Горький вкус яблок

Запах сырости, неуспевший полностью пропитать воздух, шум холодных капель, ударяющихся об асфальт, и легкий холод, медленно оседающий на шумный город. Проливные дожди бывают не часто, но сегодня особенный день – 21 июля. Витринное стекло, отделявшее Гилберта от завесы крупных прозрачных бусин, рассыпающихся на людей, прожигалось огорченным взглядом каре-зеленых глаз. Забыв зонт, ему ничего не оставалось, как надеяться переждать ливень здесь, в небольшом магазинчике одежды начинающего дизайнера в компании еще нескольких «счастливчиков». Неожиданно в сознании юноши мелькнул луч надежды и, резко развернувшись спиной к людям за окном, он направился вглубь магазина, внимательно осматривая вещи, иногда от волнения прикусывая губы. Золотые пышные кудри свободно раскиданы на белоснежной подушке, теплые ореховые глаза прикрыты, а обладатель этой красоты внимательно вслушивается в звук дождя, закинув руки за голову. Лицо Мориса расслабленно, поза также не выдает, что юноша не спит, поэтому Дарли, попавшись на уловку, старался его не беспокоить. Мерный стук ножа, кисло-сладкий аромат, плавно наполняющий квартиру, щелчок от закрывшейся духовки. Интерес Мориса был на пределе, но присущее ему упрямство не позволяло открыть глаза - он продолжал искусно играть. Легкое прикосновение к плечу и шепот мягкого голоса все-таки заставили его приподнять пышные ресницы, открывая глаза: «Я знаю, что ты не спишь. Поднимайся и помоги мне. Гилберт скоро придет». К приходу своего старшего брата Дарли пек яблочный пирог. Это была своего рода традиция – при встречах пить чай с яблочным пирогом. Дарли обожает яблоки. Их тонкий сладко-терпкий вкус с кислым послевкусием и нежное воздушное тесто. Это сочетание пришлось по нраву и его старшему брату, Гилберту, не особо любившему сладкое. - Какой на этот раз? - С мелиссой. Морис аккуратно расставлял белые фарфоровые чашки с золотой окантовкой на круглый стол из светлой древесины, облаченный белоснежной воздушной скатертью. Он заваривал чай и заканчивал сервировку. Пирог был почти готов. Звонкий звук, ожидающего за дверью гостя, разрезал воздух, заставляя переглянуться замерших от радости друзей. - Открой. А я закончу приготовления, - на лице Дарли сияла улыбка. С трепетом и нетерпением блондин быстро шел к двери, открывая и нежно обнимая давнего друга. Морис Либеранс и Гилберт Консэртан. Они были знакомы с самого детства, вместе играли и учились в школе. Мистер и Миссис Либеранс очень помогли братьям, рано потерявших мать и оставшихся под опекой тети. Каждый месяц они высылали почтой деньги на содержание мальчиков. Дарли было всего три года, когда погибла мама, её образ был почти начисто стерт из его памяти, оставив лишь нечеткий силуэт ласковой улыбки и каштановых волос. Гилберту повезло больше. Он был храним под материнской заботой восемь лет. Самых счастливых лет в его жизни. Запах свежезаваренного мятного чая и теплой выпечки, наполнявшие квартиру, дарили домашнюю обстановку и уют им троим, называемых семьей. - Пирог, как всегда, просто превосходен! - Рад, что смог порадовать тебя, Гилберт. Ведь ты не ешь сладкое. - Только твой яблочный пирог удовлетворяет мой изысканный вкус. У тебя определенно талант! – восторгаясь кулинарными способностями своего младшего брата, он жадно откусывал еще кусок от свежей выпечки. Приятно сладкая, но пропитанная свежестью и легкой кислинкой яблок, она нежно таяла во рту. - Знаешь, Гилберт,- с нотками неуверенности и почти шепотом начал Дарли, он сильно волновался, а значит, хотел сообщить что-то важное,- Я решил стать врачом. Я хочу… хочу спасать жизни людей. Изумрудные глаза излучали доброту и блестели от слёз. Гилберт замер на секунду, а затем крепко обнял его, прижимая голову с шоколадными мягкими прядями к груди. Он запрокинул лицо и сильно зажмурил глаза, чтобы сдержать слезы. Морис наблюдал за ними со стороны, и его губы украсила нежная улыбка.

Счастье.

Дождь уже давно закончился и солнце, пользуясь полученной властью, плавно распространяло свой свет по городу. Лучи - нежные и теплые, словно мягкая карамель втекали в окна домов, принимая узоры различных кружевных занавесок, и освещали мебель, расставленную со вкусом. Приняв замысловатый узор, «сладкий» свет озарял просторную кухню, обставленную мебелью из светлой древесины. Прямо под окном стоял тот самый круглый стол, украшенный воздушной светлой скатертью и дорогими фарфоровыми чашками, золотые окантовки которых, ярко сверкали от проникших лучей и отражали свет, превратив его в солнечных зайчиков, распространившихся по кухне, как по лужайке. Яблочный пирог, стоявший посередине, источал легкий аромат сладких запеченных яблок и теплого теста. Гилберт ослабил объятия и вновь посмотрел на брата. Неожиданно его силуэт стал расплываться перед глазами. Юноша был в смятении и не понимал, что происходит, он отвел глаза. В его взгляде играли нотки паники и страха, глаза метались из стороны в сторону, а затем были резко подняты на Мориса. На его лице все еще светилась ласковая улыбка. Он медленно закрыл глаза и будто под дуновением ветра стал исчезать, превращаясь в пепел. Гилберт задышал чаще и чуть приоткрыл рот, но увиденное поразило настолько, что он не смог даже закричать. Все, на что падал его взгляд, превращалось в серые частички пепла, оставляя за собой лишь белую пустоту. Дарли тоже исчез. Рука, обнимавшая до этого любимого младшего брата, сейчас лишь сжимала пустоту. Перед каре-зелеными глазами стоял белый фон, не имеющий ни начала, ни конца и пугающий своей обреченностью.

***

Холодный яркий свет больно бил в глаза, заставляя жмуриться и поднять ладонь, отгораживаясь пальцами от такой настойчивости. На удивление вокруг были люди в халатах и белых масках, закрывающих половину лица. «Больница?... Что я тут делаю? У меня ведь экзамены» - рассуждал юноша и попытался сесть, но вовремя появившийся врач его остановил, укладывая обратно. -Не стоит этого делать мистер Консэртан. Вы ещё не достаточно восстановились и… -Восстановился? Да что случилось?! Что я тут делаю?! – оборвал его Гилберт, разозлившийся из-за собственного непонимания происходящего. -Успокойтесь. Вы попали в аварию и пребывали в коме несколько часов. - В… аварию? – пустой взгляд юноши уставился в потолок. Он был готов ко многому, но не к такому заявлению. -Да,- врач, до этого времени стоявший около пациента, сел на кушетку,- И у меня для Вас еще новость. Гилберт будто бы и не слышал его, из-за гула собственных мыслей. -Мистер Консэртан? Вы слышите меня? - врач несколько раз щелкнул пальцами, привлекая внимание. Юноша дернул головой и обратил лицо в его сторону, утвердительно кивнув для того, чтобы мужчина продолжил. -Плохая новость. Ваш брат и светловолосый юноша, Ваш друг, наверное, они были вместе с Вами и они… погибли. Повисло молчание. Мужчина хотел сказать что-то еще, видимо слова утешения, но медсестра, вошедшая в палату, помешала ему, сообщив о приступе одного из больных, и попросила срочно явиться в хирургическое отделение. Бросив на юношу сочувствующий взгляд, он удалился вместе с девушкой. Гилберт продолжал лежать, ни разу не шелохнувшись. Он медленно сел, сложив руки и уставив взгляд в светло-зеленое одеяло. В ушах стоял оглушающий звук разбивающегося в дребезги стекла. Душа медленно трескалась, покрываясь мелкими и тонкими, как паутина, расколами, которые заполняла тьма отчаяния. Дарли – мертв. Его образ не желал покидать сознание и мелькал перед глазами, причиняя боль. Каре-зеленые глаза заблестели, и по щеке скатилась слеза. «А ведь обещал не бросать меня, а что вышло?»,- он едва заметно с болью усмехнулся, поднимая лицо и пытаясь остановить нахлынувшие слезы « Теперь я один... против целого мира». ...Незнакомая женщина в строгом костюме заглянула в комнату, где её уже ожидали мальчики. Они сидели за столом и беззаботно о чем-то болтали друг с другом, больше в комнате никого не было. Завидев женщину, ребята притихли, уставив на неё внимательный взгляд. Огорченно вздохнув, она прошла и села за стол напротив них, сопровождаемая двумя парами любопытных и изучающих глаз. -Я должна сообщить Вам,- она замолчала и посмотрела на двух невинных детей. Её лицо окрасила боль и, опустив его, она продолжила,- Ваша мать умерла. Тишина молниеносно заполнила пространство, будто бы грациозная стрела, выпущенная из-под чьих-то ловких пальцев. Дети замерли, уставившись на гостью круглыми от услышанного глазами. Дарли резко вскочил и выбежал в коридор, Гилберт резко поднялся и кинулся за ним, но обернулся в дверном проеме, бросив на женщину испуганный взгляд, затем развернулся и побежал за братом. - Гилберт! Гилберт, я боюсь! – шептал он, хватаясь маленькими пальчиками за одежду брата. -Все будет хорошо! Слышишь? Я ведь с тобой, значит все в порядке,- схватив его за плечи и развернув к себе лицом, он напрямую смотрел в напуганные глаза. -Но как... как мы теперь будем жить?? Ведь мама умерла, кто теперь... - нахлынувшие слезы не дали возможности Дарли закончить, он опустил голову и заплакал. -Мы справимся! Ведь мы с тобой вместе, – Гилберт приподнял маленькое лицо пальцами и преданно посмотрел, мягко улыбаясь,- Теперь мы вдвоем против целого мира. Поэтому я никогда не брошу тебя, Дарли,- мальчик прикрыл глаза и докоснулся теплыми губами его холодного лба. -И я никогда не брошу тебя, Гилберт... Юноша проснулся и резко сел, сон задел его самые дорогие воспоминания. Обратив лицо к окну, он закрыл глаза, позволяя солнцу ласкать теплыми лучами бледную кожу. Гилберт глубоко вдохнул воздух, наполненный свежей зеленой листвой, и опустил голову, на глаза упала челка иссиня-черных волос. Прошло уже две недели его пребывания в больнице, и нельзя было отрицать его быстрое восстановление, ведь его обещали выписать ещё через две недели. И когда он переступить порог белого здания, чтобы вернуться домой, пройдет все лишь месяц. Он шумно выдохнул и лег обратно. Мысли не давали покоя, все время, терзая уставшую душу. Гилберту 23 года, он еще очень молод. Словно маленький ребенок, закрыл лицо ладонями, пытаясь спрятаться от этого мира, потерявшего краски после смерти брата и лучшего друга. Короткий стук и затем скрип открывающейся двери, прерванный чередой быстрых приближающихся шагов. -Винсент? Локки?- юноша был удивлен появлением друзей и, привстав на локтях, с радостью осматривал их. -А ты кого ожидал?- задорно поинтересовался Винсент, садясь на край больничной койки друга,- Ну рассказывай. Как себя чувствуешь? Мы тут вроде слышали, что ты быстро идешь на поправку? -Это правда? Если так, то ты вполне успеешь подготовиться к экзаменам,- вставил свое слово Лок. Винсент, освещаемый чистыми струящимися лучами света, был прекрасен. Его фарфоровая кожа принимала легкий лимонный оттенок, угольные пряди спадали вниз, а светлые лазурные глаза переливались радугой. Ласковая улыбка украшала его лицо, а черный костюм идеально подчеркивал стройное тело. Локки сидел на кровати напротив и был надежно спрятан от теплоты солнца свежей прохладой тени. Его волосы были коротко острижены, и имели темный цвет, принимавший фиолетовый отлив под игрой лучей, иногда коротко проникавших сквозь занавеску, подталкиваемую легким ветром. Яркая майка с рисунком, джинсы в тон и кеды. Темно-зеленые глаза смотрели с любопытством и вниманием, а руки как обычно, испачканы углем. Локки – художник. И Гилберт. С каре-зелеными глазами и иссиня-черными волосами, в одежде нейтральных тонов. Иногда ему с трудом верилось, что они втроем, такие разные, люди, играющие на одном поле, и преданные друзья. - Да. Поговаривают, что меня выпишут через две недели,- юноша попытался выдавить улыбку, но глаза выдавали его. - Мы все знаем. И пришли... Мы пришли поддержать тебя,- брюнет положил руку на его плечо и заглянул в глаза. «Такие светлые и чистые...» - подумал Гилберт. - Спасибо,- он опустил голову и задумался. С каждой минутой молчания легкое напряжение и тишина, словно дым курящего, угнетающе душили сознание юношей. Локки решил разбавить серые краски. -Гилберт, а что ты видел, когда был в коме? -Видел? – тот поднял на него непонимающий взгляд, изогнув бровь. -Ну да... Люди всегда видят что-нибудь. Воспоминания, события, мечты. А ты ничего не помнишь? -Нет,- помолчав секунду, ответил он. Гилберт и вправду ничего не помнил. Пытался восстановить этот кусок своей памяти, но ничего не вышло. Смущенно осмотрев помещение, он отвел взгляд. -Ну и ладно,- мягко улыбнулся Винсент, приобняв его за плечо,- значит, там было что-то не особо важное. Посидев еще полчаса, они ушли, вновь оставив его наедине с шумящими и бунтующими мыслями, не дающими покоя.

***

Суета. Шум. Быстрые шаги. В холле приемной много народу. Приходят и уходят. Стучат каблуками, шуршат бумагами и щелкают колпачками ручек. «И откуда их здесь столько?...» - поражался Гилберт, аккуратно присаживаясь на край скамейки, заполненной людьми. Сегодня для всех работников тяжелый день – выписка. Нужно было оформить стопки документов, привести в порядок освободившиеся палаты и сдать все отчеты. Юноша осматривался по сторонам, смиряя незнакомцев внимательным взглядом каре-зеленых глаз. Он не любил шум толпы, по душе больше приходилась тишина и покой в окружении дорогих людей. Тяжело вздохнув, глаза метнулись к окну, а на губах появилась улыбка. Август. Теплый воздух ласкает лицо, солнце ласково расстилает свои лучи, которые мягко ложатся на землю и придают, пока еще зеленой листве, оранжевый цвет. Уже почти конец лета, поэтому нельзя провести время лучше, чем гулять допоздна. Позволить своему телу и душе насладиться последними солнечными днями, перед холодными и пасмурными, которые наступят в сентябре. - Гилберт Консэртан – объявила медсестра, выглянувшая из кабинета. Резко выпрямившись, юноша сначала не понял, что от него хотят и даже на секунду перестал осознавать, где находится, но быстро собравшись, зашел в кабинет, чуть сжав в руке документы для оформления выписки. Кончики холодных пальцев неуверенно прикоснулись к металлической ручке. Он обернулся. Толпа. Много людей, бегавших по коридору, сидевших, смотревших в окно. Жизнь. Во всех в них кипела жизнь. На лицах пожилых светились мягкие улыбки, с губ молодых срывался звонкий смех. Они, освещенные теплым августовским солнцем, были полны жизни. Они были красивы. Он же стоял в тени, слегка испуганно смотря на них и сжимая ледяные пальцы. Они были далеки друг от друга, хотя находились в одном помещении. Он и они. Резко и уверенно отвернувшись, он рывком открыл дверь, позволив солнцу принять его и наградить своими лучами, придавшими коже персиковый оттенок. И даже сейчас… он был другим. Они были красивы. Он был... прекрасен. Вскоре Гилберт добрался до дома и облегченно выдохнул, захлопнув дверь. Винсент и Локки были на курсах, готовились к сдаче материала. Ведь в сентябре придется писать проверочные и прочие работы, так что лучше подготовится. Юноша бросил сумку и вошел в комнату, осматриваясь, будто в первый раз, но неожиданно почувствовал сладкий воздушный аромат, и это привлекло его внимание, заставляя выйти на кухню. Просторная и светлая она была наполнена игривым светом и запахом печеных фруктов. Яблочный пирог. Он стоял на столе и источал столь приятный и знакомый запах теплой выпечки. С горечью улыбнувшись, Гилберт сразу вспомнил о брате, который к каждому его приходу готовил точно такое же угощение. Сделав чаю и взяв необходимые приборы, Консэртан решил попробовать сладость, великодушно оставленную, по его догадкам, друзьями в честь выздоровления и возвращения домой. Но юноша не понимал, чем может это обернуться для него… В момент, когда он четко распробовал знакомый вкус, перед глазами появилось потерянное воспоминание... ...Они. Солнечная погода и этот легкий июльский воздух, наполненный красками ароматов. В гостях у своего брата и друга, он, улыбаясь, пьет чай с полюбившимся яблочным пирогом. Очень светло, вся кухня залита светом, и тепло. Дарли рассказывает о своей заветной мечте – стать врачом. Но отчасти, Гилберт понимает, что брат винит себя в смерти матери, и до конца своих дней будет изъедать себя тем отвратительным чувством, что не смог спасти дорого и близкого человека. Сдерживая слезы, он обнимает Дарли, прижимая к себе. Морис, нежно улыбается. Они, освещенные свежим солнцем, были прекрасны. 21 июля. Поистине самый счастливый и светлый день в их жизни. А затем... скрежет металла, кровь и треск костей. Больше им не суждено было быть вместе.

По щеке Гилберта медленно скатывалась слеза, а на губах застыл горький вкус яблок...