Причина, чтоб остаться

Звезды падают, словно яблоки. В миг разваливается все, что они знали о себе и других. Андрей спиной опирается на черную, глянцевую иномарку и глядит на небо с читаемым интересом, держа в излюбленной манере на покусанной губе сигарету. Когда-то давно пытался этому приколу и Федю научить, но тот курить перестал, едва распробовав это дело. — Что загадать хочешь? — аккуратно спрашивает Федя, подходя к нему поближе и становясь плечом к плечу. Андрей пырхает сигаретой, разнося дым по темному пространству и невесомо поправляет желтые волосы. — Чтоб вся эта хуета закончилась в стране, — подумав и посмотрев еще на темную простынь небосвода, добавляет: — И чтоб леваки к власти не пришли, если будет очередной переворот. Федя понимающе кивает, пока бросает взгляд то на Андрея, то на зияющую пустоту над их яркой и темной головой. Андрей ведь не боится розыска, в котором они находятся. Он боится, всегда боится, что эта тиранская система его сожрет, что сам себя сможет заклеймить «таким как все». А от того идет против нее и когда-то давно утащил за собой и Федю, зная, что тот не мог не пойти за ним. И вот теперь, стоя на пустыре, далеко от городов, только вдвоем, они оба в розыске. Федя не злится и не планирует высказывать за всю ситуацию, произошедшую еще два дня назад, грубости Андрею в лицо. Он лишь думает, что у него к этому желтоволосому парнише из некогда параллели в школе, явно что-то большее в сердце горит, чем любовь. Иначе сейчас бы здесь с ним не стоял, озираясь, не едут ли за ними специальные органы для поимки таких «счастливчиков». Почти Примерный третьекурсник философского факультета внезапно стал террористом, ничего и не делая. Трагикомедия какая-то! Сейчас все террористы, если так подумать ведь. Федя, как будущий философ, начинает анализировать кучу информации и статей за последние месяцы. Профдеформация без профессии, логично. Что-то не угодное власти сказал на форуме или где-нибудь прокричал на улице или спел песню черт знает когда и все. Скажи пока-пока своей обычной жизни и воле. Вот как его другу Славке Карелину не повезло так. Прокричал какую-то хрень про куни на улице и больше на свободе его никто не видел. Статьи вешают на всех и проще найти человека, который был притянут к ответственности, чем простолюдина без судимости или пятнадцати суток в камере. Андрей выбрасывает сигарету, выдыхая последний клубок дыма. Тяжесть вздоха Федя распознает моментально. Храбрится ведь, а руки то подрагивают. Утром убегать от погони, скрываясь по городу, наводя всех на ложный след, а сейчас спокойно курить? Не все так просто. А вот Федю рядом с ним ничего не пугает: ни смерть, ни срок, ни статья, но эмпат внутри перенимает чужое волнение, как свое собственное. Тем более это же Андрей, который, словно услышав мысли поворачивается к нему лицом. Смотрит в его светлые глаза и спрашивает: — Что будем делать, если нас поймают? И тут же тянется обнять. Шуршит его кислотно-розовая куртка, что в городе только помогала ментам. А у Феди ведь не лучше — красная кожанка с переливом в черный на рукавах. Беглецы-неудачники посреди серой осени решили приодеться поярче. Для тайги вообще в самый раз с ее-то пейзажами. Он корит себя за то, что в этом моменте не предостерег его и в последнюю очередь самого себя. Федя прижимает Андрея к себе, утыкаясь носом в макушку. Молчит. Не знает, что ответить и как успокоить. Наверное, впервые. Всегда слова сами по себе находились, а тут… непруха. В следующую секунду Андрей тянется за поцелуем и страх вроде бы улетучивается, когда на своих мягких губах, Федя чувствует корочки ранок первого. Поцелуй выходит смазанным и горьковатым на вкус, но это ничего. Главное, что они свободны и могут хоть здесь быть вместе, не боясь отсидеть за мужеложство срок в восемь лет или за антигосударственную деятельность и того побольше. За изнасилование, значит, дают шесть лет, а за любовь — восемь. Андрею всегда нужно. Прикосновения. Самый тактильный человек в окружении. Когда плохо, когда хорошо, когда не совсем время для них ему нужны они. Федя всегда рад ему с этим помочь и сейчас тоже, чувствуя, как он поднимается на носки, так как, несмотря на высокий рост, все равно ниже самого Феди. Отстраняется после, смотря глубоко и преданно в глаза. У второго екает сердце, как всегда, когда он рядом. В эту холодную ночь они спят в машине, надеясь, что проснутся в ней же, а не в отделении ближайшем далеко от друг друга. Пытаются уместить свои длинные ноги, в итоге бросают затею и спят сидя на заднем. Федя приклоняет голову к плечу Андрея и чувствует, как он берет хватается холодной и нежной рукой за его. Как за спасительный канат и последнюю ниточку. Куча метафор в голову лезет обоим, но в итоге засыпают. Сон всю ночь чуткий и Федя каждые пару часов трогает рядом ли Андрей, который бурчит что-то вроде: «Игнатьев, отъебись, блять». Привычка со школы, когда любовью между ними и не пахло. Скорее керосином и взаимным неуважением до первой сигареты и общей темы. Ею оказалась, в ту грязную осень за облезшими гаражами, смерть. Неудивительно. Следующий день проводят в дороге, половину которой Андрей спит или втыкает в телефон, пытаясь задавить мобильными играми свою тревогу. Федя старается спокойно вести машину и не слушать голос внутри, что твердит: все, пиздец, вот увидишь, за следующим поворотом вас менты ожидают. До границы еще далеко и бежать не факт, что получится. Знакомые и деньги не везде помогают, вот это факт точно. Было бы еще денег чуть больше… Присутствие другого человека все же успокаивает и он заглушает мысли громкой музыкой из магнитолы. Поп-панк 80-х. То, что нужно в такие моменты. Секс пистолс разрываются своим трелями на весь обветшалый салон. Когда жаркий солнце-шар катится за горизонт, а сегодня, на удивление, было тепло, Андрей нахлобучивает на крашенную башку черную кепку, пряча свои желтые волосы, словно под колпак мага. На глаза — паленые очки от версаче и говорит: — Еще одну ночь в машине я не выдержу, давай в хостел какой-то заедем, что ли… — Наши рожи наверняка всем разослали, — мотает головой Федя. — К тому же, менты в городе, думаешь, дремлют? — Да ладно тебе, если бы хотели — давно поймали, че ты их не знаешь? — он тыкает что-то в своем айфоне последней модели, а потом протягивает его Феде. Ближайший отель за пятнадцать километров от трассы, по которой мчатся. — Погнали, хули нам, Бонни и Клайд вот заезжали со своими друзьями в отель. — Я смотрю, ты так тогда ту статью и не дочитал, — усмехается Федя. — Их там едва ли не поймали, кстати. Андрей закатывает глаза, забрасывая ноги в поношенных вэнсах на приборную панель. — Ну Федя-я-я, у меня ноги все затекли и спина, — Андрей потягивается и морщится от боли, доказывая свое. Актерище. — Боишься, так и скажи. В этот раз Федя закатывает глаза. Не боится, а опасается. Причем весьма разумно, а Андрею как обычно башку срывает от адреналина и погони. На митингах он самый буйный и неуловимый и всегда самого Федю успевает спасать, который этим же похвастаться не может. Он либо счастливчик, либо сын какой-то шишки, что вряд ли. У него обычная семья среднего класса, насколько было известно, но ведь его и менты не трогали, словно они вампиры, а у него кулон с чесноком. Удача любит безрассудных, ясно. Наконец-то последний кивает. Не умеет ему отказывать. Никогда не умел и не учился. Едет по указанному адресу время от времени поглядывая в зеркало заднего, бокового вида. Никто вроде бы по пустынному пути их не преследует и только одинокие машины таких же «туристов», как они. В город они въезжают тоже без происшествий, но Федя продолжает воровато косится повсюду, на что Андрей пихает его в плечо, когда они стоят перед зданием с небольшой вывеской «Не МАЙАМИ». Буквы «м», будто специально с двух сторон потушены, а сама надпись неонового розового и под ней робко красуется еще один указатель: «бар-отель». Бар. Отель. Чего? — Не оглядывайся, как убийца-рецидивист, — шепчет Андрей, поправляя очки на переносице. — Это ж отель с баром. Тут до нас никакого дела не будет. — Легко сказать… А вдруг тут местный «шериф» бухает щас? — парирует Федя, горбя спину и поправляя и свои очки. С его ростом пытаться казаться меньше — такая себе затея. И вновь зеркалит движения Андрея. Обычная психология симпатии, все дела. — Не проверишь — не узнаешь. Пойдем уже! Они заходят в здание и в нос сразу бьет резкий запах курева, алкоголя и пота толстых мужчин и пьяных женщин. По-другому тут нести и не должно. Федя себе все так и представлял, так как в барах в самом Питере было ничуть не лучше, может, контингент помоложе, да побогаче. На потолке криво прикреплен вентилятор, которого совсем не хватает на все душное помещение. Андрей уверенно идет вперед, а Федя старается держатся с ним, чтобы в случае чего защитить. Тот фору и без него даст, но… Приветливая девушка-бармен и, походу, хостес в одном лице, дает им блестящие ключики от двуместного номера за копейки, по сути. Заведения и не тянет на что-то хитровыебанное и дорогое. Никому и правда нет до них дела, но Федя волнуется, сжимая руки в кулаки и натянуто улыбается на милые, при этом больно лживые, реплики. Не столько переживает за себя, сколько за Андрея. Двуместный, оплата наличными, да, спасибо. Если оплатят картой, то банк информацию быстро направит куда надо. А так, в принципе, они взяли бы одноместный и сэкономили еще. Да только за мужеложство их сдадут сразу же, а еще одна статья… На братьев уж слишком не похоже, да и спать вместе с братом тоже вряд ли кто-то любит. В двадцать годиков-то. По виду Андрей еще и младше. Неверленд какой-то, господи. В комнате на втором этаже тоже штыняет куревом, словно из бара-приемной они так и не вышли и спать собрались прямо за липкими, черными столами, скрученными хрен знает из чего. Доски? Палки? Остатки чьих-то домов после погромов? Возможно. Андрей открывает дверь ключом с брелоком-номерком комнаты. Прозаично, но на куске картона черным маркером выведена затертая в углах цифра два. Настолько много посетителей, что из десяти номеров девять были свободны, а длинный коридор с пыльным, зеленым ковром пустует. Федя усмехается, входя в комнату и смотрит, как Андрей закрывается с ним изнутри. — Надежно, нахуй, как швейцарские часы, — не может не съязвить Федя все еще с доброй усмешкой на устах. В ответ наигранно-серьезный кивок. Точно так же серьезно Андрей с разбегу прыгает на свою одноместную кровать у окна. Прямо в обуви на покрывало в странных желто-красных узорах. У его соратника дергается глаз внезапно от такого перфоманса. А тот улыбается, растягиваясь котом с желтой шерсткой по всему периметру кровати и приглашающе машет рукой, мол, иди сюда, милый. Федя медленно подходит к нему и садится рядом, на самый краешек пружинистого матраса, надеясь, что тут не трахались какие-то спидозные челики. К нему на колени забрасывают длинные ноги, больше похожие на ласты неизвестного морского существа. Амфибия. Андрей и сам как что-то антиутопичное всегда. Вэнсы его грязные и белая окантовка вся в пыли, а джинсы висят на лодыжках. Похудел. Говорил ему Федя меньше пить и закусывать… Он невесомо гладит их, приподнимая темные джинсы вверх и водит теплой рукой по темным волоскам на ногах. Пальцы у Феди чуть грубоватые, но ничего: Андрей все тем же котом млеет, прикрывая глаза. Спокойно с ним, на удивление, почти всегда, когда задница тощая не ищет себе приключения и новые способы сесть в тюрьму до конца дней на бренной земле. А, то есть, редко. Почти никогда. Ничего, привыкаешь и влюбляешься сильнее. — Я в душ, — выпаливает Андрей, убирая ноги и ветром ускальзывая за узкую дверь в этой же комнате, на которой прибит смешной малый, что ссыт в горшок. Металлический значок прямо со времен совка. Господи и куда они только заехали… Федя разочаровано выдыхает. Тревога опять возвращается и он, дабы отогнать ее, подходит к единственному окну в номере. Буднично поднимает жалюзи, что скрипя всей своей основой, все же открывают прекрасный вид. На въезд к отелю и длинную дорогу от него, что уходит далеко за горизонт. Солнце там же взорвалось темно-оранжевыми красками и вот вот световой день закончится. Ему становится страшно, что следующий закат они могут встретить порознь, смотря сквозь железные прутья на него. Андрея и свободу покидать не хочется. Никогда не хотелось. Тем временем, Андрей возвращается с ванной, шлепая босыми ногами по холодному и не особо чистому полу. Из крайности в крайность опять. Федя поворачивается к нему, закрывая спиной закат, и видит, что из одежды на нем только полотенце вокруг худых бедер и все та же черная футболка с Джокером. Он валится вновь на кровать, хватая телефон с маленькой тумбы и проверяет нет ли новых уведомлений. К сожалению, ничего. Точнее, к счастью. Его же. Андрей вздыхает и опять манит к себе, взглядом на этот раз и все тем же легким движением изящной руки. Федя, естественно, тут же оказывается рядом, но на этот раз его тянут к себе ближе, чем в прошлый. Со своими габаритами они еле умещаются на одноместной скрипящей кровати, но как-то получается само собой вдавить в стену Андрея и накрыть губы своими. Целовать, пока не почувствуешь его скользкий язык рядом со своим и все клетки организма не сведет от желания. С ним всегда так. И по-другому не нужно. Адреналин и близость разносят больше, чем питерская дурь и самый дорогой по бабкам приход на притоне. Они прижимаются к другу. Андрей придерживает Федю, чтобы тот окончательно не свалился с узкого пространства и сам жмется к нему ближе. Еще ближе. Пахом к паху, скользким языком к языку и руки на голых боках. Французский поцелуй на вкус привычный и по-русски родной, а вот пахнет по-другому — гелем для душа с манго, будто с Майами. Федя ведет под футболкой руками по груди, а тот все больше ненавязчиво проходится руками возле чужой промежности. И внезапно горячие губы пропадают с его. Федя обреченно выдыхает, задерживая вопрос в глотке, не понимая, но Андрей заставляет его улечься на спину, чтобы было удобнее обоим. А сам ползет между стройных ног, расстегивая молнию и приспускает белье. Горячие губы оказываются на твердой плоти и Федя глухо стонет, когда они двигаются вдоль по всей длине, вылизывая. Андрей старается, заглатывает поглубже и крепко держит ладонями его подрагивающие бедра. Старается отвлечь собой, и меня, и себя — догадывается Федя, чувствуя томные движения и смотря, как желтоволосая голова двигается вниз-вверх. Следом стреляет мысль, что отель с тонкими стенами самое то для романтично ебли, блять, Андрей, но, конечно, быстро улетучивается. Полотенце с бедер сползло и теперь лежит, разделяя голое тело и джинсы Феди оранжевой махровостью. Андрей и кольца с сколопендрами и бабочками куда-то успел деть, начинает помогать себе еще и рукой, быстро отдрачивая. В привычном ритме, в котором ублажал всю жизнь и себя, и который по вкусу Феде. У них во многом схожие вкусы, оказывается… В ответ глухой стон и усиленное старание не слишком прошибать своими низкими звуками картонные стены этого клоповника. Андрей прилежно облизывает головку, горячо дыша на нее и тут же опускается ртом на всю длину, пока его хватают за волосы. Но никто не тянет, не насаживает поглубже. Федя никогда ему не указывает и не решает за него, а от того лишь держится за отросшие пряди, глубоко дыша и непроизвольно подтягивая голову вверх все-таки. — Еще немножко… — сдавленно шепчет Федя, все-таки поддаваясь бедрами вверх — Андрюш… Андрюша внизу вроде бы угукает или так только кажется в легком приступе первородного наслаждения. Он быстрее работает ртом, да так, что слюна капает и стекает по всей основе члена. Федя вдруг прогибается, последний раз поддаваясь бедрами и с несдержанным громким стоном все-таки кончает. Глубоко дышит, обмякая на постели. Пару секунд темноты в глазах, а Андрей уже жмется рядом и рука с длинными пальцами движется по собственному члену. Прямо на глазах у Феди ублажает себя, пока тот отходит от вспышки наслаждения, смотря на это своими серыми глазами. Движения быстрые, слегка рваные и он со странным интересом смотрит на это представление только для него. Никогда для других, всегда для него. Андрей приоткрывает рот в немом стоне и прикрывает свои глаза, что дрожат ресницами. Лицо у него так прекрасно и розоватые скулы только добавляют красок всему этому. Когда он почти на пике, Федя накрывает своей рукой его и они вместе его доводят до разрядки, при этом стон Андрей давит в поцелуе, что ему дарят. Федя подтягивает джинсы на себе и обматывает обратно полотенце на Андрея, прежде чем укрыться с ним и прижаться мокрыми лбами. Сон ночью у обоих тревожный и Федя обнимает как можно крепче Андрея, сплетаясь с ним своими ногами. У него опять холодные. Две узкие кровати сдвинуты в одну и это вроде бы должно облегчать сон, но ничего подобного — граница давит в спину. Хотя Андрей вот спит, утыкаясь вечно холодным, как и ступни, носом в грудь Феди и размерено дышит, пока тот гладит его скулу со свежей щетиной и четкой линией подбородка. Палец скользит по мягкому лицу там, где нету начала жесткой бороде в будущем. Совсем, как ребенок. Наивный, жаждущий приключений и с нежным, как лютики, сердцем. Он целует его в лоб, слушая, как сквозь сон Андрей что-то бурчит, но не отворачивается. И сам того не замечая, Федя ближе к полуночи засыпает. Утром последний вскакивает от предчувствия. Что-то не так. А на самом же деле все в порядке. Андрей обнимает его и тепло дышит в лицо, закинув ногу на чужое бедро. Губы приоткрыты и изо рта стекает тоненькая струйка слюны на подушку. Федя любуется умиленно-сонным лицом с расслабленными чертами, успокаивая тяжело гудящее сердце. Утром он тоже кажется ему ребенком и только легкая щетина дает понять, что детство уже прошло. Время собирать камни. Когда-то Андрей казался всего лишь фриковатым подростком со своими причудами и с татухой Динь-Динь на плече, набитой слишком рано. Все рэп слушали, болели им, нося «джинсы-трубы», а он — Лану Дель Рей. При этом успевал каким-то неведомым образом разбираться и в хип-хопе. Панчами сыпать умел ничуть не хуже. Чудак да и только, но все талантливые люди такие. Правда, этим, возможно, всех вокруг себя и покорял. Сейчас это уже не важно. Столько переворотов пытались сделать и столько воды утекло, а Федя с ним в бегах. Значит все-таки надо было дать тогда в курилке-туалете ему сигаретку из оранжевой пачки с верблюдом. Потом стоять, залипая на то, как он курит свой вишневый чапман. Так надо было и никто не жалеет. Похоже, Андрей досматривает последние сны: глаза ходят туда-сюда под тонкой кожей век в синей сеточке венок. Лицо остается умиротворенным. Федя гладит его волосам, задевая ухо с серебряной сережкой-крестиком в мочке и рассматривает каждую черточку. Неидеальный, но слишком прекрасен. И вдруг лицо напротив искажается гримасой боли. Андрей жмурится, а затем резко распахивает глаза и упирается взглядом в серые напротив с привычным, нежным чувством там. Опять рассматривал его, просыпаясь раньше. Жаворонок ебаный, но льстит каждый раз, как первый. И когда у них первый раз был? Давно… — Доброе утро, — хрипло шепчет Федя, чувствуя, как рядом с его грудной клеткой очень быстро стучит сердце Андрея. — Очередной кошмар? Он кивает, вытирая слюну и выдыхает как-то рвано. Трет глаза и пронзительно зевает, чувствуя под футболкой, как его поглаживают по ребрам большим пальцем. Блаженная улыбка с ним у Феди сутками не сходит, как и у второго. Только кошмары мучают частенько, ведь внешне Андрей может и не показывал признаки волнения, но в душе ведь не так. Совершенно. Федя понимает его в этом, как никто другой. — Сколько уже время? — спрашивает погодя. — Десять утра, — отвечает ему, смотря на свои крутецкие эпл-вотч, которые легким движением пальца перелистываются на пульс. Цифра показывает девяносто ударов. — Рано ты сегодня, однако. — Тревога душу царапает и спать не дает, а так бы спал как обычно до трех дня, — признается Андрей и поднимается со сдвинутых кроватей. Спинные позвонки виднеются и сквозь тонкую ткань одежды. Федя не понимает уже сушит Андрей алкоголь, нервы или жгучий коктейль из этих двух вещей. Тот наклоняется за джинсами. И Федю вдруг переебывает. Он, не сдерживая все-таки эмоции, поднимается. Всю спину за ночь эта кровать ему отдавила, но зато Андрей выспался. Он обнимает того со спины, жмется подбородком в плечо, сжимая талию в руках и вдыхает родной запах с загривка. — Федь, ты чего? — Я люблю тебя. В первый раз, сказав это в его адрес, Федя получил кулаком по лицу, а потом его резко засосали. Так стояли и целовались со стекающей с носа кровью, так еще и Федины патлы, на тот момент длинные, на языках путались. Он усмехается воспоминанию. Подросткам было так безопасно или это была иллюзия? — Я тебя тоже, Федь, сильно, — Андрей улыбается, прижимаясь спиной к нему ближе. Федя чувствует его улыбку душой и все еще влюбленным сердцем. Любовь не живет три года. Ересь… На первом этаже опять душно. Опять несет дымом сигарет, но заведение почти полностью пустеет к счастью и спокойствию. Подобный аромат отсюда годами не выветривается по понятным причинам. Девушку на рецепшене-баре сменила друга. Она приветливо улыбается, но искренне, в отличии от брюнетки с вечера. Посетители разных мастей улыбаются ей в ответ, а она листает книжку в мягком переплете, покачивается на высоком барном стуле. Быстро принимает их заказ для завтрака и исчезает за тяжелой дверью, похоже, кухни. Сидя за столиком у окна, который выбрал Андрей, они стараются спокойно съесть завтрак. Федя жует нормальную яичницу, так как испортить ее задача сложная, но для него возможная, а Андрей уплетает картошку-фри и какой-то сэндвич. Сладкое не ест, а значит волнуется сильно. А вот сам бы Андрей это сэндвичем не назвал потому что Федя какой нахуй сэндвич это, бля, бутики что за пижонские выебоны? Вроде бы все спокойно, но от каждого звука двери Андрей дергается непроизвольно с набитым ртом поднимая голову в сторону входа. — Это просто всего лишь алкаши на опохмел приходят, спокойно, — шепчет Федя под столом с бордовой скатертью поглаживая ногой его ногу. Сам такие же чувства переживает, хоть не выдает себя и старается держаться. — Я спокоен, — кивает Андрей, прожевывая сухой кусок курицы с хлебом и звук выходит задушенным. И тут же он улыбается, как будто они просто решили покататься по стране, а сам старается быстрее расплатится все той же наличкой и поскорее съебать с этого городка. Андрей в помещении в кепке и это выглядит грубостью, но миловидной даме вообще плевать, а любителям спиртных напитков с самого утра так тем более. Через час они все-таки покидают городок оба не зная, где придется ночевать в этот раз. Уж точно не в комфортабельном отеле. Дорога пролегает по длинным трассам. Иногда частично заброшенным и одиноким, возле длинных лесополос. Федя пытается выдавить со своей машины столько лошадиных сил, сколько неживое существо может дать. В голове бьется мысль: некуда бежать. Они, как капли крови с одного ножа — рано или поздно по законам физики упадут на пол и разобьются на молекулы. И только на одном «но» они двигаются дальше. И на бензине, конечно же, который через пару часов устремляется ко все меньшим и меньшим показателям на датчике, который и без того обманывает на несколько литров. На свой страх и риск, парни заезжают на придорожную заправку. Андрей вызывается сам сходить оплатить бензин и купить воды, которая в осенний солнцепек быстро заканчивается, как и сигареты у первого. Уговоры пойти вдвоем не работают. Поэтому, надев всю ту же кепку и очки, он идет в маленькой здание, которое словно обтянутое зелено-белыми линиями, что ночью будут светится и служить маяком для водил, которых судьба забросила сюда. Худой силуэт в белом худи с рисунком мальчика с глазами-лазерами исчезает за стеклянными дверьми, а Федя медленно подъезжает к колонке с бензином. Полный бак, потому что дорога не близкая, а в следующий раз на заправке не факт, что не поймают и не факт, что заедут на нее вообще. С каждым часом становится все страшнее. Андрея все нет и нет. Спустя десять минут тоже. Федя начинает постукивать пальцами по рулю и топать ногой по днищу машины, напевая застрявший в голове мотивчик из магнитолы. Еще немного и придется идти за ним, мало ли. Проходит еще десять минут и Федя уже открывает дверь машины дрожащей рукой, как вдруг пропажа все-таки выходит из здания и движется к нему с улыбкой на лице и белым пакетиком в руках. Федя облегченно выдыхает, сжимая в руках руль и заводя машину. На соседнее сидение падает Андрей, закрывая за собой дверь, шурша пакетом и смотрит украдкой на него. — Ты че перепуганный такой? — Тебя не было двадцать минут, — обреченно и глухо отвечает Федя, отъезжая от заправки, как можно быстрее. — Да эта продавщица чапу никак не могла найти, а еще передо мной какой-то мужик был, ну в общем анекдот прямо и… — оправдывается Андрей, перечисляя причины, а потом бросает взгляд на Федю тупо смотрящего на покоцаную дорогу. Умолкает. — Прости. В ответ неуверенный кивок. Кроме их машины, возле заправки и правда стояли какие-то сомнительные синие жигули, да и разные ведь причины бывают. Федя вздыхает, опускает одну руку на свое бедро в мешковатых джинсах, продолжая вести машину одной рукой. Андрей приоткрывает окно, скрипя бедной ручкой и закуривает свою вишневую «чапу» с розовой, прозрачной зажигалки, в которой бультыхается бензин или что-то еще горючее. Невзначай тянется рукой к Фединой и берет ее в свою. Холодные пальцы переплетаются с теплыми и чуть грубоватыми, в отличии от сердца. Андрей умеет извиняться не только словами, но и вот так тактильно, зная что так лучше получится. И сам по-другому извинять иногда не хочет. Федя и не злиться, просто переживает. Иногда он слишком папочка и ради игры, в шутку, Андрей в постели его так звал временами, а сам знал, что Федя скорее дядя по его же словам и поступкам. Который курит траву, разбивает машины и может потратить степуху на разноцветные таблеточки, но при этом всем может быть жутко ответственным и серьезным. Андрей вообще-то горячий, а Федя теплый. Именно теплый. Он в себе сочетает и холод головы, и горячее сердце с нотками перца. Длинные речи и неплохо работающий язык, но при этом в компаниях близких людей проскакивают матерные и откровенные шутки. Такой разный и все еще прекрасный. И такой влюбленный… Руки остаются переплетенными. Оба внезапно улыбаются, но один смотря на дорогу в ямах, а второй — в окно на лесополосу. Ближе к вечеру заезжают в очередной поселок. Никаких мотелей и прочих роскошей пригорода. Парни ищут спокойное место и им оказывается заброшенный сеновал, на который указывает Андрей, смотря как Федя зевает десятый раз за час. Стоит он далеко от жилых домов рядом с разваленными коровниками времен совка. Вся деревянная постройка обнесена по периметру сухими сорняками в метр по высоте. Сельская романтика и забота о сне ближнего своего, м-м-м… Идти все равно некуда. У Феди тело гудит, будто пешком прошел весь километраж, а не проехал. Машину ставят сзади сеновала и ключи сразу в зажигание, чтобы убегать по неведомой никому трассе спокойно в случае чего. Убегать спокойно. Наверное, это многое описывает о способе жизни этих двух. Хорошо хоть эту дорогу хорошо знают… Вместо отбеленных постелей их ждет клетчатый плед с заднего сидения. Они лежат на нем и сквозь дыры в потолке глядят на звезды, что замерли. Андрей держит Федю за руку, все медленнее и медленнее моргая уставшими глазами. В мраке они будто прозрачные. Совсем без цвета. На сене лежать тепло и уютно, как в детстве на даче у бабушки, но страх весь уют сводит на нет почти. Все равно с Федей он дома везде. Да и, может, основательно, страха нет, но ведь есть чувства поглубже человеческой осознанности. Андрей поворачивается на бок и интуитивно Федя делает то же самое. Смотрят друг другу в глаза и внезапно первый говорит: — Не бойся, я с тобой. — С тобой я и не боюсь, Андрей. Он обнимает Федю, стараясь напитаться его теплом, так как через щели задувает осенний холодок. Федя в ответ гладит по волосам, массируя кожу татуированными пальцами. Слышно, как за стенами закружились в танце желтоватые листья и качаются сорняки. Его укутывают в еще один плед и целуют в лоб. Так и засыпают вместе, надеясь, что утром проснутся вместе и покатятся дальше ухабистыми дорогами России совсем не привлекая внимание. А то как же. Ближе к утру что-то будто опять не так. Федя открывает глаза, чувствуя, как оседает горечь в горле и первое время не понимает что за черт. Вокруг… густой, белый дым и запах женной травы, древесины. Не продохнуть. Сонная и укачанная дымом голова почти не соображает. Может, все еще сон? Нет! Господи! Это ж пожар! Сеновал подожгли! Он вскакивает на колени, судорожно ощупывая место возле себя, где спит другой. Голова будто раскалывается пополам. Андрей лежит на боку и сквозь дым видно лишь его покрасневшие скулы и спокойное выражение лица, замеревшее, как в коматозе. Федя начинает его тормошить, закашливаясь от оседающей горечи в легких. Не видно даже, что горит. Некогда подумать о том, кто и зачем это сделал. — Вставай, Андрей! Ты слышишь меня? Андрей! Пожар! — бестолково лепечет он, дергая за плечо. Ощутимей трясет, стараясь не паниковать, но чувствует, как сам медленно начинает терять сознание от противного дыма, которым через раз приходится все же дышать. Рядом отваливается обугленная балка сбоку от них, догорая. Тело прошибает потом, а грудь стягивает будто железными прутьями от нового вдоха. Андрей по-прежнему не отвечает и не шевелиться. Хоть бы дышал… — Андрей! Никакой реакции. Федя заходится в новом приступе кашля, прикрываясь рукавом. Щеки его от температуры внутри вспыхивают. Кажется, что секунды стекают в вечность, но по факту проходит несколько минут, прежде, чем он поднимается. Ноги ватные, а дым вокруг сильнее сгущается. Федя из последних сил и глубоко отчаянья, подхватывает легкое тело Андрея, укутанное в дымящийся плед и старается выбраться до того, как их привалит обломками. На улице глаза распарывает солнце, а тело Андрея, освещенное лучами на его руках, будто отсвечивает, становясь пепельным. В голове слова бьют, как в бубен: живи, живи, живи, только живи. Федя кладет его на землю перед горящим сеновалом, стараясь не потеряться и вспомнить что в таких ситуациях делать. Думать в таких ситуациях мало у кого получается. За всеми метаниями вовсе не замечает, что кроме того, что впереди пожар, позади — менты. Пульс есть. Руки дрожат. Влага скапливается в уголках серых глаз не то от ядреного дыма, не то от тела возле него. Два вдоха на десять секунд. Военная кафедра не такая уж и параша. Господи, только дыши, пожалуйста. Менты позади вовсе не спешат помогать. Так ведь всегда. Тем, кто должен, наплевать, а спасители — мимо проходящие люди. Нет. Феде не плевать. Андрей ему явно больше, чем никто. Он лежит пластом, не реагирую на манипуляции с его телом. Федя стирает грязной рукой влагу со щек, вдыхает воздух и выдыхает его рвано внутрь. Двадцать раз по десять секунд. Недостаточно. Да очнись ты наконец! — Андрей, пожалуйста, умоляю, — взмаливается он, дрожащими руками держа его худое лицо и капая одинокой слезой на пунцовую щеку напротив. Желтые волосы треплет ветер и смахивает соленую каплю. Прикрытые ресницы вдруг начинают дрожать. Федя приоткрывает усилием чужой рот с обветренными губами и делает еще два вдоха, чтобы через несколько секунд услышать удушающий кашель. Никогда он так сильно не радовался приступу кашля, как сейчас. Андрей рывком приподнимается, вдыхая воздух и тут же кашляет, сгибаясь пополам. Лицо краснеет еще сильнее, а грудь его будто режут чем-то от кислорода внутри. Федя начинает нервно похлопывать его по подрагивающей спине, приговаривая: — Ничего, ничего, все хорошо, вот так. На фоне рушится сеновал и горячий поток воздуха швыряет в них свое тепло. Пожар медленно угасает, а обломки здания лишь чернеют. Андрей же плюется горькой слюной, что скопилась во рту и смотрит затуманенным взглядом за спину Феди. Взгляд никак не фокусируется и все предательски плывет. И все же силуэты выхватить удается. Менты. Один в черной форме, под два метра ростом, играется с железной зажигалкой и ухмылочку тянет. Федя тоже поворачивает голову и замечает наконец-то «гостей» и «виновников торжества» в одном лице. Покачиваясь, поднимается на ноги и поднимается за собой Андрея. Последний тоже покачивается, но встает, упираясь в руку и плечо первого. И вместо того, чтобы бежать — Федя вскидывает свои руки вверх, закрывая собой Андрея, который едва-едва осознал ситуацию и не успел пройти семь стадий. Это его капкан. Он не хочет уйти. Но вдруг: — Ебу дал, Федя?! — гнев. Быстро Андрей, однако. Он хватает резко за руку Федю, и с усилием тащит к машине за горящими обломками, которую спрятали там на ночь, на всякий случай. Андрей собирает все силы, что остались у него. И, учитывая, что он висел на ебаном волоске от смерти, получается неплохо очень даже. На удивление, и автомобиль не пострадал. Радует, ведь приходится мало того, что абстрагироваться от криков копов а-ля «СТОЯТЬ! СТРЕЛЯТЬ БУДЕМ!», так еще и Федя тормозит, как будто нечисть увидел. А, реально ж… Упирается ногами, как в трансе, стараясь закончить все это дело мирным способом, похоже, и чтоб Андрей не пострадал. Правда, тяжело сопротивляться, когда тебя заталкивают с силой в машину еще и позади по пяткам едва ли не стреляют обозленные копы с криками. Думать особо некогда. А сидение-то под ним пассажирское. Какого…? Вопрос так и не звучит в раскаленном воздухе. Андрей захлопывает дверцу машины и залетает на сидение рядом, заводя машину ключиком с брелоком-солнышком. В голове что-то из детских песенок про солнышко крутится, да только нихрена не помогает, не успокаивает. Солнышко, солнышко, выходи. Плохой дядя-мент, уходи, блять! Машина рычит, «чпыхает» выхлопной трубой и все-таки скатывается с места, скрипя основой железной души. Старается тут же набирать скорость, отъезжая с заброшенной местности на трассу, чтобы съехать на другую, которая безопасно приведет их к спасению. Федя хватается от скорости за ручку над окном и вдруг сонливость сходит: — Ебаный в рот! — Ты бы еще дольше постоял и точно это бы было, и в рот, и в жопу, — говорит Андрей, набирая скорость. Позади разрывается воем машина, но в заднее зеркало не видно. — Не знаю, как ты, а я вот тебя терять не хочу! Он неровно объезжает каждую яму по полметра и выжимает столько скорости, сколько может дать машина. Глаза вытаращены, а на виске видно, как жилка бьется. Обеими руками ухватился за руль и смотрит вперед. — Моя причина, чтоб остаться — это ты! И… — И иди нахуй, Федя, я… — Андрей ругается, смотря на спидометр. Грудь под бежевой толстовкой тяжело вздымается. Пацан с глазами-лазерами на ней, походу, доволен. Преступники, ну нихера себе. Машина гуляет между ям и их едва не сносит на обочины по левую, правую сторону. — Передачки тебе носить не собираюсь и вообще! Тот ли этот Федя Букер, которого я знаю?! Федя оглядывается назад, наклоняясь от резкого рывка туда же, удерживается за ручку над стеклом. Звуки сирен приближаются, но самих бело-синих машин не видно. Вот уже почти. Видно уже. Тройная развилка, которая в трех разных вариантах выводит на разные трассы. По желтому песку разбросаны полосами следы от колес машин разных марок. Видно вот совсем свежие, но на двух других дорогах. Все три ведут в лес, но лишь левая, слегка припрятанная от людских глаз, правильно выводит из него туда, куда им надо. Андрей знает, какой путь верный, он вообще многое знает, но Федя вдруг осознает и дергается от нового рывка: — Ты ж водить не умеешь! — А еще у меня прав нет, но, как видишь, как-то я нас до сих пор не угробил! Машину вдруг почти сносит на зеленую обочину, Андрей из последних сил выкручивает руль и они делают кульбит вокруг своей оси. Федя открывает рот в немом крике, пока взбешенный Андрей выравнивает кое-как транспорт и бьет рукой по рулю, шипя. Дальше едет, буквально влетая на правильную дорогу. Он точно удачливый, так как менты как будто специально выжидают и не подъезжают ближе, давая окончательно им возможность убежать. Пару минут они катятся по песчаной дороге, уходя все дальше. Машина теряется в деревьях. Андрей сбавляет скорость почти вполовину, петляя между елок и наконец-то начинает медленнее дышать. Федя отпускает ручку-держатель, за которую держался, будто прилепился к ней мокрой рукой и начинает, кажется, спустя вечность, моргать, дышать и думать. Андрей уводит машину все дальше и дальше, но постепенно совсем сбавляет скорость, останавливаясь прямо на очередном повороте в лесу. Федя бросает на него взгляд и в ответ получает точно такой же. Испуганный, с затмениями зрачков и одновременно удивленный, что все получилось. Они убежали! Получилось! В который раз? Слышно далекий вой сирен, который мчится параллельно, по какой-то другой траектории с ментами во главе. Внезапно Федя подтягивает к себе Андрея за шиворот и впивается ему в губы. В ответ второй хватает его за лицо мокрыми руками и глубоко отвечает, как мог бы только он на бешенном адреналине. — Люблю тебя, Игнатьев, но не вздумай такую хуйню повторить, понял? Федя кивает, смотря на самое красивое лицо в мире. Какой же красивый и умный Андрей. Счастливо улыбается ему и жмется пухлыми губами в чужие тонкие, пока не соображая, что в таком случае говорят люди, которые в будущем должны работать с дипломами философов. В одночасье становится как-то похуй.