ностальгия

Телефон звонит, как всегда, в самый неудобный момент: у Джебома руки вымазаны красным соусом. Наблюдающая за очередным вечерним сеансом готовки Нора прижимает уши к голове из-за раздражающе пиликающего по кругу телефона и норовит сбросить его со столешницы лапой. Умудрённый горьким опытом Джебом сгоняет её движением локтя, ополаскивает наскоро руки и насмерть убивает одно из своих белых кухонных полотенец. Оставшиеся на нём смазанные отпечатки ладоней похожи на тяжёлые ранения, не поддающиеся лечению. Зелёная иконка на светящемся экране упрямо не ползёт в нужную сторону, влажные пальцы скользят вхолостую, Джебом недовольно мычит и тычется носом, пытаясь хоть так принять входящий видеозвонок. Неожиданно раздавшееся по громкой связи «Привет» пугает и всё путающуюся под ногами Нору, и его самого, под аккомпанемент джебомовой ругани телефон всё-таки обрушивается на пол и разражается хихиканьем. — Ты меня уронил! — Прости, — искренне приносит извинения Джебом, подняв «Джексона» с пола и не с первой попытки оперев на открытый пакет риса. — Я уже не ждал тебя. — Что значит «Не ждал»? — возмущается Джексон где-то там в Гонконге или Шанхае. Джебом давно перестал успевать за чужими новостями и теперь не уверен, куда Джексона занесло на этот раз. — Я же обещал, что позвоню. У меня вечер свободный. Почти. Джебом кивает, включая плиту под кастрюлей, и глубоко вдыхает, тревожный ком в горле, что не оставлял его с последнего звонка Джексона, проваливается ниже, но никуда не девается, продолжая давить и распирать где-то за рёбрами. Голос Джексона разлетается по небольшой кухне, бьётся о стены и создаёт иллюзию того, что Джебом в квартире не один. Можно даже представить, что где-то там в гостиной, растянувшись поперёк дивана, Джексон дразнит кошек раскачивающейся ритмично ногой в сползшем носке. Но Джексон далеко. Полусидит, откинувшись спиной на подушки, и сонно моргает в глазок камеры телефона. Джебом машинально бросает взгляд на часы на холодильнике: половина второго ночи. Время для разговоров не сильно подходящее — им бы разойтись уже по постелям, — но Джебом не помнит, когда последний раз ему удавалось заснуть раньше рассвета. Стоит голове коснуться подушки, как внутри неё тут же начинают тяжелыми глыбами ворочаться мысли, и их грохот не даёт ему провалиться в сон до самого утра. — Что готовишь сегодня? — зевающий Джексон вырывает из задумчивости, и Джебом спохватывается: раскалённое масло в кастрюле уже угрожающе шипит. — Рагу, — коротко отвечает Джебом и, отойдя на приличное расстояние от плиты, как попало забрасывает мясо и овощи разом. Не по рецепту, зато быстро. Злобное шкворчание оглушает и заглушает какой-то вопрос Джексона, масло вперемешку с красным соусом летит во все стороны, пачкает плиту и стену за ней, и всё-таки обжигает руки. Джебом выругивается и нахлобучивает поверх ворчащей кастрюли крышку. И, облизывая обожжённые пальцы, кривится от своей неловкости. Привычный сценарий успокаивает: готовка позднего ужина, мешающаяся под ногами Нора, убаюкивающая подборка музыки, доносящаяся из-за приоткрытой двери спальни, еженедельный звонок Джексона… Мысли собираются гармошкой в голове, запнувшись о противоречие. Предыдущий раз Джексон звонил ему чуть больше двух недель назад. Немного захмелевший и румяный, он тогда передразнивал мяуканье всё лезущего носом в телефон Кейка и безнадежно путал слова. Вполне возможно, что тот вечер и был последним, когда Джебому удалось нормально уснуть под сонное бубнение Джексона из постели отеля в Шанхае. — Обжёгся? — Джексон забавно вытягивает шею, словно пытаясь заглянуть за край экрана телефона. — Дай подую! Джебом прыскает и качает головой, когда Джексон, дурачась, действительно старательно дует. Щёки его становятся круглыми, а лицо краснеет от натуги. Тёмная щетина выделяется сильнее над чужой верхней губой, и Джебом на автомате шкрябает свой тоже колючий подбородок. Надо бы уже побриться. — Бесит, да? — вдруг спрашивает Джексон и зеркалит движение Джебома: проводит ладонью по подбородку и морщится. — Раньше можно было раз в три дня бриться, а теперь уже к вечеру всё колючее. — Нам уже не по двадцать, — пожимает плечами Джебом. В кастрюле начинает подозрительно громыхать, под крышкой происходит апокалипсис местного масштаба и, если уж быть честным, вмешиваться в процесс Джебом опасается. — У тебя мясо сгорит сейчас, — судя по интонации, Джексон лыбится, — и будет как в прошлый раз. — В прошлый раз получилось неплохо. — В прошлый раз ты всё выбросил и ужинал рамёном. — Говорю же: неплохо вышло, — Джебом вздыхает и поднимает крышку, его жалят раскалённые брызги, но он мужественно перемешивает то, что должно в итоге стать рагу, и заливает всё бульоном. На поверхность всплывает чересчур поджаренным бочком кривой кусок картофеля, Джебом разглядывает его немного, раздумывая — выловить или оставить, — и быстро возвращает крышку на место. Не видел — значит не было. — Нам уже не по двадцать, — повторяет за ним же Джексон. — Рамён на ночь рано или поздно аукнется тебе какой-нибудь язвой. В динамике начинает шуршать, Джебом бросает взгляд на телефон. Джексон ворочается на кровати, подкладывая ещё одну подушку под спину, что-то задевает микрофон, и тот противно шипит. Узор на наволочках кажется знакомым, и Джебом с запозданием соображает, что Джексон дома, в его двухуровневой квартире в Пекине. — Передавай родителям от меня «Привет», — говорит Джебом, когда Джексон перестаёт ёрзать, и добавляет с сожалением, — миллион лет уже не виделись… — Миллион лет… — отзывается Джексон задумчиво. — Поверить не могу, что мы знакомы с тобой с восемнадцати, а теперь нам уже почти по тридцать и… Мы всё ещё вместе, — он запинается и тут же торопится исправиться. Размахивает он руками словно ветряная мельница. — Ну, в том смысле, что работаем, дружим. Не ненавидим друг друга. Они расстаются тридцать первого января, сразу после того, как самолёт Марка отрывается от взлётной полосы, а во рту появляется горький привкус предстоящей неотвратимой разлуки. Они разговаривают как взрослые люди за столом у Джебома на кухне, честно стараются разругаться напоследок. Джексон в шутку угрожает, что после «развода» ему полагается, как минимум, половина джебомовых кошек и мотоцикл, но всё заканчивается смехом и потерянным где-то под кухонным гарнитуром кольцом Джексона. Всё заканчивается. Джексон улетает тоже, а Джебом даже не едет с ним в аэропорт, потому что считает, что так будет лучше. Через пару недель Кейк выуживает из-под тумбы лапой то самое кольцо, и Джебом, крутя его в пальцах, вдруг понимает, что лучше не стало. А ещё через неделю успевший соскучиться Джексон звонит ему сам. — Когда приеду, обязательно нужно будет заказать йогурт у твоей мамы, — заводит знакомую песню Джексон, и взгляд его становится мечтательным, — и пожарить мясо в том ресторанчике, где мы сидели в последний раз, и обязательно зайти к тётушке у старого агентства. Помнишь, она нам всегда вместо одной булочки подкладывала в заказ две? Джебом угукает и уходит с кухни, оставляя кастрюлю на плите булькать в одиночестве. Мявкающим хвостом за ним тянутся кошки, они лезут на диван, стоит Джебому только присесть, и тут же оккупируют его колени. Кейк с грацией бегемота неловко сползает задними лапами с края, и Джебом поддерживает это пушистое недоразумение ладонью, помогая взобраться обратно. Проигравший в очередной раз кошкам битву за его внимание Джексон треплется обо всём без разбора. О многострадальном альбоме, который удалил, вместо того, чтобы планово выпустить в ноябре, о каких-то бесконечных новых полезных знакомствах и о своей проектной группе, участников которой мимоходом называет «Ма фэмили». Джебома это его наполненное теплотой «Ма фэмили» неожиданно цепляет за живое, незнакомое чувство ревности затапливает, а в голове одна за другой прорастают сорняками навязчивые мысли. Интересно, думает он, опрокидываясь боком на диван, осталось ли на ветвистом генеалогическом древе Джексона место и для его старой группы? Или их ветви он уже безжалостно обрезал, как обрезают по весне у садовых вишен мешающие расти молодым побегам заскорузлые сучья? — Да ты же спишь, — доносится до Джебома, как сквозь толщу воды. Его сразу же подбрасывает на месте, и пристроенный кое-как на подлокотнике телефон падает ещё раз. — И снова меня уронил. — Да, — мямлит Джебом, растирая лицо ладонями. И опять говорит: — Прости, я совсем тебя не слушал. — Это ничего. А вот твоё рагу, должно быть, уже сгорело. На всю кухню несёт гарью так, что глаза щиплет, Джебом выключает плиту и врубает над ней вытяжку на полную. Нужно было убавить огонь, но за болтовнёй с Джексоном он напрочь об этом забыл, и весь бульон выкипел. Джебом выругивается, приподняв немного крышку, и опускает её обратно: кастрюлю очевидно проще будет выбросить, чем отмыть. — Ну что, пациент скорее мёртв? — весело уточняет Джексон и зевает, прикрыв рот ладонью. — Пациент скорее мёртв, — подтверждает Джебом и распахивает створку окна. На улице морозно и свежо, вонь от испорченного ужина должна будет быстро выветриться. — Мой гэгэ всегда говорит: делай одно дело за раз. — Твой гэгэ — молодец, — Джебом прижимается лбом к холодному стеклу, — куда уж мне… — Он одёргивает себя раньше, чем с его языка сорвётся какая-нибудь очередная самоуничижительная гадость, от которой Джексон наверняка впадет чуть ли не в бешенство. — Тебе, наверное, вставать завтра рано. — Да не особо, но намёк понятен, — хмыкает Джексон с мягкой улыбкой, потягивается сладко и, прежде чем отключиться, зовёт, — эй, я на самом деле всегда думаю о тебе. Надеюсь, ты не забываешь об этом. Экран телефона гаснет, и становится тихо. Джебом стоит у окна до тех пор, пока у него не замерзают босые ступни, а запах не выветривается окончательно, долго оттирает кастрюлю, вопреки желанию её просто выбросить, и только потом уходит в спальню. Аккуратно заправленная кровать пугает его одним своим видом, но он всё равно заставляет заползти себя под одеяло и закрыть глаза. Матрас пружинит, когда Нора запрыгивает и долго топчется, прежде чем улечься в ногах. Оставленный на соседней подушке телефон коротко вибрирует, оповещая о новом входящем. «И я скоро вернусь. Спокойной ночи 💚». Джебом глядит на сообщение и царапает «И я скоро вернусь» обгрызанным ногтем. На пальце бликует потерянное почти год назад Джексоном кольцо. Обычный золотистый ободок с незамысловатым узором. Джебом сам не знает зачем его носит, и почему не выбросил сразу, как только нашёл. Джексону-то оно точно уже не нужно. Джексону здесь вообще ничего больше не нужно, у него теперь есть всё там. Дома. В горле снова стоит ком. Джебом вдыхает глубоко и медленно выдыхает. Кольцо пролетает через всю комнату, ударяется о противоположную стену и долго катится куда-то в угол, под кресло. — Врун. Никогда ты не вернёшься.