— миш, ну ты совсем тупой?

— миш, ну ты совсем тупой? — вопрошает андрей сам себя, постукивая по звонкому стеклу пальцами. вчера андрей сказал мише, что хочет очень серьёзно поговорить, пытался собрать себя в кучу, очень могучую и, к счастью, не пахнущую, чтобы сообщить своему товарищу что он, кажется, педик. голубой. гей. но, к счастью или же сожалению, оказалось, что миша очень тупой в вопросах любовных утех. ну, либо у него вместо хуя гладкое место, как у куклы. что бы не было у него в штанах, андрей точно знал, что хотел с него их снять. причем уже довольно давно. но, знаете, руки не доходили. вернее совесть. он же совсем не знал, как сказать другу, что дрочит на ту фотку, где они стояли вместе, но слиплась, на удивление, та часть, где у горшка рот раскрыт, а губы аки лепестки роз, аки алые кусочки потаённого фрукта, проще сказать — андрей бы с радостью засосал эти ебучие, мишкины, блядские, ебать-их-в-рот губы. вчера они бухали вместе, а после этого андрей и позвал его на «важный разговор». сказал, что миша должен приехать к нему домой, чтобы на утро попиздеть о жизни, посочинять последние строчки одной из песен последнего альбома, который должен был выйти уже хуй знает когда. но знаете что? даже несмотря на то, что андрей ухватил этого гада прям за руку, водил своими дрожащими пальцами по татуированной коже, улыбался пьяно и говорил почти в самое ухо, этот гандон, блять, нихуя не понял. он сказал, что «завтра на репетиции всё напишем». андрей опаздывал, но уже как-то похуй. ему бы хотелось обнять этого дурачка и поцеловать в макушку, а не писать песни, точнее, писать их, сидя у миши на коленях или целуя в плечо. почти каждая репетиция проходила, оканчиваясь, неудивительно, пьянкой, однако андрей пришёл уже навеселе, что, кстати говоря, почти что никого не смутило. балу знал об андреевых негодованиях, поэтому прекрасно понял причину его похмелья. а тот, в свою очередь, хуй клал на то, что, вроде как, уже сроки горят да трубы, в принципе, тоже. потому что член в штанах тоже горел, а уж извините, это никого не ебало, что андрея расстраивало, поэтому не очень хотелось обращать внимание на суету окружающую его. а вот миша, который хуярил минералку с утра и ходил ссать из-за этого чуть ли не каждые минут пятнадцать, отчего был взъерошен и активен, как ракета, (что андрею ещё больше нравилось, потому что тогда мишка выглядел так, будто он возбуждён) был вполне трезвым. увидев друга, который еле как вошёл в комнату, он был зол, как дьявол. они же договаривались! скорчив гримасу агрессивного гремлина он сжал бутылку у себя в руках, отчего пластик превратился в комок бумаги, а вена на его лбу в еле видную ниточку. миша был очень огорчён, но больше тем, что единственное, что он помнил, это то, что они, блять, договорились. а нарушать договор — гандоний поступок. — ты охуел? — спросил миша по-дружески, убрав прежнюю напыщенность, поскольку знал, что она могла привести к драке. — чё надо? — ответил ему невозмутимый голос, хозяин которого, будто ничего и не случилось, потянулся к мишкиной руке и находчиво одолжил бутылку с водой. горшок тяжело дышал, пока балу, отвлечённый и делающий вид, что ничего не происходит, настраивал басуху. она вчера, из-за того, что они хорошо отдохнули, потеряла три струны и приобрела великолепную царапину, размером с ладонь балунова. ну, да похуй. струны он купил в переходе за десять рублей и пятьдесят копеек, так что нормально. — князев, ты совсем что ли берега попутал? — говорил миха, едва держась от того, чтобы не отвесить другу смачную оплеуху. но он знал князя. тот был куда пассивнее, когда нахуярился, оттого можно было и отвесить. но надо потерпеть и узнать, какого хуя он нажрался ни свет ни заря. — миш, блять, давай дома разберёмся, — проговорил андрей, как будто надеялся, что сможет отложить разговор. навсегда, желательно. горшок рассмеялся и лёд растаял, он не ожидал, что андрей примет вид дурачка, только бы не конфликтовать. он любил терпеть что-то, что мог устраивать горшок, к примеру те же ссоры — если он, аки хаотичный ураган, начинал не на шутку злиться, андрею проще было ляпнуть хуйню, чтоб тот заржал как осёл, да успокоился. покачал головой миша в ответ, тем сам говоря, мол, окей, без базара, понял, принял. они провели бухую репетицию, в последствии которой горшок, как истинный наркоша, забыл о своём бомбеже и успокоился посредством того, что андрей всей душой ненавидел. все руки, блять, уже красные, куда ещё? нахуяриться — окей, это уже стихия, но наркоту ебашить прямо на сашкиной хате, что балу и так удавалось снимать с трудом, это уже не дело. пришёл черёд андрею разозлиться, но он решил напиться, потому что так требовала душа, сердце, и, честно говоря, кое-что ещё. у него пиздец как сильно потяжелели яйца, всё от того, что он непроизвольно возбудился. то есть, как бы, не пытался смотреть на мишу, который, когда ловит трип, всегда начинает ловить ртом воздух, потому как не хотел в голове сексуализировать наркотический приход, но, блять, член встал, потому что, кажется, когда он бухает — веселеет не только разум. он будто бы просто очутился в своём мире, где миша оказался у него на коленях, потёрся о елду жопой, и сказал, что андрею надо щас поднять свой хуй. вот как-то так. андрей забылся, снова посмотрел на мишу, который, кажется, уже не видел ни его, ни балу, а просто сидел, еле-еле держа сигарету, выдыхал остатки дыма и смотрел огромными тёмными глазами в потолок, опёршись голой спиной о стену. кажется, он что-то говорил, но андрею было уже похуй — он уже думал о том, как бы очиститься от этого позора — эрекции в ситуации, в которой адольф гитлер, появившийся посреди комнаты и начавший петь гимн германии, был бы логичнее. он проверил, напился ли балу, — да, напился, но он ходил по комнате, изредка пытаясь сказать мише, что ему лучше ночевать дома. на утро должна прийти хозяйка квартиры, а увидеть парня, который не совсем, скажем, в нашей реальности, лежит где-то рядом с кроватью, не совсем то, что хотела бы видеть она. посему андрей решил — надо поссать, умыться, попытаться нахуй забыть о всём, что сегодня было, и съебаться в закат. ссать со стояком опыт не самый хороший, но даже в пьяном, хоть и не очень состоянии, он справился. попрощался с горшком, который уже улетел в астрал, с сашкой, который хотел было попросить андрея на хребте забрать с собой эту двухметровую махину, однако вовремя передумал, и пошёл восвояси — в такую же съемную квартиру, парой остановок дальше, но раза в два меньше, однушку, в которой тараканов не было, разве что, на самом андрее. проснулся он в состоянии тибетского монаха. то бишь с ощущением, что он всю жизнь не ебался, хотя от правды это недалеко. встречался с девчушкой, когда ещё не знал, что он гей. а узнал он достаточно забавно, спустя сотню криков и ссор на почве того, что андрею надо проверить потенцию. в общем-то всё это, конечно, весело, однако совсем уж невесело передёрнув на какие-то смутные образы голого по пояс миши, андрей задумался. как вообще ему можно было сказать, что он влюблён? сто пудов нужно говорить, когда миша трезвый. и без лишних глаз. наверно, пригласив его куда-то… куда? закурив на хлипеньком балконе, андрей думал об этом. куда можно пригласить человека, который ненавидит гулять без выпивки, выглядит как дикарь и им и является? куда-нибудь, где достаточно тихо, может? а после позвать к себе домой, чтобы уж совсем гостеприимным быть? как сказать? а главное — когда? в какой момент это вообще может быть уместно? мысли путались и сплетались после пьянки. но, кажется, андрей придумал. поскольку он проснулся в самую рань из-за ебучей бессонницы, в которой андрею даже бухло не помощник, а теблетки стоят как три его почки, он решил — надо выгулять его рядом с его домом, прямо по дворам, быстренько прогуляться, сказать, мол, так и так, а потом и домой затащить. выбежав на улицу и позвонив по телефонной будке балу, он разузнал, что горшок, после своего трипа, чуть не вывалился из открытой форточки, что нахуй андрея выбило из колеи. — чего, блять? — прокричал андрей, испугав соседку, что шла на остановку. — князев, время, давай заканчивать. лучше уже с глазу на глаз поговорить, приедешь? ничего не случилось, только после того, как всё утихло, он сказал, что должен был что-то сделать, но я так и не понял, что. вот теперь ушёл, но, как я понял, ненадолго. бегом сюда, а то ещё откуда-нибудь свалится! — спокойным, однако под конец шутливым голосом говорил балу. ну, была не была. придётся ехать. только сначала нужно взять чего-нибудь вкусного, чтоб мишке дать. он хотел извиниться, пусть даже тот и не помнил, что что-то произошло. сашка дверь открыл, весьма обеспокоенно выглядел, но не взбалмошно. андрей прошёл дальше, и резко на плечо упала рука. — стой, — шепнул сашка. андрей вопросительно глянул на друга. — чего? — тише, бля, андрюха, — слегка похихикивая проговорил балунов. — я сейчас пошёл проветриться и ещё по делам зайти нужно, меня не ждите. — он похлопал по плечу. — ну, а теперь иди. только тихо, а то там пиздец полный, — хрюкнул слегка он, уже едва сдерживая смех. андрей, вот честно, нихуя не удивился, когда услышал, что «там» пиздец, но проверить ему хотелось безумно. сняв заношенные кеды и надев тапочки, что, как полагалось самому модному и пидорскому в дружеском трио, были голубые, он пошёл дальше в комнату. а комната была тем местом, в котором он хотел буквально тут же умереть от ахуевания. горшок стоял спиной к нему, но было видно, что в вазе он копошился с букетом цветов, похожих на те, что росли на даче. вроде безвкусно, а вроде так уютно… на столе стояло вино, что андрей чуть не прыснул со смеху. миша и вино — вещи настолько далёкие, что он бы скорее поверил, что тот тайно не прочь отсосать первому встречному, чем в то, что миша собрался хлестать вино. после того, как цветы, видимо, были уложены так, как мише казалось нужным, он упёр руки в боки, а после медленно пошёл назад, постепенно оборачиваясь, однако увидев, что андрей за ним стоит, как истукан, он сначала едва не споткнулся о маленький столик за собой, а потом, боясь уронить цветы, шлёпнулся рядом на жопу, споткнувшись о диван. — ты чё пугаешь?! — затрепыхался тот. — тебе балу как второй хозяин квартиру сдаёт, или что? — хохоча спросил андрей. — кому весь этот пир? он смеялся, но в душе хотелось плакать. а ещё бухать и грустно смотреть на то, как миша будет объяснять, что нашёл ахуительную девушку, которая, прикинь, сегодня спросила, свободен ли он. но миша не радовался так, как обычно. радовался бы, будь он уже на седьмом небе от счастья, и мыслил бы уже немозгом а хуем. он был, скорее, растерян. — это ты звонил балу на домашний? — спросил серьёзно он. — ну, — андрей вообще не умел врать. — да… тот сразу слегка раздобрел и расслабился. — нет, я не кому-то левому. это, вообще-то, тебе. — он уселся нелепо на диван, смотря в пол и не поднимая глаз. — подожди, я хотел перед тобой извиниться, не надо шутить, я могу скоро уйти, если нужно. — андрей хотел побыстрее съебаться отсюда, потому что вот вообще не хотелось ревновать друга-кобеля. то есть хотелось, но андрей не был обиженным и нуждающимся в том, чтобы всё вертелось вокруг него. поэтому просто хотел, чтобы его здесь не было. сейчас. не говоря ни слова горшок поднялся, всё-таки направил на андрея грозный, но испуганный взгляд, подошёл ближе, каждый шаг при том казался милью. взял за руки, что тянули замок косухи вниз, отодвинул от куртки и завёл свои за спину андрея. он делал это так топорно и неуверенно, что андрей, сгорая от ощущений, не замечал, как сам ощупывал уже плечи миши. — дрюх, я знаю, что может прозвучать как подъёб, но это правда тебе. — он говорил сухо из-за нервозности, отчего казалось, что щас закашляется. — я просто понял, и причём довольно давно, что я, кажется, не могу находиться рядом с тобой трезвым. ты мне пиздец как нравишься, и я не мог с тобой говорить и контактировать, потому что мой мозг, уж извини, бил тревогу и возбуждение заполняло моё тело. то есть, проще говоря, сердце долбило, а я долбил наркоту, потому что без неё мог бы упасть замертво. андрей хотел обнять его, и почти так и сделал, но тот не унимался: — я правда не шучу, и вчера, когда я объебался, я понял, что больше не могу, потому что нагрубил и подумал, что смогу сказать всё это и заодно попросить прощения за то, что всё это время я практически не замечал мир вокруг. андрей поцеловал его в щёку, в место мокрой, от слезы, дорожки. прошептал, едва слышно, прикасаясь к щеке губами: — миш, я тебя тоже очень люблю, прошу, прими и мои извинения, — улыбнувшись, он продолжил: — я, конечно, не такой романтик, как ты, но принёс извинительный подарок. — ну ты и педрила, — гавкнул мишка шуточно, отходя и разливая выпивку. — чего притащил? — конфет, — пожал плечами андрей, ставя пачку средней стоимости конфет на столик. — ты, мало того, что пиздабол, так ещё и редкостный, — залепетал, якобы злостно, миша. — ты романтик, причём даже романтичнее некоторых! — проговорил он, резко открыв коробку, в которой лежало девять конфет в форме сердечка. андрей рассмеялся. после того, как оба растаяли, они совсем забыли, что балу куда-то уходил. весь мир существовал только для них. одних. миша ласково гладил по бедру андрея, как будто его рука была на его бедре как влитая. он заново переосмыслил себя, ведь, кажется, понял, что девушек он может любить, однако оказалось, что мир его куда шире. он любит не то, что в штанах или кофточке, а то, что находилось внутри. то, что хранилось, аки хрусталь, рядом, в сердце, звонкое и такое близкое…андрей был всегда рядом, но только сегодня он смог понять то, насколько он был ему дорог. точнее, вчера, когда балу сказал, что андрей напился из-за миши, но неправильно выразился, отчего он подумал, что всё плохо. но всё хорошо. всё очень даже хорошо. — я тебя очень люблю, — в тысячный раз повторял полуголый андрей, пока миша над ним разгорячённо целовал его лицо. в основном в лоб. он очень озяб, соски его окаменели из-за возбуждения и холода, а член, хоть и полувставший, очень был близок к тому, чтобы вжаться обратно. миша приспустил резинку андреевых трусов, когда понял, что холодно не только ему, усмехнулся, подтянул одеяло к андрею ближе, что, вроде, выглядело заботливо, однако в то же время насмешливо тоже, и горячим дыханием отогнал холод. андрей поклялся бы в тот момент, что готов был жизнь отдать за то, чтобы всегда чувствовать этот влажный язык у себя на головке, что щекотал уздечку и сползал ниже, готов был всё отдать, лишь бы горшок никогда не останавливался. потому что именно в этот момент андрей настолько возбудился и был настолько счастлив, что не мог даже сказать ни слова, только таращился на полуприкрытые мишкины очи и влюблённо вздыхал. они были так рядом, но так далеко. и только сегодня они поняли, насколько друг другу дороги.