прощение.

холодные дрожащие руки. он сидит за столом, на котором крошки и пыль построили новое государство. в воздухе витает что-то нематериальное, что нельзя потрогать, и не описать, что ощущается, как петля на шее. в комнату проникает свет через панорамные окна, от снега отражаясь. естественный свет полезен, особенно, когда ты его не видишь. во всех смыслах. сколько он уже тут? год? ощущение, как вечность: утро начинается с конфеток в виде седативных психоактивных веществ. те самые конфетки для взрослых. но он их выплевывает, обманывая всех, и в первую очередь самого себя. в дурке от себя не убежишь. он не желает видеть, слышать, жить. ему ничего больше не нужно, практика закрыта и его жизнь тоже. он просто «немое море из нервов и суеты». в рехабе, по крайней мере, кормят хорошо. он не подпускает к себе никого, кроме врачей и дениса, если бы не второй, артём бы наверное загнулся, тот ему передачки носит, о текущем положении дел «на воле» не рассказывает, артём тут же плюётся ядом и источает агрессией. нахуй ему эта «воля». «лучше бы досидел полный срок» — постоянно проносится у него в голове. знаем мы вашу эту «волю», порой хуже, чем отсидка на нарах. артём уже ничего не хочет. артёму бы не сторчаться, но пока он в рехабе под наблюдением специалистов, суицида не состоится. не тот психотип, как бы сказал сам стрелецкий. правда вопрос: зачем жить — всё ещё открыт для артёма. он закрывает глаза, откидываясь на спинку дивана, руки вяло падают на ноги и медленно сжимают коленные чашечки, касаясь мягкой фетровой ткани спортивного костюма. перед глазами несется вся его жизнь: детство с отцом, смерть матери, знакомство с женщиной всей его жизни, которая теперь только горькое воспоминание и причина для агрессии, пациент, не покончивший с собой а убитый собственной матерью, впрочем, артём иногда забывает, что обвинения с него сняты. а теперь, ещё и она. стрелецкий предпочитает её игнорировать. он не знает, что ей ответить, он ошибся в ней и вторую ошибку совершать не намерен. глупый, упрямый стрелецкий, «чувствуешь себя наверное богом?». она приходит к нему почти каждый день и прошло достаточно времени, но артём всё ещё предпочитает молчать. чего он ждёт? ждет когда валерии это надоест и она от него отстанет? наивный стрелецкий. он решает поднять тяжелое тело с дивана и медленно подходит к окну, вглядывается в него, будто кого-то ждёт, не её ли случайно? голова тяжелая, он снова погружается в мир рефлексии и пытается понять, что не так с его жизнью и почему он не может жить нормально, как все остальные люди. традиционный метод терапии он не воспринимает, а сам себя спровоцировать не пытается, тут нужен какой-то другой, иной способ проработки и принятия. свою депрессию он уже начал немного принимать, а для стрелецкого это серьезный шаг, обычно он предпочитает не принимать свои проблемы, зарываясь в кокон собственных эмоций, как в камуфляж. он тихо вздыхает, опуская взгляд на дрожащие руки: худые, костлявые, такие красивые и…больные. усыпаны ожогами от сигарет и спичек, покусанные, расчесанные на нервной почве. требующие тактильного взаимодействия и поглаживания. из ловушки собственных мыслей стрелецкого оторвал громкий стук в дверь. артём проморгался. выдохнул, какое-то волнение поселилось внутри. он отошел от окна и посмотрел на дверь. стук не прекращался и усиливался, становился громче. — у вас умер что-ли кто?! — обратился психолог к двери, — войдите. в комнату зашла женщина в белом как снег халате, на кармашке которого красовалась шариковая ручка. она почему-то виновато посмотрела на артёма. кто тебя напугал, красавица? — артём александрович, — начала она, — к вам посетитель. — кто? — он напряг скулы и враждебно настроился — валерия сергеевна — я же просил не беспокоить! — гаркнул стрелецкий — мне что, перечень составить? я могу! — а-артём александрович, она хочет поговорить с вами о чем-то… — девушка растерялась. — передайте валерии сергеевне, что мне плевать, что там она и когда хочет — скулы так и остались в напряжении, он сжал руки в кулаки. ощетинился как напуганный кот. он развернулся и пошёл к окну. снова его беспокоят из-за хуйни, из-за людей которые ничего не стоят в его жизни, может ему табличку на дверь повесить? должно помочь. и снова он предпочел не говорить, снова гордость, снова предубеждения и уверенность в своей личной правоте. ну а как иначе? он судорожно выдохнул сжимая кулаки до побелевших костяшек. однажды он её простит. однажды. быть может, стоя у могильной плиты. но ведь есть ещё время все исправить, ведь так, артём? он обязательно простит её. когда будет готов. ей же в свою очередь потребуется ещё больше аргументов и доводов, дабы артем принял все то, что она сделала. тошно. до мерзлоты души тошно, он задыхается, глотать больно, дышать больно. сейчас бы он предпочел только одно

***

сердце бьется сильнее обычного, ноги ватные, но он бежит. бежит от проблем, бежит от обиды, от боли, что разъедает плоть, словно серная кислота, бежит навстречу неизвестности. глотает воздух, что засран выхлопными газами от автомобилей, хочет вдохнуть это дерьмо в последний раз, бежит на красный свет светофора, не слыша как вслед орут что он еблан. уши заткнуты наушниками, они заглушают действительность которую так сильно ненавидит артём стрелецкий, и от которой бежит, падает под колеса автомобилей, но каждый чертов раз, когда ему плохо, он продолжает, словно в дне сурка. он выбегает на проезжую часть, не успевая добежать на красный свет, "пижо" черного цвета вылетает ему навстречу. удар — артема подрезает корпус автомобиля и он падает, поворачиваясь вокруг своей оси от удара, и проезжается лицом по асфальту. удар сильный, но жить будет. к его сожалению. вокруг собирается толпа, кто-то уже набирает скорую. лицо разбито, висок сочится кровью, нос поврежден. очень опасно. артём в сознании и очень жалеет об этом, впрочем, он не слышит ничего: ни крика, ни возгласов. он пытается подняться, но обеспокоенный автомобилист просит: «лежи, лежи, дружище, скорая уже в пути». стрелецкий теряет сознание и проваливается в бездну.

***

[гул самолетов над нами, а снег летит и не тает, летит и не тает у тоски по тебе нет края]

***

артём очень жалеет, что его не сбили тогда, когда он бежал из квартиры даши. он жалеет, что людям в принципе приходится иметь с ним дело. и что лера в нём нашла? он же провокатор, но она такая же, этим они схожи. они друг другом манипулируют, и артём почему-то до сих пор этого так и не понял. или понял, но не признавал? у леры зависимость от артёма, и лера одновременно одна из немногих, кому он небезразличен, она та, которая стремится просто помочь. стрелецкий и сам не знает, что точно чувствует к ней. очень много противоречивых чувств, но на данный момент одна единственная: обида. ноющая, тянущая и глубокая. нарывная, кровоточащая. прощение заслуживают не все, но он обязательно её простит. однажды. панический страх смерти, разъедающий его изнутри, уже стал родным. в большей мере он боится чужого суицида, этот страх как кандалы на ногах, как петля на шее с мешком, ни двинуться, ни вздохнуть, невыносимо. он никогда не отделается от этого бремени, даже когда судимость снята, он не может не думать о леониде, как же сильно ему жаль этого мужчину, по сути вообще ни в чем невиновного, парень, который просто хотел быть счастлив и избавиться от проблем. и умом артем понимает, что вины нет, но эта травма продолжает скрести черепную коробку, давить в самую точку этой нескончаемой боли. руки развязываются, артем понимает, что дальше только бездна, и он хочет провалиться в ней. она готова обнять его крепко, как никто другой. [обійми мене, обійми мене, обійми] «артё-ё-ё-ём!» — пронеслось в голове словно звон. в дверь снова стали стучать, теперь уже точно, будто кто-то умер. стрелецкого вновь вынудили вернуться в серую тупую реальность. казалось, что дверь слетит с петель. что же там такое случилось и почему они не могут справиться без него? артём снова на взвзводе. — да входите уже, блять! дверь открыли медсестра и один из врачей, что проводил у артёма «допросы». в глазах читался страх и ужас, казалось, что он сейчас задушит артёма с новой силой и не отпустит, пока тот не попросит пощады дважды, это означало только одно, то что происходит — напрямую касалось артёма. — где она? — ни секунду не думав выпалил стрелецкий, было очевидно, что происходит и о чем речь. — крыша. — сука. — едва прошипел артём и ринулся через всю больницу, в этот раз он не имеет права ошибаться, иначе крыша станет и его последней пристанью в этом океане жизни. он бежал быстрее обычного, как в те самые разы, когда загорался красный. стоп, опасно! но он все равно бежал, и продолжает бежать: бежать к самому ближайшему выходу на крышу, вверх по лестнице и просить не бежать за ним, нет, не просит, он буквально рявкает. продолжает бежать, сжимая кулаки и зубы от напряжения. пульс на пределе. дыхание сбито, нервы как струны. ещё пара пролетов, и вот он уже заветной двери к выходу на крышу рехаба. сейчас он её откроет и все прояснится, правда? неприятное дежавю окатывает его, словно ледяная вода москва реки. он аккуратно дергает ручку серой тяжелой двери и обнаруживает знакомый силуэт: невысокого роста девушка, в черном пальто, светлые волосы развеваются на ветру. она смотрит вниз, ей страшно. артём подходит к ней. она знала, что он придет. не верила, но знала. он так же трепетно взглянул на неё и будто не дышал. он прекрасно понимал, что это провокация, но сил на злость и ответную провокацию у него не было. — я думаю, этого делать не стоит — он подошел чуть ближе. то, какое напряжение он ощущал каждой клеточкой своего тела, описать было трудно. он старался скрыть тревогу, но она не унималась. он никогда не желал лере смерти, даже если дьявольски злился. нет, лера не заслуживает смерти. — зачем ты пришел? — в голосе читалась глубокая обида и буквально безмолвное отчаяние. ветер подбивал в спину, будто бы толкая в неизвестность. — потому что так хотела ты — подметил стрелецкий. — пришел спасти тебя, в очередной раз — последнее прозвучало как одолжение, хотя оным не являлось. она не хотела смотреть на него. слишком тошно, слишком страшно. страшно видеть его, страшно говорить с ним, хотя она так этого ждала. страшно. она бежала от себя. — ты снова хочешь поиздеваться? — лера. — его тон был серьёзный, но одновременно такой…тёплый? стрелецкий, как ты, черт возьми, это делаешь? — я понимаю что ты сейчас не видишь никакого смысла и выхода, и что тебе страшно- — заткнись! — она закусила губу, она просто хочет спрыгнуть, но стрелецкий не спешит её провоцировать. почему? — тебе страшно. — и ему тоже — и…поэтому. –, он судорожно выдыхает, она этого кажется не заметила. руки дрожат. он протягивает ей одну, ту самую, больную с ожогами, — давай мы просто поговорим? по-простому. как это делают люди. — мышцы лица напряжены, теперь буквально каждую морщинку видно. — если это очередная провокация, то пошёл нахуй… — она срывается на слезы, она ломается, в очередной раз. но впервые она показывает это в полном объеме. она выглядит такой беспомощной, за что ненавидит себя прямо сейчас, но боги, как же ей сейчас похуй. она просто хочет, чтобы все закончилось. шагнуть в бездну. — я знаю, это выглядит как цирк, я хочу поговорить с тобой. — он немного помолчал, а затем добавил, — но мне неудобно, ты теперь такая высокая — он слегка ухмыльнулся. вот же чертила. она посмотрела на него пренебрежительно, он в ответ даже не пытался скрыть чувства, в его состоянии в принципе врать бесполезно, седативки он не пьёт, а значит с большей долей вероятности ему не плевать. тело предательски качнулось вперед, но артём успел резво перехватить её руку и потянуть на себя. лера вцепилась в него мёртвой хваткой, на лице застыл ужас, она и думать не могла, что испытает нечто подобное. сердце стрелецкого пропустило удар. он обхватил её двумя руками и рухнул вместе с ней на снег, что лежал на крыше. он судорожно дышал, его снова окутала тревога, и даже факт такого ловкого спасения не сглаживал ситуацию, его начало трясти но он старался не подавать виду, леру трясло не меньше. артем пытался отдышаться, жадно глотая крупицы воздуха, рефлекторно он взял леру за руку и они продолжали так лежать ещё минут пять. страшная картина. дрожь в руках выдавала все то, что артём мог бы сказать словами, но пока все что он мог, это лежать трупом на крыше и отходить от произошедшего. он поднялся на ноги и поднял ее. дрожь не унималась. она обняла себя руками и осмотрелась, дабы осознать что она действительно на крыше, что она действительно сюда пришла и что артем действительно её не бросил в этот раз. она взглянула на него, он был чертовски напуган, они оба были чертовски напуганы. он такой же уязвимым как и она. им страшно. — артем, я. — начала она, — прости меня, за всё… — она смотрела на него, надежда зародилась в её душе на мгновение. — мир. — он посмотрел на нее устало но с теплотой. он всё-таки решился наступить своей гордости на горло, и даже не потому что его женщина стояла на краю пропасти. он не смел ошибаться вновь, он не смел решать за двоих. не сейчас. — я… не хочу, чтобы ты… — голос предательски дрожал, на глазах вновь выступили слёзы. — я не хотела, чтобы ты страдал. — она всхлипывала, — если бы я только знала… — она судорожно выдохнула и напрягла скулы. он молча прижал её к себе, заключив в тёплые крепкие объятия, коих она не ожидала, но в которых нуждалась, рефлекторно прижавшись к чужому телу, она буквально разрыдась, спрятав лицо куда-то в грудь артёма. мужские руки обнимали хрупкое женское тело, давая присутствие защиты и опоры. стрелецкий снова спас человека, он снова чувствует себя полезным и нужным. а теперь, сняв с себя этот тяжёлый груз, освободившись от оков, он может уверенно заявить, каким ебланом он иногда бывает. всегда им был. и что ему не хотелось бы причинять боль, не разрушать, а строить. он зарылся в волосы леры, прижался губами к уху, коротко поцеловал мочку, остановившись на мгновение, обнимал её крепко и позволял выпустить все эмоции, которые у неё накопились в период этого томного молчания, чуть не сгубившего их обоих. она в ответ лишь дрожала всем телом, пока стрелецкий утолял свой и её тактильный голод. ему сложно признавать, что эта женщина стала для него чем-то большим, и ему непривычно признавать, что ему с ней комфортно, по крайней мере сейчас, на этой самой крыше психушки. видимо это и есть то самое счастье. счастье высказать то что думаешь, и разобраться в проблеме. у артёма получилось говорить как обычный человек, и это ведь порой полезнее, чем ходить и докапываться до истины через провокации. он положил подбородок на её плечо, его трясет уже чуть меньше. скоро все будет хорошо, он обязательно поправится. а она будет рядом, как и хотела. у них есть о чём поговорить.