Дело, угодное Создателю

      Когда на привале подсел ко мне сержант Крейг и шепотом спросил, не прочь ли я поучаствовать в одном дельце, угодном Создателю, я насторожился. Приятелями мы быть не могли, да и общались только по службе, а горцы на нас, жителей равнин, всегда свысока глядели, даже спустившись со своих скал на твердь земную. Заметив мою нерешительность, Крейг хлопнул меня по плечу и хмыкнул:       — Не боись, Стини, не ловушка это и изменять присяге тебе никто не предлагает! Только... если прознает кто из чужаков, головы нам всем не сносить. Всей правды открыть не могу, уж извиняй, скажу лишь, что любому надорцу почетно будет к нам присоединиться, а вот чесночникам результат не по нраву станет. Решайся. Коли с нами, подходи к полуночи в лощину на северном краю лагеря. Не хочешь — Создатель с тобой, зла держать не будем. Прошу только как земляк земляка: никому об этом ни словечка!       Трусом я никогда не был да и любопытно стало: что за дело такое секретное, из-за которого уроженец Надоров с лоулэндером готов чуть ли не брататься? Дождавшись полуночи, я подхватил плащ и мушкет и тихо пробрался меж спящих товарищей в указанное место. В лощине уже собралось с десяток человек, среди которых я с удивлением узнал капитана Давенпорта, который вроде как должен находиться при особе маршала Савиньяка, а никак не в компании солдатни, хоть и земляков. Из темноты выступил еще один человек, до самых бровей закутанный в темный плащ, и спросил тихо, все ли собрались. Заслышав ответ сержанта Крейга «Так точно, эр граф, все!», человек кивнул, взмахом приказал следовать за собой и снова в темноте исчез. Первым за ним шагнул капитан, затем гуськом потянулись остальные.       Мы с Крейгом оказались замыкающими. У меня аж на языке свербело, так хотелось спросить, каких кошек тут происходит, но сержант шепнул: «Потерпи, скоро узнаешь», и зашагал резвее. Выйдя из лощины, мы оказались в зарослях вдоль широкой тропы, которая, как помнилось, вела к дороге на Эпине. Человек, которого назвали графом, отбросил капюшон плаща и обвел нас тяжелым взглядом.       — Мои добрые земляки, вас пригласили помочь свершить правосудие. Некоторое время назад в ставку регента Алвы приехал некто Дювье и рассказал о том, как по наущению генерала Карваля он убил нашего герцога Ричарда Окделла!       Народ загомонил, кто-то вполголоса выругался, а я стоял как громом пораженный. Какой-то чесночник убил нашего тана и спокойно хвастается этим перед важными господами? Да кто такие тот Дювье и этот Карваль, чтобы осмелиться поднять руку на эория и Повелителя Скал? Сам я никогда молодого тана не видел, каким он был человеком, не знал, но чтобы его так... без суда и отпущения грехов, как собаку... Это ежели чесночники так с герцогом, потомком Лита, обошлись, то простому надорцу чего от них ждать?.. Ничего хорошего, верно!       А тем временем неизвестный граф продолжал:       — Ждать справедливости от регента бесполезно: он не только не наказал мерзавца, но и наградил его орденом Талиголийской Розы и титулом! А ведь покойный Окделл был его оруженосцем! Поэтому, друзья мои, справедливость для последнего Повелителя Скал должна стать нашей заботой. Талигу всегда было плевать на Надор и его жителей, будь они последними крестьянами или эориями тысячелетнего рода. Поэтому я, Дэвид Рокслей, вассал Скал и надорец, прошу вас, земляки: вспомним, кто мы есть! Отомстим за гибель нашего герцога, который был плотью от плоти земли нашей! Смерть убийце! Nador gu brath!       — Nador gu brath! — дружно рявкнуло в ответ десятком глоток — и мой голос влился в общий хор, как один из ручейков в горную речушку. Старики говаривали, что только настоящие эории могут слышать скалы, но мне сейчас казалось, что все окрестные камни одобрительно ворчат. Все мы, конечно, добрые эсператисты лишь на словах, а в Надоре до сих пор почитают Ушедших. И в то, что затеянное графом Рокслеем дело по сердцу батюшке-Литу, я поверил сразу и накрепко.

* * *

      Чесночника поймать оказалось легко. Сержант Крейг отобрал троих стрелков, которым ремесло следопыта было не в новинку — и среди них был и я. Подкараулив на той самой тропе, без шума сняли его с коня — вышибив из седла подвешенным на веревках бревном. Восхвалив Создателя, что мерзавец падая не сломал себе шею, мы связали его, как изломный окорок перед копчением, и заткнули пасть его же шейным платком.       Очнулся он уже в пещере, достаточно большой, чтобы вместить всю нашу компанию. Как он верещал, когда вытащили кляп, — любо-дорого послушать! И что мы, негодяи, подняли руку на целого барона Дювье, и что нас всех перевешают, абы неповадно было, и что какие надорцы дундуки — все в своего паршивого герцогишку... После стал поливать грязью покойного тана: и предатель он, и убийца, и мародер... Тут я уже не выдержал и саданул ему прикладом мушкета в зубы — благо стоял рядом. Уж не южному выскочке нашего тана обвинять! Ворона предал? Ха, так тот его отца, тана Эгмонта убил — как не отомстить кровнику? Королеву кинжалом заколол? А это уже поклеп, все слышали, как объявляли, что родами она померла. Должен был сам убиться, чтобы камни не ползли? А не оттого ли они ползли, что их Повелитель злой смертью умер? Долго он еще скулил, оплевываясь кровью, да только его никто не слушал. Всем интересно было, как капитан с графом решат казнить мерзавца. По мне — так камнями забить было бы самое то, но человек я маленький, чтобы господам указывать.       Тут зашумело возле входа в пещеру, все за оружие схватились — неужели нас выследили? Только я подумал, что будь что будет — постараюсь всадить в чесночника бье доброй надорской стали, а там и в Закат не страшно, — как врывается внутрь сам. Ворон. Я его впервые вблизи увидел: не на коне да со свитой, а как обычного человека. Весь в черном, волосы длинные — будто и не мужчина вовсе! — как выходец бледный, а глаза сверкают как у Твари изначальной — даром что не лиловые, а синие. Глянул на нас мельком, на Дювье связанного — и отвернулся, скривившись, словно пакость какую увидел. Граф с капитаном переглянулись и вперед шагнули.       — Герцог!       — Господин регент!       И Дювье, собака южная, тут же голос подал:       — Слава Создателю, господин регент! Эти мерзавцы... вы видите, что они творят!.. Прошу...       А Ворон как не слышал его — уставился на капитана с графом глазищами своими и заговорил сладко так, словно тварь Леворукого замурлыкала:       — Какая прелесть! Кажется, я помешал вам, господа?       Капитан Давенпорт голову наклонил, ногами покрепче в землю уперся, что твой бычок, — и молчит, сжав зубы. Граф Рокслей побледнел, за эфес шпаги ухватился, потом отпустил и сказать что-то собрался, да только Ворон рукой на него махнул:       — Ни слова, господа. Продолжайте.       Тут по пещере вздох прокатился — все, наверно, решили, что померещилось. Ведь не мог же Ворон позволить нам с чесночником проклятым поквитаться, верно? А тот снова заскулил:       — Господин регент! Вы... как же вы?.. Эти мерзавцы подняли руку на барона и кавалера орд...       Тут Ворон как развернется, как подскочит к Дювье да за грудки его как ухватит! Я аж глаза захотел протереть — а вдруг мне мерещится! Сержант Крейг у меня за спиной Разрубленного Змея помянул от неожиданности. А Ворон подтянул чесночника к себе поближе и зашипел ему в лицо:       — А вы не припоминаете, Дювье, что первым без суда убили герцога Окделла? Не ординара, не навозника — эория и Повелителя? Как говорят законники, прецедент создали? Теперь любой может себе позволить лишить жизни хоть герцога, хоть барона. И на орден рассчитывать. Талиголийская Роза за барона — это, конечно, перебор, но что-нибудь подходящее можно и учредить.       Тот аж рот разинул от неожиданности, да и мы все столбами застыли. Это Ворон шутки такие шутит? Разное о нем болтают — и что кэнналийские герцоги безумны, тоже слышали. А он южанина выпустил и руки платком отер — брезгливо так, словно в дерьме их испачкал. Повернулся опять к господам, голову склонил и говорит:       — Капитан Давенпорт, граф Рокслей. Прошу простить за то, что прервал вас и ваших людей. Извольте продолжать.       Капитан отмер первым:       — Господин регент! Но вы же сами...       — Наградил орденом и дал титул? — прервал его Ворон с нехорошим смешком. — Политика, господа. Все, что мне осталось — кошкина политика. А справедливость я предоставляю вам.       И больше не сказав ни слова, вылетел прочь, словно на крыльях — как есть Ворон! Переглянулись мы с сержантом Крейгом да только плечами пожали. Кто их, эориев, разберет, что за такая политика всесильному Ворону госпожа. Дювье же аж скулить забыл, так его вороновы слова огорошили. А капитан с графом переговорили друг с другом, да и объявили нам, что, дескать, как бы не хотелось казнить мерзавца по заветам Абвениев, придется его просто повесить. Жаль, что не камнями, подумалось мне, но и так неплохо.       Потом выволокли мы чесночника на воздух и подвесили на ближайшей сосенке. Бумаги, что при нем нашли — подтверждение его титула, — капитан трубочкой свернул да собственноручно в глотку покойнику запихнул, едва тот дергаться перестал. А тот самый орден граф с собой забрал, а нам так сказал:       — Я понимаю, что справедливо было бы продать орден и поделить деньги на всех вас, но делать это опасно: нас может легко выдать его покупатель, как только о судьбе Дювье станет известно. Даже если регент на нашей стороне, южане могут захотеть отомстить и за его спиной. Поэтому проклятая вещь отправится на дно ближайшего колодца, который встретится на нашем пути, а вы получите вознаграждение от меня.       Слово граф сдержал, и каждому из нас достался полновесный кошель с серебром. И я от своей доли не отказался, хоть, если по правде, был готов поучаствовать в этом дельце и бесплатно — прав сержант, оно действительно оказалось угодно Создателю. Да и Ушедший вряд ли был бы на нас в обиде за то, что помогли отомстить за его потомка, и если доведется мне встретить его в Лабиринте, то авось будет милостив Владыка Скал к бедному грешнику, когда пробьет мой час.       Потом господа кивнули нам, сели на лошадей, спрятанных неподалеку, и отправились своей дорогой, а мы вернулись в спящий лагерь и разошлись по своим подразделениям. Не знаю, как остальные, а нам с сержантом повезло не нарваться на часовых, да и отлучки нашей никто не заметил. На прощание Крейг пожал мне руку и, шепнув «Приятно было иметь с тобой дело, парень!», поспешил к своему десятку. Я же улегся на свое место у костра и глянул на небо: ежели судить по луне, сейчас должно быть около четырех утра, так что можно спокойно подремать часок до подъема.       Только мне не очень-то и спалось. Все думалось, что мне, Джеку Стини, простому стрелку родом из-под Ритаки, есть за что пожалеть герцога, Повелителя Ветра, Первого маршала и регента Талига. Видать, настолько тяжким ярмо власти оказалось, что и Ворон против ветра не взлетит. Ну, так справедливость разными путями ходит, и кто ее вершит — герцог или простой солдат, — Всеблагому все едино.       Орстон и мэратон!