Время на раздумья

       Каждый из нас — главный герой своей собственной жизни. Ричард Окделл же, сидя на полу и глядя на белую стену, всё отчётливее осознавал, что он — как персонаж — неинтересен сам по себе. Катари была прекрасна: Талигойская Роза, бледный гиацинт, фиалка: ей подходило множество эпитетов. Фердинанд Оллар — правящий король, лицо династии. О военной славе эра Рокэ не слышал только глухой. Матушка Ричарда — и та имела влияние на свой двор, даже не взирая на сквернейший характер; одно лишь её имя имело вес, стоит посмотреть в глаза любому из надорцев. Чем же мог похвастать оруженосец, которого приняли на службу не иначе как из жалости?        Дома властвовала эрэа Мирабелла, попав в Лаик из всего интересного и запоминающегося — по-настоящему, а не на основе одной только мышечной памяти тела — можно было назвать лишь загадочную детективную историю Сузы-Музы. Да и там Ричард не блистал умениями решать загадки, всё ещё оставаясь в слепом неведении о том, кто из унаров, или же учителей, мог бы стоять за проделками в Лаик.        Ричард обхватил голову руками, пропуская сквозь пальцы светлые волосы, едва ли не вырывая их с корнем. Голова трещала от информации и вопросов, кристально правдивых ответов на которые он не мог получить ни от единой живой души.        Пора принимать решения самостоятельно. Обдуманные и тщательно выверенные, а не те, что рождены в пылу эмоций, а после каждый раз играют с ним дурную шутку. Ричард горько усмехнулся, вспоминая о своём порыве убить Рокэ Алву в Фабианов день.        Отчего-то юноша был почти уверен, что если бы о его жизни писали книгу: повесть, роман, а может — чем Леворукий не шутит — целую книжную серию, то повествование, идущее от его лица, хоть и заняло бы довольно большую часть повествования, и даже за ним было бы довольно забавно наблюдать: такой персонаж попадает всё время в важные события или как минимум оказывается рядом, но всё же этот персонаж был бы скорее ребёнком, логика которого не просто не структурирована, а и вовсе тонет где-то в эмоциональном и глупом желании мести. Да, мать много говорила о «кэналлийском убийце», но не всему же верить на слово, в его-то возрасте!        О чём он вообще когда-нибудь думал самостоятельно? Случись что — сразу бежит к старому деду-гусю и рассказывает о своих переживаниях. Дошло до того, что чуть было монсеньора не отравил. Твёрд и незыблем, как же…        Дику до смерти хотелось выпить, пусть даже из того самого бокала с ядом, который Рокэ запретил подносить к губам столь твёрдо и решительно. Вот уж кому и правда подходит девиз. Может, стоит предложить монсеньору новый слоган: "Твёрд и незыблем против ветра"? Или лучше будет: «Против ветра; твёрд и незыблем»? Дик усмехнулся собственным мыслям: почти начало для стихотворения, интересно, Рокэ Алва любит стихи? Он, судя по игре на гитаре, человек достаточно творческий.        И всё же в жизни юного Окделла есть и вполне конкретные моменты, когда он может задуматься о том, что происходит: дуэль с бывшими однокорытниками, ссора с матерью и, самое главное, уговоры на отравление. Можно ведь было вчера задуматься на секунду, задать вопросы не Штанцлеру, а самому себе — как так получается, что мой отец, будучи человеком чести пошёл на смертельную дуэль с Алвой, а меня, бравируя этой самой честью и любовью к Катари, просят отравить Алву, которому я ещё и личную клятву верности дал?        Ричард рассмеялся — и эхо замка вторило ему. Звучит пугающе, но а кого теперь бояться, если не собственных внутренних демонов? Сам Леворукий играл его мотивами, чувствами, мыслями, а Ричард был рад: думать не нужно.        Нет. У него нет знакомств с другими людьми чести, кроме как со старым гусем. Он не осыпал вопросами Алву, чтобы выяснить, как вообще происходила дуэль с отцом: причина, мотивы, цели; и что сейчас вообще происходит. Он не шёл в библиотеку, местный архив, чтобы попросить документы и хоть чуть-чуть разобраться в истории своей семьи и страны. Он сам ничего не сделал, кроме пустых мечтаний.        — Я постоянно только переживаю о событиях жизни, никак не осмысляя их, а потом ещё удивляюсь, отчего они бьют меня по голове, — шептал юноша в полутьме. — Глупец…        Единственный человек, действительно помогающий Ричарду после окончания Лаик — его монсеньор: вспомнить хоть первый день и медицинские манипуляции с рукой Ричарда после укуса крысы, хоть семерная дуэль, в которой у Ричарда, без помощи Рокэ, был бесспорный шанс оказаться в Закате. Всего-то стоило напрячь память и включить мышление, подумать только!        Окделл осознал, что не особо интересен рядом с Алвой, которому меньше чем оруженосец необходим только духовник. Стоит появиться на горизонте какому-нибудь иному авторитету, как Ричард кинулся бы и за ним, словно покорная собачонка, учуявшая лакомую кость. Вместе с новым авторитетом они были бы просто прекрасны, двигаясь в стремлении к единой цели, только вот теперь Ричард крайне сомневался, что подобная цель была бы и его собственной.        Он осознавал, что был похож на лист клёна летящий по ветру. Прямая противоположность эру, подумать только! Хотя, на одной из дисциплин в Лаике говорили, что противоположности имеют свойство притягиваться.        — Какое же я глупое ничтожество! — вскочив, прокричал в бессилии Ричард, видя, как за окном брезжит рассвет. Совсем скоро участь его будет решена. Светает.        Дверь за его спиной скрипнула. Оглянувшись, Ричард, ожидающий увидеть слуг, велящих ему навсегда покинуть дом повелителя Ветров, остолбенел. На пороге стоял монсеньор.        — Эр Рокэ… — пролепетал Ричард, делая шаг назад. — Я разбудил Вас? Впрочем, вряд ли Вы спали после того, как я, своими руками… — Ричард опустил взгляд, не имея храбрости взглянуть в голубые глаза человека, которого он гнусно предал. — Вы вправе сделать со мною то, что сочтете нужным: я весь в Вашей власти. Позвольте лишь пару слов. — «На прощание» — застряло в горле.        Рокэ Алва удивлённо передёрнул плечами:        — Говорите, юноша.        — Я вёл себя, как последний осёл, — искренне проговорил Ричард, глядя в пол. — Будь во мне хоть капля рассудка, я мог бы попробовать осмыслить происходящее, оценить обстановку и унять свою неприязнь. Я столь многим Вам обязан, что и правда вёл себя как свинья. Нужно было расставить приоритеты, а у меня в голове были лишь ослепляющие чувства, и…        — Слишком много сравнений с животными, — хмыкнул мужчина. — Вы вепрь, и ведёте себя соответствующим образом, но сегодняшний поступок меня и правда удивил.        — Эр Рокэ, клянусь, что я хотел и сам выпить яд, и…        Алва снова перебил:        — Я говорю не о попытке убийства, для меня подобное уже не новость, уж поверьте. Ваше искреннее раскаяние действительно дорогого стоит. Вы юны, во многом неопытны, но эта речь меня и правда приятно удивила.        — Монсеньор, я искренне раскаиваюсь и пойму, правда пойму, если сейчас Вы вызовете меня на дуэль, пусть и драться с Вами — упаси Леворукий, даже если Вам завяжут глаза. — Ричард спешно говорил, то и дело сглатывая накопившуюся во рту слюну, но проклятый ком в горле всё не исчезал.        — Может не опасаться. Я, как известно, не раскаиваюсь никогда и ни в чём, — Рокэ усмехнулся. — Поднимите глаза, юноша. Ну, так-то лучше.        Во рту у Ричарда пересохло.        — Вы принесли мне присягу, так что за оставшееся от истекающих трёх лет время я обязан научить Вас сносно фехтовать и хоть немного разбираться в вине, шадди Вам уже хватит.        Ричард подавил едва расцветшую на лице улыбку.        — Думайте впредь. Не совершайте своих же ошибок. А сейчас — у Вас ровно пять минут на сборы, — Рокэ рассмеялся, глядя на округлившиеся глаза Ричарда. — Ежедневные утренние тренировки никто не отменял.