***
В этом мире Берт не пишет картин. Но от Селены не ускользает, как он все время оставляет небольшие, почти машинальные зарисовки на полях черновиков своих отчетов для королевской четы. Как его глаза неизменно задерживаются на полотнах в коридорах замка, и как его длинные пальцы, будто держа незримую кисть, делают несколько едва заметных взмахов в попытке добавить новые элементы к уже нарисованным композициям. Где-то там, глубоко внутри этого драяда, Берт все еще существует. И он рисует. — Может, ты нарисуешь меня? — спрашивает Селена вдруг, и Берт незаметно прикрывает чернильным рукавом очередной набросок, осознавая, что по случайности выдал себя. — Я не художник. — Рисовать может кто угодно. Для этого нужно просто начать. — Но результат будет разным. — Но как мы узнаем результат, если не попробуем? Берт смотрит на нее внимательно, изучая, но во взгляде его невозможно скрыть разгорающееся пламя творческого азарта. — Пойдем. — Она встает и берет его за руку, уводя за собой куда-то, и он даже не сопротивляется. Селена угадывает, что в своем сознании он уже смешивает нужные краски и наносит первые штрихи. Она на правильном пути. Селена приводит его в зал, где совсем недавно какой-то драяд-художник был занят портретом королевы. Селена сама снимает незаконченную картину с мольберта и ставит чистый холст. Берт ничего не говорит, лишь с сомнением смотрит на оставленную палитру. Селена подводит его ближе к полотну. — Просто рисуй, как чувствуешь, — советует она тихо, а сама направляется к кушетке. Она присаживается, подбирая под себя ноги, и приспускает шелковое платье с плеч, намеренно приоткрывая дивный вырез на груди. Берт не может отвести от нее взгляда, слишком увлеченный открывшимся образом. Селена, намеренно продолжая свою сложную игру, чуть поворачивает голову и изящно, подобно балерине, кладет ладони себе на колени. — Так хорошо? — интересуется она, уже зная ответ. Берт незаметно сглатывает, а затем возвращается к своей несколько насмешливой маске. — Великолепно, — делает комплимент он сквозь загадочную улыбку. — Не уверен, что мне хватит мастерства передать всю твою красоту. — Я, по крайней мере, надеюсь, что ты хотя бы постараешься. Берт впервые берет палитру, а Селена украдкой следит за ним. После небольшой паузы он делает пробный размашистый мазок на белоснежном холсте и поначалу замирает. Но затем он делает еще один, потом несколько, полностью сосредотачиваясь на работе. Сперва робкие и несмелые жесты постепенно становятся уверенными и четкими. Он держит в голове пропорции, без труда обозначив основные акценты портрета. Он понимает суровые правила игры света и теней, позволяя себе местами оставлять излишне темные пятна. И он уже знает, какие цвета необходимо смешать, чтобы получить идеальный оттенок полыни, который полностью соответствует ее наряду. Знает, потому что тот, другой Берт, это знал. Берт увлечен картиной не меньше, чем прекрасной натурщицей. И Селене нравится видеть его таким. Ей нравятся проблески истинного художника в сдержанном драяде, и ей нравится осознавать, что именно она главная причина его текущего возбуждения. Проходят минуты, часы, а увлечение Берта портретом только растет. Селена терпит и затекшую шею, и усталость во всем теле, потому что ей невыносимо хочется, чтобы он вспомнил. И ее, и картины, и то, что их связывает. И чем сильнее Берт погружался в работу, тем сильнее казалось, что он становился прежним. Что он становился самим собой. — Кажется, уже совсем поздно, — наконец не выдерживает Селена многочасовой пытки. — Да. — Берт почти не замечает ее, продолжая писать короткими, отрывистыми мазками. — Ты… можешь идти. Я закончу сам. Она прикрывает до этого обнаженные плечи и встает. — Я могу взглянуть? Берт останавливается в задумчивости, а затем сквозь неуверенность кивает. Селена подходит к мольберту и буквально лишается дыхания. Ее портрет почти написан. Фон пока лишь схематично обозначен, но ее лицо и фигура прорисованы почти полностью. Идеально переданные черты лица и превосходное сочетание оттенков. Людям, никогда не бравшим в руки кисть, такое попросту неподвластно. — Это… невероятно, — вырывается у нее. Берт будто впервые видит свое творение. Он смотрит на полотно со смесью нерешительности, смятения и тревоги. — Да, — соглашается он. — Невероятно. Он внезапно морщится, будто его виски прострелила боль. — Берт… — Селена протягивает к нему руку, но он бережно остановливает ее. — Все хорошо, — успокаивает он. — Я… просто хочу закончить. У двери Селена задерживается, чтобы бросить последний взгляд в его сторону. Она чувствует укол беспокойства, но надежда на то, что к Берту вернутся заточенные в нем воспоминания, торжествует, и она покидает зал, оставляя его наедине с самим собой.***
На утро Берт не спускается к завтраку. В попытке успокоить себя Селена пытается отыскать его в кабинете, затем в саду. И лишь потом она рискует отправиться в зал, где накануне он писал с нее картину. — Берт? — зовет она дрожащим голосом, с трудом заставляя себя приоткрыть дверь. Ей отвечает лишь тишина. Она входит внутрь, и первое, что бросается ей в глаза, становится ее портрет. Он валяется на полу, испещренный новыми чужеродными красками. Темно-бордовый, ярко-синий и слепящий желтый — вся совершенная, почти законченная картина оказалась измалевана ими. Будто в порыве неконтролируемой ярости или отчаянья кто-то намеренно испортил ее. — Берт? — вновь зовет она, едва не сорвавшись на крик. — Я… здесь… — доносятся до нее слабые слова. Она спешно бежит к софе, за спинкой которой, держась за голову, сидит Берт. Вокруг него разбросаны десятки листов, на каждом из которых изображен один и тот же бледный и слабопрорисованный силуэт. — Я не знаю, что со мной, — признается Берт сдавленно. — И голова. Она буквально раскалывается. Селена тем временем берет один из рисунков с наброском в руки. — И я не знаю, что это, — продолжает Берт сквозь силу. — Всю ночь рисовал это, словно в бреду. Неудивительно, что он не понимает, что или кто это. Он не знает. Как не знал и прошлый Берт. Селена же слишком хорошо распознает знакомые очертания, которые Берт рисовал в Тотспеле бессчетное количество раз. Перед ней та самая девочка с его тайных портретов. Селена кладет рисунок туда же, откуда взяла. Садится рядом с ним и обнимает, прижимая его голову к своей груди. Он успокаивается под чудотворным влиянием ее объятий, и его дыхание постепенно начинает восстанавливаться. — Все будет хорошо, — обещает она, навсегда отбрасывая эгоистичное желание вернуть ему утраченные знания о прошлом. — Все. Будет. Хорошо. И Берт просто верит.