1
Это была смерть моей мечты. Быстрая, почти безболезненная и – что для меня крайне важно – сравнительно аккуратная. Я серьезный человек и не хотел бы, чтобы после моей смерти кому-нибудь пришлось соскребать со стен мои мозги или еще чего похуже. Это, прямо скажем, совершенно не вяжется с моим образом, хотя определенная ирония в таком повороте событий, конечно, была бы. Глупо, но мне всегда хотелось, чтобы мой хладный труп представлял собой что-то в духе полотен позднего Гойи. Что-нибудь мрачно-пафосное. Загадочное. Именно поэтому я, даже чувствуя, как слабеет мой пульс, успел положить рядом с собой ту заляпанную кровью фотографию с разбитым стеклом. Что может быть поэтичнее? Когда я очнулся в больнице, мне хотелось заорать и как следует отдубасить дурака, который умудрился меня откачать. Я знал, что мне вряд ли еще когда-нибудь так повезет.2
И не ошибся. Вторая смерть была полной противоположностью первой. Быть спущенным с лестницы? В инвалидном кресле? Этим болваном Крайчеком? А ведь я думал, что мы друзья! Боже, какая унизительная пошлость! Еще никогда я не был так рад воскреснуть из мертвых и отредактировать свой список говнюков, подлежащих скорейшей аннигиляции. Кретин Крайчек теперь гордо делил в нем первое место с Малдером.3
Зато третья смерть была поистине эпичной. О чем-то подобном я мечтал лет эдак в тринадцать, только тогда, конечно, хотел, чтобы все было понарошку. В общем-то, так оно и вышло. Вертолеты, взрывы, огонь, пафос, красивый пейзаж, бабах тут, бабах там, все сотрясается и взлетает на воздух, а в центре этого великолепия – моя скромная (ну, не очень) персона. Не помню, как зовут того парня, что снял «Армагеддон» и «Перл-Харбор», но выглядело все так, будто я заплатил ему за паршивый, но очень дорогой сценарий своей собственной смерти. Получилось эффектно. Пусть и недостаточно окончательно.4
Более бестолковой смерти со мной еще не случалось. Я даже не успел понять, что произошло и кто, собственно говоря, меня пристрелил. Мне хотелось закричать «Стоп!» и объявить пересъемку, но я, к сожалению, не успел. Серьезно? Кто это придумал? Чего они вообще хотели добиться – утопить меня или застрелить? Стоило бы сначала определиться, прежде чем валить все в одну кучу. Спонтанность до добра не доводит. Но, к слову, хочу заметить, что вторая пуля – гораздо легче, чем первая. Как-то мягче идет, комфортнее. Думаю, еще пара лет занятий йогой – и к третьей-четвертой я освою правильное дыхание и научусь вообще не замечать, что в меня стреляют.***
– Нам стоило колоссальных трудов отыскать вас, Джеффри, – строго сказала администратор дома престарелых и окинула его оценивающе-презрительным взглядом. – Он никогда не говорил, что у него есть сын. Ему стало неуютно и – вопреки здравому смыслу – стыдно. Он поерзал на месте и положил ногу на ногу. – Мы не были близки, – огласил он очевидную истину. – Честно говоря, я вообще не понимаю, как вы меня нашли. – Долгая история. – Миссис Ковальски махнула рукой и открыла лежавшую перед ней толстенную папку. – Обнаружили ваше имя в его бумагах. – Сцепив пальцы, она проникновенно посмотрела на него, из чего он быстро заключил, что речь пойдет о деньгах. – Дело в том, Джеффри, что у вашего отца не было средств. – Ему стоило больших усилий не расхохотаться во весь голос. – Мы готовы организовать похороны, но, раз у него все-таки есть живые родственники, муниципальный бюджет… – Я понял, – прервал он ее. – Это не проблема. Он без пререканий подписал все необходимое, чтобы как можно скорее покончить с этим делом. Но прежде чем навсегда уйти из пропахшего лекарствами и старостью кабинета, все-таки спросил: – Как он умер? – Аспирационная пневмония, – быстро ответила она. – Частая причина смерти у людей с деменцией. Увы, в последнее время он уже не мог есть, передвигаться, говорить, ничего не помнил и не понимал, ходил под себя… – То есть умирал долго и мучительно? – поинтересовался он, неприкрыто смакуя ее рассказ. – И совсем один, – подтвердила миссис Ковальски, глянув на него с легким ужасом – наверное, не могла поверить, что слышит в его голосе удовлетворение. – Очень хорошо, – сказал он, игнорируя шок на ее лице. – Я оплачу самые простые и дешевые похороны. Гостей не будет. Священника тоже не надо. – Ясно, – сдавленно ответила она и пометила что-то в бумагах, видимо, брезгуя на него смотреть. – Ну что ж, Джеффри, тогда на этом все. Спасибо, что приехали. – Не за что, – сказал он с легким сердцем и, перекинув через руку пиджак, повернулся к двери. – Будьте добры, позвоните мне после похорон. Когда увидите своими глазами, что его закопали. – Зачем? – Она с удивлением оторвалась от своей писанины и подняла на него глаза, а он со смешком ответил: – Хочу удостовериться, что он действительно сдох.