run the world

Вечером всегда становится прохладней. Вечером людям свойственно собираться домой, а твоим людям свойственно надевать куртки теплее и продолжать находится рядом. Вечерами тебе охота умирать от того, как хорошо сейчас, тебе охота жить, потому что так плохо не было еще никогда. Вечера вообще штука странная, если бы Яку Мориске был президентом, он бы приказал их отменить вместе с мизинцами на ногах. Он был бы чудесным президентом, но вот мизинцы пришлось бы отрезать, у всего своя цена, как говорится. Счастье так просто не дается, особенно по вечерам. Воздух слишком свежий, слишком легкий, слишком долго его ждали легкие, что никак не могут начать дышать самостоятельно. Не могут вдохнуть полной грудью, не могут понять, что случилось, и когда ты перестал травить их сигаретным дымом, а резко решил подышать кислородом. Для них он уже чуждый, организм не понимает, что это такое, даже пытается отторгать, но аутоиммунное заболевание ему нахер не нужно, так что пусть не замышляет ничего такого серьезного. Кто-то говорил, что у маленьких человечков не может быть проблем, кроме учебы, и, если бы все действительно было так, он был бы самым счастливым маленьким человечком на свете. Где-то в глубине зала раздался смешок от Хайбы, и лучше бы ему не уметь читать мысли, и не смеяться с того, что Яку сам себя называет маленьким человечком. Лев его, конечно, не видит, но это не мешает Мориске смерить его угрожающим взглядом человечка, которому слишком лениво идти и давать всем подзатыльники за неверные жесты. Тренировка закончилась уже давно, мячи отбиваются от пола только если кто-то из убирающих решит, что всё его в этом мире бесит и побьет немножко головой и мячиком об пол, продолжая потом убираться дальше, потому что выбора особо нет. Как нет его и у тех, кто сидит и ждет, потому что одному идти домой не хочется совсем, потому что вечер слишком хороший для того, чтобы проводить его в одиночестве. Потому что сейчас бы на поле и кружится в белых льняных платьях, держаться за руки и смеяться, смотря в чужие зажмуренные из-за яркого заката солнца глаза. Глаза, в которых каждый видит то, что хочет, а ты видишь то, что никто другой еще не мог, потому что тебе позволено так много, так много того, что ты обязательно попробуешь, что ты обязательно увидишь. — Ну помоги же ты, вреднючка, - рядом стонет Тецуро, которого заставили не просто убирать зал, а мыть, потому что язык за зубами держать – самое лучшее качество волейболиста, которым тот не обладает. — Что-что? Не слышу тебя отсюда, я же мелкий, как черт, - Мориске не издевается, Мориске даже не обижен. Ему просто настолько лень агрессировать или придумывать остроумные оскорбления, что он скоро не просто стоять у выхода будет, а лежать на траве около него. Куроо тяжело вздыхает, но ответом не одаривает, лишь продолжает бухтеть и мыть пол, который был заверен под его ответственность. Тренера давно ушли, Некомата еще хотел посидеть с детьми, и даже что-то воодушевленно рассказывал заслушавшимся Льву и Юки, но Кенма взял в руки метёлку и сказал старику идти домой, потому что и так слишком поздно. Лев и Некомата грустно вздохнули вместе, но делать нечего, и хитрый старик пошел домой, напоследок раздав всем откуда-то взявшиеся конфеты. Каждый здесь, хоть и бурчал иногда, но любил тренера, как своего родного деда. Такого, с прибабахом и целой телегой мудростей на любую жизненную ситуацию, а также цистерной историй из детства, в которых фигурирует, по ощущению, половина Токио, если не половина всей Японии. В зале осталась какая-то маленькая часть фукуродани, разумеется, с их капитаном и вицем, а также большая часть некомы, кроме Фукунаги, которому надо было бежать забирать маленькую сестренку из садика. Ямамото сказал, что у него нет никакой сестры, зато есть новый сезон любимого сериала, который вот-вот должен выйти в хорошем качестве с субтитрами. Куроо хмыкнул пару раз, но возмущаться поведением его детей не стал – пусть, все равно всю тренировку отсидел, что мы, без него не уберёмся? Только вот потом Тецуро все-таки превысил свои силы, и каким-то образом, в итоге, Акааши без сожаления взял его на слабо, заставив убирать весь зал. И очень собой гордился, точно также, как и Бокуто. Но делал он это в тайне, потому что как-то стыдно своего друга не поддерживать, а смеяться над ним. За весь вечер, если посчитать, то Куроо фыркнул раз двадцать, и это еще тогда, когда Мориске ему пытался помогать. Яку не горит желанием осматривать каждого разлегшегося по близости, но он прям чувствует на себе сожалеющий и молящий взгляд Тецуро. Он разворачивается через плечо настолько, насколько может, не шевеля остальными частями тела, и смотрит в этих офигевшие кошачие глаза. Козуме бьет друга по руке, чтобы тот не отвлекался, и продолжает ходить по залу с мечами. — Тяжело вам, Капитан? – Яку измывательски улыбается. Нет, все-таки издеваться над Куроо – его любимое хобби. — Очень. — Тогда это вам урок на следующий раз. — Я подам документы об увольнении. — В таком случае капитаном будет Яку-сан? – в разговор также неохотно вклинивается Лев, которого своя судьба по тону совершенно не интересует. — Я тебе жилья не дам спокойного, Левушка. — Да вы и так не особо пытаетесь, - Хайба совсем потерял любую способность к страху, и даже в глаза не смотрит, черт. Куроо хрипло смеется, дотягиваясь краем швабры до плеча Льва, и Хайба жмет швабре руку за великие заслуги. Мориске опять отворачивается к своему изначальному виду на закат и все-таки садится не на порог, а около. Дождей не было давно, но не настолько давно, чтобы изумрудная трава сменилась на выжженную и сухую. Ветер не настолько сильный, чтобы заламывать деревья и людей на бок, но и не отсутствует полностью, чтобы майская прохлада полностью почувствовалась под кожей. Уже темнеет и солнце не так жарит, но при этом оно не ушло на совсем, и в таком сумеречном положении будет еще долго, потому что на улице почти лето, почти времена, когда в пять утра ты ложишься не из-за огромного количества домашнего задания, а потому что до трех играл в симс, пытаясь свести своих персонажей, а потом до пяти гулял под рассветными лучами и чувствовал себя безмерно живым. Наверное, поэтому люди и ждут лето по всему миру. Не из-за их системы обучения и каникул, выпадающих на самые жаркие месяца года, а из-за ощущения, что ты действительно жив. Из-за того, что теперь можешь проводить больше времени с друзьями, из-за того, что теперь вся верхняя одежда будет лежать на дальней полке все эти три – если повезет, и сентябрь будет таким же теплым, то четыре – месяца, пылится там, и, наверное, обижаться, что ее на так долго забыли. Передвигаться становится проще, тебе не хочется садится в общественный транспорт, весь город теперь кажется таким маленьким, что можно дойти везде пешком, и ты это часто практикуешь. Поэтому люди ждут лета. Поэтому они так не любят зиму или осень. Потому что летом ты живой, а зимой – лежишь в спячке. Летом на языке привкус радости и шоколадного мороженого. Летом звонкий смех и те самые улыбки, которые и должны быть на кухне вечером, а не те избитые и фальшивые, которые ты видишь весь остальной год. Летом хочется включить музыку на полную катушку и смеяться, танцевать, плакать, радоваться и жить. Удивительная пора, жаль, что некоторым и она радость не приносит. Хорошо, что Яку в эти некоторые не входит. Он краем уха слышит, что Тецуро наконец закончил с полами – закончил бы еще раньше, если бы не отвлекался – и идет куда-то по направлению к нему. Мориске не оборачивается, не подает признаков согласия или отказа, когда Куроо садится рядом. Рядом – это прям рядом, чуть ли не ему на колени. Мориске не ерничает, когда Тецуро кладет ему голову на плечо и начинает в полголоса жаловаться на все подряд. На насекомых, на старшую сестру, на Кенму, который ничего не ест, на Льва, который его ни во что не ставит. На себя и даже на капитаншу женской команды, которая нашла себе чудесную девочку, и теперь с ней идет на выпускной. — Бесят меня все, в общем. — Я это понял уже. — А я тебя бешу? – Тецуро отрывается наконец-то от чужого плеча и теперь кладет туда руки, чтобы можно было удобнее заглянуть в лицо Мориске. Яку все также не подает признаков жизни и активного существования, но над вопросом раздумывает. — Да не то чтобы сильно. — Мне не нравится такой ответ, - Куроо сужает свои желтые глаза, которые от чего-то на солнце кажутся неоновыми. Кошачьими такими, когда кот видит свою добычу (корм в миске). Яку все-таки поворачивает голову прямо к Тецуро, смотря близко-близко, и у его самого глаза самые обычные, простые – карие. Про них нельзя сложить балладу, великих героев с такими глазами не существует. А Яку ни от кого великих песен и не требует. Не нужно ему ни почестей, ни похвалы. Ему для счастья хватает человечка, который по повадкам больше напоминает облезлого кота, хитрющего, и оголяющего клыки не только в случае опасности, но и когда надо защитить, показать. Человечка, который подозрительно смотрит не отрываясь, уже давно не спрашивая, можно ли быть так рядом. Уже давно не получавшего отказа. Мориске поворачивает голову к заходящему солнцу изображая бурную мозговую деятельность. — А какой вас устроит? – Яку не может не улыбаться, смотря, как Тецуро действительно думает над ответом, размышляет над тем, чтобы он хотел услышать и в какой интонации. Все-таки немного Куроо его все еще подбешивает. Бесил жутко на первом году тем, что они разные абсолютно. Очаровал на втором году тем, что разные они оказывается только в незначительных вопросах. И по обыкновению влюбил, потому что в такого чудного и хорошего не влюбится невозможно. — Думаю, в этот раз вы отделаетесь малым, - Тецуро перестает жмурится и Мориске сам поддается вперед. Ему плевать, видит ли их кто-то сейчас, не стоит ли там Коноха с прямо трансляцией в тик-ток, снимая их, ему плевать. Таких хороших вечеров, в которые хочется жить у него было слишком мало. Слишком сильно ему хочется забрать себе каждый такой, обязательно разделив с таким чудесным и хорошим. С таким нужным и родным. — Ты пойдешь со мной на выпускной? — Тецуро, только конец июля, ты издеваешься? – Яку кидает в него найденной в потемках шкафа рубашкой, потому что этот котяра разлегся по всей территории кровати. Куроо фыркает, разворачивая только что прилетевший кусок ткани с изображением какой-то очередной рок-группы. У Мориске таких слишком много. Слишком. И самое главное, что не понятно _вообще_, где он их берет. Сам Яку на вопрос не ответит тоже, многозначительно пожмет плечами и выберет что-то с мемом про козу. Первый семестр пролетел незаметно, промчался мимо и даже не остановился поздороваться. Так ведь всегда, первые дни пролетают незаметно, второй семестр тянется бесконечно, а вот третий бежит еще быстрее первого. Бежит в неизбежное и неизведанное. И куда, главное? Он сам, наверное, еще не понял. Также, как и любой третьекурсник Японии. Ты, вроде, тоже бежишь или тянешься вместе с ними, только вот понимания, что конкретно ты делаешь, оно не прибавляет. Страдаешь какой-то херней, только знаешь, что вместе с тобой ею страдает сотни тысяч школьников по стране. Классно, в общем, никому не рекомендую. Кроме загона про то, что ты ничего не хочешь, ничего не знаешь, ничего не понимаешь, прибавляется еще и куча экзаменов, которые, если не сдашь, не сможешь податься вообще никуда. Будешь стоять с голой жопой и одной зажигалкой в руках, и думать, как же меня сюда занесло. А занесло конкретно так, на обочину жизни, потому что повезет, если родители адекватные, но ведь битому большинству как раз-таки не везет. Закончить школу, а потом университет, пойти на работу по ненавистной специальности, потеряться в себе и антидепрессантах, пройти бессмысленный путь и также бессмысленно умереть, и все только ради того, что папочка с мамочкой гордились. Все мы заложники своей рутины, но Японцы превзошли всех еще и здесь. Страна прогресса, в которой больше выпускников совершают суицид только заебавшиеся взрослые. Рай на земле, ничего не скажешь. — Ты собираться будешь? — А ты на выпускной пойдешь? — Дожить еще надо. — Господи, прекрати говорить, как мой батя. — Я просто воплощение твоего дедди ишьюс. — Какой кошмар, Яку. — Да вообще ужас, - Мориске роется в кармане куртки, чтобы достать пачку сигарет и попутно выудить из соседней зажигалку. Он отходит к окну, у которого всегда стоит пепельница – с ней отец уже даже смирился. В ней остается немного пепла, из которого можно пальцем выводить узоры самые разные. Зимой ты рисуешь на окне, а летом на пепельнице. Ничего не скажешь, очень изобретательно. Это лето идет на удивление неплохо. В погодном плане. Зноя почти не бывает – иногда даже идут дожди, под которые ты все также сидишь на подоконнике и куришь, только теперь под эмо настроем. Под которые ты смотришь на гнущиеся деревья, на воду, которая норовит залить все окна, проникнуть внутрь и смыть тебя всего с лица земли, а сзади сидят и смотрят глупые видео с котятами, над которыми периодически смеются и подходят показать тебе. Солнце в зените по ощущению постоянно, но при этом оно лишь ласкает землю своими яркими лучами, не обжигая и не калеча, и ты доверяешь этим лучам на сто процентов, потому что под ними так и хочется растянуться, и лежать вплоть до самой осени, чтобы никто и ничто тебя не тревожило, и небо не покрывалось даже маленькой тучкой. И хочется быть не одному, а с кем-то, кто недавно смотрел видашки про котиков. Хочется переплетать пальцы, переплетать цветки в венках и чихать от пыльцы, которая так и хочет все испортить. Но вы не поддаетесь ее провокациям, и все продолжаете искать более-менее крепкие стебельки у цветов, чтобы венки получались не только пышные, но еще и прочные. Чтобы кое-кто, кто обожает махать своей шевелюрой, даже при самом сильном взмахе не потерял и не разломал венок (если разломает, то получит лопухом по голове за неприемлемое поведение). Мориске не совсем понимает, откуда идет такое настроение. То ли Куроо со своим марафоном наитупейших ромкомов, над которыми плачет каждый раз как первый, - Яку тоже, на самом деле – то ли из-за всеобщей мании и дурного чувства счастья и легкости. И это счастье не самое обычное – оно по-детски теплое и наивное. Такое, которое ты согреваешь в ладошках, стоя под навесой во время ливня. Такое, с каким ты ловишь лягушек после этого дождя, согревая и их тоже, и обязательно отпуская, потому что как бы тебе не хотелось себе домашнюю лягушечку, у этой, наверное, есть своя семья – мама, папа, может даже братья и сестры, и они очень-очень ждут ее, волнуются. И ты в своих галошах измеряешь лужи, и приятно удивляешься, когда намокаешь почти до колен. И плевать, что в тебе самом метр сорок – лужа огромная! Скорее всего, когда ты придешь домой, тебя наругает мама, зато ты будешь знать, что где-то там среди лягушечьих общин живет твой друг или подруга, которая расскажет своим друзьям про небольшого человечка, что спас ее и даже отогрел! И ты маленький такой, а все большое, и хочется все посмотреть и все-все открыть. Но больше тебя, наверное, не выпустят сегодня, поэтому открывать все придется в пределах небольшой квартиры и маленького подоконника, заставленного цветами. Яку поглаживает листки традесканции, такие, наверное, он в детстве даже представить себе не мог. Он иногда рассказывает отцу про внезапно накатившие приступы маленькости, на что ему со смешком отвечают, что ты не очень-то и вырос с того времени. Только вот сейчас для него все и всё огромное в буквальном смысле, а раньше это все таким ощущалось. Реже он может рассказать об этом Куроо, постоянно ожидая подколов, но Тецуро молча берет его за руку и ведет куда-нибудь подальше от их дома, в незнакомые места, чтобы опять ощущать все большим. Редко он ему рассказывает, потому что смущают его такие походы. Потому что реакция без насмешек его настораживает, потому что он привык все решать кулаками, привык шипеть на всех, кто не так в его сторону посмотрит. А Куроо это все не пугало, он будто бы знал, будто бы чувствовал, что такое разное обычно самое нужное. Подходил совсем-совсем близко, смотрел кошачьими глазами, под которыми все забывалось, хотелось только плакать и смеяться, и Мориске себе ни в чем не отказывал. Тем более, его никогда в этом не упрекали. — А зачем я тебе такой кошмарный? – нет, все-таки у него какой-то постоянный летний кризис. Ну, в голове не укладывается, как это такому хорошему и замечательному Куроо может понравится такой угловатый и шипастый Мориске! А ответ-то простой – один угловатый снаружи и хороший внутри, а другой наоборот – душа у него вся в ранах и шрамах, на которые врачи пожали руками и зашили, как есть, без наркоза, на живую. — Что это еще за разговорчики в строю пошли? – Тецуро резко перевернулся на кровати, снеся половину разбросанной одежды. Попытался неловко поймать хоть что-то, в итоге все окончательно свалил, но быстро сделал вид, что ничего не было. — И это ты мне говоришь не быть, как батя. — Так ты не только батя, ты еще и бабушка вот эта, которая внучков в шарфики кутает, а потом по рукам скалкой бьет. — И вот это тебе нравится. — Да. Именно вот это, - Куроо с трудом поднимается с кровати и подходит опять близко-близко. Мориске никого так не подпускает. Тецуро просто никогда не спрашивал разрешения. Он садится рядышком – в этой квартире подоконники широкие, спасибо строителям. Он по-шкетски ворует сигарету из почти пустой пачки, и также воровато забирает из рук смирившегося Яку зажигалку. И сразу же закашливается. Ну вот как человеку может быть одновременно четыре десятка и пять лет? Тецуро не акцентирует внимание на том, что это все отрава, и вообще в двадцать пять ты будешь помирать от рака легких, а тебе же нельзя, Яку, ты же спортсмен!! А потом пишет в три ночи пьяный в хламину «мама забери я нажралась». Но больше всего Мориске удивился, когда увидел на той же пьянке Бокуто. Даже позволил себе возмущенно охнуть, потому что как же это? человек, который уже у всех токийских команд стал синонимом слова ЗОЖ – тоже на самом деле не здоровяк, и пивка бухнуть никогда не откажется? Главное разочарование в жизни, пока они домой ехали Мориске три сигареты скурил. Курение в его жизнь пришло спонтанно, кстати. Это не было – я хочу уничтожить себя, но слишком боюсь приступить к действиям, поэтому буду по пачке в день скуривать. Они стояли тогда с отцом на похоронах какого-то очередного родственника, и тот протянул заветный коробок со словами «будешь?». А Яку дважды предлагать не надо – будет. Вот так год он стрелял у отца, потом в шестнадцать ему стали самому в местном ларьке продавать, и как-то повода общаться с батей больше не нашлось. История не печальная, потому что все участники процесса – кроме того родственника – живы. А жаль. — Ты чего вдруг? – Куроо немного нелепо берет его за руку, чтобы не отвлекался, и вспомнил, что вообще-то вкинул очередную «у меня кризис» фразу, и Тецуро так-то за него волнуется. — Летняя хандра. — У тебя на все сезоны такая хандра, мелкий. — Я вот поэтому и хандрю – потому что маленький и не перевариваю всю хуйню. — Да мой ты хороший, иди сюда, - на его плечи ложатся теплые руки, которые без предупреждения разворачивают его на себя, и укладывают на грудь. Вот это, конечно, лучшая часть отношений – полежать у него на титьках. Изначально Яку хотел что-то сказать про поддержку и уют, но титьки. Предложение закончилось. За окном начинают сгущаться тучи, видимо, им придется остаться дома. Интересно, когда они дойдут до разбросанной кучи одежды, или так и оставят ее там лежать, пока не понадобиться? Тецуро, кстати, пытался сначала заставлять Мориске гладить все абсолютно, потом остались только футболки и рубашки, потом одни легко мнущиеся рубашки, ну а дальше все, что легко мнется полетело в мусорку, потому что глажка – социальный конструкт. И Куроо тоже сдался. Конечно, свою одежду он гладить не перестает, Яку его и не настраивал, лохом за выглаженную майку не называл, но, когда тот полез гладить постельное белье. Это был не самый приятный день в их доме. Удивительно, как они настолько часто сорятся по поводу какой-то небольшой херни, по типу, что поесть на ужин, куда сходить после тренировки, или же гладить белье или нет. Но ни разу у них не было большой ссоры. Не было такого, что один из них опускал глаза в пол и уходил, хлопая дверью. Чтобы другой кричал ему в след проклятия, завещая никогда больше не написать снова. Не было такого, что они не разговаривали друг с другом. Ну, они пытались. Спустя час Яку приспичило обсудить новый сезон их любимого аниме, а под боком был только один Тецуро. Пришлось быстренько разобижаться на него и поднять слушать философские рассуждения. — Все у нас хорошо – будет, есть, и было, - когда Куроо говорит с таким тоном, ему даже хочется верить, даже хочется принять, как неизбежное, все, что он говорит. Хочется под таким тоном таять, растворяясь в теплых объятиях. Наверное, вот так и выглядит счастье в физическом ощущении. — Я пойду с тобой на выпускной, - Тецуро смешно подрывает голову, стараясь все-таки не потревожить пригревшего себе место Мориске. Он ничего не отвечает, только цыкает на первые капли дождя, которого в прогнозе погоды даже проездом не было, а тут он вот, пришел, хотя его вообще никто не звал. Но, может, оно и к лучшему. Они смогут посмотреть еще кучу дурацких ромкомов, и сами побыть такими же дурацкими. Куроо кладет голову обратно, накрывает двумя руками размеренно дышащий на его груди комочек, согревая его от всех холодов, защищая от любого ливня. Они рядом, и больше ничего значения не имеет. Откуда у некоторых людей так много сил? Они прям встают каждый день и идут по направлению к их цели. Кенма говорит, что такие люди – массовая галлюцинация, и Яку даже начинает верить в такую вероятность. Вечно ведь попадется по дороге в школу или куда еще рано утром тот самый человек, у которого в жопе шило в вене укол адреналина, и он скачет, как сумасшедший, везде успевает и полноценно живет? Видели таких? Если нет, то коротко говоря – восьмое чудо света. Мориске к ним никогда не относился, но вот сейчас почему-то захотелось строить планы, захотелось думать о будущем не как о чем-то далеком и страшном, а как о том, чего тебе нужно достигнуть, чтобы дальше легче существовать. Ему порой с утра лень греть завтрак, а сегодня он даже встал на полчаса раньше, чтобы голову помыть. Нет, не только в этом выражается его осознание будущего. В том, что сейчас уже второй семестр и ему не страшно. Не страшно перед зимними, самыми трепетными выходными, не страшно перед приближающимися экзаменами, не страшен ему даже выпускной. Он не сидит часами на лавочке у школы и не думает, как же ему теперь быть с осознанием конечности всего. Не бродит унылой тенью по дому, пугая либо Куроо, либо отца, потому что даже для Мориске такое состояние беспомощной жележки – слишком. Когда учителя пытаются подловить тестами на профориентацию, когда учитель физической культуры пытается надавить тем, что после старшей школы им максимум в дворники идти. Ему – все равно. Он знает, он чувствует, что с ним, с ними все будет хорошо. Не только потому, что так Тецуро говорит. Просто потому, что он сам смог это осознать. Именно этой осенью. Время, когда ты либо в петлю, либо играешь Сизифа. А особенно ноябрь, когда ментально стабильных людей встречаешь с недоверием и раздражением. Будто время такое – все должны быть грустные и унылые. А Яку стал тем самым раздражительным, улыбался всем, – даже не через зубы – вежливо отвечал, и даже Льва по голове не бил. Что того безмерно удивило, конечно. В общем, зажил на 100% в самое неподходящее для этого время. Но ведь твоя голова не спрашивает, когда ей крышу на место ставить. Она либо едет, либо резко останавливается, и все не так уж и плохо, как было раньше. Она может поехать весной и остановится только осенью. Ты можешь хотеть бегать по лугам и плескаться в соленой водичке, но твоя дурная голова поставит на пляж зонтик, шезлонг, еще и ближе всего к воде, чтобы ее драматично поливали брызги, и скажет: «ничего не хочу, хочу умереть». Как бы ты не обличал ее душнилой, какими бы позорными словами ее не называл, она с места не сдвинется, и шезлонг на место по-суше не поставит. — Ты слышал, что Гарри Стайлз появится в Марвел? — Прекрати быть таким задротом. — Блин, я теперь хочу их дуэт с Эвансом. Дуо мальчиков-золотых ротвейлеров — А я какая собака? — Злобный шпиц. — Спасибо, что не чихуахуа. Ты, кстати, доберман. — Аргументы? — Я так вижу, - на самом деле, он ничего не видит из-за гребанного солнца. Оно почти не греет, но светит все так же ярко, даже в конце ноября. Мориске прикрывается газетой из соседнего магазинчика, чтобы этот ублюдок не шпарил так сильно. Тецуро продолжает листать какой-то журнал из того же магазина, в который они зашли, вообще-то, за холодной колой. Вышли с набором газет на все ближайшие месяца и кучей сухариков. Наверное, это и есть старость. Но вообще, доберман такая красивая порода. Он высокий, изящный, немного хитрый и будто бы благородный, но вот недавно он пытался поймать свой хвост, представляя, что он метровый кот. Он людям доверяет, но так осторожно, своих видит издалека, а чужих может загрызть насмерть. Он ласковый, если ты будешь ласковым с ним, и он обосрет тебе хату, если ты вдруг попрешь на него. Они будто всегда знают больше, чем люди, будто чувствуют больше, чем можем мы. Они аристократичны, они хорошие помощники и командиры. За ними хочется идти, им хочется доверять, даже если до этого ты страшно боялся собак, и чуть ли не лаял на них в ответ. У Яку, короче, свое собственное понимание пород собак, и ему абсолютно точно нормально жить с этим пониманием. — О, вопросы для парочек! — Ебашь. — Опишите ваше идеальное свидание, - Куроо бегает глазами по газете, ища, видимо, нормальные вопросы не про детство и секс. — Я молча слушаю твои дедовские рассказы, и мы сидим вместе пьем вино или чай, смотря какое настроение будет, - и Яку даже не капельку не врет. Ему часто трудно поддерживать общение, когда тебе нужно его поддержать, он может часами смотреть собеседнику в глаза и не выдавить ни слова. Как он на работу будет устраиваться – хороший вопрос. Зато слушать он всегда любил. Любил рассказы отца про молодость, любил слушать мелких про их дни в садике и школе, любил смотреть подкасты, где люди делятся своими переживаниями в формате уютной беседы. Любил слушать Куроо. Даже когда считал его невыносимым и своим злейшим врагом. Потому что у Тецуро любой рассказ интересный. Не важно про что – как они с Кенмой в семь лягушек ловили, или как он отца пытался побить. — Вау, это даже мило. — А твое? – Куроо сжимает губы и все лицо в целом. Он так думает, Мориске уже привык. Это выглядит забавно только на физике, особенно когда он у доски и всему классу приходится наблюдать эту сморщенную кошачью морду. — Просто провести время с тобой? — Ого, я ожидал чего-то супер ванильного и романтичного, - Тецуро ничего не отвечает, лишь цокает в очередной раз. Он продолжает исследовать утреннюю газету на наличие новостей спорта, где надеется увидеть хоть что-то про их фееричную победу на отборочных. Скоро уже солнце начнет заходить раньше, и хоть Япония и страна восходящего солнца, зиму никто не отменял. Дни станут короче, холоднее. Выбежать из школы покурить на пять минут уже перестанет получатся делать так оперативно, придется накидывать куртку или терпеть до окончания учебного дня. Терпеть, наблюдая, как за окном почти ничего не изменилось, кроме туч, которые даже не предвещают ничего толком особенного, потому что в Японии снег – редкость. Зато проливные дожди никогда ее стороной не обойдут. Даже гребанной зимой. Дней, когда ты идешь, а на душе хорошо – станет еще меньше, чем в жаркое лето. Чем в теплую осень и такую нужную весну. Дышать все тяжелее, голову все сложнее держать прямо, а мысли из нее так и просятся наружу, так и кричат о помощи. Но это будет потом. Когда-то там, и где-то в другом месте. Точно не с ними, точно не на их небе, точно не в этом и не в следующем году. Плохое будущее может поджидать их хоть у подворотни, они пройдут мимо, потому что сейчас для плохого слишком хорошее настроение. Может быть, когда-нибудь он снова составит эмо плейлист на спотифае, но пока что – такого желания не наблюдается. — Здесь нет ничего про волейбол, они лохи все. — Ты будешь со мной и после школы? – Куроо давится сухариком и смешно закашливается. Мориске из-за резкого землетрясения на коленках Тецуро приходится сесть на лавочку. Он прискорбно кладет руку на спину задыхающемуся Куроо, пока тот пытается выплюнуть свои легкие. — Почему…так…внезапно? – ему с трудом получается нормально говорить без секундных пауз на откашляться, и Яку даже жаль (нет). — Да я думал об этом всем. — Наши мысли не синхронизированы, я не мог заранее знать, о чем ты там в этот раз загоняешься, - Тецуро уже реже бьет себя по грудине и даже снова пытается держать вид. Мориске все еще не убрал соболезнующую руку с его плеча, хотя повода соболезновать уже, вроде, нет. — Прости, не подумал, - Яку пожимает плечами и тянется к бутылке с колой, но его прерывает чужая рука. — Ты загнался что ли? — Нет, вроде. — Точно? — Относительно. — Ты смотри, а то в моих планах у нас вилла в Италии, десять котов и счастливая старость, - Тецуро отряхивается от незримых крошек, и Мориске даже улыбается. Долго гадать о символизме десяти котов не приходится – вся их команда. Почему-то в голове всплывают образы, как он встает в десять утра и смотрит на неспокойное море, на то, как волны блещут совсем рядом, протяни руку и тебя навсегда затянет в подводный мир. Как он выходит, закутавшись в одеяло, смотрит на стихию, на то, что всю жизнь его так восхищало. Чувствует шаги сзади, чувствует теплые руки, накрывающие его плечи. Чувствует себя под защитой, крепкой и надежной, которая никуда не денется, и никакие волны не смогут ее разрушить. Чтобы это проклятое будущее им не готовило – они встретят это вместе. Напевая старые песни из мультфильмов, и вспоминая все былое, как старую детскую сказку с хорошим концом.