На защиту базы поднялись все, кто был на ее территории и мог отбиваться. Сулема и Афганец со словами «На базе должен остаться хоть один живой медик», забрали у Доктора автомат и оставили его в лазарете, сами побежали на улицу.
Бандиты подорвали часть забора на юго-западе от бара и ломились на территорию с двух сторон: из пролома в стене, со стороны градирен, где забор был разрушен во время прошлого выброса двумя мощными трамплинами.
За то короткое время, пока долговцы поняли, откуда пришел удар, диверсанты, пробрались на территорию и рассосредоточились по цехам, давая проход своим сотоварищам. Нападавших со стороны градирен, сдерживали Деян и отряд Шульги, отозванного с Янова со своими бойцами. Точного количества бандитов во время расследования узнать не удалось, но на деле оказалось их больше, чем представляли себе долговцы.
Когда большая часть долговцев увязла в перестрелке на двух точках, третья группа беспредельщиков ломанулась на главный вход. Двое парней из группы Деяна отстреливались от них вместе с квадом Киценко, потом к ним перебрались бойцы группы Иванцова.
Сулема с Афганцем были возле подорванного забора и вместе с Прапором и пятью другими долговцами отбивались от бандитов, которые прятались за сваленными за забором кучами бетонных плит и короткими очередями или выстрелами из подствольников пытались выбить защитников базы с их позиций.
Внезапно ткнулся лицом в мешки с песком и упал один из бойцов Прапора — кто-то из бандитов, пробравшихся с самого начала на территорию, засел на одном из верхних этажей цеха напротив пролома в заборе и из снайперки стал отстреливать долговцев. Сулема не успела оглянуться, как рядом повалился еще один из должан — она не знала его.
— В укрытие! — Крикнул Прапор, указывая на низкую будку вентиляционной станции, находившейся метрах в двадцати от забора. До укрытия добежали четверо из восьми — Сулема, Афганец и Кирпич, который тащил на себе контуженного Прапора. Тот чудом избежал смерти: в момент выстрела обернулся к ученой, отставшей от всех, и пуля прошла по голове вскользь, задев висок над ухом.
Запросив помощи, они еще какое-то время отбивались, пока не кончились патроны, но вместе с ними кончились и бандиты. Когда подоспела подмога — удалось выбить бандитского стрелка из корпуса, потом еще на территории застрелить двоих диверсантов, а потом, когда их самих позвали на помощь бойцы с главного входа — Сулему тяжело ранило. Один из диверсантов, укрывшийся на их дороге за трубами, идущими из главного корпуса за территорию завода, бросил гранату. Женщина находилась ближе всех к месту ее взрыва, и на ней не было долговской броньки.
Как все закончилось — она не знала. Очнулась уже в лазарете, в окружении таких же, как она сама, раненых долговцев. Доктор и несколько нейтралов оказывали помощь всем, кому успевали. Она успела заметить, что рука у нее выше локтя перетянута жгутом, одежда на груди расстегнута и живот перевязан, потом снова отрубилась.
Через несколько часов, когда очухалась уже в импровизированной палате, перевязанная и облепленная бинтами в артефактном составе, один из раненых сказал, что базу отбили, но теперь у Долга появилась еще одна большая заноза в заднице, кроме свободовских анархистов. Полесские, или чьи они там, бандиты просто так не отстанут.
Через какое-то время к ним зашел Афганец: усталый, хромающий на правую ногу, но живой. Подошел к Сулеме.
— Ну, как ты, химик? Живая?
Женщина кивнула. Голова трещала по швам, болел бок и рука, ногу от колена до задницы она не чувствовала, но в целом было не так и плохо. Во всяком случае, руки-ноги были на месте.
— Хорошо. Нам тебя очень не хватает сейчас. — Он улыбнулся, и темно-серые глаза его неожиданно тепло блеснули. Сулема вздохнула.
— Понимаю. — Голос получился как у вороны. Хотелось пить. Сидевший на соседней койке долговец, подал ей воды в кружке. Она взяла и напилась. — Как только встану на ноги — вернусь в строй.
И не соврала. Как только более-менее все поджило, она из палаты не ушла, но взяла на себя работу по уходу за ранеными. Доктор и Афганец поддерживали ее, как могли: носили еду из бара, покупали пайки посущественнее, нашли в помощь одного молодого парня, недавно прибывшего в группировку. Он был толковым и имел практику оказания первой помощи. Жизнь в лазарете немного наладилась.
На базе тоже установилась относительная тишина: недобитые бандиты затихарились, не пытались нападать снова, но стали еще агрессивнее. Участились случаи нападения на сталкеров в окрестностях Ростка и Агропрома, на Свалке и болотах. Долговцы ловили их при первом же удобном случае и тащили на базу в надежде вытрясти информацию о дальнейших планах, но те на допросах молчали, как партизаны, а когда их бросали в подвал, в камеру — каждый раз находили способ покончить с собой. Кроме долгарей на борьбу с ними поднялись обозлившиеся нейтралы и даже местные бандиты — тогда началась повальная резня.
Сталкеры узнали о нахождении Доктора на базе Долга и стали тащить туда и своих товарищей. Долговцы не могли ничего им сделать — это был один из негласных законов Зоны — к Доктору мог попасть любой. В итоге все трое медиков и их помощники едва держались на ногах. Сулема почернела от усталости и нервного напряжения — заканчивалась третья неделя, а от Бункера не было никаких вестей. Гнать мысли о его гибели она уже не пыталась — они прочно заняли ее голову, и она все чаще вспоминала о пистолете с последним патроном, который он отдал ей прошлой зимой. Доктор видел ее состояние и говорил только одно «Не смей, дочка. Ты нужна нам здесь».
В один из более-менее тихих дней, когда Сулема отсыпалась в их коморе, закрывшись на засов, раздался условный стук в дверь. Пришел Доктор. С трудом продрав глаза, она как сомнамбула, встала с ржавой койки, натянула на себя рубашку и халат, пошла открывать.
— Пойдем, Сулема. У нас работы опять прибавилось. — Сказал с порога старик, и, развернувшись, пошел обратно в «приемный покой» — комнату, куда приносили всех раненых. Она спросонку едва не врезалась в дверной проем, поплелась следом, застегивая на ходу одежду.
Выйдя туда, она удивилась — никого не было. Протерла глаза, огляделась — на полу у стены, возле которой она стояла, свесив голову, сидел грязный как сатана, оборванный сталкер с огромным рюкзаком. Она наклонилась к нему, тронула за макушку, стаскивая задубевшую от крови бандану, и непроизвольно ахнула, присела от неожиданности. Это был Бункер.
— Пэр! — Она окликнула его по имени, плюхнулась перед ним на колени и чуть встряхнула за плечи — тот дернулся, поднимая голову, глянул на нее огромными от неожиданности глазами. Он. Не обозналась, он.
— Сульема…забирай хабар. — Он вяло толкнул лежащий на коленях рюкзак, скользнул по ней нетвердым взглядом и снова отключился.
Она зажала рот обеими ладонями, закусила губу, стараясь сдержать плач и скулеж, рвущиеся наружу, зажмурилась. Но тут же опомнилась, кинулась расстегивать на нем разгрузку и куртку, ощупывала, ища повреждения.
— Ну-ну, оставь его, Сулема. Он не ранен. Устал страшно, но не ранен. — Подошедший сзади Доктор, положил ей руку на плечо.
— Вы смотрели его уже? — Она обернулась, жестко и требовательно глядя на старика.
— Да. Успокойся. Можешь осмотреть и ты, если не веришь, но ему было бы лучше, если б его не тормошили сейчас. Ты глянь, сколько он притащил. — И указал на растопыренный рюкзак. Он был открыт и наружу выглядывал бок пакета, набитого до треска мелкими, блестящими предметами.
— Это те самые пули? — Она осторожно потрогала пальцами артефакты в пакете. Они и вправду отдаленно напоминали по форме патроны.
— Они, родимые. Теперь сможем, наконец, запустить установку для очистки.
Они сделали это в тот же день. Большая часть пуль была ссыпана в специальный контейнер и спущена в сам источник. Оставшиеся вместе с русалочьими слезами были залиты в блоки ионообменной смолой и сорбирующими реагентами, которые Сулема с Бертолетом изготовила на базе, были загружены в установку. Доктор объяснял, что пули, растворяясь в воде, образуют коллоидную систему, которая нейтрализует находящиеся в ней чужеродные вещества. Но потому, что все-таки пуль для очистки всего источника маловато, вторая часть их загружена в фильтр и вместе с остальными сорбентами позволит получить воду, пригодную для употребления.
Первые пробы брали в гермокостюмах. Содержание токсичного вещества в воде в разы снизилось, но еще не достигло допустимой концентрации. Забор проб повторяли четыре раза и на последнем, когда пули в фильтре установки активировались полностью, вода стала пригодной для питья.
— Заработало! Заработало, ебическая ж ты богомышь, заработало! — Бертолет, принимавший участие в запуске и отборе проб вместе с Доктором и Сулемой, заорал от радости на всю лабораторию, заматерился больше прежнего.
На крики сбежались сталкеры, находившиеся поблизости, удивленно стали заглядывать в дверной проем. Усталые Сулема и Доктор, стояли у стола с рядами лабораторной посуды, качали головами, глядя на ликующего долговского химика. Новость о запуске установки разнеслась по базе со скоростью звука — на базе снова началось шевеление. Через фильтры воду подали в систему водопровода, предварительно дезактивировав ее, сталкеры стали наполнять ею всю имевшуюся пустую тару.
Ночью Сулему, Доктора и Бертолета, вместо того, чтобы отпустить на заслуженный отдых, позвали в штаб к Воронину. Они пришли.
В подвале штаба в большом помещении собралось довольно много бойцов группировки и вся верхушка: сам генерал, оба его зама — полковник Петренко, и Череп, Шульга с рукой на перевязи, Иванцов — командир карательных отрядов, Деян. Снайпер не скрывал счастливой улыбки, остальные смотрели на вошедших с разной степенью любопытства.
Воронин при всех объявил благодарность всем троим и пообещал приставить их к награде — серебряному щиту, наиболее почетной в группе, которая давалась только за особые заслуги. Усталые до предела награждаемые молча выслушали речь лидера группировки, не проявляя особых эмоций, только когда Воронин все сказал, Док негромко проговорил:
— Мы благодарны за оказанную почесть. Но я хотел бы попросить еще кое о чем.
Петренко внимательно глянул на старика, Воронин кивнул.
— Говорите, Доктор.
— Установка так бы и не заработала, если б нужные артефакты не принес известный вам сталкер по прозвищу Бункер. В вашей группировке он находится под подозрением в сотрудничестве с изменником Долга и диверсантами, отравившими воду. Учитывая вклад этого человека в общее дело, и зная его достаточно давно, я настоятельно рекомендую вам пересмотреть свое отношение к нему и снять ваш запрет на его появление на территории, подконтрольной группировке.
Сулема мрачно наблюдала, как по лицам собравшихся должан прошла тень удивления. Стоявшие сзади зашушукались, Петренко и Воронин переглянулись. Последний помолчал какое-то время, обдумывая слова старика, потом ответил.
— Хорошо. Ему будет предоставлен доступ в бар и другие охраняемые нашими бойцами, территории, кроме самой базы. Но только после личного разговора с ним самим.
Сулема оттащила тогда Бункера на свою койку в их комнате, раздела, кое-как привела в порядок. Он проспал почти сутки, а когда проснулся и вышел в коридор, пытаясь собрать мысли в кучу, двое долговцев под руки отвели его к Воронину. О чем они там говорили, Сулема не знала, видела только, как швед вылетел из кабинета долговского лидера злой, как орда демонов, похватал свои вещи и рванул на выход с территории.
Она догнала его, остановила.
— Бункер! Ты чего?
— Нитьего! Пусть провалятся дэтот Воронин со свой база! В следующий раз пусть сам тащит свой зад на ту сторону, сделал он мей одолжений. — Он попытался вырваться, но Сулема удержала.
— Да успокойся ты, что он сказал тебе? — Сжала его холодные пальцы, другой рукой тронула за щеку. Швед мотнул головой, сбрасывая ее ладонь.
— Оставь мей, Сульема. Нье держи. Хотеть здесь быть — будь. Я хотьйу домой.
И, высвободив свою руку из ее, он быстрым, порывистым шагом пошел к КПП, где еще недавно была перестрелка.
Растерянная Сулема долго смотрела ему вслед, не зная, что и думать.
Вечером к ней в баре, пока она ела, снова подошел Деян. Коротко наклонился к ней и быстро проговорил:
— Сулема, ты того…сходи до развалин цеха за базой. Забере свого шведа, а то он пьяно, орет там и страшно ругается. Свалится ешо куда та погибне глупо.
Она не ответила, молча кивнула, благодарно сжала его руку и побежала собираться.
Еще не совсем стемнело, потому она нашла его быстро. Бункер сидел на краю котлована, свесив ноги вниз и пил из бутылки какую-то местную бормотуху. Увидев напарницу, начал ругаться, кричать на нее, зачем, мол, пришла, рыпнулся вскочить с места, но тело подвело и он чуть не завалился вниз, в яму, утыканную арматурой. Сулема успела подскочить, схватила его за шиворот, удержала.
— Бункер! — Развернула к себе лицом, села напротив, попыталась выспросить, что произошло, но он не хотел говорить. Ворчал что-то на шведском, ругался, вяло отбивался от нее…
С грехом пополам ей удалось оттащить его от ямы, она хотела отвести его на базу, но он уперся, как черт и не пошел, несмотря на то, что был пьяный в гайку. В итоге заночевали рядом с развалинами в пустом вагончике. Там иногда ночевали нейтралы, которым не хватало места на базе.
Во сне швед кричал, как сумасшедший, Сулема с перепугу вскочила, схватилась за автомат, не понимая, что происходит, но потом успокоилась. Села, затащила его к себе на колени спящего, обняла, стала раскачиваться. Он так и не проснулся. Стонал, дергался, что-то говорил, но она не понимала его. Отдельные слова, чье-то имя, Петер, что ли — как она не пыталась сама освоить шведский — он давался слишком трудно, а Бункер особо не хотел ее учить.
Так и промаялись до утра. Днем он злой с похмелухи ушел домой, на болота. Сулема вернулась на базу, но Доктор, увидев ее отсутствующий взгляд, понял, что толку с нее больше не будет и сказал возвращаться тоже. Бертолет, освободившись от работы в лаборатории, снова мог помогать Афганцу и ему самому в лазарете.
Добравшись до дома, она постучалась условным стуком. Бункер не ответил, но люк в убежище был не заперт.
— Только не стреляй в меня, ладно? Если не хочешь говорить — молчи, дай отоспаться. — Ворчала она, слезая по трубе вниз.
Спустившись, увидела его сидящим на своей койке. Полуголый, мокрые волосы торчали в стороны, на полу еще не везде просохла вода — только искупался.
— Делай, тьйего хотеть, только мей не трогай. — Пробурчал он, и, разобрав спальник, завернулся в него с головой и отвернулся к стене.
Скинув снарягу, Сулема тоже забралась на свою ящичную койку. Разделась до термухи, залезла в спальник. Присмотрелась к шведу, но как всегда ничего не разглядела, ибо он спал как мертвец.
Потом вспомнила, вылезла в трубу, закрыла люк и вернулась обратно. Как заснула — уже не поняла, потому что усталость, скопившаяся за недели работы у долговцев, дома навалилась со всей своей силой и надолго отключила сознание.
Когда проснулась — греющие артефакты в боксах ярко освещали помещение — Бункер, видимо, замерз, и вставал их открыть. Снова глянула на него, пододвинулась поближе — он спал, развернувшись на спину. Бледный, еще более худой, чем обычно, как это бывало с ним после долгой вылазки, волосы и борода изрядно отросли. Она присмотрелась внимательнее к его лицу и беззвучно выругалась.
— Ну, нихрена себе! Что это было с тобой за «ничего»? — В бороде и в волосах надо лбом отчетливо выделялись большие, совершенно седые пряди.
Но он так ничего и не рассказал ей. Ни о том, что сказал ему Воронин, ни о том, что было с ним на севере Зоны. По ночам какое-то опять кричал — Сулема будила его и ложилась к нему. Обнимала, гладила, целовала, куда достанет — он постепенно расслаблялся и засыпал. Пару раз наоборот, просыпался окончательно и начинал ворчливо ругаться. Тогда Сулема молча раздевала его и себя и они засыпали уже только под утро, усталые оба и опустошенные.
Через какое-то время все стало возвращаться на свои места. Бункер успокоился, немного пришел в форму, Сулема тоже отдохнула и отоспалась, выслушала правда кучу ругательств по поводу новых боевых шрамов, но швед и от этой злости постепенно отошел.
Она заметила, что по вечерам он стал очень много писать чего-то в ПДА. Хмурился, лицо его мрачнело и делалось жестким. Если она спрашивала его — он не отвечал, иногда только что-то сердито бурчал невнятное. В какой-то раз, когда он что-то так записывал, его стало колотить мелкой дрожью так, что он едва мог удерживать наладонник. Подойдя, чтобы накрыть его одеялом, она краем глаза заглянула в его миникомп, но не поняла решительно ничего. Он писал на шведском.
Бункер обещал ничего не рассказывать, но не мог больше все держать в голове, поэтому стал записывать. Писал на шведском, чтобы никто, даже если он потеряет свой ПДА или погибнет, не смог просто так прочитать. Сначала писал, о том, как Воронин устроил ему допрос относительно того, зачем он выискивал информацию о Мавре, и как вышло так, что он принес на базу канистры с ядом. Затем высказал ему все, что он думает о его поисках правды и вообще таких, как он, одиночках, разносящих заразу Зоны за периметр. Потом все-таки сообщил, что по просьбе Доктора он может оставаться на базе, сколько хочет, но все равно за ним будут внимательно наблюдать. Как он чуть не послал лидера долговцев с его поблажками, но в последний миг сдержался и только выматерился на родном языке.
Затем, стал записывать все, что произошло во время похода на север. Описывал мутантов — пауков, духов и даже уродливую белку, местность — закончил вносить отметки на карту, описал несколько аномалий — жлоболовки, формалин, разрывы, написал то, как он застрял в мародерке и как из нее помог выбраться ему местный абориген, который называл себя Петер. Какое-то время он не хотел браться за описание его гибели и возрождения, но потом пересилил себя. Решился еще раз пережить все события и перенести их в ПДА, чтобы, наконец, освободиться от них.
***
Той ночью он проснулся где-то через пару часов после того, как отрубился в полном изнеможении. Не понимая, что разбудило его, рывком сел, хватаясь за автомат, огляделся — Петр рядом корчился на боку, хрипя сквозь сжатые зубы, подтягивая колени к груди. Тянулся рукой к ботинку.
— Помоги снять. — Сдавленно выдохнул, увидев, что швед вскочил как не свой.
Бункер тряхнул головой.
— Ноги не на месте. Помоги разуться… — Попросил едва разборчиво.
Бункер все же понял и потянулся помочь.
Недолгий, но крепкий сон пошел на пользу — в голове прояснилось. Кем бы он ни был этот Петр, но он чувствует все, как живой человек, поэтому лучше помочь. А если и не человек, а порождение Зоны в духе Семецкого, так, тем более. Им нельзя отказывать в помощи, если хочешь вернуться живым из ходки.
Подсев ближе, он осторожно стянул ботинки сначала с одной, потом с другой ноги проводника, уронил рядом. Петр судорожно выдохнул, но тут же скорчился ещё сильнее, пряча лицо в коленях и руках — неестественно вывернутые стопы с хрустом встали на место. Не выдержал, протяжно застонал и вдруг стал вздрагивать, издавая невнятные, хриплые звуки.
Бункер наклонился, не понимая, в чем дело, тронул за бок, пытаясь повернуть на спину — Петр поднял голову — лицо кривила гримаса, но он смеялся. Матерился сквозь зубы и смеялся.
«Кажись, рехнулся» — подумал швед, и наклонил голову на бок, вглядываясь в глаза попутчику. Тот смотрел куда-то в небо и продолжал смеяться.
— О-ой, не могу… — Простонал, когда силы кончились, и вытянулся на боку — Ну у тебя и рожа, швед. Будто привидение увидел.
— Свою бы видел, — Буркнул сталкер. — Я думать, ты свихнулся.
— Я тоже так думал. — Петр зажмурил глаза и на какое-то время неподвижно затих.
Потом снова попробовал пошевелиться: осторожно подвигал руками, чуть вытянул ноги, но тут же снова дернулся, кривясь, замер.
Какое-то время помолчали. Бункер подбросил дров в полупотухший костер, достал из рюкзака консервы, поставил греться.
— Такое с тобой слутьйаться уже? — Спросил, вернувшись на свое место. Петр смог перевернуться на спину и теперь лежал, раскинув руки и ноги в стороны.
— Нет. — Говорить ему было все-таки трудно.
— И ты не знал, кто ты?
— Знал. Петр Ходемчук. Память не отшибло.
— Твою мать, я не спрашивать, тьйей ты фамилии! — Рыкнул Бункер, — Я спрашивать, знал ты о свой возможности?
— Не верил. — Невпопад ответил Петр.
— В смысле? — Бункер вытаращил на него глаза. О чем он? Таки поехал головой или не понял вопроса? Кто из них уже тронулся окончательно?
— У деда был друг, старый военный фельдшер. Говорили, он ещё первую мировую застал. Он говорил, что жизнь моего бати досталась мне при рождении как запасная. — Говорил он медленно, будто вспоминал прошлые события. — Он был инженером, работал в ночную смену оператором циркуляционного насоса. Она его прибрала первым*1.
— Кто? Зона? А ты притьйем?
— Я родился в ночь аварии.
Бункер завис. Как это понять? Получается, что он всего на пару лет старше его самого? Ерунда какая-то. Он выглядит лет на сорок с чёртом. Ну да ладно, допустим, в таких условиях жизни это возможно. Но как он мог вырасти здесь, если всех людей тогда эвакуировали? Женщин с детьми в первую очередь. Врет? Бредит?
Швед внимательно вгляделся в лицо проводника. Тот лежал, глядя на него уже совершенно нормальными, но страшно усталыми глазами.
— Чего смотришь?
Бункер задал интересующий вопрос.
— Да, нас эвакуировали. — Подтвердил, осторожно кивая. — И мамку со мной из больницы, и деда. Вывезли в Одессу. Только они через полтора года вернулись обратно, в дом мамкиных родителей на границе с Белоруссией. Самоселами. Не смогли ужиться в коммуналке в чужом городе. Мамка умерла ещё через два года — собаки одичалые разорвали. В итоге я остался с дедом. Тогда в деревне ещё много людей было — остались или вернулись, как и мы, не захотели бросать хозяйство и жить на чужбине. Да и далеко от Припяти было. Считали, что ничего с ними не случится.
Помолчал, вздохнул, видимо, вспоминая, стал дальше рассказывать: каким было его детство, чему он учился у стариков, у редких посторонних людей, забредавших в селение и зимовавших там, в пустых хатах.
Бункер слушал, не перебивая. Думал. Сказки какие-то. Ладно, как вариант, мог ребенок вырасти рядом с людьми, привычными к условиям вокруг, но запасная жизнь… Как Она могла забрать ее у одного человека и отдать другому? Это уже даже для Зоны слишком.
И, хотя, он все видел своими глазами — один черт скорее был готов поверить в то, что перед ним Юрка Семецкий, вечный сталкер, легенда Зоны, которую в отличие от Шухова, он ни разу не видел, чем человек, у которого как у персонажа из игрушки была дополнительная попытка выжить. Была только одна возможность выяснить правду, но он отогнал эту мысль, а проводник, казалось, поймал ее на лету.
— Веришь ты или нет… Я и сам, честно, не до конца верю. И мне не хочется проверять, что это и смогу я ещё одну смерть выдержать, или нет. Так что, ради всех погибших ликвидаторов, не экспериментируй и не стреляй в меня. — Проговорил, вроде, усмехаясь, но голос прозвучал серьезно. В нем слышалась боль и сдерживаемый страх. И тут же добавил, будто волнуясь, что забыл сказать важное. — И…раз так уже вышло…когда вернёшься к себе — не говори никому обо мне. Не хочу, чтобы за мной стали охотиться ваши учёные.
Бункер внимательно посмотрел в лицо проводника, поймал его взгляд — измученный, усталый, но твердый — он не просил. Он обязывал. Бункер коротко кивнул и ответил:
— Нье скажу.
И вдруг, выхватив из кармана свистульку, которую так и не отдал Петру, резко свистнул. Подобравшиеся со стороны леса, пауки, уже предсказуемо вскочили и бестолково стали разбегаться. В этот раз он долго не свистел. Ровно столько, чтобы твари достаточно всполошились и бросились наутёк.
— Как ты их слышишь? — Удивлённо спросил Петр, когда все стихло.
— Нье объясню. Мерзкие твари. Скрипят. Дэто не уловить, но мешает. — Бункер протянул ему пищалку, тот качнул головой.
— Пусть побудет у тебя до утра. Я раньше вряд ли встану.
Бункер посмотрел на время в ПДА — была половина второго ночи. Он оттащил консервы от костра, спросил:
— Поесть сможешь?
— Попробую. Нужно.
После недолгой возни с попытками сесть, Бункер помог ему развернуться на живот, подал банку с кашей и мясом, ложку. Приподнявшись на локтях, в неудобной позе проводник стал есть.
Бункер ел из банки с помощью двух ровных палочек, как китайцы. Потом достал две маленькие жестяные банки с персиками. Повертел в руках, в итоге одну засунул в рюкзак проводника, а вторую открыл и сунул ему в руки. Тот удивлённо заглянул внутрь.
— Это что?
— Ешь. Тьебе сладкое не быть лишним. Ещё энергия.
И, облизав ложку, проводник поддел кусочек персика.
Бункер невольно усмехался потом, глядя, как он их уплетает.
— Вкусно?
— Вкусно.
Остаток ночи караулил Бункер. Он выпил немного уранового стержня, болтанки-стимулятора, рецепт которой вместе с серебряным узнал у монолитовцев и, несмотря на усталость, которую не снял короткий сон, просидел до утра. Петр, как не сомневался, всё-таки заснул.
Утром, изрядно замёрзшие, они поели галетов и напились горячего чаю — Бункер нашел в нычке у проводника заварку из трав, в походной кружке заварили. Петр уже мог двигаться и сидеть, хотя выглядел страшно.
Наевшись, он стащил с себя куртку и свитер, и, пока Бункер укладывал рюкзак так, чтобы влез большой пакет с артефактами, пришивал почти оторванные рукава одежды. Швед глянул на него — на руках, на локтях и запястьях, на шее чернели огромные синяки, тело под заскорузлой от крови футболкой истаяло так, что он выглядел теперь ещё худее него самого. Лицо осунулось, черты заострились, вокруг глаз лежали густые тени. Движения его были неточными и рваными, но, несмотря на это, он собирался выходить в дорогу через пару часов. Ясное дело, переоценил свое состояние, и они остались на месте ещё на ночь.
Бункер, отойдя чуть дальше, к аномальному полю, поймал трех здоровых водяных крыс, вдвоем они разделали их и зажарили на углях. Часть съели, часть упаковали в бумагу и целлофан на дорогу.
Вечером Петр чинил одежду, Бункер следил за огнем, заполнял карту в ПДА отметками. Ночь спали по очереди, к утру отстреливались от слепых псов. Откуда они взялись здесь, было непонятно, но напали из лесу. Петр почти полностью оклемался и отбивался наравне с Бункером. Когда разделались с собаками — быстро собрали вещи, спрятали все на стоянке, Петр сложил в рюкзак свой пакет с артефактами и они выдвинулись в дорогу. Не стали надолго задерживаться, опасаясь, что сбежавшие слепыши вернутся с пополнением.
Петр пошел уже медленнее, движения стали осторожными, но Бункера все равно впереди не пускал, когда опять вышли на болота. Как швед не ругался, не пытался убедить, что ему нужно идти впереди — ничего не помогало.
К вечеру следующего дня остановились на последней стоянке — дальше предстояло разойтись каждому в свою сторону. Бункеру — за Припять, в Зону, на Росток к долгарям, Петру — домой, в селение, где его тоже, наверное, ждали с артефактами. До отбоя почти не говорили. Петр объяснил только, как лучше будет обойти город, чтобы не наткнуться на заставы Монолита, Бункер поудивлялся его осведомленности о дислокации фанатиков, на том разговор и кончился.
Каждый думал о своем. Бункер старался уложить в голове все, что увидел в этой ходке, но оно не помещалось. Хотелось выпить, но было нечего. Петр устал, тело противно ломило, а в голове было совершенно пусто. Он неподвижными глазами смотрел на огонь костра.
Бункер иногда озадаченно поглядывал на него, намереваясь спросить о том, что занимало голову, но по отсутствующему выражению лица понимал, что ответов не получит. Поймал себя на ощущении, что ему одновременно хотелось уйти уже от этого человека подальше, как это было, когда оказывался рядом с Димкой Шуховым, и в то же время было…тоскливо уходить.
Мавр погиб, Сулема была верной и безотказной как калаш напарницей, Доктор — наставником, но друга у него не было. Такого, чтобы остудил во время не в меру горячую голову или наоборот по-мужски жестко вправил мозги, если начнет загоняться на ровном месте.
Бункер одернул себя на этой мысли. Неужели, ему мало компании Доктора и Сулемы? Чего ему еще надо? После того, что он практически все время нахождения в Зоне прожил бирюком — это уже было идеально. Обругав себя последними словами, он отправил Петра спать — тот уже стал клониться к земле, не замечая этого. Потом достал ПДА и стал записывать строчки очередной невеселой песни, которые уже несколько часов как появились в голове и настойчиво вертелись там.
— Ты быть в состоянии дойти? — Спросил, когда утром уже собрались полностью.
— Да, дойду. — Петр хлопнул его по плечу и улыбнулся. — Ты сам будь осторожен, сорвиголова.
Бункер молча кивнул.
— И не говори никому.
Снова кивок.
— Если вода испорчена — ещё придёшь за пулями. Так, что, думаю, увидимся. — Петр усмехнулся.
Придет, снорки бы его разорвали. Один черт придет, даже если у долгарей вода будет чистая, найдет причину.
Сердце у шведа судорожно затрепыхалось от этих мыслей и предположения, но он ответил сдержанно:
— Йа. Приду. Ты тоже береги себя.
— Да. Запасной жизни больше не будет. — Улыбка Петра стала кривой и неестественной. — Иди давай. А то так до ночи простоим.
Хлопнул шведа по плечу и сам развернулся от него в сторону болота. Пошел, не спеша, не оглядываясь. Бункер постоял, глядя, как тот уходит дальше и дальше, чертыхнулся, плюнул и сердито зашагал прочь по узкой, еде заметной в бурьянах тропинке, в обход города атомщиков, в обход военных складов, на базу Долга. Понес артефакты, найденные, чтобы исправить ситуацию, в которой все ещё чувствовал свою вину.
***
Заметив, что его колотит, Сулема молча укрыла его одеялом и вернулась к своей работе — записывала результаты экспериментов, проведенных на базе у долгарей. Не стала больше ни о чем спрашивать, хотя поначалу пыталась.
Он, отложив ПДА, еще долго размышлял о том, кем был-таки этот человек: существом из разряда Легенд Зоны, как Шухов или чем-то еще? Даже Грави, — думал он, — родилась в Зоне после аварии, но была на порядок выше Шухова по возможностям. Кто же тогда Петр? И, человек ли он вообще?
На этот вопрос ему могла ответить разве что сама Зона.
