Во благо монстров

Тёплые летние лучи полуденного солнца мягко рассыпались по телу маленькой Фриск. Девочка в чуть мятой изношенной голубой кофте с двумя светло-фиолетовыми полосками и дыркой на плече, полученной от одной из порядком надоевших коряг, растущих у подножья горы Эббот, и есть Фриск. Это маленькое и на первый взгляд щуплое тельце пережило уже порядком десяти перезапусков и более сотни смертей. Наконец, ресницы героини чуть дрогнули, и через несколько долгих секунд распахнулись ярко-вишнёвые глаза, полные неудержимой решимости, в самых глубоких закоулках которых проглядывалась крепкая и неутомительная злоба, скрытая от посторонних невнимательных глаз. Даже самой Фриск не было полностью известно, откуда именно взялось это сокрытое в глубинах души, но очень сильное чувство желчи, наполненное губительным ядом, отравляющим каждый миллиметр искажённого сердечка. Возможно, Фриск сама злилась на себя и на своё беспомощное порядком поднадоевшее и постоянно управляемое неким «человеком извне», тело, что не раз, уверенно стоя перед ликом маленького и беззащитного монстра, даже не дёргалось, разрубая нового врага пополам и не оставляя и шанса жертве хотя бы пролепетать последние мучительные слова в свой последний вздох, руки, что обнимали фиолетовое, пропахшее сажей и пылью от долгих лет самозаточения в Руинах платье заботливой мамы-козы, любящей нас больше себя самой, чтобы уже в следующем таймлайне оставить на её белой, словно только выпавший чистый снег, шерсти глубокий предательский порез и вытереть её серым, медленно разлетающимся по пустым коридорам прахом бесчувственное лицо, на коем так и не промелькнёт даже намёк на сожаление, ноги, что несмотря на всю горечь раскаяния, все годы страданий, весь ужас содеянного ни разу за длительность путешествий по нейтральным и геноцидным концовкам, загоняющим Фриск в ловушку, словно наивного зайчишку, не подкосились, ни разу не дрогнули и не упали на колени перед горстью пыли, смачиваемые падающим дождём солёных капель, нет, тело всегда было твердо и сильно, всегда шло только вперёд, всё же тот человек не ощущал и не ощутит всю суть этой беспредельной боли. А может, она злилась на самого игрока? Человека по ту сторону экрана, что лицемерно наблюдает за действиями Фриск, продолжая беспощадное истребление несчастных монстров, человека, что не знал и никогда не узнает, каково это - находиться под полным контролем действий и смотреть, как все, к кому ты привязан на уровне своей чувственной души, гибнут от твоей же жёсткой непоколебимой руки, человека, что радуется долгожданному прохождению игры на новую, всё более ужасающую и чудовищную концовку, снова нажимая рестарт, и не знает, совершенно не представляет каково это - опять оказаться в начале пути с ощущением горького отчаяния в теле и пониманием безвыходности ситуации, пониманием, что никогда не остановишь этот издевательский круг пыток и уже предвкушая новую порцию терзающей хрупкое тельце боли, боли, когда какой-то «игрок», отвлёкшись от экрана или просто по случайности нажав не на те кнопки, попадает под «пулю», подвергая огромному урону, но не себя, нет, он то сам всегда будет в безопасности за дисплеем, в тёплой уютной квартирке за чашечкой горячего чая с кислым лимоном внутри, а свою «марионетку», что безвольно двигается, повинуясь тонким, но прочнее всякой цепи невидимым ниточкам под названиям «клавиши». Идентичные мысли мучили ребёнка каждый таймлайн, постепенно усиливаясь и вызывая бесконечные истязания, что не вынести даже самому физически стойкому человеку, разрывая сердечко, полное решимости, на части, но оставляя в живых маленькую девчушку, дабы продолжать нескончаемую «игру», ведь пешкам положено возрождаться в играх, так? Однако этот раз… он особенный, сегодня душа Фриск ещё более засияет ярким алым светом, постепенно переходящим в кроваво-красный, озаряя Руины огнём безнадёжности, ведь в этот, именно этот, ничем не примечательный с первого взгляда таймлайн девочка действительно решительно настроена прекратить кукловодство и власть игрока над миром Undertale. Тонкие, чуть загоревшие руки медленно выпрямились, опираясь на маленькие мятые цветочки с ярко-жёлтыми лепестками, почти полностью опавшими под тяжестью веса нелёгкого человека. В левой руке как и всегда находилась палка от засохшего дерева с острым, как лезвие, концом, подобранная на поверхности тогда ещё ничего не подозревающей девчушкой. Изменив положение ног, тем самым сев на израненные от длительного падения коленки, Фриск вдохнула полной раcтерзывающих эмоций грудью аромат подземелья, в воздухе веяло неприятной сыростью, и школьнице на секунду показалось, что стоит смрад, немного напоминающий запах кладбищенской земли. Солнечные зайчики весело скакали по тёмно-русым волосам девочки, мягкие ладошки крепко прижались друг к другу, удерживая колючую палку, острым концом обращённую к телу освободительницы. Деревяшка медленно, но уверенно поднималось вверх, остановившись у самой груди Фриск. «Это единственный способ – пронеслось в голове отчаянной – если записи не врут, то я больше не возрожусь после самоубийства, главное - не встать на ноги по нелепой глупости, иначе вновь начнётся игра...» - чувства медленно уступали дорогу холодному просчёту. После последнего слова в голове начали мелькать страшные картины геноцида, и девочка ещё сильнее поморщилась, по организму прошлась волна мурашек, от подувшего из глубин подземелья ветерка, казавшегося в этот раз намного холоднее обычного. Когда глаза снова открылись, они уже не были наполнены прежней злостью и ненавистью даже в самых далёких пучинах разума, эти чувства казались лишь отголосками прошлого, будто ощущались не пять минут назад, а все пять лет, только решимость, но эта решимость… была другая, если та заставляла тело трястись от нетерпения и рваться вперёд навстречу приключениям, добавляла надежды на счастливый конец при каждом новом перезапуске, то эта только придавала уверенности и хладнокровия сухим действиям. На лице Фриск не читалось никаких эмоций - полное равнодушие, оно читалось и в алых глазах, ох, этот бесчувственный взгляд, что ввёл бы в ступор леденящего тело и душу страха любого человека, кто только посмел бы заглянуть в зрачки героини, однако девочка была одна, одиночество преследовало её с тех пор, как упала в это кошмарное место, от которого в скором времени уже начнёт тошнить, одни и те же места, локации, даже простой домик на какой-нибудь окраине дряхлой деревушки, и тот уже казался интереснее и увлекательнее, но тогда бедная Фриск ещё не знала, что этот поход будет самой роковой ошибкой, тогда игрок в первый раз захватил контроль, но в бесконечном молчании и следовании запрограммированному сюжету невозможно хоть кому-то поведать обо всём, что тогда терзало беззащитный разум девчушки, разве это не одиночество даже несмотря на постоянное окружение монстрами? «Это правильное решение, я сожалею лишь о том, что не сделала этого раньше. Они все будут свободны от перезапусков, никто больше не будет страдать от моих деяний… то есть от ЕГО деяний.» - несмотря на акцент, Фриск не испытывала более никаких чувств к игроку, и эти монотонные мысли проскакивали в голове школьницы всего на пару секунд и растворялись в бездне вместе с остальными. Руки постепенно приблизились к груди, всё ещё сжимая заветную палку, острие коснулось свитера, появилось лёгкое ощущение предвкушения или скорее волнения, будто у ребёнка, в первый раз выходящего на сцену с простеньким стишком, дыхание немного задрожало, но страх не промелькнул даже на миг, он просто не мог прорваться сквозь неисчерпаемую решимость. Послышался хруст, противный скрипучий хруст, заставляющий сжиматься и прятать губы в ладони, каждого, кто пытался хотя бы представить что-то наподобие. Звук, этот звук рвущейся плоти, пронзающий слух и заставляющий сердца даже самых чёрствых людей, всегда с холодом и сухостью относящихся к любой ситуации в жизни, обливаться горячим потоком крови и сжиматься до размера песчинки на пляже. Несколько булькающих отголосков человеческих связок пронеслись по руинам, тело девочки сжалось, дёргаясь в мучительных судорогах, горло машинально ловило оставшийся кислород, но терпело неудачу, захлёбываясь новой порцией крови, мышцы напряглись до небывалого сильно, но вдруг… всё кончилось…

***

Закат. Безжизненное уже окоченевшее тело ребёнка лежит на мягком покрывале из лютиков. Когда-то храбрые и уверенные глаза с читаемой печалью в душе и полные решимости сейчас потухли и побелели, при взгляде в них становилось холодно и неуютно, хотелось сбежать как можно дальше и не оглядываться. Уже посиневшие губы не были сомкнуты, казалось, ещё пара мгновений и они скривятся в довольной ухмылке, но этого всё не происходило, вокруг них каплями и мерзкими сгустками виднелась засохшая бордовая кровь, её, разбрызганную во всевозможные стороны, также можно было подметить и на каменных стенах вокруг злосчастной поляны. Любимая кофта Фриск, что та так долго подбирала перед долгим походом в гору, длиною в оставшуюся жизнь, сейчас полностью пропахла до тошноты неприятным смрадом и обзавелась новой, вероятно, последней дыркой, но девочка уже никогда не сможет примерить ни эту, ни какую-либо другую одежду. Из мягкой груди ещё молодой, но уже познавшей всю боль жизни школьницы выпирала твёрдая палка, в этот кусок старого дерева было вложено всё отчаяние, вся боль и все мысли не по годам развитой девушки. В ногах трупа стояла, склонив голову и одаряя Фриск немного лицемерным, но в то же время сочувственным взглядом, очень похожая на нашу героиню молодая особа, но в другой, более яркой, одежде, призрак первого человека, упавшего в эту дыру отчаяния - Чара. - Ты действительно сделала это – с лёгкой грустью улыбнулась «мираж», как обычно называют приведений скептики, и прикрыла карие глаза. - Всё правильно, у тебя изначально не было шансов на будущее, – Чара подошла к лицу самоубийцы и, проведя рукой по застывшему в непробудном сне лицу девочки, опустила ей веки (как ни странно, они поддались полупрозрачной ладони).