Не упоминай Эрена

      Имир вскарабкалась по стулу к верхней полке и потянулась к большой красочной книге. Её давно манила красивая тёмно-зелёная бархатная обложка. Мама вышла пить чай на улицу, папа работал где-то в полях. А в этом доме они только пару недель в году. В огромном помпезном здании дворца таких красивых книг не было – почему-то их все держали в закрытых помещениях. До ручки маленькая Имир не дотягивалась довольно долго, а когда дотянулась – стали закрывать на ключ. Во дворце с ней вообще сюсюкались или игнорировали. Никакого веселья. Только деревенские ребята носились с ней до упаду по полям, ползали в грязи и лезли в холодную реку.       В общем, этот дом она любила – удаленный от дороги, на отшибе деревни и к тому же можно спокойно везде ходить. Например, заходить в эту небольшую комнатку-библиотеку и наконец-то посмотреть, что это за красивая зелёная книга. Может там новые сказки? Имир любила истории мамы, но чувствовала, что в один день у неё они кончатся. Да и год от года оставалось всё меньше времени рассказывать сказки, а между бровей мамы всё больше пролегала напряженная морщинка. Что-то менялось, Имир чувствовала, но не могла сказать. На всякий случай она училась втихаря читать – буква за буквой, неумело угадывая их написание в маминых бумажках. Так что на большую зелёную книгу были большие надежды – там букв в стократ больше. Быстрее можно выучиться и стать умной, как мама. Или как дядя Армин. Правда, такой умной можно стать только лет за двадцать ежедневного чтения толстых книг, но Имир надеялась, что она справится побыстрее.       Книга была прямо под рукой, но каких-то сантиметров не хватало, чтоб вцепиться в корешок. Имир привстала на носочки и потянулась изо всех сил – она мечтала вырасти очень высокой и ежедневно тянулась для того, поэтому была гибкой. Но длины её тельца всё равно не хватало – пальцы хватали воздух. Имир прикусила губу, сморщилась от напряжения и сделала последний рывок. Рука что-то ухватила, а вот шаткий стул подвёл и начал уходить из-под ног. Имир судорожно ухватилась за книги наобум, но те, конечно, не могли её удержать.       На грохот прибежали люди. Первым в дверях появился дядя Жан, следом выглянул дядя Райнер. На полу почему-то на четвереньках оказалась тётя Пик.       — Господи, малявка! — сказал дядя Жан строго.       Имир виновато улыбнулась из-под завала книг. Та самая с зелёной обложкой была под рукой, но внимание привлекло другое. Из одной из книжек торчала фотография. Старая, немного выцветшая, но Имир тут же увидела маму. Потом разглядела дядю Армина, тётю Микасу, дядю Жана… Дяди Райнера и тёти Пик не было. Зато рядом с дядей Конни стояла и странно улыбалась какая-то незнакомка – кареглазая, смешная и несуразная. Мама стояла рядом с незнакомцем. Почему-то этот неизвестный приковал к себе взгляд Имир. Выше мамы, с тёмными волосами и зелёными странными глазами – он словно был не тут, а где-то далеко. Он один не улыбался в камеру, а смотрел куда-то за неё. Имир покрылась мурашками от ощущения, что незнакомец смотрит прямо на неё.       — Ничего не сломала? — Жан уже щупал её ноги.       — М-м, — покачала головой Имир и взяла в руки фотографию.       — Что случилось? — в дверях появился Конни.       — Все живы? — за ним – Армин.       — Живы-живы, — проворчал Кирштейн. — Малявка грохнулась.       — Высоко же было, — задумчиво произнесла Пик, которая сидела рядом с Имир.       — Так встань, балда, — отозвался Райнер.       Потихоньку взрослые рассасывались. Имир надежно прятала фотографию под кофтой, односложно отвечая на вопросы. Очень уж хотелось рассмотреть всех дядь и тёть молодыми, а особенно – тех, кого Имир не знала. Почему-то ещё хотелось сохранить это в секрете. Как минимум пока.       Под вечер Имир залезла под одеяло, поставила аккуратно персональную маленькую лампу и достала фотографию. Красивые, молодые, будто свободные дяди и тёти смотрели на неё и так искренне улыбались. Сложно было облечь в слова то чувство внутри, которое возникало при сравнении этих людей с теми, что спали в соседних комнатах. Они что-то потеряли и сильно изменились. И больше так не улыбались.       Незнакомец рядом с мамой казался самым таинственным. Всё внутри вздрагивало от взгляда на него, гулким эхом отдавались внутри неразборчивые слова, и пальцы цепенели.       Во сне фотография ожила, она почти слышала смех всех взрослых. Конни тыкал задорную незнакомку, Жан на них привычно ворчал, мама смеялась, Микаса поправляла шарф, Армин неловко улыбался. И незнакомец – он стоял словно поодаль и смотрел отстраненно на всех, в нём не было никаких эмоций, только пустой притягивающий взгляд. И снова внутри звучали неясные голоса, от которых становилось одновременно страшно и невыносимо больно, словно в искусственных оковах.       На утро Имир твёрдо решила расспросить взрослых об этом парне. Выбор пал на дядю Жана. Он много ей рассказывал про войну, истории прошлого про монстров и мир за пределами острова. Имир смутно понимала, но кивала. Дядя Жан знал много. Он наверняка расскажет про этого незнакомца.       Они сидели в гостиной. Микаса наглаживала упругий круглый живот, Конни и Жан играли в шахматы. Имир придерживалась старого ритуала – она погладила живот тёти Микасы, оттуда ей приветственно бухнуло что-то. Если честно, Имир уже заждалась братика или сестричку, но Аккерман только становилась больше и больше, уже даже страшно было, но не выпускала из себя малыша. Хотелось побыстрее потискать этого маленького – младенцев Имир видела лишь единожды и ей почему-то нравилось с ними возиться. Тёплые, мягкие и громкие они казались ей куклами с собственной волей – не совсем люди, но уже не игрушки. Это захватывало и волновало.       После этого можно было идти к дяде Жану. Тот как раз напряженно хмурился над фигурами, которые выстругал отец Имир.       — Дядя Жан, — начала она сладким голосом.       — М? — глухо отозвался Кирштейн.       — А кто этот дядя? — Имир подсунула фотографию и пальцем ткнула в нужное место.       Жан потянулся за кружкой с кофе, отхлебнул и перевел взгляд туда, куда указывала дочка Хистории. Он тут же поперхнулся, кое-как поставил кружку и начал хрипло кашлять. Конни напряженно уставился на Кирштейна.       — Откуда это у тебя? — возмутился сиплым голосом Жан.       Конни подпрыгнул к ним и взглянул на фото. Его реакция была потише – он просто округлил глаза до невероятных размеров и лицо его будто удлинилось из-за шока.       Микаса подошла последней – медленно и плывуче из-за огромного живота. Она склонилась между кашляющим Жаном и застывшим в ужасе Спрингером. Имир оглянулась на Аккерман и заметила, как в её глазах что-то блеснуло и появилось незнакомое прежде тепло. Но улыбалась она грустно.       Микаса провела пальцами по незнакомцу.       — Эрен.       — Мы не говорим об Эрене! — всё ещё сипло ответил Жан. — Не упоминаем Эрена!       — Почему? — Имир удрученно оглядела взрослых. — Что не так с дядей Эреном?       — ДЯДЕЙ! — воскликнул Жан.       — Дядя Жан не говорит об Эрене, — заметил Конни, выдохнув. — Мы все… Не говорим. Но Жан – он особенно.       Микаса тем временем вовсе молчала, но в ней не было этого негодования. Она всё ещё тонкими пальцами касалась красивого лица на фотографии.       — Почему-у?       — Это долгая история…       — Расскажи! — Имир топнула ножками. — У нас много времени, ещё только утро!       — Не в этом дело…       — Это наш друг, — тихо сказала Аккерман.       Конни и Жан смущенно обернулись на неё.       — Кхм, да. Но история долгая. Всё началось очень давно…       — Да его просто птицы обосрали в день свадьбы, — вдруг гоготнул Спрингер.       Он тут же получил от Жана.       — Это был АПОГЕЙ! Я хотел кратко… Кратко дойти до этого.       — Но ты после этого особенно не любишь упоминать Эрена, — возразила Микаса с улыбкой. — А было смешно…       — Микаса! — дядя Жан густо покраснел до самых корней, и Имир удивилась, что он так может.       — Птицы о…о-бо-сра-ли.       — Конни! Ты выучил ребёнка новому слову! А она дочь королевы!       Конни отмахнулся.       — Ты своего научишь и не таким словам, а он будет ребёнком Аккерманов! При упоминании фамилии Имир всегда вспоминала деду Леви – он сейчас был где-то на улице. Сварливый, суровый и пугающий мужчина со страшным шрамом. Всегда вылетало из головы, что добрая и тёплая Микаса – тоже Аккерман. Вдруг у неё родится такой же ужасный ребёнок с жутким лицом и пронизывающим взглядом. Имир быстро завертела головой, чтоб изгнать оттуда образ младенца с лицом деда Леви.       — Так что там с дядей Эреном! — потребовала Имир.       — Дядя Эрен… Тьфу ты, Эрен… Он был нашим другом и сослуживцем, — неохотно проговорил Жан. — И главным врагом человечества, я думаю.       — Э-э-э, — Имир нахмурилась и попыталась поискать поддержки у Конни или Микасы.       — Он принял меня в свою семью и спас, — сказала тихо Микаса и жестом поправила шарф, который сейчас был не на ней.       — Э-э-э, — девочка обернулась обратно к Жану. — Я не понимаю.       — Слушай, это сложно. Но он… Стал свободным, и мы решили, что он как птица. А птицы на нашей свадьбе с тётей Микасы устроили… Обстрел. В общем, испортили мой лучший костюм и мою прическу…       — И платье тёти Микасы? — ужаснулась Имир.       — О, нет, мистическим образом на тётю Микасу ничего не попало, — проскрипел недовольно Жан.       — Слава богу… У тёти Микасы такое красивое платье! Жаль, я не видела его…       Имир заболела в то время жуткой простудой, и Хистория сидела с ней днями и ночами, боясь оставить одну. А дочка так грезила кидать рис в Микасу и Жана. Но всё пропустила и рыдала три дня. Взяла с Жана обещание, что ради неё они поженятся ещё раз – ей очень хотелось кинуть в них заветную крупу и поесть вкусной еды, которую нахваливал Конни (почему-то всегда его голос дрожал).       — Но я всё равно ничего не поняла про дядю Эрена, — призналась Имир. — Вы дружили, но вы дрались, он стал птицей и обосрал вас…       — Она выучила, о нет, — вздохнул Жан.       — Он был нам дорог, и он спас всех нас, — Микаса погладила её по волосам. — Всё, что нужно тебе знать про дядю Эрена.       Потом она чуть нахмурилась.       — Но не упоминай его лишний раз. Особенно при Армине.       Во взрослых проскользнуло что-то едва уловимое – Имир оглядела их, пытаясь понять, что именно. То ли грусть, то ли тоска, то ещё что-то. Но они на пару мгновений замолкли, вспоминая что-то своё.       — Ла-а-адно, — сказала Имир и аккуратно отошла. — Я тогда пойду гулять.       — Может, наколоть дров к ужину, — задумчиво произнесла Аккерман.       — Ради всех святых, Микаса, хотя бы не на девятом месяце…       Имир скользнула к двери, предоставив дяде Жану самому разбираться со всем этим. Он все равно никогда не мог остановить тётю Микасу.       На улице было солнечно, и Имир приятно вдохнула насыщенный кислородом воздух. Потом заметила, как тети Энни и Пик развешивали бельё.       Имир никогда не понимала, что между этими двумя. Она не чувствовала дружбы, какую ощущала в воздухе между Жаном и Конни или Армином и Микасой. Ни духа товарищества, как у военных, которых Имир видела каждый день во дворце. Ни вражды, какая иногда искрой вспыхивала между Жаном и Райнером. Энни и Пик просто молча занимались чем-то, находясь одновременно рядом и далеко. Но Имир улавливала связь в воздухе, не понимая, какое название ей дать.       — Тётя Энни! — Имир приветливо ей помахала.       Пик она почему-то немного боялась. Видела, как взрослые порой немного сторонились её, хотя шутили шутки и путешествовали по делам вроде как вместе. Была какая-то невидимая стена, которую ничем не разрушить, даже если столько лет они провели бок о бок.       — О, малявка, — Пик улыбнулась. — Вчера чуть не расшиблась.       — Я слышала, — кивнула Энни. — Грохот был на весь дом.       — Ты дремала, тётя Энни? — улыбнулась Имир.       — Даже когда я сплю, я всё слышу, — уголок губы Леонхарт дрогнул.       — Если ищешь Армина, то он…       — Нет! Тетя Энни, кто такой дядя Эрен?       Энни чуть вздрогнула и отпрянула. В глазах появилось непривычное напряжение. Пик же безучастно прикрыла веки, словно стараясь спрятаться от чего-то. Иногда она напоминала дикого зверя, который сейчас опустится на четыре лапы и исчезнет в густом лесу навсегда.       — Он был… Тем, кто всё знал, — уклончиво ответила Энни. — Но никто не знал, что у него на уме.       Имир нахмурилась. Удивительно, насколько взрослые были плохи в объяснениях.       — Он предвидел будущее? — постаралась угадать Имир.       — Что-то… Что-то вроде. Он был связан с чем-то, что связывало всех элдийцев.       Имир поморщилась. Про элдийцев она поняла мало. Только знала, что она тоже к ним относится. Но только это почему-то уже не так важно.       — Это… Сложно. Я не знаю. Я не понимала Эрена. Наверно, почти никто, кроме тех двоих, до конца его не понимали.       Энни тяжело вздохнула, словно ей даже говорить было трудно.       — Не упоминай Эрена при Армине, — вдруг сказала Леонхарт.       Имир хотела спросить, почему, но встретилась с ней взглядом. Холодные голубые глаза ждали от неё определенного ответа, и девочка как загипнотизированная кивнула.       — Ладно…       Энни неловко потрепала её по волосам.       — Хочешь потренироваться?       Имир покачала головой. Без Микасы было не так интересно. А ту с большим животом просили поменьше напрягаться. Раньше они вдвоём с Энни гоняли её так, что к вечеру сил не оставалось. Зато Имир могла уложить любого деревенского мальчишку на лопатки, даже тех, что старше. Она как-то пошутила, зачем маме такая большая армия – ей просто нужен отряд из десяти таких, как Микаса и Энни. И, возможно, деды Леви. Но только полноценно ходячего.       Деда Леви любил приходить небольшой склон, с которого было видно большую часть это маленькой деревеньки. Имир долго смотрела на его спину и гадала, можно ли у него спросить про дядю Эрена. Этот старикан был прямолинейней всех остальных и уж он точно не будет увиливать странными байками про птицу или всезнающего.       Но почему-то Имир побоялась. Зависла у подножья, боясь сделать первый шаг. Что-то внутри противилось спрашивать это у старика. И Имир поверила этому ощущению.       На обратном пути она помахала Армину и Райнеру, которые шли из деревни. Спрашивать у них тоже не вариант. Про дядю Армина – она обещала Энни и Микасе. А Райнер её просто пугал. Однажды он пошутил, что станет её папой если что, и бедная Имир проплакала весь вечер. Хистория утешила и сказала, что никакого нового папы не будет. Только она и Имир вместе навсегда. Но Райнера девочка на всякий случай избегала – мало ли…       Можно было спросить у мамы. В конце концов – это её снимок. Да и когда мама её обманывала?       Хистория была в спальне, Имир это знала. Она забежала в дом и врезалась в Конни.       — О, Имир, — он улыбнулся. — Скоро обед. Всё ещё расследуешь?       — Конечно! — возмутилась она. — Вы все так странно говорите! Как вас понять…       Конни рассмеялся.       — Ладно, только для тебя сделаю исключение и расскажу самую правдивую правду.       Имир сомневалась, что так можно говорить – «правдивая правда». Звучало так себе. Но дядя Конни иногда говорил смешно, за это она его и любила.       Спрингер вытянул швабру откуда-то и закинул моющей частью на голову.       — Та-а-ак, — он угрожающе навис над Имир. — Эрен был огро-о-омным монстром, под тридцать метров наверно! Длинный скелет без мяса, огромные кости!       Конни качнулся, сделав шаг к Имир. Та вздрогнула. За окном словно потемнело.       — Рёбра его волочились по земле, а огромные руки медленно тащили вперёд!       Имир сглотнула.       — И только голова у огромного скелета была человеческая – с белыми глазами без зрачков!       Конни сделал ещё один шаг.       — И волосы у него были такими длинными, что свисали до самой земли!       В голове уже возникала эта жуткая картина.       — Он никогда не открывал рта, потому что говорил мысленно – все его слова сразу звучали у нас в голове, и его голос пробирал до самых костей! А главное…       Имир сделала последний шаг и вдруг дверь за спиной со скрипом открылась.       — А-а-а-а! — закричала она от ужаса и упала, закрыв глаза.       — Что тут происходит? — нахмурилась Хистория.       — Мама!       Имир ухватилась за неё, стараясь обнять. Рейсс протянула руку дочери и неодобрительно взглянула на Конни.       — Почему у тебя швабра на голове и чем ты пугаешь мою дочь?       — Эреном, — виновато заметил Конни.       Хистория переменилась в лице. То же, что и раньше у всех взрослых. Имир всхлипнула. Да будет она когда-нибудь понимать, что там с этим Эреном?       — Зачем?       — Я нашла фотографию, — пробубнила Имир. — Я хочу узнать, кто этот человек. Но все рассказывают страшные байки. Что он враг, птица и какой-то маг. И что он огромный монстр-скелет с висящей головой.       Хистория неодобрительно взглянула на Спрингера.       — Я подумал, что если её спугнуть, то она перестанет спрашивать! — он поджал губы. — Все… ходят разбитые из-за этого. Микаса расстроилась, Жан… А если она спросит у Леви или… У Армина?       — Направили бы её ко мне, — вздохнула Хистория и жестом показала, чтоб Конни уходил.       Имир всхлипнула, обняв маму сильнее.       — Кто такой этот Эрен и почему вы так меняетесь, стоит о нём только сказать? — спросила она, надув губы.       Хистория присела, чтоб смотреть снизу вверх, и вытерла последние слёзы.       — Он наш друг, — сказала она спокойно.       — Ага! И враг! И даже птица!       — Нет, — покачала головой она. — Он мой дорогой друг. Нам пришлось очень трудно, но мне он помог однажды не сдаться.       Имир обиженно сморкнулась.       — Почему вы так про него все непонятно говорите?       — Нам трудно его вспоминать. Мы провели рядом много лет и многое пережили. Но однажды он изменился. Эрен был тем, кто спас наши жизни и поплатился за этой своей. Но он навсегда изменил мир.       Имир потупила взгляд.       — Он плохой или хороший?       — Мир сложный, — покачала головой Хистория. — Нет плохих и хороших. Эрен сделал кое-что важное для нас всех – особенно для тебя, малютка Имир.       Она недоверчиво покосилась на мать.       — Но важные дела всегда сложные. И многие не согласны с тобой. С Эреном были не согласны многие. И до сих пор слышны отголоски этого спора.       Имир глубоко вздохнула и посмотрела на маму – такую красивую и хрупкую, и одновременно стальную там, в далёком дворце.       — Ты ведь не любишь, когда задевают твои синяки?       Имир инстинктивно сжалась, вспомнив, как недавно упала с дерева и заработала столько синяков, что со счета сбиваешься. Ещё и губу расшибла. Обниматься первые дни она ненавидела.       — Эрен – наш большой синяк на душе. Особенно у Микасы и Армина. Он – их самый дорогой человек на всём былом свете. И они его потеряли. Мы не упоминаем про Эрена, потому что нам всё ещё очень и очень больно.       Хистория улыбнулась и обняла Имир.       — Я познакомлю вас.       — Как? —удивилась она шепотом.       — Мы сходим на его могилу. Раз в год мы ходим. Но это в твой день рождение. Хочешь в свой праздник встретиться с дядей Эреном?       Имир насупилась и закивала. Ей нравился незнакомец с фотографии. Его хотелось обнять и всячески растормошить, чтоб только в этих зелёных глазах зажегся огонек, а на губах заиграла улыбка. Какой бы был с ней дядя Эрен?       Ночью уже не было тревожных голосов, которые эхом проносились внутри. Только мальчишка с задорным взглядом и кривой широкой улыбкой. Он светился, кричал, был неугомонным и вечно попадал в неприятности. Он расшибал лоб, брал непосильную ношу и не признавал своих слабостей. Он зажигался идеей моментально, не давая ничему встать на пути. И во сне Имир так отчаянно хотела с ним подружиться – лазить по деревьям, купаться в холодной речке и носиться по полям. Но мальчишка убегал вперёд и растворялся, оставляя Имир совсем одну в бесконечной пустоши. Она только чувствовала, как запястье тянет невидимая тонкая ниточка, едва ощутимая кожей. Словно когда-то можно было по ней найти путь к этому мальчишке.

***

      — Когда сделали это фото? — нахмурился Жан.       — Где-то после той вылазки в Шиганшину, — вздохнул Армин.       Он печально смотрел на самого себя на фотографии и не узнавал. Ещё смотрел на Эрена – в нём уже что-то надломилось, и он начал потихоньку ускользать от них навсегда.       — Можно его сжечь, — сказал Райнер.       — У вас рука не поднимется, — спокойно ответил Леви. — Ваша личная слабость.       Он поморщился. Сам Аккерман на снимок даже не взглянул. Отвёл взгляд и старался теперь не смотреть в его сторону. Армин хотел быть таким же, но в нём не было столько сил. А может это тоже своеобразная слабость. Леви смотрел бы не на снимок, он смотрел бы на человека, в которого перестал верить и за которого заплатил слишком высокую цену.       — Пусть решает хозяйка, — заметил Жан. — А то мы те ещё советчики в чужом доме.       — Я не знаю, почему он оказался у меня.       — Потому что фотограф решил польстить королеве, — пожал плечам Кирштейн. — Да и кто из нас смог бы его сохранить, если не ты?       На Микасу и Армина он не смотрел. Арлерт его понимал. Сам он не знал, сохранил бы снимок или сжег бы, разорвав на кусочки. Злость и отчаяние внутри перекидывались вариантами, а сам он просто смотрел на плоскую картинку.       — Тут ещё Саша, —Конни грустно коснулся пальцами фотографии. — Тут всё ещё хорошо.       — Уже нет, — покачала головой Микаса.       Она встретилась взглядом с Армином. Да, они это чувствовали. Аккерман погладила живот для собственного успокоения и закрыла глаза.       Хистория молча пила чай. А потом тяжело вздохнула и поставила чашку, звякнув о блюдце.       — Я рассказала Имир, но, если честно, у неё наверняка остались вопросы и рано или поздно она вывалит их на нас.       — Иронично как-то, — пожал плечами Армин. — Имир спрашивает про Эрена… Смешно.       Никто даже не улыбнулся. Казалось, наоборот, Конни чуть вздрогнул, осознав, как это звучит, а Райнер потупил взгляд.       — Я обещала сводить её на могилу Эрена, — продолжила Хистория. — Возможно, это один из последних годов, когда это можно сделать спокойно.       Она оглядела всех присутствующих. Не очень много вариантов, что имеет в виду королева, говоря такое.       — Всё так плохо? — тихо спросила Энни.       Армину захотелось взять её за руку. Не ради неё, а ради себя – ему хотелось ощущать человеческое тепло, пока пол не ушел из-под ног.       — В докладах уже говорится о практически полной готовности к войне, — кивнула Хистория. — И популярность радикалов говорит сама за себя. Нас, знаете, не любят, и вовсю стараются побыстрее приблизить день, когда этого острова не станет. Вот и опережают все планы по восстановлению земель.       — Мы этого ожидали, — признался вдруг Армин. — Но не так скоро.       Он посмотрел на Микасу и подумал, что этот ребёнок родится в мире, где опять бушует война. Арлерт видел, как совершенствовались технологии. Огромные пугающие машины страшнее титанов. Их грохот, если честно, мало отличался от поступи огромных колоссов по истоптанной степи.       — Вы сделали всё возможное, — покачала головой Хистория и мягко улыбнулась. — Но ни Парадиз, ни марлийцы не хотят слушать.       — Ты слушаешь, — тихо вставил Жан.       — Я хочу сделать первый шаг, воспользовавшись неожиданностью, — Рейсс покачала головой. — Я не хочу проиграть эту войну.       — Но хочешь её начать, — прошептал Армин.       Хистория взглянула на него, и Арлерт искал в этой девушке ту, что он знал с юности. Но видел только холодную сталь.       — У меня нет выбора, — сказала она спокойно. — Мы наращивали силы и готовы вступить в бой на равных. И эффект неожиданности сыграет нам на руку.       — Мы не будем воевать, — сказал вдруг Райнер.       Он хмуро смотрел куда-то вдаль.       — Ни за тебя, ни за них, — добавил он.       В молчании слышалось согласие.       — Я не прошу, — кивнула Хистория. — Я дам вам жизнь в стороне – в самой глухой деревне. Или помогу сбежать на другой конец света. Это не ваша война. Уже не ваша.       — Но твоя, — вдруг сказала Микаса. — Ты ведёшь войну словно он передал её тебе в наследство.       — А если и так? Ведь вы этого делать не будете. Но кто-то должен постоять за эту страну. За ту девочку у себя в кровати. За того, кто ждёт своего появления на свет.       Рука Микасы замерла. Жан аккуратно коснулся её плеча.       — Эту войну просто отсрочили, не забывайте. И однажды мне придётся отдать приказ. А если не мне, то кому-то после меня. Но однажды – придётся.       Армин медленно кивнул.       — Мы всё равно поедем на следующей неделе на публичные дебаты, — сказал он. — Может, нас услышать единицы, но как там… Море – это тоже капли воды?       — Тупая фраза, — заметила Пик и криво улыбнулась.       — Согласен, — кивнул Райнер.       — Да вы горазды на высокопарную чушь, — фыркнул Леви. — Нашли что перенять у этого идиота.       — Были варианты получше? — помрачнел Жан.       Хистория улыбнулась.       — Простите, — сказала она. — Мир становится сложным. Мы оказываемся по разные стороны.       — Не в первый раз, ха, — не сдержался Райнер, а Пик усмехнулась.       — Я не знаю, когда всё начнётся. Но я чувствую, как всё сгущается, — она вздохнула. — Однажды время, подаренное нам Эреном, истечет. Я не знаю, что будет тогда. И мне страшно. Но я не хочу терять зря эту паузу и сделаю всё, чтоб достойно вступить в это сражение.       — Нам всем страшно, — честно признался Армин. — Поэтому мы просто живём.       Рейсс кивнула с улыбкой. Она смотрела, как Микаса вновь начала гладить живот.       — Ты придумала имя?       Микаса покачала головой.       — Только не Эрен, — кисло сказал Конни.       — Жуть берёт, согласен, — кивнул Райнер.       — Я думала, Карла, — улыбнулась Микаса.       — А если мальчик?       Микаса задумалась.       — Марко.       Какое-то время они сидели в тишине.       — Так! — Райнер хлопнул в ладоши. — Хватит разгонять стариковские разговоры, лучше пойдёмте спать.       — Стариковские, — фыркнул Конни. — Тебе что, совсем насрать на будущее?       — О, Хистория, Конни научил твою дочь слову «обосрали», — заметил Жан.       — Эй! Она тут с местными дружит, наверняка покрепче слова знает.       — Конни, не заводи детей, — абсолютно серьёзно сказал Леви.       — От вас звучит как проклятье…       — Представь, что это оно, — подмигнула Пик. — А потом нарожай пятнадцать штук ему на зло.       — Да я столько!..       — И всех научишься ругаться, — мечтательно улыбнулась Пик.       Хистория рассмеялась.       — Пусть у неё будет нормальное детство, насколько это возможно, с ругательствами и играми, — сказала она спокойно.       — Так и вырастет сапожником, — буркнул Жан.       — Тогда ещё пообещай ей детство без войны, — тихо сказал Армин. — Пообещай ей не наше детство.       Рейсс перевела взгляд на него.       — Я обещаю это вам и вашим детям. Но не корите меня за способы, которыми я это достигаю.       Армин медленно кивнул.       — Мы лишь хотим знать, что не потеряем тебя, как его. Ведь ты окружила себя той же идеологией.       Райнер поморщился, вспоминая собрание йегеристов.       — Я не Эрен, — спокойно сказала Хистория. — И мы уж друг друга не потеряем.       — Саша.       — Что?       Все обернулись на Микасу.       — Можно назвать Сашей. Неважно, мальчик или девочка.       Жан закрыл глаза.       — Так много имён, если честно.       Армин грустно взглянул на Хисторию, которая не могла себя заставить смотреть на Микасу. Она знала – имён станет больше. Все в этой комнате это знали, но старались не думать.       А главное – не вспоминать одно-единственное имя. Только всё равно натыкались на него, как случайно задевали опухшую мозоль. Она не проходила, лишь утихала. Но год от года явственно ощущалась.       Армин выдохнул. Ему захотелось придумать историю про Эрена для Имир. Почему-то было так важно говорить, словно слова помогали боли внутри стихать.       Зря они весь день просили не упоминать Эрена при нём. Может сейчас бы стало полегче.       Энни аккуратно взяла его за руку и уткнулась носом в плечо. От её близости стало спокойней. И слова внутри будто выстроились в стройную цепочку истории для маленькой Имир.