случай всегда под рукой. Есть и чёрные. Давайте, пришью, это две минуты. За кофе.       Томас немного поколебался, но потом всё-таки встал и неуверенно подал Эллису своё пальто. Он уже вставил нитку в иголку; зажав иглу в зубах, отстегнул булавку, аккуратно уложил пальто на коленях и ловко заработал иголкой, пришивая пуговицу.       — А постояльцев миссис Патмор мы отыскали, — неожиданно стал рассказывать за работой Эллис, поглядывая на Томаса, — но только двоих. Один автотурист — остановился на сутки осмотреть достопримечательности, другой приезжал навестить тайную любовницу — не буду называть имён. А вот третьего не существует. Готово.       Эллис убрал свой набор инструментов и протянул пальто Томасу.       — Ух ты, — впечатлился Томас, обводя большим пальцем пришитую пуговицу, — как так и было. А что вы имеете в виду — третьего не существует?       — То самое. Имя, которое записано в журнале, пробили по базам, но обладатель его уже несколько лет как покойник. Правда, миссис Патмор утверждает, что при заселении сама проверила документы — были как настоящие. И расплатился-то наличными, что самое обидное, никак теперь не выследить. А по описанию — ну точно тот, с которым наш Грин встречался в пабе. Придётся объявлять в розыск. Правда, убийца всё равно не он.       Эллис залпом допил кофе и встал из-за стола.       — Как не он? — удивился Томас, немного подзависший, наблюдая, как при питье у Эллиса двигается кадык.       — А вот так: они расплатились, неизвестный ушёл в уборную и не вернулся, а Грин задремал. Минут через десять проснулся, не увидел своего спутника и тоже ушёл — согласно показаниям свидетелей. Далее на камере вашего кафе зафиксировано время убийства. Однако миссис Патмор утверждает, что именно в это время неизвестный вернулся в гостиницу — не верить ей поводов нет. Мы исходили и даже избегали все возможные маршруты от места убийства до гостиницы, но даже бегом он бы объявился минут через 15-20 после выстрела.       — Значит, был вооружённый сообщник? — предположил Томас, скептически приподняв бровь.       — Мы тоже так думали. — Эллис кивнул. — Но вот загвоздка: в крови Грина обнаружили снотворное. Помните, он задремал в пабе? Скорее всего, это наш неизвестный его опоил, чтобы выиграть фору на обыск его номера. То, что снотворное не подействовало — другой вопрос, но зачем сообщник с пистолетом, если ты уверен, что жертва будет в отключке? Так что в переулке его поджидал кто-то другой.       — Много же врагов нажил себе этот Грин, — заметил Томас и теперь только обратил внимание, с каким загадочным прищуром смотрит на него Эллис.       — Удивительное совпадение, не правда ли? Кто-то выслеживает Грина до вашей глубинки и весьма профессионально расставляет ловушку, чтобы добраться до его вещей, и в здесь же, в то же самое время его убивают.       — Ничего нет удивительного. — Томас пожал плечами. — Я вижу это так: Грин приехал сюда не сам, а потому что его вызвал тот неизвестный, у них были между собой какие-то дела, и в результате обсуждения консенсус достигнут не был, и неизвестному осталось добывать информацию незаконным путём. Ну а второй увидел Грина случайно, это всколыхнуло какие-то старые обиды, он стал его выслеживать, но Грин, как мы знаем, редко выходил из номера, и вот наконец случай предоставился.       — Значит, второй был местным, — заявил вдруг Эллис, чем вызвал недоумение Томаса. — Посудите сами: если бы этот некто следил за ним от самого Лондона, не на улице же он ночевал, выжидая этого самого случая. Два других гостя миссис Патмор не подходят, а других чужаков в городе не было, иначе их бы выдали после убийства, никому проблемы не нужны. А значит это кто-то местный. Гениально, Бэрроу! Спасибо за кофе. До завтра!       Горячо пожав Томасу руку (он едва успел подставить здоровую), Эллис пулей вылетел из кабинета. Томас пребывал в полнейшем замешательстве и просидел в неуклюже вывернутой позе с зажатым в руках пальто неизвестно сколько, пока в кабинет не сунулся Джимми.       — Ух, босс, а мы уж испугались, что он вас тут укокошил, себя винили, что оставили вас одних. Ну, раз, всё хорошо, можно мы домой пойдём? Вы, смотрю, тоже уже собираетесь?       Томас опустил взгляд и увидел пальто у себя в руках. Он отбросил его, будто обжегшись, и вскочил на ноги.       — Никуда я не собираюсь. Иди работать. Ещё три часа до конца смены.       — Так воскресенье же, босс!       — Вот именно поэтому.       Обиженный Джимми ушёл, а Томас бережно поднял пальто с пола, отряхнул и ещё раз погладил пришитую пуговицу. Он давно мог пришить её сам, конечно же, но руки не доходили. Лень, лень, лень, — а смысл? И так сойдёт. Кто, кроме самого Томаса, будет снимать с него пальто? А снаружи ничего и не видно.       Доленился, опозорился перед столичным гостем, да ещё каким.       Томас провёл ладонью по подбородку. Щетина прилично царапалась, а ведь ещё с утра казалось, что вполне ничего. Томасу даже страшно было посмотреть на себя в зеркало. Боже, в какую неухоженную развалину он превратился! И как только Эллис выносил его общество дольше пяти минут формальных вопросов. Мало того, что выносил, ещё и проявлял расположение. Пуговицу пришил!       Главное, не придавать этому слишком большого значения.

❄❄❄

      «Оболтусы» смотрели на начальника с явной долей опаски. Для начала, придя на смену, они застали вместо Томаса Альфреда, которому единственному был доверен запасной ключ. Повар сообщил, что Томас ещё не приходил, и уже это вызвало бурю эмоций и предложение от Джимми вызвать к нему на квартиру «скорую» и полицию, ибо только смерть могла бы помешать Томасу прийти на работу вовремя. Дейзи и Энди посмотрели на коллегу с осуждением, и Дейзи предложила сходить проведать Томаса сама, но тут с заднего двора загудел грузовик поставщика продуктов, и пришлось принимать их самостоятельно.       Среди небольшого потока утренних гостей промелькнул и Эллис. Придя изначально в позитивном расположении духа, он тут же сник, узнав, что Томаса ещё нет, и тоже выразил обеспокоенность его благополучием. Его хором уверили, что Томаса задержали дела личного характера, и Эллис удалился без кофе, но с обещанием зайти позже. Альфред скептически предположил, что инспектор забыл, зачем приходил, но остальные трое с хитрыми моськами уверили коллегу, что Эллис не желает пить кофе ни из чьих рук кроме Томаса, и до Альфреда значение сказанного доходило неприлично долго.       Томас наконец объявился ближе к десяти часам и сразу же произвёл впечатление. Стоит понимать, что по-настоящему он себя никогда не запускал, но во внешнем виде последние несколько месяцев наблюдались какая-то небрежность и равнодушие: волосы часто были встрёпаны, иногда на лице серела вчерашняя щетина, одежда была максимально простая. И тут подчинённые узрели своего начальника начисто выбритым, с идеальным пробором, в новеньких тёмных джинсах, сидящих идеально по фигуре, а из-под уютного на вид свитера цвета бургунди виднелся наглаженный воротничок светлой рубашки. Финальным аккордом были нотки одеколона, который коллеги подарили Томасу ещё год назад на Рождество, и которым он впервые воспользовался.       Более того, Томас не заперся сразу в кабинете — он обошёл зал, поболтал с гостями, с коллегами, помог разнести несколько накопившихся заказов, наведался на кухню и похвалил новую причёску Дейзи, которую она носила уже месяца три.       Когда же Томас, взяв с собой чашечку кофе, наконец удалился в кабинет, все четверо собрались на срочное совещание и пришли к выводу, что, либо в кафе грядёт ревизия, либо планируется важная деловая встреча, либо любимый начальник сошёл с ума. Последнее казалось наиболее вероятным.       С наступлением вечера, когда посетители стали расходиться, Томас снова вышел в зал и без дела слонялся туда-сюда, время от времени проверяя наличие продуктов и состояние аппаратуры. Подчинённые внимательно за ним наблюдали. А затем, словно по часам, тренькнул колокольчик, Томас шикнул на Энди и Джимми, чтобы шли на кухню, и только краем глаза они успели увидеть, что в кафе вошёл Эллис.       — Мой дорогой Бэрроу, никакого кофе! — с порога объявил он. — Миссис Патмор придётся смириться, что она не единственный повар в этом городе. Одевайтесь, мы идём ужинать.       — Но моя смена… — начал было Томас, но Эллис демонстративно прошествовал в кабинет Томаса, вернулся оттуда с его пальто (идеально вычищенное и «обритое» от катышков) и небрежно накинул его Томасу на плечи.       — Господа, я похищаю вашего шефа, — оповестил Эллис шокированных Дейзи, Энди, Джимми и Альфреда, столпившихся в дверях кухни, взял Томаса за локоть и вышел с ним на улицу.       — Вы уж простите за спонтанность, — оправдался Эллис, на улице отпуская Томаса, — я хотел пригласить вас, когда приду с утра за кофе, но вас не было на месте. Вам идёт эта укладка.       — Спасибо. — Томас застенчиво пригладил и без того идеально прилизанные волосы, а потом сунул руки в карманы. — И не извиняйтесь, это было самое артистичное приглашение в моей жизни. Не буду спрашивать, куда мы пойдём: выбор невелик.       — О да, пока я пытал персонал «Grantham Arms» расспросами, мне намекнули на бесплатный фиш-энд-чипс. Хотел у вас спросить: оно того стоит?       — Суперинтендант, за этот фиш-энд-чипс вы бы отпустили на волю Йоркширского потрошителя, — драматично закатив глаза, объявил Томас.       — Прекрасно. — Эллис вытащил левую руку Томаса из кармана и взял его под локоть. — Тогда вперёд.       Томас боялся, что дорога, пусть и недолгая, пройдёт в неловком молчании, а также мысленно готовился к косым взглядам встречных горожан — слыханное ли дело, гулять под ручку со «следаком», но все спешили по своим делам и даже не обращали внимания на странную парочку. А тем временем Эллис начал вспоминать забавные расследования, которые выпадали на его долю, и Томас погрузился в приятную ностальгию, когда подобные рассказы были его ежедневной реальностью. Сколько он их переслушал за совместными ужинами…       Когда проходили центральную площадь, Томас заговорил о возвышавшемся там обелиске, а потом перескочил на другие знаковые места в городе и интересные события в его истории. Особый интерес инспектор проявил к мемориальному парку двух войн и озвучил горячее желание побывать там. Разумеется, после того как дело будет раскрыто.       Томас же про себя подумал, что идеально было бы оказаться там летом на пикнике. Как давно он этого не делал! Но, стоило об этом подумать, и память подкинула ощущение мягкой весенней травы под ладонью и запах цветущих диких вишен, и накатила меланхолия давно утраченных дней.       В пабе было достаточно людно, но не так, как могло бы быть в «рыбный» день, когда подавали исключительно фиш-энд-чипс с большой скидкой, коим и являлись понедельники в декабре.       На входе Томас принял и повесил пальто Эллиса и своё рядом, а потом оставил спутника за столиком и пошёл к бармену делать заказ. Когда он вернулся с двумя кружками пенного, тёплого стаута, Томас застал Эллиса за рисованием в блокноте.       — Признавайтесь, суперинтендант, вы на самом деле художник, притворяющийся полицейским, чтобы рассеять нашу бдительность и исподтишка вызнать все тайны? — улыбнулся Томас, аккуратно ставя кружки на стол и садясь напротив.       — Ах если бы. — Грустно улыбнулся Эллис, добавляя последние штрихи, а потом развернул блокнот рисунком к Томасу. — Я дал себе волю пофантазировать над униформой для вашего кафе. Что думаете?       Томас вопросительно протянул руку, и Эллис дал ему блокнот, чтобы рассмотреть получше.       Сейчас у кафе вообще не было формы как таковой — условились на чёрно-зелёной гамме одежды, да пошили на заказ фартуки стандартной модели из не самой лучшей ткани. На рисунке Эллиса был человек неопределённого пола в традиционном килте и шапочке-гленгарри, в качестве обуви были высокие кеды, верхнюю часть составляли футболка с неразборчивым рисунком, наполовину скрытым приталенной жилеткой, и спущенный чуть ниже выреза-лодочки крупный галстук-бабочка.       — Над логотипом кафе ещё надо поработать, — объяснил Эллис каляку-маляку на футболке в вырезе жилетки и непринуждённо отпил пива, — м! Очень вкусный сорт.       — Это… — Томас запнулся. — Это будет стоить баснословных денег.       Сбив весь романтический настрой денежными вопросами, Томас вернул блокнот и тоже отпил пива, не решившись сказать Эллису, что у него на губе остались пенные усы, и борясь с желанием протянуть руку и их стереть, а потом слизнуть пену со своих пальцев.       — Нет, если вы сами закупите ткань, а обувь приобретёте по рекламному договору с фирмой-производителем. — Эллис пожал плечами.       — Возможно, но, как вы верно, заметили, у нас в городе нет ателье. А портные в том же Йорке обдерут как липку.       — Я мог бы взяться. В обмен на кофе.       Подождав, пока Томас прокашляется, поперхнувшись глотком, а потом, когда удалится официант, принесший две больших тарелки, по традиции, застеленные газетами, на которых дымилась аппетитная рыба в кляре, Эллис договорил, заговорщически понизив голос:       — А вы думали, я только пуговицы умею пришивать?       — Ни слова более, иначе фантазии о ваших скрытых талантах доведут меня до инфаркта и вам, суперинтендант, придётся возбуждать уголовное дело против себя самого, — ответил Томас, запивая кашель.       — Меня зовут Ричард, дорогой Бэрроу, а фантазии ваши не трудно проверить на деле. — Эллис подмигнул и как ни в чём ни бывало принялся за еду, пока Томас снова мучительно откашливался.       Они отобедали, выпив каждый по две пинты стаута, отчего заметно расслабились, и цивильная беседа о погодных превратностях Англии перешла в шутки и воспоминания о нелепых ситуациях в жизни обоих. Затронули и более личные темы, об историях семей и отношениях с родителями. Томас не многим рассказывал, что уже в 15 лет сбежал из дома от гомофобного отца-абьюзера, но с Ричардом чувствовал себя комфортно, вспоминая те тяжёлые времена.       Ричард, в свою очередь, поделился, как над ним издевались в школе, когда он бегал на уроки домоводства к девочкам, где учился кроить и шить, и как ему было стыдно слышать ссоры родителей с его дядей-портным, который пытался доказать, что у Ричарда талант и большое будущее, в то время как более консервативные, хоть и терпимые во многом, родители утверждали, что Ричард только опозорит семью и ничего не добьётся.       — Знаете, Бэрроу, я ведь почти попал на британский «Проект подиум», — разоткровенничался Ричард за второй пинтой. — Был в шорт-листе. Но в итоге они решили, что мой стиль слишком эклектичный. Правда, уже через год так одевалась вся молодёжь.       — А я почти стал герцогом, — брякнул Томас, и чуть не надавал себе по губам. Чёрт возьми, он ведь обещал никому не говорить!       — Да, знаю. — Ричард равнодушно пожал плечами. — Эта история фигурировала в деле Грина. Когда мы беседовали насчёт отношений лорда Гиллингема и Грина в парламенте, лорд Кроуборо был щедр на подробности.       Томас потупился и залился румянцем. Он старался не вспоминать эти почти-отношения с титулованным дворянином (тогда ещё только наследником титула). Герцог посещал Даунтон вместе с несколькими другими аристократами на годовщину смерти последнего графа Грэнтэма, и кейтеринг обеспечивали совместными усилиями мистер Карсон (директор музея Аббатства Даунтон), миссис Патмор, Томас и хозяин «Grantham Arms». Томас так и не узнал, чем покорил будущего герцога в первую очередь: своим фирменным безе или тем, что принял его за официанта.       Они много переписывались и созванивались по видеосвязи, при первой же возможности рвались друг к другу на встречи, Томас даже провёл незабываемый уикенд в родовом имении Кроуборо, Филип обещал, что никогда не женится даже по расчёту для продления рода и будет поддерживать отношения с Томасом даже после наследования титула, пусть и тайные, а однажды, в светлом будущем, быть может, — кто знает! А потом молния ударила в одно место дважды: отец Филипа скончался скоропостижно, а на следующий день Томас получил письмо с гербовой печатью Кроуборо с просьбой оставить всё в прошлом и не искать встречи.       Томас не стал спорить — он был не в том возрасте и статусе, чтобы скандалить и лить слёзы из-за растоптанных чувств. А чувства были. Первые настоящие чувства более чем за год. Но что плакать над пролитым молоком? Кто-то рождается герцогом, а кому-то на роду написано умереть в одиночестве. Именно после этого Томас потерял интерес к жизни и продолжал заигрывать с Джимми чисто на автомате.       — Вообще, вы задумывались об этом, Ричард, — подытожил Томас свой рассказ, когда они после паба шли под руку по пустынным вечерним улицам, запорошенным искристым снегом, — какой титул будет носить муж пэра? Герцог — герцогиня, маркиз — маркиза, но не может же быть одновременно два герцога того-то?       — Возможно, придумали бы новые титулы? — Ричард пожал плечами.       — Или оставили бы без титула.       Они ненадолго замолчали. В небольшом городке пойти особо некуда, и они, казалось, по третьему разу проходили один и тот же круг, оттягивая момент, когда окажутся на пороге одного или другого.       — Герцог не собирался расставаться с вами только потому, что принял титул, — сказал вдруг Ричард. — Грин знал о ваших отношениях, так как лорды были дружны и открыты друг с другом, и вздумал шантажировать Кроуборо.       — Да, знаю, мне написал потом его секретарь. — Томас кивнул. — Сказал, что видел, как мучился из-за лжи Филип, и полагал, что я в не лучшем состоянии, и хотел облегчить сердце мне и душу хозяину. Но сойтись снова мы уже не могли. Перегорело.       — А говорили, что не знали, кто такой Грин. — Ричард хитро улыбнулся.       — Не знал, — тут же отрезал Томас, — имя не упоминалось. Написано было только, что это сделал один недоброжелатель в близких кругах.       — Вот интересно, почему герцог предпочёл порвать отношения, чем откупиться от шантажиста? — полюбопытствовал Ричард. — Знаете, дорогой Бэрроу, нам не удалось восстановить данные на его ноутбуке, но на домашнем компьютере нашли много компрометирующей информации, у него был аккаунт в даркнете, где он очень активно предлагал продажу государственных тайн, и несколько оффшорных счетов с крупной суммой, из чего делается неутешительный вывод, что сломал он не одну жизнь.       — Король преступного мира, — хмыкнул Томас. — Кажется, наш неизвестный убийца оказал старушке-Англии услугу, что избавился от этакой крысы.       — Ещё какую! На Грина также было написано несколько заявлений об изнасиловании, но каждый раз спускали на тормозах, подозреваю, у него и в полиции были свои люди.       — Вот же гадина, — от души поддержал возмущение Томас.       — Да, пока всё это разбирал, у самого руки чесались пристрелить. У вас нет такого?       — Нет, знаете, я скорее пацифист, максимум могу по морде съездить.       — Но с оружием обращаться умеете?       Ричард остановился, расцепил их руки и заглянул Томасу в глаза. У того скрежетнули зубы, меж бровей залегла суровая складка.       — Это вам Бейтс напел?       — А ведь табельный пистолет инспектора Куртенэ так и не нашли…       — Спасибо за прекрасный вечер, суперинтендант, дальше нам не по пути. На найткэп не напрашиваюсь.       Томас резко развернулся, и тяжёлыми, широкими шагами пошёл вверх по улице к своему дому, не слушая оклики оставшегося позади Ричарда.       Кто всё испортил? Томас, что до сих пор не научился контролировать свои триггеры, или Эллис, который ловко манипулирует и проникает под кожу, ради пользы расследования вскрывая самые больные гнойники чужого прошлого?       У Томаса кружилась голова и бешено колотилось сердце, едва не подгибались дрожащие ноги. От выветривающейся эйфории приятного вечера и проходящего лёгкого хмеля начинала болеть голова, но в первую очередь всё-таки от стресса. Эта тема всегда была для Томаса как обухом по макушке, даже более двух лет спустя.       Дома было темно и холодно. Томас, не зажигая свет, разделся, бросая одежду, не глядя, куда придётся, наспех умыл горящее лицо и упал спиной на кровать, глядя в потолок. Сердцебиение всё никак не унималось, и к глазам подступали слёзы.       Томас вылез из постели, порылся в нижнем ящике комода, достал красивую коробку красного дерева. Изнутри она была выложена бархатом, на котором покоился начищенный до блеска, гравированный раритетный револьвер марки «Кольт». На крышке коробки была позолоченная табличка с дарственной надписью.       Томас достал револьвер — редко себе такое позволял, ни разу за последние два года. Подошёл к зеркалу и посмотрел на своё отражение. Даже бритый и уложенный, он всё равно выглядел жалко. Одни только мешки под глазами чего стоят, и этот вечно потухший взгляд. Томас наставил револьвер на своё отражение, прищурил один глаз, выдохнул «пуф!», и вскинул руку, как от отдачи.       Да, он помнил ощущение отдачи пистолета в ладони и запястье, как она мурашками поднимается к плечу. Сначала немного больно, потом щекотно. Вспомнился запах пороха и тугой крючок под пальцем. Револьверы обычно тяжелее пистолетов. Но магазин заряжать — сплошное мучение, даже для такого любителя мелкой моторики, как Томас. Вот автомат собрать-разобрать — это он может.       Для кого-то подобные навыки — тяжёлая трудовая обязанность. Томас занимался этим по выходным потехи ради, или в качестве помощи.       Томас приставил револьвер к виску и представил, каково это — слышать хруст собственной кости, когда через неё проходит пуля. Хотя, наверное, его не услышишь, в ушах будет звенеть от выстрела. Или не будет вообще ничего — если правильно прицелиться. Целиться Томас умел, в тире выбивал в худшие дни 8 из 10, и то это когда покалеченная рука давала о себе знать.       Томас положил револьвер на место, тяжело плюхнулся на кровать и поднёс руку поближе к глазам, в свете луны пытаясь рассмотреть шрамы. Он не особо прятал увечье, большинство его не замечали даже — не успевали. Филип — да, он немного морщился поначалу, но потом привык, даже держал за руку. Интересно, чувствовал ли?       Вся ладонь была один большой шрам, стянутый, скукоженный, и уцелевшие пальцы были искривлены и плохо слушались из-за неправильного сращения костей. А поначалу Томас часто ронял вещи — казалось, что средний и безымянный всё ещё на месте.       Наивный. Как будто подставленная ладонь защитит от попадания пули в грудь.       Томас всё-таки расплакался, всхлипывая и закрывая лицо ладонью, навзрыд. Лёг на кровать, обхватив себя другой рукой, и плакал, плакал, отпуская — уже в который раз, но снова — лишь на время.       Он всегда возвращался. То ли оберегал, как ангел-хранитель, то ли бдел, как дуэнья, чтобы Томас не наделал глупостей.       За окном начал валить рыхлый, крупный снег, от него отражался свет фонарей, и стало как будто светлее, но в то же время, тревожно — такой был зловещий рыжеватый, огненный у него оттенок. Томас перевернулся лицом к окну, по краям которого была наледь, а снизу, на водоотводе, высился небольшой холмик снега, и смотрел, как мирно и почти синхронно летят снежинки.       Глаза начали слипаться, и Томас не заметил, как заснул.

❄❄❄

      С нетерпением ждавшие с утра Томаса коллеги едва не бросились к нему с расспросами, как прошло «свидание», едва заметили в окне его приближающуюся фигуру, но вовремя затормозили, рассмотрев его состояние.       Томас не был на подъёме или даже в хорошем настроении. Наоборот, состояние его скатилось ещё глубже в уныние, какое было во времена расставания с Филиппом. Вернулись хмурость и щетина, и даже вместо обычного пальто Томас нарядился, казалось, в самую дурацкую пуховую куртку, как если бы хотел спрятаться.       В кабинет он прошествовал, даже не поприветствовав «оболтусов», и они поняли, что лучше к нему не соваться, а то можно остаться без положенного на следующий день выходного. Рассчитывать, что, в связи с этим, сегодня их отпустят пораньше, как обычно бывало, тоже, видимо, не приходилось.       День проходил в обычном режиме. Посетители приходили и уходили. Через несколько часов после открытия на пороге появился уже хорошо знакомый силуэт, и Джимми с Энди поднапряглись, не зная, как правильно реагировать на визит сей персоны.       Эллис, как всегда безупречный, не снимая пальто, прошествовал к кассе.       — Мистер Бэрроу у себя? — спросил он.       Джимми и Энди переглянулись, Энди подёргал бровями — давай, ты отвечай. Джимми скорчил в ответ недовольную физиономию.       — Он очень занят, я могу спросить…       — Спросите, будьте добры.       — Чай, кофе?       — Мне нужен ваш начальник, — настойчиво повторил Эллис и отошёл немного в сторону, оставшись, тем не менее стоять над душой.       Джимми в нерешительности помялся у двери в кабинет, набрал побольше воздуха, постучал для приличия, но зашёл, не дожидаясь приглашения, тем более что была велика вероятность быть посланным.       — Босс, там вас видеть хотят… — пролепетал Джимми, переминаясь на пороге.       — Что вы натворили? — грозовым тоном спросил Томас, отрываясь от разложенных на столе бумаг.       — Мы ничего, но там этот следователь…       — Без ордера на арест или официального вызова на допрос я больше ему ни слова не скажу, так и передай, — рявкнул Томас, и Джимми ничего не оставалось, кроме как попятиться из кабинета и прикрыть за собой дверь.       Едва она закрылась, Томас подорвался и заперся от греха подальше на ключ. Ребята у него понятливые — раз начальник сказал, что не хочет никого видеть, в торги вступать не станут, но вот Эллис мог попытаться злоупотребить служебным положением и попробовать вломиться силой.       Томас вернулся за стол и снова уткнулся в бумаги. Через некоторое время раздался стук в стекло. Томас раздражённо обернулся.       В переулке стоял Эллис. Он развёл руками и начал что-то говорить, но через стекло слышно не было. Томас закатил глаза и отвернулся. Невежливо, конечно, а вежливо ли под видом более чем дружеской заинтересованности выпытывать ради выгоды личные тайны?       Стук в стекло продолжался довольно долгое время, а потом стих. Томас обернулся. Эллиса в переулке не было, но шёл снег, и Томас завис. Просто сидел и смотрел, как падают снежинки, растворяясь на фоне таких же, уже сложившихся с ночи в сугробы. Рождаясь одинокими из водяных испарений где-то там наверху, они стремились вниз, на землю, чтобы хотя бы ненадолго воссоединиться с себе подобными.       Томас оттолкнул бумаги и вышел из кабинета. Собравшиеся на спонтанный совет на границе кухни и зала «оболтусы» тут же подравнялись и выстроились в ряд, заметив приближение начальника.       — До шести сегодня. Только по-честному, чтобы всё было убрано, не оставляйте на целый день срач, вам же потом в четверг убираться.       — Есть босс! — хором отрапортовали они.       — Я домой, мне нехорошо, — соврал Томас, забрал куртку и отправился восвояси.       Томас — снежинка. Рождается, когда рядом появляется кто-то, и умирает, когда они расстаются. Живёт циклами, как приходит и уходит зима. Но в отличие от смены времён года человек волен нарушать законы природы. В отличие от снега, Томас может рождаться тогда, когда захочет.       Дома он принял освежающий душ и тщательно вымыл все интимные места, начисто побрился везде, кроме ног — времени нет, высушил и уложил волосы. Постричься бы — без укладки чёлка начинала лезть в глаза, но многим нравилось, когда есть, за что ухватиться. Снова из шкафа появились джинсы, подчёркивающие фигуру, верх Томас выбирал особенно тщательно и остановился наконец на простой тёмной футболке с достаточно глубоким вырезом. Накинуть на неё блейзер, чтобы не холодно по дороге, и остаётся только начистить ботинки. В путь!       Можно было бы, конечно, махнуть в Лондон — там и разнообразия, и шансов больше, но тащиться два часа в поезде ради такой мелочи… Хватит и Йорка, там своя диаспора вполне широка.       Томасу нравилось в пику всем сторонникам теории, что ЛГБТ — это лишь модное течение приводить в пример этот клуб в Йорке, существовавший чуть ли не с конца 19 века — с начала 20 уж точно. Тогда его расположение постоянно перемещалось из одного бесхозного склада или арендованного бара в другой и подвергалось постоянным рейдам полиции, а теперь было сродни местной достопримечательности и ежегодно приносило владельцам громадную прибыль: сюда стекались местные, йоркширцы, британцы со всех концов страны и залётные туристы.       Томас неспроста в своё время сделал в своём кафе выходной в среду: в клубе по вторникам был вечер знакомств — каждый, за исключением случайных гостей, кто приходил сюда в это время, имел одну цель: напиться, плясать до упаду и подцепить партнёра на одну ночь. Минус заключался в том, что в эти дни здесь были в основном местные: кому захочется рано утром с похмелья тащиться на другой конец страны на работу, но, как Томас уже подмечал, даже локальное МСМ комьюнити было достаточно многолюдно, чтобы встретить кого-то нового.       Клуб был просторным, в отличие от многих современных заведений подобного толка, в нём не было отдельных «кабинетов», где уединялись для сексуальных утех «не отходя от кассы», впрочем, этот недостаток гости компенсировали постоянным оккупациями кабинок в уборной, с чем администрация пыталась бороться, но пока безуспешно.       Мебель была в старом стиле — столики и стулья почти как в пабах в самом Даунтоне, дань традициям. Ассортимент алкоголя и закусок был небольшим, но соотношение цены-качества было приятным, Томас бы поставил здешний стаут на второе место после «Grantham Arms». Музыка была современная, но, слава богу, не хип-хоп или рэп, и она не орала во всю ивановскую, поэтому можно было и потанцевать в своё удовольствие, и без особых усилий поговорить. Когда-то очень давно Томас именно здесь назначал свидания с потенциальными партнёрами с сайтов знакомств, да и вообще слыл одним из старожилов. Бармена Томас помнил ещё с тех времён, когда у того не было седины, а бармен Томаса с тех пор, как он умел улыбаться.       От входа Томас сразу направился к бару, занял свой любимый табурет в уголке напротив телевизора (здесь к тебе не подойдут как к первому попавшемуся, музыки почти не слышно, а в случае чего — до пожарного выхода ближе всего) и заказал пинту стаута и шот виски — рутинный набор для съёма, бармен уже даже знал, какой виски предпочитает Томас, и от своих щедрот выставил пиалу арахиса за счёт заведения — делал так каждый раз, и Томас устал объяснять, что у него аллергия на арахис, но любимые фисташки для комплимента от бармена имели слишком высокую себестоимость.       Для затравки Томас выпил шот, а потом сел боком к стойке и стал рассматривать сегодняшний «ассортимент», потягивая стаут.       Даром, что приехал он почти к самому началу вечера, вокруг уже было довольно много парочек. Они танцевали и ворковали за столиками, нежно касаясь руками и коленками. Флиртовали, смеялись, жеманничали, хлопая ресницами. Томасу нравилось наблюдать за чужим счастьем. Даже если он уйдёт сегодня в одиночестве, пребывание в своей стихии, в «коллективе» (как одинокая снежинка в большом сугробе) приносило душевное облегчение.       Окружающие как будто чувствовали настроение Томаса — к нему никто не подходил, и от этого было даже лучше. Томас не был уверен, что сам будет сейчас в состоянии смеяться над глупыми шутками и призывно подмигивать.       Так сменилась первая пинта стаута, вторая, в ход пошли ещё два шота. Во время неизбежного при такой «нагрузке» визита в уборную Томас имел удовольствие слышать, как в одной из кабинок кто-то ублажает друг друга. На скольких туалетных плитках Томас перестоял на коленях и о сколько изголовий гостиничных кроватей бился макушкой — теперь и не сосчитать.       А потом был Эдвард. «Лейтенант Эдвард Куртенэ, её королевского величества британской армии, четвёртая лёгкая пехотная бригада, а вы служили?» Он был слеп на один глаз от иприта, при первых признаках усталости у него начинали дрожать руки, и первые полгода после Афгана он страдал паническими атаками, из-за чего Томас вместо кофемашины стал варить дома кофе в турке: кофемашина тарахтела, и это напоминало Эдварду какие-то звуки Афганских высот, где бригада днями сидела под палящим солнцем без воды, а со всех сторон их обстреливали моджахеды.       Томас его выходил. Вытащил из депрессии, заставил помириться с родственниками — они потом даже пару раз ездили к ним на семейные торжества, и отучил держать под подушкой пистолет — «нет, Эдвард, даже на предохранителе». Несмотря на частичную слепоту, Эдвард (с поддержкой Томаса) добился должности в полицейском управлении Йорка.       В свою очередь Эдвард убедил Томаса уйти с работы официанта в кафе при музее в Аббатстве Даунтон, где ему иногда приходилось выступать ещё и в роли экскурсовода безо всякой надбавки к жалованию, и открыть своё кафе. В музейном кафе Томасу не нравилось многое: интерьер, ассортимент, ценовая политика и качество продуктов. У них даже не было расширенной линейки для веганов! А Эдвард считал, что Томас варит самый лучший кофе в мире, и умудрился подружиться с его коллегами — в ту пору Дейзи, Энди и Альфредом. На второй год отношений они официально зарегистрировали свой союз, одними из первых после повсеместного разрешения однополых браков.       Когда Томас только открыл «Grain Theme» («Да, я знаю, что у кофе зерно, а не семя, но игра слов же!»), он сам был там баристой. Потом сил хватать перестало, и появился Джимми. Эдварда тогда уже не было, и эту пустоту заполнить ничто не могло.       Четыре года беспорочной службы, геройские подвиги, спасавшие жизни и сажавшие за решётку опасных преступников, коллекционный кольт в дар от лорда-лейтенанта Северного Йоркшира с дарственной надписью, чин главного инспектора — шёл на суперинтенданта.       Наверное, нельзя быть в полиции слишком честным. Однажды ты можешь посадить не того человека. Эдварда предупреждали все — адвокаты обвиняемого, коллеги, тот же лорд-лейтенант. Эдвард гнул свою линию и засыпал, в лучшем случае, дома в кровати, но уронив на грудь очередную папку с материалами по делу.       В тот вечер они просто шли из театра. Томас сразу почувствовал, что что-то не так: он с юности хребтом чуял, когда на него враждебно смотрят. Кто слил местной мафии имя полицейского, ведущего расследование? Первые два выстрела мимо, третий — Томас успел только кинуться к Эдварду, пытавшемуся зарядить рассыпавшиеся патроны табельного пистолета, выставив вперёд руку. Пуля прошла сквозь ладонь у самых пальцев и оказалась у Эдварда в сердце.       Томас до сих пор винил себя, что уговорил его пойти в тот день в театр — мог ведь дать выспаться и пойти с подругой.       — Так, дружище, тебе явно хватит, — добродушно, но с явным беспокойством заметил Бармен, когда Томас потянулся к очередному своему шоту, но промазал и чуть не упал со стула.       Рюмку бармен предусмотрительно убрал. Томас вяло и понимающе улыбнулся. Счёт по каждому раунду отдельно был оплачен, и проще всего было сейчас вызвать такси и вернуться домой, но тут заиграла та песня.       Есть в человеческом характере такое тщеславное свойство: услышишь какую-нибудь песню, и думаешь — это про меня, забывая совершенно, что это не ты такой уникальный, а хитрые авторы так ловко выбирают тему и подбирают слова, чтобы охватить как можно бо́льшую аудиторию и заставить из солидарности покупать новые альбомы.       Даже зная всё это, иногда не можешь удержаться и не начать подпевать любимым строчкам, томно закатывая глаза и танцуя «как будто никто не видит».       Томас не любил танцевать, но Эдварду всегда удавалось его уговорить. Он вытаскивал Томаса на танцпол за руку, прижимал к себе, обнимал и направлял в танце. В одиночестве Томас мог в лучшем случае топтаться на месте, дёргаясь, как аэромен, что он сейчас и делал. Стоял посреди клуба, извивался в такт музыке и очень хотел расплакаться, то ли от эйфории, то ли от всего того, что никак его не отпускало.       Кто-то касался его, брал за руки, обнимал и поглаживал по всему телу. Томас не замечал людей вокруг себя. Даже когда некто очень недвузначно прижался к нему со спины, Томас не возражал, а, напротив, попытался придать своим движениям ещё больше соблазнительности. Ведь за этим он сюда пришёл, верно? Обрести хоть немного тепла и близости в объятиях всё равно кого, раз тем, кого желаешь по-настоящему, доверять, как оказалось, нельзя.       Партнёр, обняв Томаса за талию, развернул его к себе лицом, и Томас чуть не упал тут же на пол, но его удержали сильные руки.       — Я же сказал, что… — попытался было возмутиться Томас и вырваться, но его ещё плотнее прижали к чужой груди.       — Дорогой Бэрроу, — как всегда с елейной улыбкой проворковал никто иной как суперинтендант Эллис, — вы отказались говорить со мной при исполнении — очень хорошо, я здесь как простой смертный, такой же, как все.       — Как вы узнали, что я здесь? — Томас перестал вырываться и, не зная, куда деть руки, положил их Ричарду на плечи, и он снова начал плавно кружить Томаса в танце под уже сменившуюся мелодию — эту Томас не узнал, но слова, которые удалось расслышать, снова, на удивление, попадали в точку.       — Пришёл вечером к вам в кафе, — Ричард взял Томаса за руку, поднял её, и Томас покружился под ней, — у вас было закрыто. Сходил в «Grantham Arms» — вас там не видели. Спросил у Бейтса, он сказал, что вы по вторникам часто выбираетесь в город.       — И вы обошли все местные ЛГБТ-клубы? — Томас фыркнул и поднял руку, чтобы на этот раз покружился Ричард.       — Не успел — этот был третий. Очень приятное место.       Томас кивнул, и они продолжили молча танцевать, но Томас не смотрел партнёру в глаза.       — У нас есть крепкий подозреваемый в деле Грина, — нарушил тишину Ричард.       — Да что вы, — пробубнил Томас, порядком уставший от этих разговоров.       — Да, он жаловался кое-кому из дружков, что под него копает какой-то журналист. Что вы знаете о журнале «The Sketch»?       — Насколько я знаю, он принадлежит к активам маркиза Хэксема? А главная редакторка — его приёмная дочь?       — Всё верно, а родной сын удивительно подходит под описание человека, с которым Грин встречался в «Grantham Arms».       — Ох, Ричард. — Томас немного отстранился и закатил глаза. — Мы можем хотя бы в объятиях друг друга говорить о чём-то другом? А лучше — не говорить.       Ричард не успел растеряться. Томас подался вперёд и поцеловал его — наконец-то. Бастионы пали, сдерживаться больше Томас не мог. Этот человек нравился ему, и, чем бы дело ни обернулось, Томас был окончательно убеждён, что имеет право урвать свой кусок счастья.       Ричард пылко отвечал на поцелуй, одной рукой обнимая за талию, прижимая к себе, другой обхватив лицо. Томас жался ближе, чувствовал терпкий запах одеколона и исходивший от чужого тела жар. Ноги держали плохо — от количества выпитого и клокотавшего в крови адреналина. Ричард понял это, когда Томас не удержал равновесие и пошатнулся, невольно разорвав поцелуй.       — Едем домой? — осторожно спросил он.       — Только не к вам, я ещё не в том состоянии, чтобы заниматься сексом под крышей миссис Патмор.       Ричард понимающе усмехнулся и за руку повёл Томаса сперва в гардероб за пальто, которое помог ему надеть, а потом в машину.       — Вы издеваетесь? — воскликнул Томас и рассмеялся. — Вы точно меня в постель везёте, а не в кутузку?       — Доверьтесь мне, — пообещал Ричард, открывая дверь пассажирского сидения полицейской машины.       Томас уже много лет в таких не ездил, но, казалось, ничего на это время не изменилось. Те же дешёвые обивки салона и невытравляемый запах регулярно проливаемого кофе, забытых недоеденных сэндвичей и шаверм. Ричард в такой машине ощущался как-то неправильно. В Лондоне, наверное, служебные авто были классом повыше и содержались в чистоте. Но зато здесь Томас чувствовал себя как дома, ему было комфортно, безопасно.       Они начали целоваться, пока Ричард заводил мотор, и оторвались друг от друга с большим трудом. А потом всю дорогу Ричард спокойно справлялся с управлением одной рукой, второй настойчиво и ласково поглаживая ногу Томаса, пока тот ничего другого не мог сделать, только запрокидывать голову и сдерживать нетерпеливые стоны.       Снова повалил снег, и заработали дворники, раздражающе стукая по стеклу. Ричард разумно вернул на руль вторую руку, боясь потерять сцепление в плохой видимости, и Томас, хоть и понимая, что это ради их общей безопасности, всё же разочарованно заныл.       — Всё хорошо, дорогой Бэрроу, — Ричард кинул на него короткий, улыбчивый взгляд, — скоро уже будем не месте.       Томас разомлело улыбнулся в ответ.       По ночному времени дорога была почти пустая, но ехали они достаточно медленно. Жёлто-оранжевый свет фонарей придавал окружению какой-то сказочный антураж. Они как будто попали в артхаусный роуд-муви без сюжета и конечной цели. Томасу даже в тишине с Ричардом было уютно, хотя ещё сегодня утром он видеть его не хотел.       Сам дурак, потому что, вспылил. Ричард просто выполнял свои служебные обязанности и параллельно пытался поддержать беседу — уже задачка не из лёгких, а у него как-то выходило. Откуда ему было знать, где у Томаса больные мозоли? Надо просто попросить не поднимать больше эту тему. Тем более что и сам Томас устал жить воспоминаниями, хотелось наконец отпустить и уйти в свободное падение, вдохнуть полной грудью, а не болтаться, как на канате для банджи-джампинга, ещё и вниз головой, в полной дезориентации и без перспектив.       Томас не рассчитывал, что приведёт любовника домой, а потому после пылкого поцелуя в прихожей позорно побежал прятать развешанные на батареях и стульях носки. Убирать остальной бардак времени не было — Ричард был здесь, и у них было всего несколько часов до утра.       Едва Томас закончил «уборку» и обернулся, Ричард оказался прямо перед ним. Притянув Томаса к себе за лацканы блейзера, он снова начал его целовать, направляя к кровати. Ричард почти без труда скинул с Томаса блейзер, с футболкой пришлось немного повозиться: Томас запутался в рукавах. Оба быстро разулись. Взяв Томаса за руку, Ричард сел на край кровати потянул Томаса к себе на колени. Тёплые ладони легли на его талию. Томас ненадолго взял инициативу на себя — целовал лицо и шею, куда мог дотянуться — у Ричарда всегда были высокие и идеально выглаженные воротники рубашек, и сейчас от них исходил прохладный запах стирального порошка.       Шерстяной свитер Ричарда слегка покусывал голый торс прижавшегося к нему Томаса. Снова прервав поцелуй, Томас стянул свитер, и он полетел куда-то в угол. Томас расстегнул пару верхних пуговиц и припал губами к кадыку, на который столько смотрел. Слегка прикусил чувствительное место и переместился к ключицам, нежно пробегая языком по впадинкам и покусывая косточки.       — Что вам нравится, суперинтендант? — соблазнительно спросил Томас, глядя, наконец, Ричарду в глаза и коварно улыбаясь. — Как вы хотите меня?       — Я приму всё, что вы готовы дать, дорогой Бэрроу.       — Меня зовут Томас, запомни уже.       — Знаю. Но мне нравится звать тебя так, «р» приятно ласкает язык.       — Это не единственное во мне, что умеет ласкать.       Ричард крепко обнял Томаса и, приподняв его, тут же ловко уложил на кровать спиной, снова его целуя. Одной рукой он удерживал себя на весу, а другой начал расстёгивать ремень на джинсах Томаса. Томас оказал ответную услугу, быстро и ловко расстёгивая пуговицы на рубашке Ричарда. Ричард ненадолго отстранился от Томаса, позволяя ему снять с себя рубашку, а затем принялся покрывать поцелуями его грудь. Коснувшись подушечками больших пальцев его заострившихся от возбуждения сосков, Ричард вопросительно заглянул Томасу в глаза, и он лишь пожал плечами: к подобным ласкам он был равнодушен, но дискомфорта они не доставляли, а некоторым партнёрам нравилось поиграть с его грудью.       Ричард не стал. Поглаживая его торс, он спускался с поцелуями всё ниже, там, где в проёме расстёгнутой ширинки был виден натянувший трусы возбуждённый член. Ричард взял его в руку сквозь ткань и несколько раз провёл ладонью вверх-вниз, не сильно сжимая, чтобы не доставить фрикциями дискомфорт. Томас одобрительно замычал и закусил губу. Не теряя больше времени, Ричард снял с Томаса джинсы вместе с бельём, оставил несколько поцелуев на внутренней стороне бедра и, согнув его ноги в коленях, устроился между ними.       Томас чувствовал дыхание Ричарда на своём возбуждённом члене и дрожал от нетерпения. Первое прикосновение влажных губ к горячему стволу было как удар током. Томас вскрикнул, задержал дыхание и закинул руки за голову, чтобы рефлекторно не схватить Ричарда за волосы, заставляя брать глубже. Томас готов был просто принимать всё то, что ему дают.       Ричард долго и смачно целовал по всей длине, посасывая чувствительную кожу, только у самой головки сомкнув пальцы в кольцо и немного массируя. Дыхание Томаса всё больше сбивалось и становилось громче, вот-вот готовое сорваться на стоны. Поцелуи Ричарда поднялись выше, а рука скользнула вниз, и ладонь нежно обхватила яички, перекатывая их, а долгожданный горячий рот наконец вобрал налитую кровью горячую головку. Томас всё-таки не сдержался и вскинул бёдра, но Ричард, словно предугадав его движение, подался назад, а потом тут же вобрал член в рот почти до основания.       Томас собрал всю силу воли, чтобы вжаться в матрас, стискивая в кулаках одеяло. Голова беспорядочно металась по подушке, было жарко, казалось, самый воздух, что Томас вдыхал, горел. Ричард отсасывал ему медленно и с полной отдачей, явно получая от этого удовольствие. Он втягивал щёки и прижимался языком, а его рука сжимала ровно так, как надо, и действовала в полной синхронизации с губами. Томасу казалось, что ни один миллиметр кожи не остался без внимания, и каждое из миллиардов нервных окончаний посылало волны удовольствия по всему телу. Томас содрогался, как от мельчайших электрических ударов, сознание уплывало.       Когда влажное тепло, окутывавшее и сдавливавшее, казалось, всё его существо, вдруг пропало, Томас разочарованно застонал. Не без труда он собрал по кусочкам остатки сознания и заставил взгляд сфокусироваться. Лучше бы он этого не делал: вид Ричарда, распаренного, с набухшими красными губами и осоловелым взглядом между его ног был картиной, достойной кисти величайших мастеров. Томас не смог побороть искушения податься навстречу и поцеловать эти грешные губы, ощущая на чужом языке собственный мускусный привкус.       — Ты хочешь…? — прошептал в поцелуй Ричард и даже не смог договорить — слова не шли, но Томас понял.       — В тумбочке.       Томас снова откинулся на подушку, пока Ричард доставал из верхнего ящика смазку и презерватив. Разорвав фольгу зубами, он сразу раскатал презерватив по своему члену, затем выдавил на пальцы обильное количество смазки и снова вобрал в рот член Томаса. На этот раз пальцы второй руки поглаживали, слегка надавливая, сжатые мышцы прохода, и Томас чувствовал, как от нетерпения поджимаются яички.       Он уже и не помнил, когда у него последний раз был проникающий секс. Филипп предпочитал оральные ласки, а со случайными партнёрами особо рассусоливать не хотелось. Ричард тоже был в некотором роде случайным — когда он закончит расследование, вернётся в Лондон, и след простыл. Но в нём было что-то такое притягательно-роковое, что хотелось отдаваться без вопросов и без остатка, параллельно мечтая, каким могло бы быть продолжение.       Пальцы на ногах рефлекторно поджались, когда Томас ощутил знакомое жжение от первичного проникновения. Даже несмотря на то, что Ричард делал всё нежно и плавно, да и смазки было вдоволь, невозможно было морально подготовиться и убедить тело расслабиться — напряглась, казалось, каждая мышца, и Томас сосредоточился на своём дыхание, пока палец Ричарда неспешно ввинчивался в его нутро, приятно поглаживая внутренние стенки.       Погрузившись почти до костяшек, Ричард начал медленно двигать пальцем внутрь и наружу, оглаживая изнутри и чуть сгибая. Ритм идеально совпадал с оральными ласками, и одно ощущение слилось с другим, Томас быстро привык к проникновению и смог расслабиться. Почувствовав это, Ричард почти полностью вытащил первый палец, добавил второй и снова стал медленно проникать обоими. Томас подался навстречу, пытаясь ускорить процесс и снова погрузиться в блаженство. Двумя пальцами Ричард заработал активнее и немного жёстче, то сгибая, то разводя в стороны, растягивая и разыскивая простату. Теперь уже с каждым его движением Томас подавался навстречу, ловя волны удовольствия, которые то накатывали, кружа в своём водовороте, тот отступали, оставляя за собой пустоту и неудовлетворённость.       Проникновение третьего пальца снова оказалось немного болезненным, но Томас лишь зажмурился и стиснул зубы, ожидая, когда дискомфорт пройдёт. Ричард высвободил изо рта его член, поднялся и страстно поцеловал Томаса в губы, встретив не менее пылкий ответ.       — Давай, пожалуйста, — прошептал Томас.       Ричард продолжил целовать его. Вытащив пальцы, он взял в руку свой член, приставил головку к растянутому и сокращающемуся входу, обвёл несколько раз по кругу, толкнулся на пробу, погружаясь только на головку и тут же выходя. Томас запрокинул голову, разрывая поцелуй, и в голос застонал. Ричард несколько раз поцеловал его в шею и челюсть, продолжая неглубокие толчки, а потом снова впился в губы, придерживая за подбородок, не давая отвернуться и, войдя, стал проталкиваться дальше. Томас под ним задрожал, ногами суматошно скользя по покрывалу. То ли хотелось вырваться, то ли поскорее насадиться до конца. Свободной рукой Ричард приобнял его за талию, слегка приподнимая. Томас обнял его, царапая спину короткими ногтями.       Ричард входил долго, медленно, в едином темпе и целовал, целовал. Томасу казалось, что у него в груди что-то разрывается. Он уже давно не испытывал такого удовольствия и такой свободы. Несмотря на вес Ричарда над собой и на занятый жарким поцелуем рот, дышалось легко, полной грудью. Томас почувствовал, когда Ричард вошёл до конца и его мошонка соприкоснулась с его ягодицами. Тогда только Ричард разорвал поцелуй, и они оба застонали, в унисон.       — Узкий, — прошептал Ричард, целуя щёку Томаса, — жаркий. Мой.       Томасу нечего было на это ответить. Он только судорожно дышал и впитывал Ричарда каждой клеточкой своего бытия. Опершись на локти, Ричард чуть подался назад, а потом снова погрузился до основания. Чуть жгучее трение о внешние мышцы тоже доставляло определённое удовольствие, и Томас прикрыл глаза, наслаждаясь ритмичными проникновениями. Постепенно амплитуда увеличивалась, вскоре Ричард выходил почти полностью, оставляя только головку, чуть толкался у входа, а потом снова медленно погружался до основания. Томас терял контроль от чрезмерности ощущений и их недостаточности, кружилась голова, стоны становились рваными.       В очередной раз войдя до конца, Ричард остановился и немного поменял позу, закинув одну из ног Томаса себе на плечо. Уже следующей фрикцией Ричард идеально попал по простате Томаса, он прогнулся навстречу, запрокидывая голову и захлёбываясь стоном. Ричард коварно ухмыльнулся и восстановил ритмичные движения, теперь выходя примерно на половину и снова жёстко вбиваясь до основания.       Прежняя лёгкость сменилась тяжестью во всём теле и бегающими по коже колючими мурашками. Кровь пульсировала в ушах. Томас чувствовал приближающуюся разрядку. Он потянулся к своему члену, но Ричард оттолкнул его руку и взял его в свою ладонь. Он как будто был создан специально для Томаса и знал, с какой силой сжать, как вовремя извернуть запястье и какой задать ритм — идеально совпадающий с его толчками.       Томас больше не мог сдерживаться. Сжимаясь вокруг Ричарда, хрипло застонав, он вскинулся, впиваясь пальцами в его плечи, наверняка до синяков, и излился в ласкавшую его руку. Ричард продолжил ласкать его до последней капли, пока член Томаса не стал слишком чувствительным и не начал опадать.       — Можно? — расплывчато спросил он, наклоняясь к лицу Томаса и чистой рукой убирая со лба налипшую влажную от испарины чёлку.       Томас понял вопрос — богатый опыт — и кивнул. Ричард поцеловал его, удивительно нежно, и снова начал двигаться в нём, плавно, специально избегая перетруждённой простаты. Вскоре толчки стали неровными, Томас, поняв, что Ричард близок, из последних сил снова сдавил его внутри себя, и Ричард, запрокинув голову и застонав, глубоко толкнулся напоследок два-три раза и излился, подрагивая и тяжело дыша. Томас тут же обнял его, притягивая к себе и устраивая голову на плече. Ричард горячо и влажно дышал ему в шею, Томас гладил его по голове и поцеловал в лоб. Глаза слипались у обоих.       Только полностью отдышавшись, Ричард ненадолго отстранился, осторожно вышел из Томаса, боясь причинить ему дискомфорт, аккуратно снял презерватив и, завязав его, бросил в мусорное ведро возле кровати. После чего снова лёг рядом, обнимая Томаса и перекинув ногу через него. Томас кое-как укрыл их одеялом.       В теле удивительно уживались лёгкость и приятное онемение. Томас казался себе очень тяжёлым и — живым, и ему было очень хорошо. Он слушал размеренное дыхание Ричарда, становившееся медленнее по мере того, как он засыпал. Чувствовал под пальцами горячую кожу и как поднимается и опускается при дыхании спина. Постепенно покидало сознание и Томаса. Он успел только заметить, что снова пошёл снег.

❄❄❄

      Томас уже проснулся и начинал ощущать мир вокруг себя, но сознание всё ещё находилось в блаженном забытьи, уносясь в воспоминания о минувшей ночи. Томас спал крепко, лишь изредка всплывая на поверхность, чтобы ощутить крепкие, горячие объятия сопевшего за спиной Ричарда, и тут же снова погружаясь в глубокий сон. Что ему снилось — Томас не помнил, хотя последние несколько месяцев запоминал до мельчайшей подробности тревожно насыщенные и яркие сны.       Сквозь закрытые веки уже пробивался первый призрачный свет зимнего утра, и Томас вдруг вспомнил, что уже через две недели Рождество. Он услышал — или даже больше почувствовал, как под боком зашевелился Ричард, вставая, и сентиментально размечтался, что мог бы пригласить его погостить на праздники. Томас был уверен, что то, что произошло между ними прошлой ночью, не было единоразовой утехой, и всё равно чувствовал какую-то робость и смешную самонадеянность, мечтая, как у них с Ричардом будет всё серьёзно.       Такие успешные и интересные мужчины, как Ричард, не заводят далекоидущих романов с такими провинциалами без особых интеллектуальных задатков, как Томас. Но это не значит, что время от времени они не могут встречаться для взаимного удовольствия.       Ричард ходил по квартире, явно стараясь не шуметь, у него зазвонил телефон, и он, ругнувшись, судя по хлопнувшей двери ушёл с ним в ванную. У Томаса не было ни малейшего желания подслушивать, да и не услышал бы он ничего — так тихо шептал Ричард, и собственное его сознание снова уплывало.       В следующий раз ему пришлось вскочить от испуга, когда его потеребили за плечо. Хорошее настроение тут же улетучилось, когда Томас увидел полностью одетого и хмуро-серьёзного Ричарда, уставившегося в пол.       — Одевайтесь, пожалуйста, быстрее, мистер Бэрроу, мне еле удалось выиграть фору, чтобы вас не вытаскивали из постели с голым задом.       — Ричард, что… — начал было Томас, но был прерван.       — Суперинтендант Эллис, пожалуйста. Я прошу вас одеться.       Томас послушался, боязливо выбираясь из постели и борясь со сковавшим его внутренним холодом. Пока он собирал с пола свою вчерашнюю одежду, чувствуя неловкость от самой мысли нагишом стоять у шкафа, выбирая что-то другое, Ричард нервно мерил шагами прихожую. Томас едва успел надеть футболку, когда в дверь грубо постучали. Жестом велев Томасу оставаться на месте, Ричард открыл сам, и Томас чуть не потерял равновесие от шока, когда в квартиру вошли Бейтс, Мозли ещё двое полицейских из «свиты» Ричарда.       — Мистер Бэрроу, — мрачно проговорил Эллис, принимая у коллеги наручники и направляясь к Томасу, — вы задерживаетесь по подозрению в убийстве Александра Грина. Вы имеете право сохранять молчание до прибытия адвоката. Всё, что вы скажете, будет записано и использовано в качестве доказательства в ходе следствия.       Томас всё-таки потерял равновесие, пошатнулся, ударился спиной о комод и осел на пол. К нему подошёл Бейтс, без особого пиетета поднял за локоть и подвёл к Эллису, развернув спиной. Томас почувствовал жгучий контраст тёплых пальцев Эллиса и холодной стали наручников, которые он защёлкнул на его запястьях.       — Вас не учили, суперинтендант, что следует обсуждать ролевые игры, прежде чем приступать к ним? — процедил Томас.       — Лучше молчите, Бэрроу, — с какой-то омерзительной жалостью сказал Эллис. — Уведите.       — Ты говорил, что я вне подозрений! — закричал Томас, совершая вялую попытку вырваться из рук Бейтса, и два спутника Эллиса угрожающе шагнули к нему, но Эллис жестом остановил их.       — У единственного подозреваемого на момент убийства алиби: он был в номере Грина, уничтожал данные на его ноутбуке. Миссис Патмор утверждает, что тем вечером он больше из гостиницы не выходил. Нельзя же быть в двух местах одновременно?       — У меня нет мотива! — прокричал Томас.       — Вы дважды соврали мне, Бэрроу. Вы знали, кто такой Грин: он приезжал с лордом Гиллемом и Лордом Кроуборо на поминание графа Грэнтэма, и вы не могли не встречаться с ним на приёмах, которые посещали вместе с Кроуборо — а вы их посещали, иначе откуда Грину было узнать о ваших отношениях? И вы знали, что это именно он шантажировал герцога — я говорил с его секретарём, который писал вам, он показал сохранившуюся у него переписку, там упоминается имя. А ещё Грин заходил к вам в кафе в первый день в Даунтоне — он расплачивался картой, осталась запись о транзакции. Вы знали, что он здесь. Орудием убийства послужил пистолет «Беретта М1951», какие до недавнего времени стояли на вооружении в полиции в удалённых регионах. Серийный номер был стёрт наждачкой. Помните, я напомнил вам однажды, что на месте убийства вашего супруга не нашли его табельного оружия, хотя по вашим же показаниям оно в тот день было при нём? Но кому как не вам было проще простого его припрятать. А знаете, что самое важное? Человеком, слившим информацию о ходе расследования того дела был Грин. И что-то мне подсказывает, что вы это знали. Этот человек дважды разрушил вашу жизнь. На мой взгляд, безупречный мотив.       — Разрушил жизни ещё дюжины изнасилованных им женщин, — напомнил Томас спокойным тоном, исполненным достоинства, и в последний раз с надеждой, отчаянием и доверием заглянул в глаза Ричарду.       Возможно, ему показалось, лишь на мгновение, что-то в душе Эллиса дрогнуло, но он тут же восстановил самоконтроль.       — Мы проверили каждую, кто подавала заявление — у всех железное алиби.       — В таком случае, суперинтендант, мне больше нечего вам сказать, — глухо подытожил Томас и понурил голову.       Он спокойно шёл под конвоем к выходу, не отвечая на искренние предложения Мозли позвонить его подчинённым, его семье, семье Эдварда, — хотя какой толк от людей, которые ни на свадьбу, ни на похороны сына не явились. Когда Томаса вели через город, завидевшие его прохожие останавливались и смотрели вслед, несколько мужчин и женщин снимали шапки и капюшоны. И Томас знал, что в их взглядах и умах нет презрения или уничижительной жалости. Лишь понимание, сочувствие и искренние пожелания лучшего.

❄❄❄

      От Мозли Томас знал, что к концу дня в участке побывал каждый третий даунтонец, чтобы оставить о Томасе самые лучшие характеристики и потребовать для него свободы. Даром что Томас никого толком не знал, в этом была прелесть маленьких городов: если вы друг за друга не постоите, за вас не постоит никто, и они стояли, насмерть.       Приходила Дейзи, почти буквально растолкала охрану и слушать ничего не стала про устав и прочие глупости, принесла Томасу пару эклеров и его любимый сэндвич по рецепту Альфреда и рассказала, что Альфред взял на себя обязанности управляющего и справляется отлично, даже Джимми, из уважения к несчастью Томаса, работает отменно, а посетители оставляют небывало щедрые чаевые.       С семьёй Томаса для проформы, конечно, связались, но отец лишь проворчал, что знал, что этим закончится, а кузенам и кузинам было не до него, некоторые даже не вспомнили, кто такой Томас Бэрроу.       От государственного адвоката Томас отказался, зная, какого качества услуги они предоставляют. Юрист, с которым Томас сотрудничал в вопросах бизнеса, через друзей друзей помог найти недорогую, но вполне успешную адвокатессу, даром что специализирующуюся по ДТП и наркотикам, и к вечеру она уже была на месте.       Выслушав обвинения Эллиса, она затем попросила остаться с Томасом наедине, выслушала его сторону истории и сильно побледнела, когда Томас признался, что спал со следователем накануне задержания. Ей не пришлось объяснять Томасу причину тревоги: как ни поверни ситуацию, этот факт играл против Томаса.       Выяснив всё, что нужно, она опять пригласила Эллиса. Томас успел уловить его как будто виноватый взгляд и тут же отвернулся. От адвокатессы этот жест не укрылся, она недовольно поджала губы.       — Насколько я понимаю, суперинтендант, у вас нет прямых доказательств виновности моего клиента, — подытожила она. — У вас на руках только мотив и несколько складывающихся не в его пользу фрагментов пазла, но официально арестовать его вы не можете.       — Всё верно, мистер Бэрроу останется здесь до появления весомых улик против него или нового подозреваемого.       — Хорошо. Я попрошу вас не контактировать с ним в моё отсутствие, иначе я могу представить это суду как попытку надавить, и вас отстранят от дела.       — Я был бы только признателен, но, боюсь, для Томаса это будет хуже.       — Для вас он мистер Бэрроу, суперинтендант, — строго, как учительница, напомнила адвокатесса, — попрошу без фамильярностей. На сегодня мы закончили.       Эллис галантно открыл перед дамой дверь переговорной и пропустил её вперёд. Он явно надеялся воспользоваться этими миллисекундами, повернувшись к Томасу и открыв было рот, чтобы заговорить, но Томас поспешил удалиться под конвоем пришедшего за ним дежурного.       Хотя бы одна хорошая новость: на ближайшие несколько недель, пока против него собирают улики, он останется в Даунтоне.       Вечером его камеру навестил Бейтс — остался снаружи, как положено протоколом.       — Простите меня, Бэрроу, видит бог, я не знал, что так получится…       Томас лишь перевернулся на узкой кушетке лицом к стене. Бейтс вздохнул и ушёл. Томас не заметил, сколько времени провёл в сгустившейся тишине одиночества, возможно, что и задремал, и потому лёгкие, цокающие каблучками шаги показались ему оглушительными.       Полупрозрачной тенью, кротким приведением из темноты коридора в зеленоватый свет лампы на потолке скользнула жена Бейтса — Анна. Взявшись за прутья решётки, она слегка прижалась к ней, говоря шёпотом.       — Ох, мистер Бэрроу. Но признайте, это могли быть и вы. У вас поводов было не меньше.       — Либо они ничего не найдут, либо подкинут улики и прикроют дело фиговым листом — пути всего два, разве что, вы не захотите показать им третий.       — Томас…       — Знаю. Знаю. Вы не виноваты. Я понимаю вас. Как понял Бейтс. Как поймём мы все. Но не они. И поэтому нужен герой, которого им не удастся просто так растерзать.       — Вы уже мните себя героем, Томас? По мне вы больше мученик.       — Мученик жертвует собой ради. Герой выживает вопреки. Оставьте меня, пожалуйста, я хочу спать.       — Я принесу вам завтра книг, хотите?       Томас отмахнулся и натянул по самые уши кусачий шерстяной плед. Где-то в щелях завывал ветер, но отопление справлялось с морозами, в камере было сносно. Но вот внутренний холод Томаса согреть не могло ничто.       После смерти Эдварда его душа, его чувства были словно в анабиозе. С Филиппом они немного воспрянули, но были ещё вялыми. Только с Ричардом из-под снега появились первые подснежники, и тут снова ударил мороз с пургой и побил градом нежные ростки. Раскололись последние кусочки хрупкого сердца Томаса. Он окончательно потерял в себе человека, чувствуя себя какой-то марионеткой, роботом. Ему правда было всё равно, что будет дальше. Пойдёт куда скажут, сделает, что скажут. В тюрьме он будет примерным заключённым, разве что за домогательства надаёт по яйцам. Если уж чувства от надругательств он уберечь не смог, то хотя бы право на своё тело он никому не отдаст.

❄❄❄

      Утром Томаса разбудил лязг ключей — это принесли завтрак. Лениво выбравшись из-под одеяла и разлепив глаза, Томас был крайне недоволен увидеть перед собой Эллиса с подносом еды. Камеру наполнял такой аппетитный запах кофе, что Томас понял: Эллис не поленился принести его из его собственного, Томаса, кафе. В этом было что-то одновременно трогательное и оскорбительное.       За спиной Эллиса маячила фигура дежурного полицейского. Эллис поставил поднос на стол, то и дело поглядывая на Томаса, в свою очередь, не сводившего с него бдительного взгляда, как альфа-хищник с конкурента.       — Как видите, со мной свидетель, всё в рамках закона, — пояснил присутствие дежурного Эллис. — Томас, я…       — Мистер Бэрроу, суперинтендант.       Эллис вздохнул и опустил голову, как-то весь вмиг ссутулившись и скукожившись, что показался Томасу очень маленьким и беззащитным. Чего бы сейчас стоило наброситься на него, оттолкнуть, прорваться мимо дежурного — он бы мешать не стал, на его стороне, и бежать, бежать, бежать без оглядки.       Но Томас забыл, как бегать. Слишком долго стоял на якоре в порту Даунтона, даже когда его причала не стало.       — Я хочу, чтобы вы понимали, мистер Бэрроу, — с явным усилием выдавил из себя это обращение Эллис, — что распоряжение о вашем задержании отдавал не я. Я говорил правду, что не считаю вас подозреваемым, но все материалы расследования мы передавали в Лондон, и начальство…       — Эллис, — теперь уже Томас вздохнул, устало, равнодушно, — вы с самого начала вели со мной двусмысленные разговоры о расследовании, всё время вертелись рядом, задавали неоднозначные вопросы, откровенно воспользовались моим беззащитным положением во время задержания, и теперь пытаетесь доказать…       — Ночью я ещё не знал о задержании! — вспылил Эллис. — Мне позвонили в шесть утра, кстати, надеюсь, я вас не разбудил?       — А как начальству вы объяснили, что раньше всех оказались в квартире подозреваемого? Или они уже привыкли к вашим методам допроса?       Эллис вспыхнул и, ни слова не сказав, стремительно покинул камеру, а дежурный закрыл за ним дверь, сочувствующе разведя руками — ничего, мол, не поделаешь.       Томас тяжело вздохнул, растёр лицо ладонями и первым делом умылся в небольшой раковине, после чего принялся за завтрак из овсянки, куска сыра на чёрном хлебе и, как верно угадал Томас, кофе из его кафе. Вот только рецепт Томас не узнал. То ли Джимми что-то намудрил, то ли Эллис заказал что-то очень специфичное. В другое время Томас бы оценил креативный подход, но сейчас всё для него имело какой-то сажевый, пепельный привкус.       Подвинув к себе тарелку, Томас заметил под ней сложенный в несколько раз лист бумаги. Оттенок и текстура показались знакомыми. По перфорированному верхнему краю стало ясно — он был вырван из блокнота Эллиса.       Томас с трудом поборол желание сразу порвать и выбросить оскорбительную писульку — любопытство взяло верх. К удивлению Томаса, никакой записки не было. Это был рисунок. Он, Томас, мирно спящий, раскинувшись поперёк кровати. В горле встал ком, и в сердце что-то ёкнуло.       В предрассветных сумерках, не зажигая свет, чтобы не разбудить Томаса, и ломая глаза, Эллис потратил эти безвозвратные минуты своего времени, чтобы запечатлеть на бумаге человека, которого обрекал на годы неволи. Мог ли он сделать это, мучаясь угрызениями совести? Не обладая уверенностью, что для Томаса всё обойдётся?       В коридоре послышались шаги, и Томас поспешил сложить и спрятать листок хотя бы под подушку, но это был всего лишь Мозли, притащивший в соседнюю камеру местного пьянчужку, чтобы трезвел и не замёрз на улице.

❄❄❄

      Днём приходила Анна — принесла, как и обещала, книги, даром что из школьной библиотеки, но на безрыбье и рак рыба, и никогда ещё «Беовульф» и «Робинзон Крузо» не доставляли такое непревзойдённое удовольствие. Анна также принесла несколько домашних пирожков и во время всего короткого диалога старалась не смотреть Томасу в глаза. Несмотря на искреннее к Анне сочувствие, Томас не мог сдержать злорадства.       Ближе к вечеру пришёл Джимми. Отжал стул у дежурного, чтобы сесть прямо у решётки, передал Томасу стакан кофе и обобществлённую пачку сигарет, дал прикурить с руки. Вообще, никто из работников кафе не курил, но иногда хотелось выпустить пар, и для таких случаев у Томаса в кабинете хранилась одна единственная пачка дешёвых сигарет на всех. Видимо, Джимми успел вытащить её до того, как кабинет опечатала полиция.       — Не прокатило, босс, — с улыбкой, но виновато сказал Джимми.       — Не прокатило что? — уточнил Томас, со смаком затягиваясь.       — Да я попытался было создать вам алиби и набрехал, что в ту ночь мы типа вместе были, а Бейтс посмотрел на меня так исподлобья и говорит: «Кент, я знаю, что ты натуральнее органического брокколи, хорош лапшу вешать».       — Так и сказал? — Томас слегка улыбнулся.       — Так и сказал, — подтвердил Джимми, а потом пустился в продолжительный отчёт о делах кафе.       Из того, что он услышал, Томас остался доволен оболтусами. Даже очень доволен. Чёрт возьми, да он плакать готов был от разрывавшей сердце благодарности, что они не разбежались, а, напротив, вкладывались за десятерых, чтобы удержать кафе на плаву, чтобы сохранить последнее, что осталось у Томаса.       И когда Джимми ушёл, он всё-таки позволил себе эту слабость, свернувшись калачиком на кушетке и вдоволь поплакав над своей дурацкой жизнью, в которой было слишком много хороших людей, которых недостаточно ценил, и достаточно много посредственностей и негодяев, которых он превозносил слишком сильно.       Странно, что Томас умудрился создать и развить бизнес, так плохо разбираясь в людях.       Утром снова пришёл Эллис с кофе. На этот раз он не попытался заговорить, только передал стакан через решётку и незаметно просунул в щель у стены ещё один сложенный листок. В это раз это был законченный и раскрашенный эскиз формы для кафе. Отдельно в углу был вынесен логотип. Он напоминал дворянский герб: в центре белого щита были три кофейных зерна в окружении кофейных листьев, венчала щит золотая чашка с поднимающимся над ней завитком пара, сам щит был задрапирован чёрной с зелёным подбоем мантией, и подо всем этим на золотой ленте было название кафе.       Томас невольно улыбнулся. Рисунок был отличный, но выглядел насмешкой из рук человека, отправившего Томаса за решётку, из-за чего теперь он вряд ли когда-либо увидит эту форму вживую.       Да-да, Эллис не копал под него нарочно и не по собственному желанию его задержал, и Томасу очень хотелось именно это убеждение вывести на первый план, чтобы подогревать теплящиеся позитивные чувства к Эллису — в конце концов, он был приятным и учтивым собеседником и подарил Томасу прекрасную ночь любви, но доверие Томаса было подорвано, как чурается хозяина пёс, случайно попавший в не на него поставленный капкан.       Днём снова приходила Дейзи со сладостями, на этот раз в компании Энди, и он рассказал несколько забавных историй за прошедшие два дня. И вечером ещё заходил для проформы Бейтс, оценить условия содержания подозреваемого. На самом деле — Томас знал — это был лишь предлог, чтобы задать тот самый вопрос.       — Вас, Бэрроу, конечно, скоро отпустят за недостатком улик, — начал издалека Бейтс, ковыряя ржавчину на пруте решётки, — но расследование будет продолжаться, вам будут задавать вопросы. А, может, и не отпустят. Скажите мне честно, нам стоит бояться? Если от этого будет зависеть ваша свобода, вы…       — Я не предатель, Бейтс. Он получил то, что заслужил. А за сговор ещё и дадут больше. Всем.       — Я хотел бы обещать вас вытащить, — Бейтс вдруг вытянулся по стойке «смирно», — но это не в моих полномочиях. Если верить Эллису, в игру вступили очень влиятельные люди.       — Прожуют и выплюнут. — Томас понимающе кивнул. — А Эллис всё ещё здесь?       — Он отказывается уезжать, пока не прояснится ваша дальнейшая участь, но это не нравится начальству. Со дня на день его могут официально призвать по месту службы.       — Ну и пусть катится, — пробормотал Томас, но даже для него самого эти слова прозвучали фальшиво.       — Он хочет помочь, Бэрроу, и сотрудничает с вашей адвокатессой.       — Мне уже ничто не поможет. — Томас отвернулся к стенке и обнял себя руками. — Не надо было гадить, чтобы потом убирать.       Томас слышал, как удалился Бейтс, и после этого достал из-под подушки рисунок формы и долго-долго смотрел на логотип в углу, словно там было какое-то зашифрованное послание, пока не заснул.       Утром вместо Эллиса кофе принёс дежурный, но Томас не удивился, найдя под картонным ободком для держания стакана ещё один сложенный листок. На этот раз двусторонний: с одной стороны записка — «Не могу сегодня быть, решается судьба. Верь в меня. Твой, Р.Э.» С другой — ещё один рисунок, судя по всему, сделанный по памяти, — улыбающийся Томас на фоне какого-то нечёткого пейзажа. Приглядевшись, Томас узнал монумент в мемориальном парке. Эллис всё-таки там побывал. От этой мысли что-то защемило в груди: побывал, да без Томаса.       Вскоре после завтрака пришла с визитом адвокатесса. Она долго раскладывала по столу в переговорной какие-то документы и перебирала их, ничего не говоря, и Томас с трудом сохранял спокойствие.       Наконец мадам соизволила заговорить, но изложила лишь несколько поверхностных фактов: Эллис распорядился провести отстрел револьвера, из которого был убит Грин, и поднял все дела, в которых участвовал покойный инспектор Куртенэ, чтобы провести баллистический сравнительный анализ. По словам адвокатессы, Эллис был крайне заинтересован в освобождении Томаса, и под конец она не смогла сдержать язвительного замечания, что, если все следователи будут отмазывать тех, с кем спали, в британских тюрьмах не останется заключённых. Томас посчитал это замечание оскорбительным, но решил отложить претензии до освобождения, чтобы в разгар следствия не остаться без защиты.       Когда вечером пришёл навестить Альфред и принялся отчитываться по бухгалтерии за прошедшую неделю, Томас всё пропускал мимо ушей. Настроение у него было удивительно приподнятое.       Утром снова появился Эллис с кофе, и Томас уже нашёл в себе силы не проявлять враждебность. Что-то во взгляде и осанке Эллиса сильно изменилось с тех пор, как Томас видел его последний раз.       — Меня отстранили от расследования, — небрежно объявил Эллис, — и, возможно, уволят.       Томас чуть не подавился кофе от таких новостей.       — Не волнуйтесь, я успел занести в дело все свои находки в вашу пользу.       — Я не о том. — Томас замотал головой. — Но как же так? Куда ты пойдёшь? Тебе же нравилась эта работа.       — Когда-то да, но устремления всегда были другие. А теперь, когда полицейская служба всё больше превращается в фарс и игру «кто больше», мне стыдно принимать в этом участие. На самом деле, надо было уйти уже давно. Ваш пример окончательно меня убедил. А вы сами вдохновили начать наконец делать то, к чему лежит душа. Спасибо.       — Тебе спасибо, — тихо ответил Томас, и сам протянул Ричарду руку.       Вместо рукопожатия он нежно сжал его пальцы в своей ладони и погладил большим пальцем костяшки, а потом резко отпустил и быстро ушёл, словно боясь, что, если задержится хоть на мгновение, не уйдёт никогда.       В руке Томаса остался ещё один сложенный листок, а там…       У Томаса от смущения загорелись уши, он нервно скомкал листок, а потом кинулся к столу и принялся бережно его разглаживать, тяжело дыша, рассматривая великолепно проработанный парный портрет. Он и Ричард поясным планом, обнажённые, Ричард обнимает Томаса со спины и целует в плечо. Поразительно было, как тонко Ричард сумел передать выражение лица Томаса в миг блаженства.       Томас поймал себя на том, что нежно гладит бумагу. На обороте была короткая записка: «Всё ещё там». И Томас понял, что Ричард имел в виду: как и он сам, мыслями и самой глубокой частичкой души Ричард всё ещё был в том мгновении счастья и наслаждения, когда они были вдвоём в постели Томаса, близкие, но такие далёкие, жаждущие сблизиться до конца, открытые, доверчивые. И, как и Томас, он верил, что это мгновение ещё можно вернуть.       Томас аккуратно сложил рисунок, чтобы пересечение складок не попадало на изображение, и спрятал вместе с остальными тайными посланиями в томик «Беовульфа». Вряд ли ему запретят при освобождении (или даже переводе в Лондон) прихватить с собой безобидный покетбук, да и школьная библиотека от утраты одного экземпляра не обеднеет.

❄❄❄

      Вечером того дня приходил Бейтс и сообщил, что суперинтендант уехал. Утром пришлось давиться землистым казённым кофе, поданным к завтраку, но в обед, к счастью, пришёл Энди и принёс сэндвич и нормальный флэт уайт. Вечером дежурный передал записку — ещё один рисунок, два стаканчика кофе на столике, две руки со сплетёнными пальцами и снег за окном на фоне. Само послание снова было коротким: «Не прощаюсь».       Томас невольно усмехнулся. Разумеется, Ричард подразумевал ободрение, но из уст — вернее, из-под пера человека, отправившего тебя за решётку, звучало больше, как угроза.       На следующий день прибыл конвой из Лондона, желавший забрать Томаса в столицу для дальнейшего дознания, Бейтс и Мозли мужественно оборонялись до прибытия адвокатессы, и она в два счёта отбила Томаса, заявив, что весомых улик по-прежнему нет, и даже задержание продлевают только потому, что за ниточки дёргает кто-то очень могущественный.       После убытия конвоя и успокаивающей беседы с адвокатессой пришли всей ватагой оболтусы и пообещали, что не поленятся кататься в Лондон хоть каждый день, чтобы привозить Томасу вкусняшки. Это было, безусловно трогательно, но мало утешало перед лицом предстоящего заключения лет этак на десять («Без труда собьём на восемь, мотив очень драматичный, если повезёт с присяжными, разжалобим в два счёта», — обещала адвокатесса).       Так прошли ещё три дня: Томаса постоянно кто-нибудь навещал, но новостей по делу он больше не получал, что значительно угнетало, а самое ужасное — больше не было записок от Ричарда, хотя Томас воодушевлённо ждал их каждый вечер. На четвёртый день иллюзии рассеялись: Ричард, как опытный сотрудник, сделал свою работу и, как честный человек, помог чем смог невинно пострадавшему. По правде сказать, он и так сделал для Томаса больше, чем должен был, а по существу, их ничего не связывало.       Томас снова приготовился смириться с одиночеством и пообещал себе, рассматривая перед сном скопившиеся у него рисунки, что это последний раз. Придётся их уничтожить перед переводом в Лондон: оставлять такие личные вещи в казённой книжке было опасно.       Утром восьмого дня, когда в коридоре послышались шаги, а потом лязгнул ключ в скважине, Томас лениво потянулся, вылезая из-под одеяла, готовясь получить свой скудный завтрак. Хорошо бы ещё выклянчить помывку: с предыдущей уже три дня прошло, Томас начинал чувствовать острый запах своего пота, а до засалившихся волос было неприятно дотронуться.       Он был премного удивлён, когда вместе с дежурным вошли Бейтс и Мозли, у последнего к тому же в руках была стопка сложенной одежды.       — Поздравляю, мистер Бэрроу, вы свободны, — объявил Бейтс, отпирая дверь камеры.       Томас не двинулся с места, удивлённо на него глядя. В камеру зашёл Мозли и сложил одежду на кровати рядом с Томасом.       — Дейзи сходила к вам домой, подобрала чистые вещи. Примите душ, позавтракайте и можете идти.       Томас как будто оцепенел. Пальцы плохо слушались, когда он пытался взять одежду, а в ду́ше он не ощущал температуру воды и долго стоял под упругими, горячими струями, просто таращась в стену.       Это было похоже на какую-то жестокую игру, на вольерную охоту, когда зверя отпускают на кажущуюся свободу, но со всех сторон он под наблюдением охотников, и неизвестно, когда последует выстрел. И хотя какие-то восемь дней в достаточно хороших условиях содержания и полной безопасности не сравнятся с настоящим тюремным адом, подступающее осознание несвободы оставляет на душе отпечаток. Как будто закрутился какой-то клапан, и даже дышать начинаешь через раз, с осторожностью, не до конца ещё веря, что больше никто кислород не перекроет.       Когда Томас уже заканчивал одеваться, зашёл Бейтс. Вид у него был виноватый.       — Комиссар Службы столичной полиции попросил вместе с бумагами на освобождение передать вам извинения за неправомерные обвинения и доставленные неудобства. Он очень надеется, что вы не станете подавать иск о моральном ущербе.       — А мог бы. — Томас завязал галстук и тяжело вздохнул. — Вы не представляете, Бейтс, как тяжело знать правду и покрывать преступника.       — Не представляю, мы вам всю жизнь будем обязаны.       — Если дело вскроется, все вместе на дно пойдём, — хмуро заметил Томас, надевая любезно почищенное Дейзи пальто и расправляя лацканы.       — Не пойдём. — Бейтс вяло улыбнулся. — Помните, в какой-то момент подозревали сына маркиза Хексема? Это, разумеется, только слухи, но картина складывается такая: наследник состоит на службе в одной очень секретной правительственной организации. Когда махинации Грина достигли опасных для страны масштабов, юный лорд, под видом журналиста, вышел с ним на связь под предлогом купить некие данные за хорошие деньги, а на деле прощупать почву — сколько Грину на самом деле известно, после чего ликвидировать источник угрозы. Лорд подлил снотворное, предполагая выждать, пока он подействует, а потом проникнуть в номер Грина и уничтожить компромат. Но снотворное не подействовало, и огневой поддержке ничего не оставалось, кроме физического устранения. Упомянутая организация, разумеется, взяла на себя ответственность, когда оказалось, что под суд может пойти невиновный.       — По сравнению с обвинениями против меня это вообще какая-то сказка, — фыркнул Томас, — но мне плевать, коль скоро меня оставят в покое.       — Этого обещать не могу. — Улыбка Бейтса стала немного коварной, и Томас настороженно остановился в дверях. — Бывший суперинтендант Эллис звонил сегодня утром справиться, отпустили ли вас. Уж не знаю, как, но он об этом знал ещё до того, как мы получили распоряжение. Завтрак?       — Оболтусы покормят, — отказался Томас и впервые за все годы жизни в Даунтоне почти бок о бок друг с другом пожал Бейтсу руку.

❄❄❄

      В версии рассказанной Бейтсом было правдой всё, кроме организации убийства Грина. Лорд Пелхэм действительно получил приказ на изъятие данных и подлил снотворное, но никакой огневой поддержки не было.       По пути домой Грин встретил человека, которому однажды причинил очень много страданий. Этим человеком была Анна Бейтс.       Как и прочие даунтонцы, она помогала организовывать кейтеринг на поминании Лорда Грэнтэма. Непонятно, чем скромная, хоть и улыбчивая, и не слишком общительная с незнакомцами женщина привлекла столичного гостя, увидевшего её лишь мельком, но весь вечер Грин вертелся вокруг Анны, а когда она относила на кухню опустевшую посуду, подкараулил её в укромном закутке и утащил в ближайшую подсобку.       Имения аристократов строили добротно — за дубовыми дверьми и каменными стенами не услышать самых отчаянных криков о помощи.       Анну первым нашёл Томас, когда, тоже направляясь на кухню, заметил, что приоткрыта дверь, которая должны быть закрыта. По пути ему ещё и встретился Грин, чья самодовольная физиономия вызвала у Томаса если не стойкие подозрения, то точно тревогу.       Когда же Томас вошёл в подсобку, не предполагая даже, что увидит там, и застал Анну в порванном платье, сидящую в углу и рыдающую навзрыд, ничего объяснять не надо было. Первым инстинктом было догнать Грина и начистить ему рыло, но сперва нужно было позаботиться об Анне.       Томас отвёз её в больницу, позвонил Бейтсу. К тому моменту, как смогли завершить медицинское освидетельствование и записать показания, Грина уже и след простыл — все гости вернулись в Лондон. Столичная полиция приняла вроде заявление, но оно так и оказалось похоронено под тонной других дел, щедро присыпанное сверху взяткой от Грина, а может, и приправленное шантажом от него же в адрес тогдашнего комиссара.       Самое страшное в этой истории было то, что Анна была на раннем сроке беременности и потеряла ребёнка, и после сперва больше года не могла даже помыслить об интимной близости — и супруг полностью уважал её личные границы, а потом ещё столько же не могла забеременеть, хотя мечтала подарить мужу ребёнка и закрыть наконец страшную страницу их истории.       Томас уже знал, что случится, когда одним зимним вечером Грин зашёл к нему в кафе. Перед тем, как допросить Томаса после обнаружения трупа, Бейтс отключил пишущее устройство в допросной и сказал только одно:       — Анна беременна.       В тот момент Томас уже знал, что не выдаст её, даже если придётся пожертвовать собственной свободой. Он знал, что такое насилие, и что такое утрата любимого. Анна сделала то, на что ему не хватило бы духу — отомстила за них обоих.       Очень может быть, что Эллис о чём-то таком догадывался. В конце концов, он же перерыл все лондонские архивы, собирая проигнорированные заявления на Грина, имя Анны наверняка всплывало. Вот только Эллис был неправильным копом, но хорошим человеком — он занял сторону не закона, но справедливости.       Идя по серо-коричневым от растаявшего за неделю снега улицам и вдыхая полной грудью талый воздух, Томас думал, что, хоть никогда до конца не простит Ричарда, вечно будет ему благодарен.

❄❄❄

      «Оболтусы» чуть ли не визжали от радости при появлении Томаса и буквально прыгали вокруг него, как дети вокруг Санты на утреннике в школе. Немногочисленные по утреннему времени посетители встретили Томаса аплодисментами и дружелюбными улыбками, несколько подошли одобрительно похлопать по плечам. Томаса усадили в зале, за столик у окна, как почётного гостя, Джимми наварил самый сложносочинённый кофейный коктейль, Альфред приготовил вкуснейший на свете омлет, а Дейзи соорудила страшную монстрятину из безе, взбитых сливок и фруктов, но её было решено оставить на вечер, когда разойдутся гости и команда соберётся отметить возвращение босса.       — Мне тут идею для нашей униформы подкинули, — поделился Томас, доставая из нагрудного кармана листок и раскладывая его на столе. — Как вам?       Все четверо наклонились посмотреть, Джимми одобрительно свистнул.       — Влетит в копеечку, босс, — заметил он.       — Ничего, один раз живём. — Томас ухмыльнулся и убрал рисунок. — А теперь за работу, что стоим?       «Оболтусы» разбежались по рабочим местам, а Томас после сытного и человеческого завтрака удалился в кабинет разгребать накопившиеся за прошедшую неделю дела — как бы команда ни пыталась влезть в его туфли, а всё-таки бизнесом должен ведать начальник.       В кабинете что-то было не так. Не в том плане, что сначала его обыскала полиция, а потом несведущие сотрудники пытались разобрать что-то в документации, и как следствие вокруг был беспорядок. Томас вдруг не ощутил себя здесь дома. Планировка была какая-то холодная, безличная. И он никогда не смотрит в окно.       Томас взялся за край стола и с титаническими усилиями развернул его боком к окну. Так он оказался не по центру, а ближе к одной из стен. Сев за стол, боковым зрением Томас теперь мог видеть переулок и витрину соседнего павильона, а пространства в кабинете как будто прибавилось.       Томас подпёр щёку кулаком и посмотрел в окно. С крыш капало, в переулке разлились большие лужи. Рождество будет не самым симпатичным. Томас попытался представить Анну, стоящую в этом переулке среди ночи, под полой пальто прижимающую к груди старый, списанный пистолет мужа со стёртым серийным номером — наждачка была очень полезна в школе для стирания рисунков на партах. Томас прикрыл глаза, представляя на её месте себя, с каким удовольствием он всадил бы пулю прямо между этих ублюдочных глаз…       В дверь постучали, и Томас вынырнул из тревожного забытья. В кабинет засунулся Джимми.       — Почтальон принёс на ваше имя босс. — Джимми положил на стол небольшой конверт без обратного адреса, но подписанный странно знакомым почерком.       Засунув руки в карманы, Джимми осмотрелся, покусывая губы.       — Что-то ещё? — нетерпеливо поинтересовался Томас, сгоравший от любопытства вскрыть послание.       — Здорово вы стол переставили, теперь как будто светлее, — одобрил Джимми. — Слушайте, босс, а если бы Бейтс так хорошо меня не знал и показания про, ну, совместную ночь прокатили бы, вы бы их поддержали, хотя это и неправда?       — Джимми, солнце, попробуй восемь дней просидеть в кутузке, а потом вопросы задавай. — Томас закатил глаза. — Что-то ещё?       — Да, мы тут про новую форму спорим. Если её таки пошьют, ну, чулочки там, всё такое. Нам с пацанами надо будет ноги брить?       — Так, пшёл вон отсюда, мне работать надо!       Джимми усмехнулся, подмигнул и удалился.       Томас вскрыл вожделенное письмо.       Ещё один рисунок — морской прибой и следы на песке, исчезающие в набегающей волне. И всего одна фраза: «…путь трудный завершён».       Томас отложил рисунок, улыбаясь.       Нет, путь только начинается.

❄❄❄

      На Рождество в кафе устроили большой праздник. Ёлку наряжали всей командой, мужчины дружно подсадили Дейзи, чтобы она надела на верхушку звезду. Гостям к заказам раздавали бесплатные печенья и леденцы, а вечером закрылись раньше, пили какао и глинтвейн, ели лёгкие закуски, танцевали (Джимми даже сам пригласил Томаса на один танец), болтали ни о чём. Под конец раздали подарки — так, ерунда, небольшие сувениры, чтобы напомнить, что они команда. Томас не был уверен, как воспринимать футболку, которую подарил ему Джимми — с надписью «Be Gay Do Crimes», особенно в свете последних событий.       Самый лучший подарок ждал его вечером в почтовом ящике — конверт без обратного адреса, подписанный знакомым почерком. На вложенном рисунке была изображена повозка Санта-Клауса, уносящаяся к луне, в записке значилось «Жди меня, и я вернусь».       Томас лежал в постели, казалось, всё ещё помнившей запах и очертания Ричарда, и думал, почему без обратного адреса? Ричард не хочет, чтобы Томас ему писал? Почему? Впрочем, Томас был немного даже рад: будь адрес, он чувствовал бы себя обязанным что-нибудь ответить, написал бы всякой чуши, так бы и не отправил, в итоге вышло бы невежливо. А так Ричард сам освободил его от этой задачи.       Когда через несколько дней Томас возвращался с работы и ради интереса решил проверить почтовый ящик, там оказалось ещё одно письмо от Ричарда. На рисунке был Томас, спящий под рождественской ёлкой рядом со стаканом молока и тарелкой печенья, укрытый курткой Санты. Томас поразился, насколько Ричард успел его рассмотреть и запомнить, что так детально воссоздавал мельчайшие детали внешности. В записке на этот раз значилось без изысков: «Смотри в оба». Звучало как предупреждение.       После праздников Томас даже съездил в Йорк с эскизом униформы показать его местным портным, но, как и ожидалось, цены озвучивались заоблачные. В подавленном настроении Томас вернулся домой и, чтобы хоть как-то поднять настроение, долго и со вкусом ублажал себя, вспоминая прикосновение и само дыхание Ричарда на своей коже, как он шептал на ухо, и как от него пахло тем же одеколоном, который в своё время так любил Эдвард, но который потом сняли с производства.       Томас поймал себя на том, что почти перестал вспоминать покойного мужа — во всяком случае, все воспоминания теперь были радостными и приходили не в тяжёлую минуту, как утешение, а случайно, ассоциативно, как обычно и бывает. А когда прочитал в газете о женитьбе Филиппа (первый аристократ — открытый гей, и теперь добивается титула для супруга!) не постеснялся хоть бы и через секретаря передать поздравления. Филипп ответил лично, взаимными пожеланиями всего наилучшего.       Томас не стал отвечать, что в его жизни лучшее — это всё то, что не худшее.       Прошло ещё несколько дней. В преддверии февраля снова начались снегопады, и Томас часто отвлекался от работы, чтобы посмотреть в окно. Снежинки сыпались синхронно и выверенно, как знаки кода в «Матрице», крупные, рыхлые. Это было успокаивающее и гипнотизирующее зрелище. Томас чувствовал себя одной из этих снежинок. Он всё время куда-то падал, падал…       Постороннее движение привлекло его внимание — в витрине соседнего павильона горел свет, и туда-сюда сновали люди в рабочих комбинезонах, перенося довольно крупные рулоны чего-то. Подойдя к окну, Томас увидел припаркованный у входа грузовик. Он раньше не слышал названия фирмы, написанного на боку, но по логотипу было ясно, что они доставляют ткани и прочие атрибуты для рукоделия.       В кабинет постучали, и Томас раздражённо обернулся, чтобы увидеть торчащую из-за двери голову Джимми.       — Что? — рявкнул Томас.       — Там это, босс, вас видеть хотят…       — Что вы опять натворили?       Не дождавшись ответа, Томас вышел из кабинета, оттолкнув с прохода Джимми, и как вкопанный замер, увидев своего нежданного гостя.       Ричард Эллис выглядел моложе и свежее по сравнению с суперинтендантом Эллисом, образ которого Томас бережно хранил в своей памяти. Волосы немного отрасли и красиво подчёркивали овал лица, глаза оживились и словно светились изнутри. Даже одежда, всё ещё утончённая, казалась какой-то более свободной и яркой.       — Суперинтендант, — поприветствовал Томас, едва находя голос и тяжело сглатывая, — чему обязан?       — Вы успели забыть моё имя, дорогой Бэрроу? Ричард, меня зовут Ричард.       — Ричард, — вторил Томас и, как на поводке под гипнозом, прошествовал за Ричардом в свой кабинет, куда тот зашёл почти по-хозяйски, прикрыв за ними обоими дверь.       — Я ведь говорил вам смотреть в оба. — Ричард подошёл к окну, наблюдая, как в соседнем павильоне снуют рабочие. — А вы развернули стол. Теперь придётся вам, дорогой Бэрроу, постоянно меня в рабочее время лицезреть.       — Что? Как? — Томас, очевидно, забыл, как складывать слова в предложения.       — Помните, вы сказали однажды, что никому не нужен бизнес в маленьком городе? Это сыграло мне на руку: по сравнению с Лондоном арендная плата мизерная, даёт простор для закупки хороших материалов, а качество привлекает клиентуру. Как думаете, будет востребовано в этих краях ателье?       — Да… — Томас тяжело сглотнул и подошёл ближе. — Думаю, да. У меня как раз на уме есть один заказ.       Томас робко взял Ричарда за руку, потом они заглянули друг другу в глаза. Томас знал, что в его взоре читаются робость, недоверие и даже страх. Зато Ричард улыбался самой тёплой и располагающей улыбкой. Только глядя на неё, Томас чувствовал, как с плеч сваливаются горы, а тот клапан, который не давал дышать после заключения, снова развинчивается, наполняя лёгкие свежим воздухом, в котором уже чувствовалась весна, несмотря на снегопад и сугробы по колено, по которым Томас этим утром брёл на работу, как тогда, почти два месяца назад, совершенно ни на что не рассчитывая, как не рассчитывал тогда, что его жизнь навсегда изменится.       — У меня к вам предложение, суперинтендант…       — Рационализаторское?       — Почти. Как смотрите на то, чтобы лицезреть друг друга не только в рабочее время? Вы уж простите за спонтанность.       — Дорогой мой Бэрроу… — Ричард выдержал драматическую паузу, зажмурившись, как довольный кот. — Это самое артистичное предложение в моей жизни.       Без лишних слов Томас притянул к себе Ричарда, обнимая его одной рукой за талию, другой — за шею, и поцеловал, ощущая ответные объятия и ответный поцелуй. Его рука скользнула выше, и оказалось, что без тонны геля у Ричарда очень приятные, мягкие волосы. А ещё от него пахло всё тем же одеколоном, и Томас наконец ощутил себя живым и почувствовал себя дома.       А за окном сыпал крупный, рыхлый снег, захоранивая под собой места преступлений и обиды прошлого, чтобы на свежем его слое история оставила новые следы.