шрамы

            Питер на коже осаживается фантасмагорической пустотой, рисуя инеем узоры на бледной коже. Юля в зеркало смотрит, которое на стене на против, пытаясь разглядеть себя прошлую, но шрам алый, бугристый, что змеится по части шеи, уходит под воротник рубашки и продолжается на ключицах, забыть не дает: Юли Пчелкиной больше, кажется, нет. Есть лишь её призрак. В прошлом осталось и чувство большое, настоящее. Она знает, что Игорь её будет помнить. Но со временем. Со временем его боль притупится. Её же, наверное, никогда. Юля пыталась перечитывать свои статьи, чтобы найти тот самый тумблер, который вернёт всё назад, как прежде. Заставит чувствовать, растормошит. Но откладывала, ощущая лишь то, как её охватывала злость. На свою наивную веру в справедливость. Справедливость Пчелкину не спасла, она её едва-едва не прикончила. Спас же Волков, который получил от того, кому предан был по собачьи верно, под лозунгом «всегда и навечно» пять пуль в грудь. Юля помнит, сквозь болезненную муть, как он выхаживал её всё эти дни, пока она балансировала на грани где-то между. Ей отчаянно хотелось помочь ему хоть чём-то в ответ, но он лишь пресекал ее попытки, отточенным взмахом руки, бережно укладывая её обратно в кровать. Юля догадывалась, что терпеть вопреки у Олега заштопано прямо где-то внутри. Она видела, как он шипел сквозь зубы от боли, а уже после под утро в ванной она находила окровавленные бинты, от насыщенного алого цвета которых у неё темнело в глазах. Она вопрос пыталась себе задать множество раз:«зачем?» Но ответ возникал в голове порой быстрее, чем сам вопрос. Да потому что, всё разбитое, когда-то было одним полноценным предметом. И осколки, если постараться можно сложить вместе. Они подходить будут друг к другу идеально.Но склеить и вернуть прежнее — уже никогда. Ей с ним комфортно, правда. Юля ловит себя на этой мысли и ей от неё отчаянно хочется хохотать в голос. Она бы ни за что не поверил, сказал бы ей об этом кто-нибудь пару месяцев назад. Но жизнь иронична. Жизнь бросает её из стороны в сторону не жалея, давая нужную, только вот для кого, огранку. Теперь же она наблюдает, сидя за столом на кухне, то с каким вдохновением колдует над плитой когда-то бывший наёмник Чумного доктора. Юля думает, что если бы сложилось всё по-другому, вместо медалей, которых у него много, она видела как-то мельком на кителе, Олег бы мог вполне заработать себе Мишленовскую звезду, звание лучшего шефа и уютный ресторанчик где-то в центре Санкт-Петербурга. — Ты просто волшебник! — у неё с языка слетает эта фраза мгновенно, стоит ей лишь попробовать стоящий перед ней стейк, с заправками из соуса и приправ, о названиях которых она не имеет малейшего представления. — Хорошо, что нравится.- он в ответ улыбается ей едва-едва уловимо, а в глазах, тёмных и циклонически-холодных проблескивает намёк на тихую радость. Они звонко чокаются бокалами и выбранное Олегом вино: с ярким гранатовым вкусом, осаживается на губах взрывной сладостью. Она вкидывает тему для разговора первой — что-то о классической музыке, которую Волков любит до иступления страстно, а она ненавидит чересчур пламенно (семь классов музыкальной школы дают о себе знать), чтобы вывести его и себя на эмоции, которые даёт полемика. Юля думает, что это нормально. Форма возвращения к жизни своеобразная. Должно же в конце концов получится. С их общим упертым желанием жить, тем более. Они сходятся всё же сходятся на том, что им обоим в какой-то мере нравится Чайковский, да и решение сходить как-нибудь в театр на балет возникает само собой. — Я завтра в центр города, привезти тебе чего-нибудь? — дежурно интересуется Олег, почесывая бороду. — Угу, — она театральным жестом передаёт ему сложенный на двое листок, на что Волков фыркает. — Мне очевидно опять придётся унести половину букинистического? — Я тебя жалею, Волков, поэтому там всего лишь пару биографий и самоучитель французского. Не больше. — Юля усмехается в ответ, смотря на Олега прямо в упор, с удивлением обнаруживая у себя в голове мысль чужеродную, не свою ведь совершенно, она бы так никогда не подумала, что у Волкова потрясающей красоты глаза. Юля вздрагивает от неожиданности, едва не роняя тарелки, которые она собирала со стола в раковину.       Этот ведь просто мысли. Ведь так?

***

      Юля говорит себя, словно успокаивая, что прогуляться одной по маршрутам, что были когда-то там, в прошлой жизни рутинными и каждодневными — это нормально. Заглянуть в любимые магазинчики, выпить кофе, приметить россыпь интересных значков у девушки-баристы и просто смотреть на идущих по своим делам людей, предсталяя их горести и радости — в этом нет ничего страшного. Ведь Разумовский думает, что она давно уже разложившийся труп. У неё нет больше огненно-рыжих волос, она перекрасилась как только пришла в себя, чтобы создать иллюзию, что она всё ещё может что-то изменить. Вместо них теперь у неё — короткая, пепельно-белая стрижка. Практически мальчишка. Она шарф — изумрудно-золотистый перекидывает через воротник пальто, легким небрежным жестом, смотрит в зеркало и выходит за дверь. А Питер всё тот же. Бесконечная трагедия, заточенная в монолиты и свобода, настоящая, не иллюзорная, что разливается в морозном воздухе. Юля разглядывает всё ещё празднично украшенные витрины магазинов, ощущая как шебуршание крафтовых пакетов в правой руке и теплота малинового рафа в другой, словно дают шанс ей вернутся обратно. В ту забытую, прошлую жизнь. Где у неё не было шрамов. Где был Игорь и стабильное завтра. Она видит случайно. Просто взгляд цепляется за фигуры в витиеватых золотистых костюмах, которые прогуливаются вдоль по улице. Юля значения не предаёт, думая о том, что очевидно это очередное предпоследнее новогоднее шоу. Но все же она замечает. Шахматную доску, огромную, в человеческий рост, что расположена рядом с книжным домом компании Зингер, а фигуры же сразу приобретают силуэты шахмат. Белые. Черные. Клетки, что режут глаза на контрасте. Ей закричать хочется, чтобы лопнули в горле связки, но крик этот тонет где-то внутри её же самой. Она кажется идёт даже, куда только не понятно. Питер перед глазами размывается, прорисовывая очертания сада, в котором пахнет гнилью и сладостью одновременно, а Юля, кажется вот уже и держится за металл прутьев клеточных, глядя на то, как жёлтые глаза Разумовского горят демоническим торжеством. Сейчас он нажмёт на кнопку. Сейчас… — Юля! — она вздрагивает, едва пластом не растягивается по середине тротуара, но чувствует как крепкая рука ловит её за локоть и притягивает к себе практически в плотную. Она знает, что это Олег. Глаза закрывает, чтобы кошмар опоясывающий её реальность исчез. Волков настоящий и тёплый, буквально как печка. Пчелкина дышит ему куда-то в район плеча, потому что по-сравнению с ним она маленькая. И при желании он шею мог бы сломать ей не дрогнув. Но Олег лишь едва-едва ощущитимо, поглаживает, пальцами зарываясь в короткие волосы на затылке. — В следующий раз со мной, хорошо, Юль? — его голос звучит хрипло и тонет в кавалькаде несущихся по проезжей части дороги машин. У неё силы остаются на то, чтобы лишь утвердительно кивнуть ему в ответ, позволяя увести себя с улицы.       Она приходит в себя лишь поздно вечером, когда за окном грязными чернильными красками разливаются сумерки. Юля едва-едва глаза приоткрывает, тут же ощущая, как непроизвольно утыкается лбом в плечо лежащего рядом Олега. Он её движение улавливает тот час и переворачивается на бок, оказываясь к ней лицом практически в плотную. Пчелкина этот факт отмечает галочкой, чтобы может разберёт когда-нибудь потом, потому что сейчас некогда, сейчас у неё мысль единственная проходит электрическим разрядом: за всё время, что они живут под одной крышей, впервые они столь близко к друг другу. Настолько, что глаза Волкова — яркие, голубые, не кажутся больше циклонически-холодными. В них лишь забота, тепло и что-то ещё. То, чему Юля не страдающая отсутствием красноречия определения дать не может. — Честно, даже не помню как мы дошли до дома. Долго я спала? — Как переоделась, ты сразу же пришла на кухонный диван и там уснула. Не в своей комнате. Мне пришлось тебя перенести в свою. Я же не мог тебя оставить. — Олег произносит всё это вполголоса и Юля ощущает спокойствие. Незыблемое, фундаментальное. Он её не оставил. И от осознания этого сердце её глупое-глупое, начинает рваться в груди. — Спасибо, я… — Не стоит, Юль, всё в порядке.Находить людей когда-то было частью моей работы.- Олег улыбается ей в ответ и подтягивает на неё сбившееся к ногам одеяло. — Это пройдёт. Главное не давать страху брать над собой вверх. А это сложнее, чем любая настоящая война. Юля в ответ молчит. Юля где-то внутри верит.

***

В этом конечно же виновата книга. И её собственная привычка уходить в повествование настолько, что ощущение реальности безвозвратно теряется. Пчелкина думает о том, что теперь будет читать только в границах своей собственной комнаты, не выходя за её пределы. Она влетела в него абсолютно случайно, кажется, перелистывая на ходу страницу. Книга хлопнула в руках, упав на пол, а сама же она почувствовала как запах древесного геля для душа ударил по обонянию слишком остро, а ощущение чужого тела перед вытянутыми вперед ладонями, заставило сердце учащенно забиться. Она отстранилась чуть в сторону, хотела попросить прощения за свою неаккуратность… Но тут же впервые, спустя долго время после алых кровавых бинтов в ванной, заметила его шрамы. Те самые пять, которые Олег скрывал под футболками, рубашками и худи. Скрывал, оставаясь с этим извращённым подарком из прошлой дружбы один на один. На идеальном теле Волкова они смотрелись болезненно. И абсолютно неправильно. И Юля смотрит. Всё еще, хотя понимает, что Олег замер сам прямо перед ней и видит ее реакцию. Юля смотрит, думая, о том, что сейчас, прямо здесь, на этом самом месте, её границы стираются в абсолютный ноль, позволяя допустить до себя возможность.       Только чего? Волков её из собственных мыслей выводит, начав слегка потрясывать ее за плечо. — Прости, прости, пожалуйста, я просто задумалась. — Юля глаза вновь закрывает, потому что сцены неудобнее просто не придумаешь, потому что Олег в конце концов перед буквально в чем мать родила, а полотенце на его бедрах только лишь усугубляет ситуацию. Она подбирает книгу и срывается с места мгновенно, хлопая дверью своей комнаты и осаживаясь на полу думает лишь о том, что вся ее жизнь становится лишь запутаннее, чем прежде.

***

       Они по-преженему общаются так, словно ничего не произошло, но Юля шестым чувством ощущает, как между ними повисает напряжение. Дотронься только. И взорвется так, что сметет все на своем пути. В ней страх, сменяется провокацией. Ей попробовать хочется, узнать в конце концов, а если нет просто отпустить ситуацию. Но Олег отчего-то опережает, буквально в расплох застает, когда она беззастенчиво крутится возле зеркала, разглядывая платье в любимом стиле «little black», что беззащитно обнажает ее горло. Она теряется лишь на мгновение, а потом делает шаг к нему на встречу. Чтобы он ладонью горячей скользнул по черному атласу ее платья, а второй привлек ее ближе к себе. От Волкова пахнет Питером: холодным и стылым, но одновременно до боли уже родным. Теплым и светлым. Он губами находит сначала ее щеку, потом шею, выцеловывая шрам уходящий к ключице. И сейчас ничего не имеет значения. Кроме того, что они вновь живы. Ничего, кроме маленького черного платья, что падает куда-то к ногам.