mirror mirror on the wall...

— Здравствуйте, — доносится неуверенное с порога. — Здравствуйте, проходите, — Минхо не отрывается от монитора, бросает привычно: — Вещи на стул, садитесь на кушетку. Минхо быстро заполняет чужую карту: время приёма, дата, жалобы… — Жалобы? — Да нет, никаких. «Плановый осмотр». Он мельком смотрит на имя пациента — Бан Кристофер Чан, и, вздыхая, встаёт. — Ну что ж, Бан Чан-щщи, давайте приступим. Бан Чан-щщи (28 лет, пол мужской, ровно две записи о болезнях — одна после удаления зуба мудрости, вторая — какая-то несерьёзная простуда) смущенно улыбается и явно не знает, куда девать руки. — Волнуетесь? — Минхо достаёт из стаканчика деревянный шпатель, надрывает бумажную обёртку. — Вы же каждые полгода на медосмотр приходите. — А вы тут давно? Минхо чуть приподнимает брови. — Сомневаетесь в моей компетенции? Мужчина на кушетке краснеет ушами. «Мило», думает Минхо. — Нет, просто тут раньше был другой врач, — частит Бан Чан-щщи и послушно открывает рот, когда Минхо командует «Скажите «А», и высовывает язык. — Да, она переехала с мужем в Тэгу, — Минхо вставляет в уши дужки стетоскопа. — Расстегните рубашку, пожалуйста. Бан Чан-щщи поспешно расстёгивает пуговицы, разводит полы в стороны. — Лёгкие в норме, — Минхо отмечает галочками пункты в длинном списке. — Как с аппетитом? — Да как обычно… — У вас в карте написано, что вы не едите сырое мясо, — Минхо достаёт из коробки перчатки, натягивает аккуратно, чтобы не порвать. — Личные предпочтения? — Да. — Со здоровьем проблем из-за этого нет? Бан Чан-щщи мотает головой. — Хорошо. Рот откройте, пожалуйста. Он ощупывает чужие зубы, касается языка. — Всё в норме, — перчатки летят в ведро, Минхо достаёт градусник. — Поверните голову. Температура, — он смотрит на электронный экранчик. — Тридцать восемь и один, всегда такая низкая? — Нет, обычно где-то тридцать девять. Минхо садится обратно за стол, сверяется со списком. Лёгкие — проверил, зубы — проверил, общее состояние — в норме. — Как дела с сексом? — спрашивает он чуть легкомысленно, и Бан Чан-щщи, застёгивающий рубашку, едва не выдирает пуговицу с мясом; Минхо давит смешок. — Нормально, — румянец перебирается на щёки и шею. — Его нет. Минхо всё-таки фыркает. — Ладно, — он распечатывает форму. — Поставьте подпись, пожалуйста. Фазы проходят нормально? Рецепт на таблетки выписать? — Да, если можно, — Бан Чан-щщи неловко трёт шею ладонью. — В целом всё хорошо, но иногда что-то накатывает. — Да, понимаю, лучше перестраховаться, — Минхо быстро пишет название препарата, ставит печать и свою подпись. — В следующий раз увидимся через полгода, не забывайте, что вам нужно поставить прививку до этого. — Да, конечно, — Бан Чан-щщи кивает, забирает рецепт и рюкзак, мнётся. — Спасибо. — Обращайтесь, — Минхо улыбается ему дежурно и снова отворачивается к экрану. — До свидания. Дверь закрывается, открывается снова. — Здравствуйте, проходите. Вещи на стул, садитесь на кушетку. * Часы на стене, наконец-то, показывают 13:00, обед, и Минхо потягивается на стуле так, что позвоночник хрустит на весь кабинет. Он проверяет телефон — никто не писал, у всех сегодня выходной, кроме него, и на обед придётся идти одному. Минхо малодушно думает пропустить, поспать тут же, закрыв дверь, но вспоминает, как в прошлый раз кабинет чуть не взяли штурмом, наплевав на режим работы, написанный буквально на двери, и его передёргивает. Лучше уж отсидеться в кафетерии. Он снимает халат, вешает на крючок, хлопает по карманам, проверяя, не забыл ли чего, и выходит, закрывая замок на два оборота. В коридоре никого, кроме, кажется, мужчины в самом углу; Минхо вздыхает, надеясь, что обойдётся без «ну примите без очереди, ну разве вам сложно», но не успевает сбежать, когда слышит: — Извините… Он натянуто улыбается, оборачиваясь, но не видит толком, с кем разговаривает — очки остались в кабинете, пока мужчина не подходит ближе. — Бан Чан-щщи? — Минхо чуть приподнимает брови. — Забыли что-то? Я выписал не тот рецепт? — Эм, нет, — он смеётся смущённо, и Минхо снова думает «мило». — Вы просто сказали, что в следующий раз увидимся через полгода, и я подумал… О. — …может быть, лучше сегодня вечером? Минхо закусывает губу, чтобы не расхохотаться: Бан Чан-щщи очевидно нервничает и, Минхо уверен, пульс у него зашкаливает далеко за сотню. Он рассматривает его внимательнее, уже не как врач: ямочки хорошенькие, кудрявая чёлка, закрывающая лоб, широкие плечи, рукава рубашки обтягивают крепкие руки. Что там под рубашкой Минхо уже видел, и было бы глупо врать самому себе, что его это не впечатлило. — Это свидание? — спрашивает он, улыбаясь уголками губ. — А, ну, — мужчина явно тушуется. — Ну… — Бан Чан-щщи… — Можно просто Чан! — Чан, — Минхо достаёт телефон из кармана, снимает блокировку и протягивает Чану. — Запишите свой номер. Я свободен после шести. * Минхо не ждёт ничего особенного — может быть, его поведут в мак, он в целом и не против, после целого дня в отделении жрать хочется зверски, но когда на парковку въезжает Hyundai Paradise и останавливается прямо перед ним, он присвистывает. Он открывает дверь, устраивается на сидении. Музыка играет какая-то ненавязчивая, приятная, Бан Чан-щщи — просто Чан — отстукивает ритм по кожаной оплётке руля. — Ну так, — Минхо щёлкает ремнём безопасности. — Так, — Чан не трогается с места. — Я очень хочу есть, — признаётся Минхо проникновенно. — Так что если это свидание, — пальцы на руле сбиваются с ритма. — То я бы хотел, чтобы меня покормили. Для начала. Чан, не говоря ни слова, заводит машину. Они едут в почти что неловкой тишине: Минхо наговорился за день, Чан явно нервничает и пару раз порывается что-то сказать, но закрывает рот и молча пялится на дорогу. Минхо осматривает салон: чисто, на заднем сидении — рюкзак, с которым Чан был днём, и пиджак, Минхо чуть прищуривается и удивляется про себя — на рюкзаке почти неприметная плашка с названием дорогого бренда. — Кем вы работаете? — спрашивает он без задней мысли. — Отдел по связям с общественностью, — отвечает Чан почти облегченно. — В ххх, может, вы слышали? Минхо даже несколько ступорится от неожиданности — они проехали здание ххх, здоровенный небоскрёб из стекла и металла, буквально несколько минут назад. — Неплохо, — он улыбается чуть нагловато. — То есть я могу заказать всё, что захочу? Чан косится на него удивленно и смеётся — в уголках глаз разбегаются морщинки, и сам смех такой… тёплый, что Минхо совершенно теряется («Да что же ты такой милый!», думает он почти возмущённо). — Вы можете заказать хоть всё меню, — уверяет Чан. — Ну, вы это сами предложили. Тишина больше не кажется такой напряжённой. Ресторан оказывается совсем маленьким, не помпезным — пока они едут Минхо успевает придумать несколько сценариев, в которых их сажают за столы с позолоченными ножками и выдают настоящее столовое серебро, но в реальности всё прозаичнее: столики простые, приборы совершенно обычные, меню всего из трёх страничек, одна из которых — напитки; Минхо смотрит сначала на названия — паста, стейки, несколько десертов, а потом переводит взгляд на цены и зависает на них с минуту. Он неплохо зарабатывает, но это даже для него немного чересчур. — Можем взять пасту и стейк, — Чан задумчиво смотрит в меню. — И десерт… Вы любите сладкое? Минхо смотрит на крохотный тирамису по цене крыла самолёта. — Обожаю, — говорит он и улыбается довольно. Чан явно давит смешок. — Вино? Красное? — Я не разбираюсь, — Минхо расслабляется, откидывается на спинку стула. — Но да, давайте. Чан проговаривает с официантом их заказ, обсуждает, какое вино лучше выбрать (Минхо внимательно слушает, на самом деле он разбирается, и ещё как, но после целого дня общения с пациентами не хочется ничего решать). — И как давно вы работаете… на этой должности? — спрашивает Чан, когда официант, как будто даже искренне улыбаясь, забирает у них папки с меню. — Всё-таки сомневаетесь? — Минхо ставит локти на стол, укладывается подбородком на сложенные ладони. — Нет, просто хочу узнать о вас побольше, — Чан расстёгивает пару пуговиц на рубашке, и Минхо исподтишка (пока) пялится на его шею. — Полтора года, до этого был врачом общей практики. — А почему сменили специализацию? — Чану, кажется, правда интересно, он внимательно слушает и ждёт ответа. — Надоело работать с бабулями, — отшучивается Минхо. — Теперь работаете с бабулями-оборотнями? Минхо смеётся, окончательно расслабляясь. — И с ними тоже. Беседа течёт неторопливо и так естественно, что Минхо почти забывает, что знакомы они меньше двух часов, с Чаном легко разговаривать, он смешно и глупо шутит, трёт до красноты уши, когда смущается, ест с удовольствием («С аппетитом точно всё нормально», походя отмечает Минхо). Минхо отпивает вино из высокого бокала, с пастой оно сочетается идеально; к третьему бокалу в голове приятно шумит, тело чувствуется мягким, лёгким, и он думает, чувствует ли Чан то же самое, так же ли ему хорошо сейчас. Потому что Минхо — да. — Слушай…те, — Минхо вовремя поправляется и хихикает — алкоголь всегда легко развязывает ему язык. — А почему вы не занимаетесь сексом? Чан давится своей панакотой и долго откашливается в салфетку, пока Минхо, хихикая, допивает вино. — Вы как врач спрашиваете? — давит он наконец охрипшим голосом. — Ну, если вам так легче, то да, — Минхо наклоняет голову, небрежно зачёсывает упавшие на глаза волосы назад. — Так как? — Ну, — Чан утыкается взглядом в стол, ковыряет остатки десерта — его весёлость и непринужденность испаряются как по щелчку. — Не с кем?.. Минхо (наполовину потому, что он правда удивлён, наполовину — ради драматичного эффекта) громко охает и промаргивается. — Да ладно. Вы же, — он цепко осматривает Чана. — Красивый, — ложечка громко звякает о стеклянный стаканчик, Чан сжимает её так крепко, что белеют костяшки. — У вас симпатичное лицо, вы так смеётесь, эти ваши кудряшки, — Минхо совершенно без задней мысли тянется через стол, чтобы заправить торчащую прядь Чану за ухо, мимоходом касаясь щеки — горячая, все сорок и пять. — Пресс я ваш тоже видел, — Чан кладёт ложечку на салфетку и тихо просит: — Пожалуйста, перестаньте. — М? — Минхо делает вид, что не расслышал. — Что? — Я говорю, пожалуйста, перестаньте, — голос у Чана почти умоляющий. — Я сейчас со стыда сгорю. — Вы такой милый, — Минхо, наконец, произносит это вслух, и бессмысленный комплимент, кажется, добивает Чана окончательно; он закрывает лицо руками и тихонько стонет. — Так почему? — Потому что я много работаю, — Чан почти шепчет, не отнимая ладони от лица. — Я не завожу отношений на работе, а вне её почти нигде не бываю, — он вздыхает. — Да ладно, — Минхо осторожно обхватывает его запястья, тянет руки вниз. — Ни за что не поверю, что вас не пытались ни разу склеить на улице. Чан смеётся. — Пытались, но, опять же, я очень много работаю, передвигаюсь в основном на машине, так что и это уже давно не вариант… — Значит, — Минхо не убирает ладонь с чужого запястья, поглаживает выступающую косточку большим пальцем. — У вас сегодня образовалось окно, вы поехали на плановый осмотр, посмотрели на своего терапевта и сразу решили, что нужно отвести его на свидание? — он прищуривается, чувствуя, как ускоряется чужой пульс. — Хитро. — Я правда не собирался, ничего такого, — Чан, наконец, поднимает глаза, взглядом задерживаясь на губах. Минхо нарочито медленно скользит языком по нижней. — Просто увидел вас и как-то… Не знаю. Голову потерял. Минхо смеётся, Чан слишком хороший, слишком честный — во всяком случае Минхо не чувствует этой наигранности, напыщенности, что бывает на первых встречах, когда все пытаются показать себя с лучшей стороны и запрятать всё неприглядное куда подальше. — Далеко живёте? — Минхо меняет тему, и Чан непонимающе хлопает глазами. — Просто вы выпили, но за рулём. — А, да, через пару кварталов. Поеду на такси, машину заберу завтра, — он смотрит исподлобья, как будто сомневаясь. — Сначала отвезём вас, конечно, или я вызову вам отдельную машину, если хотите, конечно, это не проблема… — Не надо отдельную машину, это баловство какое-то… — Ну, — Чан вдруг улыбается, и Минхо, глядя на мягкую ямочку на чужой щеке, думает, как было бы славно её поцеловать. — Я же сказал, я много работаю, могу себе позволить вас побаловать. — Боже, — Минхо недоверчиво качает головой. — Чувствую себя принцессой диснеевской. А карета после полуночи не превратится в тыкву? Чан смотрит на часы так серьёзно, что Минхо прыскает. — До полуночи почти полтора часа, — обстоятельно говорит он. — Думаю, не успеет. Минхо раздумывает пару секунд, смеряет его долгим взглядом из-под ресниц. — Не надо отдельную машину, — говорит он наконец. — В конце концов, ехать-то на один адрес. Чан непонимающе хмурится. Минхо даже складку между его бровей находит очаровательной. Господи, что они в это вино подмешивают? — Или вы ваш целибат предлагаете прямо здесь нарушать? Чан молчит так долго, что Минхо успевает немного запаниковать — не перешёл ли черту; Чан ему нравится просто кошмарно, он полвечера пялился на его руки, думая, как и где Чан бы его ими трогал, и три бокала вина только усугубили положение. — Вы, — он откашливается, наконец, смотрит чуть виновато. — Вы мне ничем не обязаны, я пригласил вас потому, что вы мне понравились, правда хотел узнать получше, я- — Слушай, — Минхо отбрасывает вежливость, чуть наклоняется вперёд. — Стейк и паста тут, конечно, невероятные, но ты правда думаешь, что я раздвинул бы перед тобой ноги только из-за них? Минхо не думал, что Чану есть ещё куда краснеть, но оказывается, что его возможности безграничны. Плечи Чана напрягаются, он рвано выдыхает и машет рукой официанту. Минхо с сожалением поджимает губы. Ну, он хотя бы неплохо поел. — Блядь, — говорит вдруг Чан, когда официант рассчитывает их и уходит, пожелав приятного вечера. — Если бы я ценил комфорт чуть меньше и был чуть помладше, я бы отсосал тебе прямо в здешнем туалете. Минхо расплывается в довольной, сытой улыбке. — Ну так вызывай такси, — просит он, и Чан тут же достаёт телефон. Минхо не понимает, как они умудряются доехать до чужого дома, не облапав друг друга прямо на заднем сидении. — У меня слегка пустовато, — Чан как будто извиняется, включая свет в прихожей. — И бардак. Минхо снимает ботинки, оглядывается: квартира как квартира, без перегибов в минимализме — никаких хромированных поверхностей и холодных серых стен, много дерева, обустроенная кухня, плавно переходящая в гостиную, мягкий даже на вид диван перед большой плазмой, несколько консолей. — Тут приятно, — кратко резюмирует Минхо. — А где бардак? Чан фыркает. — В спальне. — А. Ну, мы с ним попозже встретимся. Где ванная? Чан показывает ему нужную дверь, включает свет, даже достаёт свежее полотенце из шкафчика, и делает это всё с такой ненавязчивой заботой, что у Минхо даже не возникает мысли, что он показушничает; либо Чан невероятный актёр, либо он всегда такой, и Минхо почти стонет от этой мысли, потому что это как-то совсем нереально. Он моет руки, умывается — его отражение из здоровенного зеркала смотрит на него почти чёрными глазами и чуть расплывается. — Эй, — Минхо щелкает выключателем, прикрывает дверь за собой. — А у тебя зеркало такое большое, чтобы можно было разглядывать задницу, пока моешься? Ему никто не отвечает — Чана нет ни в кухне, ни в гостиной, и Минхо оглядывается, пока не замечает приоткрытую дверь, из-за которой пробивается мягкий жёлтый свет. Он тихонько подходит, открывает её пошире: Чан, стоящий к нему спиной у шкафа, быстро распихивает что-то по полкам. Минхо кашляет, и Чан дёргается, стопка одежды падает у него из рук, он чуть неуклюже её собирает. — Извини, я сейчас, — оправдывается зачем-то он. Спальня у него приятная, такая же уютная, как остальная квартира — во всю стену шкаф с зеркальными дверями, большой стол с ноутбуком и кучей какой-то незнакомой техники, широкая кровать с простым, почти икеевским бельём (Минхо почти уверен, что на самом деле оно дорогущее), под потолком по периметру — светодиодная лента. Он находит пульт от неё, переключает режимы: жёлтый перетекает в зелёный, тот — в голубой, красный и, наконец, фиолетовый, неяркий, чуть отдающий розовым. — Всё, — Чан задвигает дверцу шкафа, оборачивается. Минхо мягко улыбается и медленно стягивает свитер. Чан как будто вообще не дышит. Минхо медленно, пуговица за пуговицей расстёгивает рубашку, наслаждаясь тем, как Чан жадно следит за его пальцами, как цепляется за собственное бедро, как будто останавливая. Он расстёгивает последнюю, и так же мучительно медленно скользит пальцами по пряжке ремня. Чан делает крохотный шажок вперёд. Минхо осторожно, не торопясь тянет ремень из шлёвки. Чан шагает ещё ближе. — Можно я? — спрашивает он, запинаясь, и Минхо убирает руки, они повисают вдоль тела. Чан, против его ожиданий, не набрасывается, держит такой же медленный темп, и Минхо уже самому хочется быстрее, он притирается чуть ближе, но Чан не ускоряется, расстёгивает его джинсы и осторожно стягивает до середины бедра. — Хочешь отсосать? — спрашивает мягко Минхо, когда Чан опускается на колени и утыкается лицом ему в пах, глубоко вдыхая, кивает. — Ну так давай. Чан проходится языком по его члену, не доставая его из трусов, сжимает задницу ладонями, крепко, и Минхо представляет, как его пальцы скользнут чуть дальше, между ягодиц, глубже, и- Чан стягивает с него трусы и сразу, без прелюдий, берёт в рот. У него очень мягкий и очень горячий язык, он сосёт, втягивая щёки, берёт почти до основания, помогая себе рукой; Минхо зарывается пальцами в густые волосы, сжимает, скользит пальцами за ухо, трёт — Чана пробивает дрожью, он мычит довольно, и этот звук отзывается вибрацией по его горлу, по члену Минхо. — Ох, блядь, — выдыхает он, ссутуливаясь, цепляясь за чужое плечо. — Ох, блядь, Чан… Тот словно не слышит, сосёт ещё усерднее — Минхо кажется, что он своими губами из него выдавливает всю волю к жизни, колени становятся ватными, стоять прямо уже сложно, и он тянет его за волосы чуть назад, останавливая, просит: — Давай на кровать, — и Чан мгновенно подчиняется, утирает влажно блестящие губы. — Какой же ты красивый, — говорит Минхо почти шёпотом и тянет его целоваться. Это почти нелепо — он со стояком, полураздетый, Чан до сих пор в брюках и рубашке, но ему так хорошо, как не было уже давно. Они крошечными шагами продвигаются к кровати, Чан валится на неё, трясущимися руками расстёгивая и стягивая джинсы, пока Минхо всё так же неторопливо снимает с себя одежду, чуть толкает его в плечо — и Чан падает на спину, почти не дышит, когда Минхо седлает его сверху, совсем голый, проезжается задницей по чужому стояку. — Штаны снял, а рубашку кому оставил? — он расстёгивает пуговицы осторожно, наклоняется, чтобы поцеловать шею, оставляет засос на ключице, ехидно ухмыляясь. — Нравится, когда тебя раздевают? — Чан кивает, сглатывая. — Я запомню, — и расстёгивает последнюю пуговицу. В неярком свете светодиодов его тело кажется ещё нереальнее, как с картинки из интернета, и Минхо долго оглаживает плоский живот и бока ладонями, пока Чан не начинает скулить, легонько подталкивая его бёдрами снизу. — Смазка есть? — спрашивает Минхо, и Чан кивает, рывком вставая. — Ого, очень хочется, да? — Пиздец! — весело соглашается Чан, опускаясь на корточки и выдвигая из-под кровати ящик. Минхо смотрит на его спину и плечи сверху, задерживает дыхание, представляя, как хорошо будет устроить на них свои лодыжки, и когда Чан с победным «ага!» встаёт, еле слышно смеётся. Чан с секунду смотрит на него, на бутылочку со смазкой, спрашивает чуть неловко: — Ты хочешь сам или… — Посмотри на свои руки, — Минхо лениво растягивается на кровати, разводя колени. — Я второй час думаю, как было бы классно, если бы ты меня ими трахнул. Чан прикусывает губу и натягивает на пальцы презерватив, щедро обливая поверх смазкой. Он легко проталкивает пальцы внутрь, давит свободной рукой на чужое бедро, когда Минхо рефлекторно сводит ноги, целует нежно в колено, и Минхо чувствует себя так, как будто это его первый раз с мальчиком, с которым они встречаются чёртову вечность, а не перепих с полузнакомым парнем, о существовании которого он узнал буквально этим утром. — Ты откуда такой хороший, — выдыхает он, когда Чан чуть сгибает пальцы внутри, давит на тугие стенки. — Пиздец, ох, блядь, — Чан добавляет ещё один палец, двигает ими с влажным хлюпаньем, и Минхо чуть выгибается, пытаясь насадиться глубже, поворачивает голову, открывая глаза — и видит собственное отражение в зеркальной поверхности дверей шкафа. Он радуется, что без очков — иначе бы, наверное, сгорел со стыда — но очертания всё равно разбирает, и рассеянно думает что, может быть, зеркало в ванной тоже неслучайно такое огромное. — Чан, — задушенно стонет он. — Трахни меня уже. Чан торопливо вытаскивает из него пальцы, ждёт пока Минхо сам раскатает по его члену презерватив, не жалеет смазки. — Как ты хочешь? — спрашивает Минхо. — Как тебе больше нравится? — Чан оглаживает его бёдра, чуть царапая ногтями. Минхо укладывается на спину, просовывая под поясницу подушку. Чан устраивается между его ног, подхватывает одну под ягодицей, приподнимая, и плавно входит. Он двигается раз, другой, и Минхо нравится, ужасно нравится, но что-то как будто не так, что-то совсем неуловимое; Минхо стонет сквозь зубы, приоткрывает глаза — лицо у Чана такое сосредоточенное, как будто он не сексом занимается, а читает биржевые сводки. — Эй, — Минхо легко гладит его по предплечью, и Чан замирает. — Ты чего? — А? — Чан пытается выглядеть непринужденно, но у него слишком честные глаза. — Всё хорошо. — Ты сдерживаешься, — Минхо не спрашивает, он утверждает, и когда Чан отводит глаза, он убеждается в своей правоте. — Господи, да зачем… — Я ликантроп, у нас… — Член в среднем чуть больше, — закатывает глаза Минхо. — Я в курсе. Ты буквально моя специализация. Чан коротко нервно смеётся. — Я могу сорваться, — выдыхает он. — Секс это самое близкое к животному, что во мне есть, я могу сделать тебе больно, а я не хочу… — Чан, — Минхо тянется к его лицу, обхватывает за подбородок мягко, заставляя посмотреть на себя. — Ты же остановишься, если я попрошу? — Конечно, — тот хмурится. — Но всё равно… Минхо с силой сводит бёдра, сжимая его бока. — Ну так возьми меня так, как хочешь, — он поднимает руки, цепляясь за изголовье кровати. — Не стесняйся, я скажу, если мне не понравится. Чан толкается внутрь снова, так же выверенно, осторожно. — Чан, — Минхо пихает его пяткой в зад. — Я же сказа- о х. Чан входит всё глубже и глубже, в какой-то момент загоняя до основания, его бёдра с громким шлепком сталкиваются с задницей Минхо, и тот зажмуривается, от того, как много всего сразу: Чан распирает его изнутри, воздух как будто выбивает из лёгких с каждым тугим толчком, его ступни скользят по простыни, пальцы так сильно сжимают изголовье, что становится больно. Чан трахает его с таким лицом, как будто никогда раньше у него не было секса, и вот он, наконец, дорвался: Минхо жадно запоминает его глаза, приоткрытые губы, качающиеся при каждом движении кудряшки, всё вместе — что-то нереальное; у Чана на лице — чистое наслаждение, и от понимания того, что это из-за него, Минхо стонет, громко и протяжно. Ему давно не было так хорошо от того, что кому-то хорошо с ним. Чан шипит сквозь зубы, нависает над ним, опираясь на изголовье, Минхо чувствует его ладонь рядом со своими пальцами. — Поставить бы тебя на колени, — Минхо не уверен, что Чан контролирует то, что говорит, у него словно заплетается язык — гораздо сильнее, чем от алкоголя. — И выдрать… Минхо коротко всхохатывает и шепчет одними губами, зная, что Чан услышит: — Ну так давай. Он едва успевает разжать пальцы, когда его перехватывают под животом, переворачивая, Чан ждёт, пока он устроится так, как ему удобно; Минхо утыкается щекой в подушку и только потом понимает, что зря — зеркало с готовностью отражает, как Чан вбивается в него сзади, глубоко и отрывисто. Минхо зажмуривается, но их подсвеченные фиолетовым силуэты, кажется, выжигаются у него на сетчатке. Чан крепко сжимает его бёдра, скребёт ногтями и вдруг несильно шлёпает, а потом замирает. — Всё нормально, — сбивчиво выдыхает Минхо. — Продолжай, давай… И Чан шлёпает его снова, высоко стонет; Минхо позволяет себе приоткрыть глаза — силуэт Чана в зеркале размывается, размазывается, как размазывает самого Минхо по простыням, так хорошо, так жарко… — Я кончу сейчас, — предупреждает он, рывками выдыхая слова. — Прямо на кровать, — и Чан выходит из него так быстро, что Минхо не успевает ничего понять. — Чан? — его снова переворачивают — Минхо в восторге от того, как Чан таскает его туда-сюда так, словно он ничего не весит, и Чан устраивается сверху. Смотреть на его лицо ещё тяжелее, чем в зеркало — потому что его видно так чётко, словно кто-то навёл резкость; у Минхо всё внутри сжимается от того, какой он красивый и как сильно его, Минхо, хотят. Минхо тянет его за шею на себя, целует мокро, с языком, совершенно теряясь в звуках и ощущениях; у него перед глазами темнеет, как будто кто-то резко выключил свет, когда он кончает, и несколько секунд ничего не происходит, а потом всё снова появляется из темноты, и лицо Чана, довольное и чуть взволнованное, отдаляется; он выходит из Минхо и садится у него в ногах. — Чан? — Минхо смотрит на него с непониманием, язык еле шевелится. — У тебя же еще стоит. — Нормально, — Чан облизывает губы быстро, гладит себя. — Ликантропы чуть выносливее, я сам закончу… Минхо разводит дрожащие ноги в стороны, мажет собственную сперму по животу и облизывает пальцы. Чан пялится на него, застыв на месте. — Я же сказал, — медленно произносит Минхо — не потому, что хочет подразнить, просто говорить сложно, в голове приятная, блаженная пустота. — Я попрошу остановиться, если вдр- Он не успевает договорить — Чан срывается к нему так быстро, что Минхо вздрагивает. — Точно нормально? — спрашивает тот, наклоняясь и чуть касаясь губами. — Ты не против? — Да трахни меня уже, — Минхо смеётся и резко выдыхает. Чан, кажется, совсем теряет голову, зацеловывает его везде, куда дотягивается, рычит, утыкаясь носом в шею; Минхо чувствует себя так, как будто приручает здоровенного и очень ласкового на самом деле зверя; Чан оставляет ему глубокий засос, когда начинает дышать чаще, его движения становятся всё менее ритмичными, он сбивается и в последние три раза загоняет так глубоко, что у Минхо перед глазами россыпью падают звёзды. Чан медленно опускается на него, прижимая к матрасу, лежит неподвижно, горячий и мокрый от пота, шепчет: — Сейчас, сейчас, — но даже не пытается сдвинуться. Минхо гладит его по голове, целует в висок. — Отнесешь меня в ванну? — спрашивает он тихо. Чан кивает медленно, кое-как поднимается на руках. — Обалдеть, — хрипло говорит он, как будто понемногу приходя в себя. — Я… обалдеть. Минхо хихикает, не способный, кажется, больше ни на какие осмысленные звуки. Чан долго нежит его в горячей воде, целует плечи, шею, наливающиеся розовым засосы так ласково, словно Минхо не случайный парень, а кто-то очень важный; Минхо нравится представлять, что так и есть. Он и не думает вызывать такси и ехать домой, устраивается на чужой кровати, развалившись, места с лихвой хватает на двоих, но Чан все равно подползает ближе, обнимает так крепко, так горячо, что Минхо засыпает прямо без одеяла. Утро приходит с болью в пояснице и пересохшим горлом, он стонет тихонько, и Чан тут же поднимает лохматую голову, хлопает опухшими глазами. — М? — Я хочу есть, — Минхо решает, что может позволить себе покапризничать ещё немного — в конце концов, Чана вчера никто за язык не тянул. — Я закажу, — Чан почти вслепую нащупывает телефон, открывает приложение доставки. — Что ты хочешь? — Блинчики с кремом и ягодами, и английский завтрак, и ещё кофе, горячий и со льдом, — перечисляет Минхо, загибая пальцы. — Чизкейк… — В тебя влезет? — хихикает Чан, отмечая нужные позиции в меню. — Ну член твой вчера как-то влез, — хмыкает Минхо, и Чан, замерев на секунду, роняет телефон на одеяло, и стонет, закрыв лицо руками. — Что? — Пожалуйста, не напоминай, — просит он, голос у него очень пристыженный. — Я какую-то дичь вчера нес. — Про что? — уточняет Минхо невинно, и Чан смотрит на него с облегчением. — Про выдрать меня? Или что-то ещё было? — Неееет, умоляю, замолчи, — Чан наваливается на него всем собой, закрывая Минхо рот, пока тот выкрикивает всякие дурацкие предположения о том, что Чан ещё хотел бы с ним сделать и в каких позах. — Господи, как стыдно, ужас, — хнычет он, наконец придавив Минхо к кровати; Минхо, воспользовавшись заминкой, тянет его за шею на себя, нежно целует. — Мне понравилось, — говорит он ему в губы, отрываясь. — Но, — он отстраняется. — Ходить я сегодня не смогу, так что придется носить меня на руках. Чан ведёт носом по его шее до самого плеча, целует. — Сколько захочешь. — Купишь мне рюкзак как у тебя? — неожиданно даже для себя самого ляпает Минхо — Такой же? У них разные есть. — Ты не шутил вчера про баловать, да? — Нет, — Чан говорит так серьезно, что Минхо смеётся. — Правда, у меня целая куча денег и нет времени их особо тратить, — он оглаживает рёбра Минхо кончиками пальцев, и это ощущается так интимно, что Минхо плавится. — Я просто так спросил, — мурлыкает он, чувствуя, как Чан, видимо пока ещё неосознанно, трётся об его бедро пахом. — Но если ты хочешь покупать мне красивые вещи и носить меня на руках — кто я такой, чтобы отказываться? Чан в ответ широко лижет его шею, и Минхо чувствует, что тоже начинает возбуждаться, когда в дверь звонят. — Завтрак, — шепот Чана почти извиняющийся, он скатывается с кровати, стараясь одновременно допрыгать до выхода и натянуть штаны. Минхо слышит, как Чан переговаривается с доставщиком, шуршат пакеты, и гладит лениво свой полутвердый член. — Все горячее ещё, — Чан заходит в комнату с кружкой кофе в руках, наверняка перелил из стаканчика. — Пойде- Минхо чуть разводит колени. Чан громко сглатывает. — Я вспомнил, как это называется, — медленно говорит Минхо, прикрывая глаза. — Когда тратишь на кого-то кучу денег, исполняешь все прихоти, все такое… — Чан жадно ловит каждое его слово, Минхо с удовольствием смотрит, как член оттопыривает треники. — Так вот, даже не думай называть меня деткой. Чан громко всхохатывает от неожиданности, расслабляется. — Но, — продолжает Минхо, большим пальцем чуть оттягивая нижнюю губу. — Я могу звать тебя папочкой. Кружка глухо стукается об стол. Завтрак приходится разогревать дважды.