In lectulo cum Diabolo

      От солнечного пекла плавился даже воздух. По-настоящему изнурительным было сегодняшнее интервью. Сухость во рту, пот, стекающий по лицу и шее, а также бьющая по вискам головная боль мешали Мэнсону трезво смотреть на сидящую перед ним группу журналистов. Когда он шепнул менеджеру, что хочет закончить, то кипа вопросов полетела с ещё большей скоростью. Каждый быстро ляпал свой вопрос, по залу ходил гул и шёпот, прилипающий к певцу и бьющий по голове не меньше боли с похмелья. — Вы подтверждаете роман с Кэриди Инглиш? — Как вы прокомментируете своё последнее заявление о прекращении карьеры? Связано ли это с неудачами в личной жизни? — Вы анонсировали релиз книги. Автобиография или дьявольский роман о том, как молодая невинная девушка вкушает сладкий запретный плод? — Правда, что ваше увлечение эзотерикой привело к неудачам в личной жизни? Вопрос за вопросом заставляли его то смеяться, то стонать от боли и нелепости эти высказываний. Когда гул стихнул, мужчина внимательно рассмотрел лица каждого здесь присутствующего строгим взглядом из-под темных очков. Ему было чертовски интересно: что толкало каждого из них пойти в журналюги желтой прессы? Деньги? Желание прославиться? Навряд ли кто-то из них в детстве мечтал работать на какое-то издательство, печатая откровенную лабуду про звёзд, оскверняя их всяческими способами. Это же надо быть настоящим мазохистом. — Что вы делаете сегодня вечером? — В гробовой тишине раздалось с предпоследнего ряда женским приятным голосом. Все как один повернули головы в сторону голоса, замерев в одной позе. Вскоре на неё обратил внимание и сам Мэнсон. В одиночном углу сидела статная женщина с небольшим блокнотом и ручкой в руке. На её лице не дрогнул ни один мускул, а сама она также в упор разглядывала Мэрилина. В отличии от остальных на её лице не было ни липкого пота, ни красноты, ни потекшей косметикой. Идеальное фарфоровое личико с аккуратным носиком и длинными ресницами. Её глаза – два чёрных уголька всё ещё сверлили в нем дыру, ожидая ответа на свой вопрос. Уголки рта Мэнсона содрогнулись в усмешке, он схватил бутылку с водой и оперевшись на спинку стула, заявил: — Жду вас у себя. Он знал, что журналюги вцепятся в это, раздуют в масштабах и перевернут по-своему. Ему лишь хотелось посмеяться над всем миром в очередной раз, когда они слепо поверят в проплаченную бредятину. И правда: многие поверили в серьёзность его намерений, записывая что-то в блокноты, фотографируя его и перешёптываясь между собой. Женщина дёрнула бровью, натянув самоуверенную улыбку. И, черт возьми, показалась ему такой красивой, что Мэрилин замер с нелепым взглядом на неё. Она была незаметной все эти час и сорок минут, ни задала не одного вопроса, ни сфотографировала – ничего. Словно пришла сюда просто посидеть. И если бы это не этот провокационный вопрос, то он бы не узнал о ней совершенно. По одному лишь еле заметному кивку менеджер попросил журналистов покинуть зал. Кое-как они вышли, оставив женщину и рокера одних теперь уже в большом и просторном зале, где из каждого уголка проникал горячий жар солнечных лучей. Мэнсон позволил себе снять очки и предстать перед ней в своём естественном обличии, не отдавая отчет своим действиям и мыслям. Она лишь поправляет причёску, перекидывая ногу на ногу. — Вы не задали мне ни одного вопроса. — Начал он. — Исключая этот. Зачем тогда сюда пришли? — Для того, чтобы написать статью, необязательно трещать о всякой, никому ненужной ерунде. Зато мой вопрос явно не останется в тени, и завтра будет сиять на всех заголовках газет. По-моему со своей миссией как журналист я справилась. — Я лишь пустил им кучку пыли в глаза, чтобы повеселиться и привлечь внимание. Зачем это нужно вам? — Люблю опасные игры. — Усмехается она, отводя взгляд на улицу. — А что любите или боитесь вы, мистер Мэрилин Мэнсон? Великий и ужасный мистер Мэрилин Мэнсон. — Издевалась шатенка, растягивая слова на тягучие слоги. — Риск… наркотики и алкоголь, конечно… женщин и пожалуй все. А терпеть не могу святость и всё, что с ней связано. Просто испытываю к этому отвращение. — Поэтому посещали хор в храме – чистилище человеческих душ. Противоречите себе или хотите забыть прошлое? — Наконец-то она встала со стула, двигаясь к стойке рокера, за которой он пробыл здесь ненавистные ему почти два часа. — Я не обсуждаю прошлое и не загадываю на будущее. — Как интересно. — Кивает она, останавливаясь в паре метров от стола Мэнсона. На ней в обтяжку темно-бордовое платье с рюшами на груди и лямками вместо рукавов. Сквозь него почти просвечивается нижнее белье и изгибы голого тела. Она не была простушкой и явно знала себе цену. Уверенная, ровная походка в такой утомительный день – высшее искусство. С аристократической кожей, чёрными глазами, шоколадными волосами и бархатным голосом свела его с ума за долю секунды. Но было в её взгляде что-то прожигающее, не дающее покоя. — Что-нибудь ещё добавите в свой цитатник, мистер Мэнсон? — Пожалуй обойдётесь. — Щерится, чтобы как следует увидеть имя на её бейджике. — Анна. Если вопросов больше нет, то предлагаю продолжить в моем доме. Там не так душно и нет этого противного света. — Выплюнул он, бросая ненавистный взгляд в сторону лучей, застилающих кафельный пол. — Серьезно? А как же пыль в глаза? — Я разве не пущу им пыль, если заберу в своё «логово» такую красавицу? — За комплимент спасибо, но вынуждена отказать. — Тогда сделайте одолжение. Вернув на глаза тёмные очки, встаёт из-за стола и берет бутылку воды. И та уже успела накалиться. Тогда он швыряет её в урну, которая стояла в углу за его спиной. С грохотом она попадает точно в цель. Брюнетка разглядывает неопрятно одетого Мэнсона с толикой брезгливости и сомнения. Никогда ещё он не появлялся на публике в таком виде, исключая пару раз за последний месяц – и то, его можно понять. Оглядывает себя и усмехнувшись, останавливается совсем близко с ней. От неё веяло очень странными духами – они как будто были мужскими, но при этом в них была какая-то капелька женственности, страсти и сладости. В конечном счёте Анна согласилась отправиться с ним в его «логово» «по одолжению». Он по-настоящему удивился как быстро и смело она сдалась, почти толком и не раздумывая. Хватает его под руку и направляется к чёрному выходу, у дверей которого уже стоит готовая машина с водителем. — Ну что ж, игра только начинается. — Стальным голосом промурчал он, ловя на себе и спутнице вспышки камер.

***

      Его «логово» оказалось самым обычным домом, только с мрачным декором. Но даже в нем было столько стиля, харизмы владельца и уюта, что Анне каждая комната пришлась по душе. Особенно она полюбила тяжёлые чёрные шторы, закрывающие их от всего жара солнца и вообще любого источника света, кроме приглушённых ламп и свечей, расставленных по полкам и столам в комнатах. Здесь не было страшно, как подумала женщина в машине по дороге сюда. В комнатах царил почти идеальный порядок, за исключением кухни, на полу которой валялись пустые бутылки из-под алкоголя и потушенные обо что угодно окурки сигарет. Он лишь пнул одну из бутылок в сторону и зашёл за барную стойку. Здесь пахло древесной свежестью, дорогим алкоголем и мятой. Все это в совокупности одурманивало и сводило с ума. Хотелось остаться здесь и рассматривать бесконечные картины, то висящие на стенах, то стоящие на полу. — Ты не обращай внимание на этот бардак. Вчера отмечали премьеру друга. — Анну завлекало как немногословно он с ней разговаривал. — Бывает и похуже. Ну и чем это мы будем у тебя заниматься? — Пододвигает красный высокий стул и поставив рядом с барной стойкой, садится на него, складывая руки на чёрный камень. Облокотившись руками, кивает плечами, разглядывая её. Она была очень близко, впрочем как и он к ней. Звенящая тишина мешала ему сконцентрироваться на ней, в голове непроизвольный поток сумасшедших мыслей. И все они до единой сводились к её образу. К блестящим локонам, к огню и страсти в глазах, к изящному изгибу спины, к высокой, статной груди. Около трёх месяцев назад порог этого дома покинула последняя женщина Мэнсона. С тех пор он думал, что больше никогда ему не удастся испытать хотя бы какое-то подобие тех чувств, что ему дарили его женщины. И рокер уже почти с этим смирился, мешая вещества с алкоголем и случайными сексуальными связями с элитными проститутками, которых ему приводили коллеги по группе, чтобы он совсем не сошёл с ума. Но мимолетного секса, будучи убитым в хлам, Мэрилину не хватало. Он давно перерос это. Ему нужны были настоящие чувства, причём в самых ярких проявлениях. На меньшее он не согласен. — Может быть, предложишь выпить? Если, конечно, что-то ещё осталось. — Обводит глазами хлам бутылок, в конце неприязненно усмехаясь. — Конечно, осталось. Что будешь? Вино, виски или абсент? — Какое интересное ассорти. Вино, виски и абсент… пожалуй, последнее я ещё не пробовала. Давай абсент. — Тяжелая смесь. Для новичков особенно. Что-нибудь ела сегодня? — Не успела. Также, как и ты выскочила из постели и скорее в такси на интервью. Мэрилин кивнул и попросил Анну прогуляться пока по гостиной и коридорам, но ни в коем случае не заходить в комнаты. Ему захотелось приготовить ужин, что делал он крайне редко и в особых случаях. Женщина кивнула, сбросила с ног тяжелую обувь и принялась разгуливать по особняку. Иногда он напоминал мрачную галерею, иногда музей вампира или дьявола. На картинах тёмные, унылые цвета, длинные, текучие линии и страшные тени. Но одна поразила женщину до глубины души. Картина висела в самом дальнем ряду в гостиной, как будто специально была припрятана от лишних глаз. Отодвинув тяжелую штору, долго разглядывает картину. На ней Дита фон Тиз восседает на кровавом троне. Она была написана особенными кистями и особенными красками. Её глаза, губы, кожа выглядели так реалистично, что Анна потянулась рукой, чтобы попробовать это на ощупь. Приятная шероховатость краски царапает кожу, в нос ударяет характерный картинам запах застывшей краски вместе с застывшей навсегда в этих просторах любви. Перед глазами проносятся фотографии Мэрилина и Диты из газетных статей. В этой паре всегда чувствовалась страсть, грязь (в хорошем смысле), чувства и любовь. Самая настоящая любовь какая только существует на свете. Почти над самым ухом кто-то громко и старательно бьет спичкой по коробку. Взлетевшая в воздух искра падает на кончик запечатанной в бумагу табак, разжигая его. Рука слетает, закрывая половину картины шторой вновь. В нос ударяет едкий запах сигаретного дыма. Мэнсон долго стоял здесь, наблюдая за женщиной. Когда картина начала жечь в нем не зажившие до сих пор раны, он решил остановиться и остановить её. Это слишком личное, чтобы какая-то журналистка лезла в это. — Дита – очень красивая женщина. — Восхищалась она, отстраняясь в сторону от стального, прожигающего насквозь взгляда мужчины. — Не для тебя. — Грубо сорвался он, выпуская дым прямо ей в лицо, отчего брюнетка начала задыхаться и кашлять. — А говоришь, что осилишь абсент. — Ну ты же научишь меня как правильно. Впервые корона уверенности пошатнулась на её макушке, намереваясь слететь и разбиться о натёртый до блеска паркет. Последняя фраза прозвучала слишком инфантильно и сладко. Он разочаровался. Ему хотелось хотя бы раз почувствовать власть женщины над собой. И днём Мэнсону показалось, что с этой миссией вполне сможет справиться Анна. Видимо, нет. Её легко сломать. Если не сломать, то надломить очень просто, а там многого и не нужно. — Ну что, пойдём пить абсент? — Оскалился он, туша сигарету в узорную пепельницу на полке с фотографиями и свечами.