Монстр

      Рома никогда не думал о том, что сблизится с Катей, боже, Смирновой. Он считал, что это невозможно — они слишком разные. Она эдакая, как сказать, домашняя кошка, не знающая жизни за пределами своего уютного дома, а Пятифан — дворовый кот, который никогда не станет жить в четырёх тесных стенах. Ему привычна эта обстановка, где обычно ошивались все школьные отбросы и местный сброд, среди которого он был самой заметной фигурой — самый настоящий вожак, которого все послушно слушались и робели под тяжёлым взглядом. Его стадо не знало жалости ни к себе, ни к тем, кто был слабее, меньше и бесполезнее — таких не любили и не уважали. Их предпочитали вылавливать за зданием школы после уроков и жестоко избивать, да так, чтобы они становились калеками и больше не совались туда, где им не место. На этом и был расчёт — эта их шайка терроризировала всю округу, провоцируя постоянные беспорядки. А те, кто был взрослее и, наверное, мудрее, не очень-то горели желанием прекратить это безобразие — были постоянные походы к директору, что уже не вмешался в своё кожаное кресло, выговоры от классухи, что уже изрядно выела им мозги, беседы с отчаянными родителями, у которых уже давным-давно руки опустились.       Пятифан наслаждался тем, что воротил со своими корешами, пока другие в ужасе ожидали, что будет дальше. Он ощущал полную безнаказанность за свои действия, зная, что все будут делать так, как он захочет. Но были и индивидуумы, которые не были ни на чьей стороне — ни на стороне Пятифана, ни на стороне другой шайки, которой управлял амбал и, по совместительству, новый ёбырь Катюши Смирновой — Вадим Балабанов. Он был в девятом классе, пока его пассия перешла только в седьмой. Он недалеко ушёл от Романа, был даже хуже. Да, пускай он и был исправнее, спортивнее, но у Ромы была непоколебимая самооценка, которую он долго вырабатывал в себе. Никакой очередняра не сможет превзойти его в том, какие у него были изощрённые и подлые повадки. Да, это был почти что повод для гордости. Однажды они чуть ли не сцепились в драке прямо на уроке физкультуры, не поделив звание командира в команде, слава Богу, что их успел разнять учитель, которому пришлось затесаться между шпаной, чтобы те не отмудохали друг друга, сам слегка отхватив. Это был один из первых поводов, чтобы люто возненавидеть Вадима. Сначала Катя, которая позже ушла к нему, потом задирания во дворе, затем прочие разные мелкие гадости, из-за которых авторитет Ромы начал медленно падать в глазах других. Пятифан — терпила, мямля, безвольная шавка, которой можно запросто наступить на хвост и она будет скулить. Последней каплей стало это ебучее звание командира в команде. Пришёл тот момент, когда стало необходимым продемонстрировать свои зубы.       За всем этим, со стороны, в роли нейтрального человека, наблюдал Антон. Он приходил в какое-то подобие ужаса при виде того, как два человека, словно самые настоящие животные, дерутся за такую мелочь. Вот, значит, до чего может дойти человек в своём гневе, ненависти и озлобленности. Петров абсолютно не поддерживал ни позицию Вадима, ни позицию Ромы — они оба были неправы. Жить по пацанским понятиям и принципам, которые были у них обоих слишком разные, а у Антона и подавно, было для него не просто невозможно. Антон был слишком приличен и хорошо воспитан для такого дерьма, в которое он не хочет влезать. Впрочем, на него никто особого внимания и не обращал — он был серой мышью в своём классе, грубо говоря, которого почти никто не замечал. Антон исправно посещал занятия, хорошо учился и особо ничем не выделялся. Но стоит признать, он постоянно оборачивался, выходя на школьный двор, потому что ему было действительно страшно. Он побаивался, не подавая виду. И не только он. Именно так вели себя все вокруг, хотя большинство делало вид, что ничего не происходит. В этой школе была своя иерархия, которую мог понять далеко не каждый. А такому особому ученику её объясняли достаточно быстро за пару ударов по животу и омерзительных плевков в лицо и отвратительных кривых ухмылок с горящими глазами.       В этом классе, в котором учился Антон, были самые настоящие чудовища в шкуре беззаботных, хрупких детей. Некоторые девочки, миловидно улыбающиеся ему в глаза, уже через пару мгновений могли полить его самой отвратительной бранью и вставить нож между лопаток, заливаясь обезумевшим смехом, от которого на миг все органы в теле Антона переворачивались. Но даже среди этого всепоглощающего кошмара был лучик надежды, которых то скрывался за тучами, то возникал вновь, ярко озаряя Антона. Полиночка Морозова была тем самым лучом. Она, точно ангел с небес, была единственной хорошей одноклассницей, с которой он мог побыть собой. Полина, казалось, могла видеть его насквозь — её взгляд был именно таким, и потому не было смысла притворяться. Девочка всегда была с ним мила, добра и отзывчива. Иногда её эта искренность казалась поддельной, ненастоящей, но все эти подозрения разрушились, когда Полина заступилась за самого Антона, на которого уже начал бычить Пятифан, крутя перед его носом жилистым кулаком. В тот момент Рома был без настроения, потому что прознал про его встречи с Полиной после школы. Он хотел уже было втащить Антону по самое не хочу, но подлетевшая девочка чуть ли не словила сильнейший удар по своему лицу — Пятифан успел увести свой удар. Он громко чертыхнулся. Если бы он задел Морозову, то, блядь, точно бы загрыз себя за такой поступок.       С того момента ни Рома, ни Антон, старались лишний раз не пересекаться. У Пятифана было мнение, что, раз назвался груздем — полезай в кузов. Раз уж Петров решил, что у него теперь с его недругом есть несведённые счёты, то теперь нужно было закончить с этим. Пятифан посещал занятия через раз, предпочитая быть где угодно, лишь бы не в школе и не дома — там и там царила гнетущая атмосфера. Он ошивался со старшеклассниками, стреляя дешёвые сижки одну за другой, думая о том, как поквитаться с Петровым, пока тот, уткнувшись в школьный учебник носом, находился на уроке. Вот что за человек, Тоха Петров этот? Вроде бесхребетный, выглядит смазливо, глаза поганые, не находится на чей-то стороне, а отвесить ему пиздюлей не получается — то ли по каким-то личным причинам или по правилам, которые, может, сам и придумал. На самом деле, Рома даже в какой-то степени уважал Антона — он смог противостоять Бабурину, пускай и знатно огрёб, и этим своим порывом заслужил уважение, а ведь мог бы и вообще остаться ни с чем. И где теперь тот самый Бабурин? Да хуй его знает. В принципе, на него уже всем плевать. Он стал грушей для чужих издевательств, символом тупости, и навсегда остался круглым лошарой, с неприязнью поглядывая на Антона, который теперь возвышался над ним.       Всё это не было так важно, как тот самый Катькин амбал, что всё ещё выводил Рому одним своим присутствием. Его тупой взгляд всё время преследовал Пятифана. Сука, да будь у него воля, он бы вырвал эти глаза и растоптал прямо тут, изрезал его толстую кожу ножом, вырисовывая причудливые узоры, из которых будет сочиться тёмная, вязкая кровь. Но Рома, при всей своей обезбашенности, не был ушибленным на голову (слегка, разве что). Если уж и прибить его, то не здесь. Слишком много свидетелей и лишних глаз. Его пошарпанный нож, который он раздобыл чёрт знает где, что повидал крови многих, жаждал человеческой плоти и желаний, как голодный человек — стейка. Чем чёрт не шутит, а вдруг он действительно прирежет его? Представив себе эту картину, как его бездыханное тело валится на пол, а Катька, обезумев, громко орёт, словно свинья, он несколько раз провёл мозолистым пальцем по холодной рукояти ножа, а потом засунул его в карман своей куртки. Чуял — час расплаты близко. Может, он и поступает как последний конченный псих, его уже ничто не остановит.       В непроветренном кабинете, где сидел класс, было душно. Пахло мелом, потом и девчачьими едкими духами. Катиными. Она ими, походу, поливалась, ибо такой запах вообще не пропадал, даже спустя несколько часов. Антон, словно что-то предвещая, сел на самую дальнюю парту, уткнувшись в книгу. Весь класс шушукался, о чём-то, словно единый организм, переговаривался и мерзко хихикал. Вокруг стояла такая странная атмосфера — было и напряжение, и предвкушение. Все слова застряли у мальчика в горле. Так всегда бывало, когда он волновался. Он бегло оглядел класс. Были практически все — безликие одноклассники и одноклассники, с которыми он был вынужден учиться в одном классе, Катя, как обычно тыкающая пальцем в кого-то и Полина, кротко улыбнувшаяся встречному взгляду Антона. Тот покраснел до кончиков ушей и снова уткнулся в книгу, чуть не свалившись со стула, стоявшего за партой. Почти все обернулись на Антона и засмеялись — так, словно тот был клоуном в цирке. Но это было далеко не так. Все лица, имеющие размытые черты, стали не человеческими, а какими-то животными. Бабурин, поджав губы, расплылся в улыбке от уха до уха и открыл рот, демонстрируя сгнившие зубы с невероятным зловонием, которое дошло до ноздрей Антона.       Весь гогот резко прервался, когда в класс, с ноги, ворвался разозлённый Пятифан. Он громко дышал, его грудная клетка то вздымалась вверх, то опускалась. В своём гневе он был страшен. Не дай Бог попасться ему под горячую руку, иначе пиши пропало. Все успокоились и замолчали. Теперь в кабинете стояла давящая тишина, как в морге. Антон осторожно оглядел Рому, когда он громко уселся за свою парту, толкнув сидящего рядом Бяшу. Сразу было видно сбитые в кровь костяшки обветренных рук — он никогда не носил варежки. Его раны, следы от, очевидно, недавней драки, были очень свежими — они даже ещё не взялись корочкой. Антону вдруг стало очень интересно, с кем он опять сводил свои счёты? У него постоянно находились всё новые и новые враги. Видимо, это занятие было как разминка с самого утра. Вдруг, Бяша, поправив одежду, начал возмущаться своим режущим уши голосом, будто по стеклу провели пенопластом.             — Ты чё, на? Попутал? — Бяша встал и подошёл к Пятифану и толкнул его.       Для Ромы это стало последней каплей, он резко вскочил и изо всех сил ударил Бяшку по лицу кулаком, отчего у того из носа хлынула кровь. Бяша, как подкошенный, рухнул на пол. На миг растерявшись, на него посыпался удар за ударом по всему телу. Пятифан мотлошил бедного мальчика с дикой яростью, словно серьёзно хотел убить его. Антон с ужасающим удивлением наблюдал за этой кровавой картиной. Никто даже не пытался вмешаться, все только смеялись такому явлению, только подстёгивая желание Пятифана избить Бяшу до полусмерти. Когда в класс пришла Лилия Павловна. Она громко охнула и принялась разнимать ребят, что вцепились друг в друга, словно кошка с собакой. На полу виднелись следы крови и один выбитый зуб. Женщина сразу же потащила тех за шкирку к директору за очередным выговором. После её ухода в классе сразу же стало тихо, будто кто-то выключил звук.             — Эх, такое веселье прервали, — сказал кто-то из одноклассников.       Антона будто водой ледяной окатили. Неужели они действительно считали драки весельем? Такая простая реакция на жестокость, которую Пятифан проявляет по отношению к одноклассникам ужасала. Антону захотелось уйти домой и больше сюда не возвращаться, но уже скоро к ним вернулась Лилия Павловна и продолжила урок, как будто ничего не случилось. Уже потом подошёл Бяша и Рома — они смотрели друг на друга с неприязнью и явно простой дракой в школе это не закончится. Петров пришёл к выводу, что Рома тот же монстр, как и все остальные. Только ещё более страшнее и опаснее. Кто знает, кого он выберет жертвой в следующий раз? Его ожесточенный взор мог упасть на кого угодно. На Антона в большей степени, потому что у них есть ещё незаконченное дело. Но каково же было удивление Антона, когда он выяснил, что сейчас ему нет до него дела.             — Ты меня не интересуешь. Ну, пока что, — сказал Рома с усмешкой, — я ещё не закончил с Балабановым.             — О, — Антон вскинул бровями, — вы всё ещё…             — Тебя это не ебёт, — Рома блеснул глазами, которые будто приобрели красный оттенок. Он загорелся, словно спичка, — ты ваще ничего не знаешь об этом. Завались.       Антон тяжело сглотнул. Кажется, тот начал выходить из себя. Стоило проявить малейший интерес, а он уже ведёт себя как неуправляемый зверь.             — Понял. Молчу.       На этом их диалог закончился. Так и прошёл остаток очередного учебного дня. В целом, никаких происшествий больше не происходило. Рома куда-то исчез после четвертого урока, на нём так и не объявившись. Ближе к концу нудного урока географии, Антон поймал себя на мысли, что ему хочется на некоторое время отлучиться. Ему стало интересно, куда Ромка запропастился. Отпросившись у тощего преподавателя с седыми волосами, который плохо слышал на одно ухо, он вышел из кабинета и поплёлся по тихому коридору, озираясь по сторонам. Было пусто. Вокруг — ни единой души. Откуда-то на его пути вынырнул неопределённый тип в толстых очках, который, похоже, куда-то торопился. Он пропустил это мимо себя. Вдруг, откуда-то возле туалетов, раздался громкий разговор. Похоже, там была Катя. Быстро переставляя ноги, он подошёл к источнику звука и слегка выглянул из-за угла, открывая для себя прелюбопытнейшую картину. Пятифан сцепился с Балабановым, а Катя, стоящая неподалёку, прикрыла рот рукой, что-то крича в его защиту.             — Давай, Вадя! Бей его!       Балабанов после этого уже не мог себя сдерживать, он словно с цепи сорвался. Он наносил удар за ударом по лицу Ромы, которое уже было изрядно избито, но, несмотря на это, Рома всё ещё активно сопротивлялся, отвешивая тому тумаки. Удар Балабанова сверху, по голове, слева и справа по скулам, снизу, по подбородку и, наконец, решающий удар, самый сильный из предыдущих, по носу, из которого брызнула кровь, стекая вниз по сбитому подбородку, от которого Пятифан даже пошатнулся, едва ли не рухнув на землю. Он, сжав кулак, дотронулся до хрустевшего носа и смахнул кровь, мараясь в ней — он совершенно не чувствовал боли, и налетел на Балабанова для своей новой серии ударов уже с такой злостью и яростью, что тот вынужден был не бить, а отбиваться, пригибаясь от ударов. Одежда Ромы была порвана в некоторых местах, волосы взялись в сосульки от крови, лицо было в крови и поту, но его глаза… Они всё так же горели. Он даже не собирался сдаваться. Рома был готов драться до своего последнего выбитого зуба, последнего живого места на своём теле, последнего вздоха. Но Рома ведь не железный. Пятифан отступил на шаг, ближе к стене, упираясь в неё спиной, чтобы хотя бы слегка отдышаться. Дыхание было тяжёлым, он то и дело сплёвывал кровь куда-то в сторону. Балабанов, упиваясь тем, что находится в выигрыше, занёс свой большой кулак над тем, и уже приметил, куда целится, как вдруг его за талию схватил внезапно подлетевший Антон, и повалил на землю. От такого поворота событий Вадим даже немного растерялся, пока его то и дело хлестал Антон. Словно в сумасшедшем сне, Вадим изловчился и пнул Петрова своей ногой в колено и тот отлетел. Тем временем Рома, что пытался встать в устойчивое положение, пропустил один хук вставшего Вадима и пропустил следующий. Но не упал.             — Я тебя как лоха сраного раскидаю, Пятифан, — с вызовом начал Балабанов. — без своей подстилки не сможешь, да?             — Завали ебало! — заорал вдруг Ромка и подлетел к тому, — Не смей Тоху обижать, падла! — и тут же, собрав последние силы, вспомнив все обиды, ударил, сжав кулак, попадая Балабанову в живот, отчего тот свалился на пол.       Катька, стоящая рядом, заверещала, и осела на пол. Она стала бледнее, чем снег за окном, а её юбка расползлась по коленям. Рома, с триумфом, потрогал еле шевелящегося Балабанова, носком обуви и, удостоверившись, что он живой, падла, повернулся к Антону. На его носу расплывалась синяя гематома. Он осмотрел свои погнувшиеся очки и покачал головой.             — Ну чё, чмо, — Пятифан обратился к проигравшему, — тяжело осознать, что ты проиграл?             — Да пошёл ты нахуй, — огрызнулся Вадим и получил сильный пинок в бочину.       Катя, до этого стоявшая безучастная, равнодушно оценила ситуацию: два, ну, три, сильно избитых школьника, много крови, синяки, ссадины. Ничего нового, в принципе. Но тот факт, что Балабанов проиграл, очень её разочаровал. Она, осмотрев свои ногти, неприятно ухмыльнулась. Похоже, сейчас полшколы сбежится посмотреть на происходящее. Рома, смерив Антона недовольным взглядом, скрылся в мужском туалете, а Антон побежал за ним. Катя же рванула к кабинету, где проводился урок и начала кричать, что там такоо-о-ое происходит, ну просто умереть можно! Как только Балабанов очухался, его отвели в медпункт, засыпая вопросами о том, как так вышло что ему надрали, так сказать, зад. Он ещё долго не мог отделаться от внимания к своей персоне. тем временем у Смирновой созрел коварный план. Она пошарила в кармане и наткнулась на ключи технички. Девочка смогла выкрасть их ещё рано утром прямиком из кармана, заговорив той зубы, на всякий случай. Она осторожно подошла к туалету, где всё ещё находились ребята, и заперла их там. А те, в свою очередь, не заметили это сразу, а лишь только тогда, когда Рома перестал поливать Антона обвинениями.             — Слышишь, очкарик, тебя не просили лезть не в своё дело, — шипел он, вглядываясь в Антона.             — Он бы просто тебя убил, — вдруг заключил Антон, явно гиперболизируя, — а я не хотел этого, вот и решил помочь.             — Чё? Убил? — засмеялся Рома, хватаясь за болеющий бок, — Не неси бред, а? Помочь он хотел, ага. Нашёлся, помощник херов. Посмотри на себя, ты здорово отхватил, — его ладонь мазнула по разбитому носу, — хотя и я тоже.             — Нам нужно в медпункт, — решил Антон, немного подумав, — пошли?             — Ага, погнали.       Антон толкнул дверь, но та не поддавалась. Он тяжко сглотнул и обернулся на Рому, что ждал, когда тот её откроет. Заметив напрягшееся выражение лица Антона, он решил спросить:             — Чё с лицом, Тох?       Он перевёл взгляд на дверь.             — Она не открывается.       Рома подошёл к двери и грубо толкнул. В нём было силёнок, конечно, побольше, чем в Антоне, но дверь всё равно не открывалась. Он крепко выругался и резко обернул голову к Антону, что тот под его взглядом зажался.             — Ты издеваешься? — коротко спросил Пятифан, делая шаг к Антону, вдавливая того в стену, — Нас чё, заперли, получается?             — Ну, похоже на то, — Антон попытался найти выход из создавшейся ситуации, но прижавший его Рома сразу же оборвал все пути отступления.             — Нахуя ты попёрся за мной? — прорычал он, словно волк, — Сейчас все кишки вымотаю!              — Мне нужно бы… — забормотал Антон, чувствуя, как от страха повлажнели ладони.             — Как ты меня раздражаешь, педик.       Антон ощутил, как на него накатывает гнев. Вслух он сказал, с трудом выталкивая слова:             — За базаром своим следи.       Антон понял, что перегнул палку, и замер, ожидая того, что ему сейчас прилетит. Но, в свою защиту, оттолкнул Пятифана и отошёл в сторону. Тот немного, очевидно, удивившись выражению Петрова, поглядел на Антона с иронией, и некоторое время просто стоял, пнув напоследок стоявшее рядом ведро со шваброй. Та с грохотом упала, здорово ударив по ушам Антона — он поёжился.             — В себя что ль поверил? — засунув руки в карманы, он ссутулился и подошёл к Антону, на ноги которого словно кандалы нацепили.             — Отвали от меня, — тихо и зло сказал Антон.       Разве это могло остановить закипевшего Ромку? Он снова придавил Антона к стене, да так, что у того заболела вся спина. Он схватил того за шею и поднял над собой, медленно сдавливая. У того начало темнеть в глазах. На него пахнуло дешёвыми сигаретами и перегаром, но одновременно одуряюще-сильным. Он схватил Рому за руки и попытался убрать, но у того была железная хватка. Это только раззадоривало Пятифана.             — Ну и как теперь запоёшь, а?             — Отпусти меня, су… — голос Антона сбился, когда он понял, что Пятифан совсем не шутит.       Он надавил ещё сильнее и Антону стало нечем дышать. Садист! Значит, хочет сломать шею? Ну уж нет! Антон напряг всю свою волю и всадил колено в пах Пятифану. Тот взвыл и разжал руки. Антон качнулся назад, медленно сполз на пол и прислонился к стене. Он не позволит Ромке над ним издеваться. Уж точно не сегодня.             — Ах ты, бля! Я тебе сейчас устрою, сука.       Он подлетел к Антону, который отчаянно сопротивлялся, но всё было бесполезно, и уже через пару мгновений лицо Антона было перед поверхностью грязного, явно давно нечищеного школьного унитаза. Антон инстинктивно вжался руками в ободок унитаза, и Ромка с силой держа его за короткие волосы, попытался окунуть лицом в зловонную жижу. Антон отчаянно замотал головой, но, ощутив подкатывающую к горлу рвоту, продолжал сопротивляться, пока Рома его не пересилил и не окунул в это по самую шею. Антон дико замычал, не открывая рот, зажмурил глаза, и пытался вырваться, но у него ничего не получалось. Рома снова схватил блондина за волосы и несколько раз дёрнул головой вверх-вниз. Антон прочувствовал ощущение того, что он проебался всухую, и ему стало очень, очень стыдно. Он теперь был унижен настолько, что не знал, как реагировать. Бежать было уже некуда. Оставалось только принять унижение и покорно со всем смириться.             — Доволен, Тох? Понравилась моя водная терапия?       Антон обернул голову и со всей силы, набрав полный рот слюны, харкнул тому в лицо. Рома покраснел от ярости, и со всей силы ударил Антона головой об холодный кафельный пол туалета. Голова начала раскалываться на две части.             — Да пошёл ты нахуй! Мудак! — заорал во всё горло Антон, больше не выдерживая Пятифана.             — Вот как заговорил, — Рома отошёл от Антона и запихал руку в карман.       Сердце Антона на миг остановилось и рухнуло в пятки. Кажется, он понял. В окровавленной руке Пятифана засверкал нож. Антон понял, что если начнёт сопротивляться, то ничем хорошим это кончится, и если будет сидеть ровно, то исход будет тот же. Кажется, ему пиздец, в прямом смысле этого слова. Рома сел напротив перепуганного до усрачки Антона и приставил тонкое, холодящее лезвие к его шее. Тот замер, стараясь не шевелиться. Сейчас в своих мыслях он молился всем богам, которых знал и просил спасения. Где его ангел хранитель?             — Слышь, недоумок. Я тебя мочить не хочу, но решай уже, — голос Ромки был равнодушен, — или мне всё-таки закончить начатое?       Антон маниакально улыбнулся. Кажется, он даже получал удовольствие от происходящего.             — Выпрашиваешь извинения? Ты такой жалкий.       Рома какое-то время задумчиво смотрел на него, не понимая, либо он правда псих, либо просто законченный мазохист.             — Ты совсем ёбнутый? Тебе так хочется сдохнуть, я поражён.       Антон закрыл глаза и поднял голову выше, упираясь затылком в прохладную стену, открывая больше пространства для ножа. Он снова приоткрыл глаза и слегка улыбнулся. Он готов. Можно идти ва-банк. У Ромы на лице проступило полное непонимание. Он убрал нож и отстранился, абсолютно не понимая, что стало с Антоном.             — С чего ты взял? Я просто решил тебя проверить. Теперь я вижу, что ты не такой уж крутой, каким себя мнишь.             — Эй, полегче на поворотах. Я тебя прирежу.             — Сколько раз ты ещё это повторишь, Ром? Ты слишком много болтаешь, и ничего не делаешь. Пытаешься запугать жертву, но я не из тех, кто сдаётся сразу же.             — Я вижу, ты не собираешься меня бояться, — с грустной улыбкой сказал Рома, — вот и славно. Мне кажется, что мы уже поняли друг друга. Ты не такой трус, как я думал. Не знаешь, долго нам тут ещё торчать?             — Без понятия. Думаю, пока вечер не наступит, — пожал плечами Петров и отстранённо посмотрел в стену.       Антон оказался прав — они просидели в вонючем туалете до самого вечера, пока ключи не были найдены. Пожилая женщина, работающая уборщицей, с неприятным удивлением обнаружила этих двоих запертых. По пути, уже после того, как они посетили медпункт, она рассказала этим двоим про суету, которая стояла здесь весь день и про то, как этих двоих искали, а ещё про ту самую Смирнову. На следующее утро их всех ожидали у директора, вместе с Балабановым, только вот в чём нюанс — последний больше не придёт. Антон так решил. Он и Рома быстро выяснили, где ошивается тот идиот и, выследив, преподнесли парочку роковых уроков, после чего его больше никто не видел. После этого о драке вскоре забыли, дело о пропаже Балабанова замяли, списав всё на то, что он исчез в лесу, как и множество предыдущих детей, только вот в этот раз не была замешана какая-то мистика или что-то в этом духе, что всегда всплывает в подобных случаях, в этом были замешаны всего лишь двое детей. Антон, кажется, только что начал понимать, что стал таким же монстром, даже хуже, как и его напарник, что сейчас, широко улыбаясь, дружески хлопая по плечу, даже не догадываясь, что он может стать следующим.