Все-таки человек

      Над Анк-Морпорком повисла темная зимняя ночь. Даже самые трудолюбивые клерки разошлись по домам, а работники, живущие во дворце, легли спать. За высокими окнами тихо падали хлопья пушистого снега. Неровный, едва пробивавшийся через черные облака и городской смог свет луны чуть подсвечивал холодный коридор. У окна, в молчании глядя на простирающийся перед ними город, стояли двое.       Одна фигура была высокой и узкой, будто ее кто-то вытянул вверх, немного нарушив пропорции, из-за чего ее обладатель, хоть и двигался всегда с плавной грацией, производил немного жуткое впечатление. Вторая фигура была противоположностью первой — ниже среднего роста и крепко сбитой, хоть и не особо внушительной.       Сэмюель Ваймс и Хэвлок Ветинари. Мужчины стояли рядом, не говоря ни слова. Городские часы отбили двенадцать и все было спокойно. Ну, более или менее. Где-то в городе в этот момент наверняка не санкционированно грабили запоздавшего бедолагу, а какой-нибудь пьянчуга, набравшийся вдрызг и уснувший на улице, завтра утром будет обнаружен замерзшим насмерть. Но, в общем и целом, все было спокойно.       Ваймс протянул руку и аккуратно коснулся белой, похожей на паука кисти Ветинари. Та была холодной. Ваймс сжал ее, провел по ладони большим пальцем, грубым и мозолистым, продвинул свою руку чуть выше и нащупал худое запястье. Пульс бился ровно, как обычно, а кожа под рукавом была теплее, хотя все равно уступала по температуре ваймсовым лапам, которые даже в самый лютый холод были горячими. Очередное их различие: у одного кровь кипит и тело пышет жаром, как печка, а у второго, кажется, течет еле-еле, кое-как поддерживая температуру чуть выше комнатной.       Ветинари не подал никакой видимой реакции на прикосновение, но и не отстранился, так что Ваймс оставил его руку в своей. В последнее время он часто делал что-то подобное: дотрагивался не с целью завести и спровоцировать дальнейший секс, а просто так.       Сам Ветинари обычно не проявлял инициативу первым. Вернее, он проявлял, но только если Ваймс давал понять, что он хочет, чтобы ее проявили. Чем дольше длились их отношения, тем чаще Ваймс начал подмечать некоторые нюансы. Патриций, очевидно, носил маску, и не одну. Когда их отношения перешли в иную плоскость, Ваймс не питал иллюзий: для него не открыли истинное лицо, просто маска сменилась. Но в последнее время ему казалось, что иногда наружу прорывалось и что-то настоящее. Или же это всего лишь еще один слой покрова? А есть ли под этими слоями совсем настоящий Хэвлок Ветинари? Или же он потерялся и растворился где-то между образами.       Ваймс не стремился ударяться в столь сложные материи и домыслы, а потому действовал, исходя из имеющихся на данный момент сведений. И сведенья эти показывали, что Ветинари, сколько бы ни корчил из себя всесильного полубога, способного работать без сна и отдыха двадцать четыре на восемь, на деле все-таки человек из плоти и крови. И человек этот не так незыблем и хладнокровен, как хочет казаться.       Постепенно Ваймс научился отличать, когда Ветинари спит, а когда очень искусно делает вид, что спит. У патриция был чуткий слух и тот умел просыпаться от малейшего шороха, но все же иногда Ваймс ловил моменты, когда тот спал по-настоящему. Само по себе это было показателем доверия, при всей своей реакции Ветинари вряд ли позволил бы себе заснуть рядом с тем, от кого хотя бы в теории мог получить нож в спину. Во сне Ветинари был напряжен, время от времени он вздрагивал и чем больше Ваймс наблюдал, тем отчетливее чувствовал, что по пробуждении это напряжение никуда не уходило. Оно просто загонялось подальше, пряталось под теми самыми масками, но не исчезало.       Ветинари двигался мягко и плавно, говорил решительно, вел себя уверенно; ничто в его поведении на публике не выдавало скованности и зажатости, но где-то там, Ваймс знал, хранилась сдавленная пружина.       В постели Ветинари не изменял своему образу, он был все так же спокоен и уверен в себе и своих действиях. Он отдавал Ваймсу контроль над ситуацией, но даже в моменты близости изо всех сил стремился не показывать себя настоящего. Страстный Ветинари, беззастенчиво и сохраняя полное достоинство опускающийся перед ним на колени тоже, черт возьми, был частью образа!       По началу осознание этого вогнало Ваймса во фрустрацию. Но, обдумав все, он пришел к выводу, что устраивать по этому поводу «серьезный разговор», пытаясь клещами вытащить из любовника правду — дело неблагодарное, а в какой-то степени даже опасное. Не в том смысле, что его по итогу могут кинуть в яму со скорпионами, а в том, что их отношения, вроде как устаканившиеся, могут прекратиться. Ваймс этого не хотел. В конце концов, Ветинари ему доверял, вероятно, больше, чем кому-либо. Может быть, чтобы добиться правды, следовало проявить терпение и деликатность?       Деликатность. Не самая сильная из ваймсовых добродетелей, наравне с тактичностью и дипломатичностью. И все же он пытался. И даже обнаружил, что с Ветинари можно проводить время не только в постели. Вне рабочего процесса общение с ним было не таким несносным. Особенно если как мантру твердить про себя: «он специально дразнит, выдохни и не поддавайся на провокации».       Иногда во время этих встреч Ваймс позволял себе простые, незатейливые ласки, вот как сейчас. И в такие моменты ему казалось, что они с Ветинари ближе, чем во время самого страстного секса.       Узкая, длинная рука понемногу согрелась, стала одной температуры с ладонью Ваймса. Он продолжал рассеянно поглаживать запястье патриция большим пальцем. В какой-то момент рука патриция шевельнулась и едва ощутимо сжала его кисть в ответ. Ваймс скосил взгляд и в свете неожиданно ярко мелькнувшей луны увидел лицо Ветинари. Или, возможно, лицо Хэвлока. Уставшее лицо, напряженное и измотанное. Лицо человека, которому очень не помешала бы теплая ванна и десятичасовой сон. Луна на секунду скрылась за тучами, а когда снова появилась, в окно уже, без сомнения, смотрел патриций Ветинари. Хладнокровный, полный сил и уверенности.       Ваймс мысленно вздохнул.       «Ничего, одну маску я сорвал, и вторую отковыряю. И третью с четвертой, если понадобится».       — Сна ни в одном глазу, — прервал он мирное молчание. — Давай, может, выпьем чаю?