Кто первый загадал желание, тому и шишки (пинки, проклятья, неудачи). Ибо нефиг совать пальцы в розетку.
Маринетт впервые видит Феликса при не самых радужных обстоятельствах. Феликс вредный, капризный, противный и жутко амбициозный. Феликс умён (даже слишком), и в мире пятнадцатилетней Маринетт он кажется лишней, возмущающей деталью, рушащей всё привычное и неспешное. А ещё Феликс — первый, кто ухитрился довести до акуматизации трёх независимых девчонок. Одновременно. И дрался с ними на равных, не обладая необходимыми суперсилами, успешно предсказывал каждый их шаг и вообще — двигался с недоступной простому человеку ловкостью. Словно игрался. А потом открыто выразил желание совершить сделку с Бражником, а до этого вообще — независимо от него попытался отнять серьги у Ледибаг. Феликс пугал до чёртиков, рушил привычный мир. Его мать-колибри радостно трещала без умолку, наводя суету в монументальном особняке Агрестов, но Габриэль, хоть и скалился, отчего-то не стремился выгонять её со своей территории. Феликс встал рядом с Адрианом, и Маринетт-Ледибаг не смогла найти внешних различий. Она думала об этом всю дорогу домой. Это же как должна извратиться генетика, чтобы два кузена были столь неотличимы? Даже если матери у них — однояйцевые близнецы. Даже если отцы (что, по-честному, невозможно) тоже были похожи как две капли воды, шанс на рождение абсолютно идентичных детей оставался мизерным. Да, в двадцатом веке в Европе правили два императора (или один из них был королём?), похожие настолько, что историки периодически спорят, а не был ли это один человек. И тоже ведь приходились друг другу кузенами. Но (это «но» Маринетт ударила со всей злостью обманутой девчонки, яростно пиная подвернувшийся камешек). Но! Правители всей Европы приходились друг другу родственниками в чёрт знает каких поколениях и не стремились принимать в свою большую семью кого-то постороннего. Отборнейшая селекция — и где же было взяться генетическому разнообразию? Неужели и Агресты… На этой животрепещущей ноте глубоко задумавшаяся Маринетт (радостно забыв про то, что на улице как бы тоже ходят люди и не все из них умеют взлетать, чтобы убраться с её пути) случайно толкнула плечом проходящую мимо девушку и со всей своей скрытой ледибажьей силой впечатала её в стену. Случайно. Девушка иронично осмотрела образовавшееся на блузке пятно и ополовиненный толчком и гравитацией бумажный стаканчик кофе и стянула с носа не по пасмурной погоде солнечные очки, являя миру красочный фингал и трещину глубокой царапины по скуловой кости. Она тряхнула головой, откидывая недлинные волосы с лица, и посмотрела на Маринетт (разом забывшую все дежурные извинения) с ехидной насмешливостью. Немного свысока. — Ну, здравствуй, — тихим, с приятной хрипотцой голосом поздоровалась девушка, удобнее опираясь на стену, — Ледибаг. И одним глотком осушила свой стакан.***
Она представилась как Бриджит Чен. Невысокая, страшно насмешливая, решительная, нездешняя. Тоже выбивающаяся из общей картины мира Маринетт, будто другими красками нарисованная. Париж был большим туристическим городом, туристы его страшно любили и приносили городу ощутимый доход. Бриджит была не туристкой. Сказала, что к Ледибаг её отправил Фу — старый друг её семьи. Перечислила имена квами Кота и Баг, невинно передала привет от Вайзза. Это многое объясняло, но всё равно — отдавало чем-то жутким. Она мило болтала с родителями, поднимаясь вместе с Маринетт в квартиру, ловко колдовала над туркой на плите, жаждая возмещения потраченного пойла, и хорошо помещалась в одолженной Маринетт одежде — а у Маринетт были весьма специфические параметры. Она презрительно фыркала, рассматривая коллекцию плакатов, по-свойски уселась на кушетке, сдёрнув один из них со стены, и теперь сверлила напечатанного Адриана каким-то тяжёлым, жгучим взглядом. — Смазливый, — припечатала она грудной хрипотцой, бессовестно сминая тонкий глянец в сильных костлявых пальцах. Маринетт раздражённо зарычала. — Так что тебе от меня надо? Тёмная Бриджит в светлую розовую комнату не вписывалась. Хотя Маринетт и не могла сформулировать, почему Бриджит именно «тёмная». — Кровать, кофе и лояльность, — совершенно просто ответила она, сминая плакат в своей руке в плотный добротный ком бумаги. — В идеале — ствол, но у тебя его нет, какая досада. Маринетт подвисла на пару секунд, пытаясь сообразить, чем этой странной Бриджит не угодили деревья, но потом поняла и испуганно вздрогнула. Бриджит сделала мрачный глоток — от её мрачности не спасало даже то, что глоток был сливочного капучино с корицей, маршмэллоу и прочими жизнерадостными присыпками. — С чудом в перьях ты уже познакомилась? — уточнила Бриджит, скрещивая поудобней ноги. — Которое одинаковое с лица с твоим благоверным. Как впечатления? Мне доводилось с ним общаться, стрёмный тип, не правда ли? И Маринетт, исподлобья контролируя выражение её лица, медленно, нехотя начала проговаривать свои сомнения: нет, не те, которые касались внешности Феликса, — которые касались его странных действий. Бриджит внимательно слушала. И — что самое ценное — не спешила переубеждать. Поэтому Маринетт, сама не понимая, как так получилось, вдруг испытала такое доверие к этой странной особе, назвавшей её Ледибаг, внимательно выслушавшей и не упрекавшей в недоверии к какому-то выскочке (который ухитрился очаровать её подруг своим раскаянием). И сухой обмен данными превратился в жалобу на отвратительный день и чудовищного мальчишку — Маринетт просто захотела выговориться, потому что больше было некому. Может, за неё говорило счастье найти единомышленника — а Маринетт всегда была немного зависима от мнения других и без чьей-либо поддержки за своей спиной рисковать боялась. — Не все люди нравятся тебе, — резонно заметила Бриджит, приобнимая её за плечо. — Не всем людям нравишься ты. И уж точно такие люди не собираются вести себя по придуманному тобой сценарию. — Буржуа мне тоже не нравится, — сонно не согласилась Маринетт, придвигаясь поближе. — И я не нравлюсь ей. Но она — необходимое зло этого мира, смотрится в нём гармонично и иногда бывает полезной. А этот мерзкий тип несёт в себе хаос. Меня прям трясёт от него, он такой… агрх! Бриджит промолчала. — Интуиция работает, значит, — проронила она после уютного молчания. — Это хорошо. Доверяй ей, а не милым мальчикам, и останешься жива. Маринетт слышала это сквозь сон, почти не осознавая, и ей казалось, что Бриджит была здесь всегда, и всегда была с ней знакома, и роднее неё у Маринетт никого нет. И в мутном беспокойном сне ей казалось, что она смотрится в зеркало и видит там мрачный уставший взгляд, и подбитый (в стычке?) глаз с царапиной-трещиной на лице, обречённо опущенные плечи, и она сама говорит себе не доверять мальчишкам — хриплым сорванным голосом. А комнату освещает зарево полыхающего Парижа.***
Утром Бриджит рассказала, что и она до недавнего времени носила Чудесный Талисман, что у неё был напарник и что противостояли они какому-то мутному типу в маске, у которого (как в итоге оказалось) была целая лаборатория и злодейская суперкоманда. Что Талисмана у неё больше нет, напарник переметнулся, больно и подло предав, а её саму здесь держит только жажда мести. Не справедливости даже. В чём заключались её силы, кто её враг и как на него выйти, Бриджит не ответила. Печально покачала головой, дожаривая омлет, и перевела тему разговора на что-то более безобидное. Предположила, что её головная боль (Заклятый Суперзлодей то есть) захочет скооперироваться с головной болью Чудесного Дуэта, а значит — надо просто подождать следующего нападения акумы и посмотреть, что изменится. Серьёзно задумавшаяся Маринетт на этом предположении дёрнулась и пролила чай. — Уже изменилось! — воодушевлённо крикнула она и, спохватившись, заговорила тише, не глядя разматывая бумажные полотенца. — Феликс… — Просто мальчишка, — скептически скривилась Бриджит, раскладывая омлет по тарелкам. — Да нет же! Маринетт метко кинула ком грязных салфеток в урну и принялась активно жестикулировать: — Уже изменилось, ты меня понимаешь? Вчера Бражник впервые акуматизировал троих, а не одного! Были, правда, ещё сапотисы, но их двое и они близняшки, так что, полагаю, они не в счёт. И Феликс… Маринетт резко развернулась, прикладывая кончики пальцев к вискам. Бриджит скептически выгнула бровь. — Феликс — гад редкостный, это да! Но! — Маринетт многозначительно развела указательными пальцами. — Во-первых, он зачем-то попытался рассорить нас всех с Адрианом — ладно, допустим, из чистой вредности и тяжёлого детства со строгим отцом, окей. Во-вторых — он пытался снять с меня серьги. С Ледибаг, понимаешь? Ну, типа этим только Бражник грезит, остальные не рискуют. А ещё — он с Бражником диалог вёл. Через акуматизированных. Понимаешь? Сделку предлагал, с трезвом уме и твёрдой памяти, а что это значит? — Что мальчик насмотрелся фильмов DC и решил примкнуть ко злу? — усмехнулась Бриджит, переползая за стол. Маринетт обиженно надулась. — Ты издеваешься, — кисло отмахнулась она и потянулась к заварочному чайнику. Бриджит, занятая поеданием бекона, не ответила. Маринетт принялась злобно пилить омлет, тихо краснея от негодования. — Так что за сделка? — явно ради приличия поинтересовалась Бриджит, хрустя тостом. Уточнила, когда Маринетт непонимающе вскинулась: — Ну, что за сделку Феликс Бражнику затирал? — Кольца какие-то требовал у Агреста отнять, — пожала плечами Маринетт, совершенно этим моментом не интересовавшаяся. Не до того немного было. — Семейная реликвия Грэмов, что-то такое. «Они принадлежат семье Грэм и никогда не достанутся Агрестам!», всё в этом духе. Всю её отповедь Бриджит слушала будто вполуха, но кольца её — неожиданно — заинтересовали. — Семейная реликвия Грэмов, значит. Однако. И ультимативно заявила, что хочет с Агрестами об этих кольцах переговорить. Оценила перекошенное лицо Маринетт и смилостивилась — достаточно только непринуждённой беседы с младшим из них. К концу завтрака Маринетт судорожно придумывала, как будет объяснять окружающим свою «кузину» и её жажду французского просвещения — Бриджит тянула на лицеистку, даже не коллежанку, что делало её присутствие в «Франсуазе Дюпон» несколько… более неправдоподобным. — Кстати, — окликнула Бриджит, деловито намазывая тост джемом. — Ты знала, что Франсуаза Дюпон была героиней? История умалчивает, конечно, но вполне возможно, что даже с приставкой «супер». А может — ещё и с Талисманом Чудес. Так что будет забавно (и жу-у-утко символично), если Кот Нуар учится с тобой в одном коллеже. Маринетт закатила глаза, оценивая открывшиеся перспективы — и с воем рухнула на столешницу. Не дай Боже.***
— Мариш, вы одинаковые, — выдала Аля после пяти секунд знакомства с Бриджит. — Признавайся, где клон-принтер нашла? — И вовсе мы не похожи! — шёпотом огрызнулась Маринетт, с энтузиазмом (и без какой-либо пользы) листавшая учебник по истории. — По-твоему, все метиски на одно лицо, да? Аля замолкла, нащупав опасную тему, но убеждённой не выглядела. Бриджит предпочитала более открытый — более взрослый — стиль в одежде. У неё не было с собой вещей, кроме повседневной сумки, но она ухитрилась откопать в шкафу Маринетт то, что, по логике вещей, там не должно было бы быть. Хотя Маринетт с удовольствием надела бы и замшевые туфли на каблуке, и этот приталенный пиджак (хотя его вырез был слишком для неё откровенным, так что вряд ли бы она стала его застёгивать). И боже, откуда у нее в шкатулке эти жемчужные серьги? А ещё Бриджит (определённо ведьма), за малое количество времени ухитрилась сделать профессиональную укладку — Маринетт за это же время торопливо завязала хвостики, сгребла тетради в сумку и зашнуровала кеды. Да и волосы у Бриджит были очевидно темнее, и кожа загорелей — в общем, Аля была явно не права. По крайней мере, Маринетт, хоть и не отшельница, но точно не стала бы с такой игривой непринуждённостью болтать с толпой незнакомцев, которых она видит первый и последний раз в жизни — потому что посещение школы (Маринетт на это очень надеялась) было акцией одноразовой и больше с огромной вероятностью не повторится. Но Бриджит, казалось, испытывала от окружившего её внимания только удовольствие — ни капли дискомфорта. Даже Лилу с её разглагольствованиями вежливо развернула восвояси — Росси показательно надулась, но из толпы не вышла, признавая превосходство. Немыслимо. Маринетт сбежала из класса — хотя по официальной версии ушла вымыть губку для доски. На деле же ей просто было максимально некомфортно от сложившейся в классе атмосферы — и она не могла сформулировать, почему. Вроде бы благостная. Доброжелательная даже — потому что Лила держала пасть закрытой. От холодной воды сводило пальцы. Маринетт скрутила губку — меловая пыль белой известью стекала в раковину. Было в присутствии Бриджит что-то неправильное — неправильнее, чем должно бы быть. Не хотелось сравнивать Бриджит с Феликсом, и всё же… Возвращаясь, Маринетт нервно поправила воротник блузки — замёрзшие пальцы холодом обожгли шею. За время её отсутствия в кабинете как-то странно поменялась атмосфера — она, остановленная наитием, замерла у закрытой, мутно-стеклянной двери. Что иронично, связаны изменения были с прибытием Агреста. Агрестов. Один из которых прилизанный Грэм. Он виновато улыбался и робко отшучивался, вполне достоверно и правдоподобно. Каким-то непостижимым образом расположил к себе одноклассников — Маринетт это жутко взбесило. Бриджит обосновалась на задней парте, никем не занятой. Именно к ней Феликс старательно, вроде бы даже и ненавязчиво подбирался. И когда Маринетт собиралась войти, даже бесшумно открыла дверь — с громким стуком опёрся на стол. Маринетт шла по классу, не сводя с Феликса настороженного взгляда. Он её не заметил — всё его внимание было направленно на Бриджит. Он говорил ей что-то негромкое, она что-то отвечала — как-то растеряв всю свою спокойную насмешливость. Как-то нехорошо побледнев — но одноклассники тактично не вмешивались в диалог двух чужаков. Потому что создавалось впечатление, что эти чужаки были очень давно и очень сложно знакомы. Маринетт смотрела на них — и видела части одного паззла. Бриджит была ей симпатична, Феликс — будоражил в самом мерзком и неприятном спектре этого ощущения. И как бы ни хотела — увидев их вместе, она не могла отрицать их странное сходство. Было ли дело в их специфическом для подростков выборе одежды? Классический мужской костюм-тройка — Феликс вроде как был ровесником Адриана, но в этом прикиде казался резко старше. И разговор у Феликса с Бриджит тоже был какой-то совсем не типичный — Маринетт услышала только, видимо, концовку, но и неуслышанное её в какой-то степени напугало. Такие разговоры — которые настолько резко меняют настрой человека, — обычно не о птичках или солнечной погоде за окном. О чём-то глубоко личном. — А раньше ты была рада моему обществу, — мягким, едким шепотом заметил Феликс, буквально не давая Бриджит отодвинуться или отвернуться. Маринетт остановилась на три ступени ниже самого верхнего яруса — чтобы слышать их голоса, но не вмешиваться без необходимости. — Да что ты? Правда, что ли? — Нет-нет, определённо была. Бриджит резко встала, порываясь то ли уйти, то ли прервать неприятный разговор, но будто бы не очень-то она стремилась от Феликса избавиться. Маринетт была на низком старте и в готовности прийти на помощь, но что-то в действиях Бриджит её останавливало. Она вдруг вспомнила Блана — это было не так давно, и Маринетт не знала всех подробностей акуматизации Нуара. Тот Кот называл её по имени и больше не существовал. Не существовала и его Ледибаг, чьё имя он узнал, погребённая огнём Катаклизма, и Нуар-Блан это прекрасно понимал. Понимал, что пришедшая по зову Банникс Ледибаг — это не его Леди, что она ему, Блану, враг, и дрался с ней насмерть. И всё равно — какими-то отдельными жестами, слабыми просветлениями разума, какой-то частью себя продолжал испытывать к ней, к противнице, бесконечную нежность и (извращённую, искорёженную безумством и одержимостью) любовь. Боролся с врагом — и всё равно любил. Что-то в жестах Бриджит напоминало Маринетт того безумного Блана. Разрывающегося между необходимостью навредить и окружить своей защитой и нежностью. Что удивительно — что-то подобное было и в Феликсе. Поэтому Маринетт всё ещё не вмешалась — хотя ничего хорошего в разговоре этих двоих не слышала. — Та ночь, помнишь? Ты определённо была рада моему присутствию в постели и всячески его поощряла. Бриджит просто молча подняла голову. Прошила насквозь открытым и каким-то больным взглядом, обнажая кусочек закованной в ехидство души. — Да, помню. Это была прекрасная ночь. Но потом припёрлась твоя ебанутая maman и попыталась меня прирезать. Так что будь так добр, не порть мне такой спокойный солнечный денёк и свали в закат вместе со своей чокнутой семейкой, ага? И Бриджит с грацией ужа-ниндзя проскользнула мимо Феликса, не касаясь ни его, ни его одежды, и поспешно выскочила из кабинета. Одноклассники проводили её со сдержанным любопытством — содержание тихого разговора было слышно разве что Маринетт, занявшей для этого стратегически выгодную позицию. Феликс смотрел ей вслед — и его выражение лица Маринетт совсем не понравилось. Она сделала шаг, не позволяя ему обойти себя, и гордо вскинула голову. Феликс торопливо натянул свою сдержанную ухмылку и приподнял бровь, готовый вроде как вежливо выслушать её речь. А в его глазах Маринетт опять видела Хаос и опасность, и как-то сама собой проснулась внутренняя Ледибаг — потому что хаос и монстры были её сферой деятельности. И Маринетт слащаво улыбнулась, вроде бы ненавязчиво потянувшись поправить Феликсу съехавший галстук. — Дай только повод, — певуче протянула она, и не подозревая о наличии у себя такой наглости, — и я отправлю тебя в больничку. Со сломанной спиной сложно крутить интриги, и ты, я уверена, не хочешь этого проверять. Она медленно и невинно затягивала петлю — словно бы и правда просто галстук поправляла. Но узел всё поднимался, уменьшая обхват, начинал нежно придушивать, и Феликс сломался — игра исчезла на несколько секунд, он закашлялся, и Маринетт быстро разжала пальцы, игриво стряхнув несуществующую пыль с его костюма. Феликс чем-то отговорился, и Маринетт мило улыбнулась, отворачиваясь. Воспоминание о Блане рассеялось, и в Феликсе внутренняя Ледибаг снова видела только угрозу, от которой следовало избавиться. А в этом ей могла помочь Бриджит — подтвердить или опровергнуть смутные догадки и дать дельных советов. Враг врага, как говорится. Но Бриджит куда-то сбежала — её стоило найти. И выходя из класса — не собираясь сегодня в него возвращаться, Маринетт случайно столкнулась с Адрианом. Она неловко усмехнулась, порозовев от лёгкого стыда, нервным жестом убрала выбившуюся прядь с лица за ухо, и, бесконечно смущенная, бодро скрылась в коридоре. Всё-таки, Феликс был Адриану членом семьи. Но бóльшая часть мыслительного ресурса юной Ледибаг было занято Бриджит и стратегиями, а ещё безуспешными попытками заткнуть взыгравшую тревожность куда поглубже. Поэтому странная серьёзная задумчивость Адриана осталась ею незамеченной.***
Бриджит сидела на крыше коллежа — Маринетт сама иногда пользовалась этим выходом, когда нужно было срочно сбежать на битвы с акумой. Замок калитки на чердак было очень просто открыть невидимкой. Откуда об этом месте знала Бриджит, Маринетт решила не уточнять. — Ты ещё и куришь? — скептически проворчала она, подозрительно косясь на дымящуюся сигарету. — У лицеиста стрельнула, — отмахнулась Бриджит. Затянулась глубоким вдохом, смешно надув щёки и вытаращив глаза. Задержала дыхание и резко выдохнула. Закашлялась, выплёвывая остатки дыма в лёгких, и смахнула выступившие слёзы. — Гадость какая, — просипела она, старательно откхекиваясь. — Не пробуй. Много действий, мало кайфа, оно того определённо не стоит. — Чего тогда куришь? Маринетт села рядом, опираясь на кирпичную кладку. Отсюда открывался красивый вид на кусочек Марсова поля и Башню. Бриджит пожала плечами. — Ну знаешь, фильмы, все дела. На душе хреново, дождь с неба и такая унылая сигарета, которую выкуривают от безнадёги. И мне хреново, но с дождем не фортануло, так отчего бы не закурить? И снова затянулась, в этот раз чуть успешнее. — Тебя не интересовали кольца Агреста, правда? — внезапно выдала Маринетт, не рискуя к ней поворачиваться. — Ты хотела встретить Феликса. Потому что ты его любишь, но запрещаешь себе любить. Он был напарником, который тебя предал, а его мать — вашим противником, да? Он забрал у тебя Талисман ради неё. Бриджит пустила дым тонкой струйкой, складывая губы правильной трубочкой, и обреченно закинула голову. — Так заметно? Маринетт было неуютно от всего этого. Но ещё больше её пугало какое-то мрачное предчувствие. И если предчувствия — это обработка получаемой информации, настолько быстрая, что мозг не успевает обдумывать детали, то тревога Маринетт не была пустой. Что-то происходило. Понять бы ещё — что именно. И этот Феликс, один в один Адриан, и его мать, и странное поведение старшего Агреста, и Аля с её «Мариш» (а она очень редко называла так Маринетт, всегда была определённая причина, так что это тоже что-то да значило) — прошли едва ли полные сутки, а Маринетт уже тошнило от безудержного водоворота событий. И немножко пугало. Поэтому Маринетт беззащитно подтянула колени к груди. Сняла пиджак, подкладывая под мягкое место для комфорта, обняла ноги и задумчиво положила голову. — Мой напарник, — тихо призналась она. — Ну, Кот Нуар. Произошло кое-что, и Бражник поразил его акумой. Я не знаю подробностей, но когда он стал Бланом, то есть Белым Котом, он… он… Я не знаю! Знаю, что он был силён настолько, что разрубил Луну на части, Сена вышла из берегов и затопила Париж, а люди превратились в пепельные фигуры. Он просидел в мёртвом городе один несколько месяцев, пока Банникс не перекинула меня в этот момент времени. Маринетт судорожно сглотнула. — Банникс — герой второго шанса, создаёт Кроличьи Норы, — пояснила она дрожащим голосом, и Бриджит поддерживающе кивнула. — Норы во времени и пространстве. Она из будущего — я это знаю, потому что девочка, которая владеет этим Талисманом, она моя ровесница, а Банникс хорошо так за двадцать на вид. Маринетт замолчала. Подняла голову — небо было ясным, почти безоблачным — ни чем не похожим на то страшное небо с разрушенной Луной, с которого сыпалась лунная пыль, и дышать этим тяжёлым воздухом было почти невозможно. — Блан был сильным одержимым — он вышел из-под контроля Бражника. Я не знаю, но я видела труп Бражника, и… и Ледибаг рядом с ним. Пепельные статуи из человеческого праха, они рушились от прикосновения. Не знаю, как такое возможно, под толщей воды оставались целыми, а одно легкое касание — и пуф! Я видела свой труп, понимаешь? Из будущего. Оно больше не произойдёт, ошибка уже исправлена, и Кот не знает моего имени, всё как раньше. Но тот Блан… он увидел меня — и у него цель появилась. Нуар меня любит, а я не знаю что с этой любовью делать, и поэтому боюсь и огрызаюсь, но он заботится обо мне. Так, как никто не заботится — это не родительская забота, не дружеская, это что-то… иного уровня. Он меня защищает, часто ценой своей безопасности. И Блан, озлобленный, безумный, одержимый Блан — о, знала бы ты, как он жаждал достать мои серьги, потому что серьги Ледибаг из его времени уничтожены. Хотел загадать желание, вернуть всё как было. Это был для него вопрос жизни и смерти, вопрос выживания. За такое можно убить. И он был на это способен. И он всё равно продолжал обо мне заботиться. Я была не его Ледибаг, но какая-то часть его всё равно не позволила мне навредить. Бриджит осторожно обняла Маринетт, прижимая к своей груди. — Я уже видела это в Блане. И увидела в тебе и в Феликсе — между вами произошло что-то, что сделало вас совершенно чужими людьми, раскидало по разные стороны баррикад. Но от чувств так просто не избавиться, и вы вытаптываете в себе эту привязанность и доверие, может, даже любовь. Запихиваете это в самые глубины, чтобы не откопать, не найти, не вытащить, но… — Хреново у нас получается, да? — грустно усмехнулась Бриджит, и Маринетт согласно зажмурилась. — Из нас любила только я. Вроде бы. Мне так кажется. И самое отстойное — всё ещё люблю. Не должна, но… Маринетт вопросительно посмотрела на неё снизу вверх. — Бесценный совет: не связывайся с Агрестами. У них проблемы с головой, а это дело заразное и наследственное. Психи очень убедительны, не успеешь глазом моргнуть — сама крышей поедешь, и привет, дурка. Маринетт непонимающе нахмурилась — и Бриджит со всей злостью вдавила окурок в бетонное покрытие. — Когда объединяешь Талисманы Кота и Баг и загадываешь желание — Вселенная умирает, чтобы перестроиться. Она уже не та, в которой ты жила. Тебя просто выкидывает в соседнюю, близкую к твоим запросам. Совершенно чужую, самостоятельную, с другими людьми и другой историей. Она похожа — но она другая. Маринетт напряглась. Сердце испуганно застучало, и мозг принялся быстро перебирать всю полученную информацию. Она медленно распрямилась, чтобы быть с Бриджит на одном уровне. — Что сделал Феликс? — Позволил матери объединить наши Талисманы. Забрал мои серьги и принёс ей. Мадам Агрест безумно любила своего мужа и была готова на всё, чтобы он снова был жив. Даже уничтожить мир. Маринетт нервно сглотнула.***
В кафе было шумно и многолюдно, но Бриджит удалось занять небольшой стол в относительно уединённой нише. Она махнула рукой, подзывая, и Маринетт принялась старательно проталкиваться с другого конца зала. Бриджит, похоже, западала на блины. Порцией, которую она себе заказала, можно было накормить лагерь голодающих беженцев, и Маринетт смущённо уткнулась в своё мороженное. Подумаешь, одиннадцать шариков, усиленный Талисманом организм потреблял в разы больше энергии, и, несмотря на разные несомненные плюсы, нуждался в куда бóльших количествах еды, чем любой другой растущий подростковый организм. Маринетт брала небольшие заказы, чтобы появились свободные деньги и чтобы не сильно обременять своими аппетитами родителей. В конце концов, это даже подозрительно — есть столько, сколько требовалось съедать действующей Ледибаг, её можно было бы вычислить по одним только счетам за продукты. Но Маринетт осторожничала и не приходила в одно и то же место слишком часто. Бриджит отчалила к стойке с соусами, потому что: «Блины без шоколадной пасты? А может ещё и без сгущёнки? Без мёда? Девочка, у тебя проблемы с головой», — и Маринетт провалилась в скорбящую меланхолию. Бриджит вытрясла всю весомую наличность из своего кошелька, приговаривая, что живём один раз, и мимоходом проронила, что не собирается надолго здесь, в Париже, задерживаться. И когда она вернулась, Маринетт знала, что спрашивать. — Почему ты назвала мать Феликса мадам Агрест? Бриджит даже не вздрогнула — даже не прекратила напевать какую-то легкомысленную песенку. Даже не поменялась в лице, и это было очень странно. — А я назвала? — удивилась она тем мягким мелодичным тоном, которым ведут беседы исключительно спокойные и повседневно-заурядные. Удивилась как-то так, что Маринетт на несколько секунд засомневалась — а был ли тот разговор на крыше и не надумала ли она себе невесть что из-за панически настроенного бурного воображения? — Назвала, — не очень уверенно протянула она, и, тряхнув головой, снова зачастила. — Назвала! Когда я спросила, что сделал Феликс, ты сказала, что забрал твои серьги и отнёс матери. А потом назвала её мадам Агрест. И вообще… Маринетт запнулась — о странную, сумасбродную мысль, которая яркой вспышкой пронеслась у неё в голове, которая была настолько невозможной, что казалась бредовой, но — расставила бы всё на свои места, если бы оказалась правдой. Бриджит смотрела на её осознание с нескрываемым любопытством и при этом ухитрялась сохранять царственную невозмутимость и с этой невозмутимостью потягивала своё ведро кофе. — Потому что мадам Грэм — ни разу не Грэм… — медленно прошептала Маринетт, заглядывая ей в глаза. — Без понятия, чем она руководствовалась, но взять для псевдонима такое созвучное с настоящим имя… И Феликс не Феликс ведь, правда? Они оба — Агресты. Эмили и Адриан Агресты, которые загадали желание и которых этим желанием втянуло в этот мир с живым Габриэлем… Но… Но почему сюда? Где уже есть свой Адриан, вполне себе живой и дееспособный? И Маринетт ощутила острую потребность заесть потрясение. Солёная карамель была её любимым сиропом, но сейчас она почему-то совсем не ощущала её вкуса. Наверно, это алино «Мариш, вы одинаковые» встало поперёк горла и лишало всех радостей жизни. Потому что мир, в котором загадывали Желание, сгорал в огне разрушения, чтобы создать колодец в мир иной. В потусторонний. В каком-то смысле даже загробный. Удовлетворяющий загаданное желание-условие. Об этом не знал никто из ныне живущих людей — даже Фу, который должен бы знать, говорил об обмене, но не об уничтожении. Хотя — как-то тягуче подумалось Маринетт, на самой периферии мысленного хаоса, — откуда Фу, мальчишке-недоучке, в детстве спалившем храм Хранителей, знать об этих тонкостях. Раньше Маринетт казалось, что Храм Хранителей — сказочное место, красивое, но в общем-то бесполезное, какая-то отдельная вселенная в современном мире. Что-то не слишком важное — раз за двести лет его отсутствия ничего сверхужасного не произошло. Ну, кроме двух мировых войн и испытания ядерного оружия. А теперь — теперь перед ней сидел вполне себе иномирный вторженец. Да, дружественно настроенный. Но те, которые пришли вместе с ней, были не столь любезны. Не столь мирны. Потому что уже уничтожили свою вселенную где-то в абстрактном там, и это было жутко. Страшно даже. Наверное, всё из-за кошмара. Так мог ли Храм Хранителей быть не просто школой и монастырём, а каким-то щитом этой вселенной от таких вот вторженцев? Ведь колодцы открываются с двух сторон, и если вовремя заметить — можно как-то помешать тем, кто во славу своей гордыни, решив, что обладание Чудесами делает его выше других, убивает огромное множество людей. Маринетт не хотела быть высокомерной, ей не приходилось переживать такие тяжёлые потери, но люди умирают каждый день, и почему Агрест решила, что она выше всех и может поворачивать мир так, как ей заблагорассудится? И её подвиг собирался повторить Бражник. Что-то не сходилось. Что-то больно царапалось, и Маринетт задумчиво закусила ложку. В том будущем — в несуществующем мире Блана, что-то было не так. Почему та Баг стояла рядом с Бражником (в каком-то смысле, плечом к плечу)? Она тянула куда-то руку — предположительно, к Коту, готовившему атаку. Даже если бы она пыталась его остановить — дерись она до этого с Молью, и её тело застыло бы в совсем другой позе. Но она не дралась. Почему? Маринетт чувствовала, что ей необходим ответ, что он поможет ей остановить Бражника, а Бриджит — остановить Эмили Агрест из её мира. Что должно было произойти, чтобы Маринетт, даже в процессе акуматизации Нуара, не попыталась как-то разделаться с Молью — буквально в шаговой доступности? Она ведь не была связана или обездвижена. На шоковое состояние Маринетт не грешила — обычно оно наоборот, двигало на определённые действия, и вроде бы лишить Бражника Талисмана значило освобождение Нуара от бабочки. В конце концов, можно было бы просто попытаться выяснить, что это за человек, этот Бражник, кто он под маской, и в случае неудачи приглядывать и за его гражданской личностью тоже, чтобы собрать больше информации о его возможностях, влиянии и мотивах. Конечно, Маринетт помнила, Бражник был взрослым, наверняка хоть сколько-то состоявшимся в жизни человеком (костюм трансформации придавал солидности, и она не могла представить главного суперзлодея конченным неудачником. Нет, неудачники вряд ли строят грамматически правильные предложения в устной речи и держат в любой ситуации прямую спину. Тут дело определённо не в неспособности самостоятельно управлять своей жизнью). Боже, они же видели Бражника в День Героев — Моль вылез из своего логова на свежий воздух и перезаражал акумами целый город. Надо было двигаться дальше в сборе информации, но Баг-из-неслучившегося-будущего просто стояла рядом и вообще никак Бражником не интересовалась, делая ставки именно на Кота — не на себя даже. На Кота, который (и Маринетт знала это наверняка) знал её настоящее имя и вообще — её. На Кота, который одним взрывом погубил как минимум Париж, от которого Бражник пытался защититься. Эта закрытая поза — он явно знал, на что могла быть способна новая акума, и закрыться руками стало инстинктивной реакцией. Бражник почти развернулся — чтобы сбежать, а не просто закрыться от яркого света. Скрыться подальше от эпицентра взрыва. Но почему он не сбегал до последнего? Может, Нуар сопротивлялся бабочке, и своим личным присутствием Бражник хотел его окончательно сломить? Вообще-то, присутствие противника наоборот, должно было подстегнуть Котяру бороться дальше — больше из подросткового противоречия, чем из героического долга, но кто Кота осуждает? А Бражник вроде бы очень даже неплохо разбирался в человеческой психологии — видимо, его личное присутствие было выигрышным ходом. Это знала и та Ледибаг, раз оставалась рядом с ними, а не помчалась быстро собирать на помощь отряд временных супергероев. Они… они знали Бражника? Вычислили, кто он, возможно, даже нашли логово? И уже там произошло что-то, с чем Нуар не смог справиться… Бриджит от размышлений не отвлекала совсем, полностью посвятив себя блинам — даже не смотрела в сторону Маринетт. Будто уже знала и что происходит у той в голове, и ответы на все вопросы, но видела пользу в самостоятельном разборе ситуации. Бриджит была старше и в чём-то (за счёт пережитого) опытней, но не стремилась к покровительству или командирскому тону, или высокомерному снисхождению. Это даже радовало. Бриджит заметила, что Маринетт вынырнула из своих мыслей и как-то странно на неё смотрит, и вопросительно подняла бровь, отводя от лица кусок блина. Максимально близкая к условию желания вселенная с живым Габриэлем и мёртвой Эмили, продолжала думать Маринетт. Вселенная, в которой Габриэль так же сильно любит свою жену, как и она его, вселенная, в которой прошлое до определённого момента совпадает. Совпадает вплоть до одного события. Погибает Эмили. Не Габриэль. Их, Маринетт с Нуаром, развитие событий. — Просто ради статистики, — спросила Маринетт, вяло ковыряясь ложкой в мороженном. — У вас погиб Габриэль, так? Бриджит нехотя кивнула. — В той мутной автокатастрофе, которую в газетах назвали «происками недоброжелателей»? Основной удар пришёлся на сторону водителя, а пассажиры получили лёгкие ушибы, шок и психологическую травму, очевидно? Бриджит заинтересовалась. Отодвинула тарелку, чтобы удобнее опереться локтями на стол и снова кивнула. — И водителем в вашем мире был Габриэль, да? — Маринетт даже не стала дожидаться подтверждения, даже не оставила паузы для возможности это подтверждение озвучить, продолжая говорить. — Потому что в нашем мире за рулём была его жена. Но ты говоришь, что Феликс (который, видимо, Нуар вашего мира) забрал твои серьги, — (в голове у Маринетт снова всплыла Аля с её «Мариш», и Маринетт была готова просить никогда больше не называть её так), — и отдал матери. Которая тоже обладала Талисманом. Маринетт взвыла и с чувством откинулась на спинку стула, собираясь жижей стечь на пол от тщетности бытия. Нуар в принципе был достаточно сильным человеком — в физическом и психологически-моральном плане, — так что то, что смогло выбить его из колеи, должно было быть чем-то поистине… слишком-много-для-одного-дня-событием. Например, отцовские уверения в том, что всё это он делает для блага их семьи. Ведь если у мадам Агрест из почти такого же мира был Талисман, то почему он не мог быть у месье Агреста? К тому же, у Габриэля в сейфе находилась зашифрованная Книга Чудес, это факт. И не просто находилась — охранялась, как зеница ока, потому что её пропажу заметили буквально на следующий же день. И Маринетт не была готова окунаться во всё это дерьмо, нет. — А у вас случайно не было бесследно пропавших Талисманов из Шкатулки Фу? — обречённо спросила она, уже предчувствуя ответ. — Были. Два, — ровным тоном ответила Бриджит, спокойно помешивая кофе. — Талисманы Павлина и Бабочки. Но потом Павлин внезапно нашёлся — с первым сенти, который кинулся терроризировать Париж. Она совсем не удивилась вопросу, словно ждала его. Ждала, когда Маринетт сама разберётся с полученной информацией и, как взрослый умный жук, сопоставит все факты и сама всё поймёт. И дойдёт до нужной кондиции, видимо. Потому что Бриджит даже бровью не повела, когда Маринетт выдала длинный матерный пассаж — приглушённый, но всё же. И Банникс с её норами сейчас бы была ой как кстати. Но Банникс не было — а значит, всё шло так, как должно было идти. Своим чередом. И Маринетт от этой череды событий была совсем не в восторге.***
— Всё равно не сходится, — обречённо призналась Маринетт, закрывая люк в свою комнату. Бриджит послушно отложила какой-то журнал (что-то из свежих, мельком заметила Маринетт), дисциплинированно сложила руки на коленях и повернулась к ней всем телом — прямо на компьютерном кресле, — приготовившись внимать, спорить и рассуждать. — Что именно? — мягко уточнила она, рисуя самую ласковую улыбочку, на какую только была способна. И Маринетт отчётливо видела, как шкала терпения и всепонимания Бриджит неумолимо подползает к отрицательным числам. Поэтому она так же послушно села на кушетку, подавив желание поджать ноги в удобной, но весьма не деловой позе, и приготовилась говорить чётко и ясно. — Адриан, — выдала Маринетт, не сумев удержаться от нервного взмаха руками. — Здешний Адриан. Раз Эмили притащила сюда своего, ею рождённого сына, зачем ей нужна какая-то его копия? Не запасной же вариант, типа, если её сыну понадобятся донорские органы, ну серьёзно. Почему нельзя было оговорить момент с гибелью и местного Адриана вместе с местной Эмили? Если я правильно понимаю, параллельных миров бессчётное множество, не думаю, что это было бы такой проблемой. И — самое страшное — как именно они от этого Адриана хотят избавиться. — Почему ты решила, что они хотят от него избавиться? — спросила Бриджит. Спросила бессмысленно, чисто по инерции, чтобы максимально продуктивно провести время. Потому что Маринетт видела — она задумалась. Честно задумалась, откидывая игру приятной милой девочки, напрягаясь каждой клеточкой тела. Нахмурилась, нервным жестом закусив указательный палец. Усмехнувшись то ли нервной, то ли азартной ухмылочкой. Маринетт сама любила квесты и загадки, но сейчас это всё совсем не доставляло радости. Может, когда-нибудь она научится развлекаться, разбираясь с подобными проблемами, но сейчас… Сейчас волновало спасение своей шкуры и шкуры Адриана-тире-напарника (плохие сюжетные повороты в её жизни она оплачет как-нибудь попозже) — его шкура была дорога Маринетт как память, так что менять его на кого-нибудь другого она была не согласна. — Феликс порывался рассорить Адриана со всеми друзьями. Даже Нино, а он ближайший из нас, легко повёлся на провокацию. Я понимаю, это так низко и всё такое — но мы все будто бы с самого начала ожидали, что всё это адриановское дружелюбие какое-то наигранное… Не знаю, может, это всё из-за его феноменальной открытой наивности, я правда не знаю. Но Хлоя сказала, что Адриан её друг детства, Адриан это не скрывал, а Буржуа — та ещё коза, и это было бы вполне в её стиле — подпустить поближе и растоптать. Если бы это правда оказался Адриан, если бы Феликса не существовало, то Адриан бы для нас вроде бы как умер. — Ты демонизируешь Буржуа, — задумчиво, мимоходом проронила Бриджит. — Она, конечно, та ещё заноза в заднице, и характер у неё не нежной розы, я с этим не спорю. Но и не приписывай ей все смертные грехи, хорошо? Сама же говорила, она бывает полезной. — Я к тому, что Феликс будто бы порывается оборвать связи Адриана с внешним миром! — запальчиво взвизгнула Маринетт, задетая замечаниями о Хлое. Она подорвалась на ноги и принялась энергично расхаживать туда-сюда, разворачиваясь после столкновения со стеной. — Что, если он просто собирался плавно занять его место? Скажем, как сильно изменится человек после обучения в закрытом пансионе где-то в Англии, не имея никаких связей с ровесниками из внешнего мира? И кто из старых друзей сможет поручиться, что из пансиона вернулся не Адриан, а кто-то другой? И вопрос, почему именно этот мир, всё ещё остаётся открытым… Маринетт остановилась, запнувшись о ковёр и застывший взгляд Бриджит. — …если ты не придумала ему какой-нибудь жутко романтичный ответ, — недовольно протянула Маринетт и со стоном осела на пол. — Ты серьёзно? Ты же сама говоришь — между тобой и своими родителями он выбрал родителей. Явно выбрал. Раз и навсегда. На что ты, блин, надеешься?! Бриджит смущённо пожала плечами и отвернулась к стене — пытаясь скрыть горячие от нахлынувших чувств краснющие щёки. — У меня никого кроме него не осталось, — просто ответила она. — Нельзя просто так вычеркнуть совместное пережитое и нажитые этим пережитым чувства и привязанности. По крайней мере, у меня так не получается — получилось бы, не пришла бы к тебе за помощью. Маринетт милосердно не стала вступать в дискуссии, хоть и считала, что Бриджит не права. С самой их встречи Бриджит улыбалась и шутила. Совершенно буднично говорила об особенностях прикладных Чудес, объясняя на примере объединения Талисманов Кота и Баг, даже не прерывая ради этого какие-то бытовые, совершенно обычные занятия. Это было жутко. Маринетт чувствовала предательскую дрожь по позвоночнику и сковывающий ужас, когда начинала задумываться о том, каким именно способом Бриджит эти знания получила. Даже представить было страшно, какой, должно быть, ад творится у неё в душе. Добивать её какой-то мелочью — даже если это благородное разрушение какого-то в общем-то безобидного заблуждения — Маринетт не хотела. — Я не спорю, — покорно подняла руки Маринетт, для удобства скрещивая ноги в позу лотоса. — Думаешь, это как-то связано с тем, что Феликс попросил… что Эмили обещала ему… что мы с тобой… Собраться с духом и донести до Бриджит алино «Мариш, вы одинаковые» Маринетт не смогла. Впрочем, Бриджит и сама, похоже, думала о чём-то подобном. (Хотя как только Маринетт начинало казаться, что они с ней на одной волне, происходило что-то, чего она не могла предвидеть, так что она не спешила кричать пафосное «мы настолько похожи, что общаться нам не обязательно, мы думаем об одном и том же». Разный жизненный опыт накладывал разные отпечатки, формировал разное мировоззрение и побуждал к разным действиям для решения абсолютно идентичных задач. Может, стоит начать обсуждать с Нуаром свои мысли и сомнения, чтобы он понимал, почему она так странно временами реагирует на сущие мелочи. Авось он посоветует что-нибудь дельное. И станет больше доверять ей как напарнице. И они смогут решить проблему с Бражником малой кровью и крохотными потерями. Утопия, конечно, но вдруг… Но это может подождать.) — Думаешь, чокнутая maman пообещала сыночке девушку его мечты, перевязанную алой лентой? — тем временем протянула Бриджит, массируя виски. — Это стрёмно, но многое бы объяснило. Эмили пообещала сыну Ледибаг-Маринетт, и их перенесло в мир с тобой. И хотя у Маринетт уже были всякие веские подозрения, но прямое мимоходное подтверждение тому, что Бриджит — это всё же не настоящее имя, вполне себе основательно выбило из колеи. — Возможно, он поставил ей условие, при выполнении которого был бы готов помочь ей с её авантюрой. Но не знал точную формулировку Желания, и с Эмили бы сталось бы сказать что-то в духе «девчонку пришибло откатом, но она та самая, давай, дерзай, если твоя любовь к ней сильна — завоюй её ещё раз». Потому что меня она в свою новую счастливую жизнь точно бы не потащила, я ей как та рыбная кость в горле. Не спрашивай подробностей, у нас долгая история взаимной неприязни. — Представляю, — протянула Маринетт, старательно запихивая свои панические визги в самую глубину подсознания, куда-то рядом с желанием поплакать из-за раскрытия Кота Нуара. — Но что-то как-то не верится, что Феликс при таком раскладе спокойно бы смотрел на то, как она пытается тебя заколоть. Бриджит нервным движением дёрнулась поправлять шейный платок, который должен был закрывать кривой уродливый рубец на горле. — А его там и не было. Она просто зашла в его комнату, когда Феликс вышел, и, собственно, там мы с ней и встре… И Бриджит поражённо замерла. — Он снял с меня серьги, когда я спала, — принялась медленно проговаривать она, боясь что-то упустить. — Снял и тихо ушёл — я даже не проснулась. То есть… это же значит, что он изначально не хотел со мной драться, да? И не мог ничего объяснить, потому что знал, что я на это не соглашусь и наделаю каких-нибудь глупостей в духе открытого противостояния. Не знаю, пафосную речь толкну, выступлю с крестовым походом на лабораторию его мамаши. Он не хотел навредить нам обеим и сделал так, как посчитал нужным и самым безопасным. И она стремительным движением спустилась на пол и, схватив Маринетт за плечи, принялась энергично трясти в приступе сумасшедшего воодушевления. — Маринетт, скажи, он же мог не знать, что Эмили собирается меня прирезать, да? Скажи, потому что я не могу трезво оценивать эту ситуацию, я хочу думать, что он не знал! — Мог и не знать, — с какой-то сухой твёрдостью кивнула Маринетт. Бриджит была весьма предвзятым свидетелем и описывала ситуацию согласно своим впечатлениям, а Маринетт не умела вести допросы так, чтобы выкапывать неприглядную суть. Но если Бриджит и Феликс были Баг и Котом своего мира, возможно, они могли простить друг другу многое. Блан, например, уничтожил мир, потому что не мог выбрать между отцом, озвучивающего его самое сокровенное желание, и Баг, со всей возможной (и совершенно не присущей ей, так что вышло наверняка ужасно и совсем не убедительно) мягкостью и осторожностью говорившей правильные и справедливые вещи. Может — это вообще была попытка самоубийства, кто ж знает. Просто на пике эмоций захотел, чтобы его прекратили перетягивать как одеяло, и в этот момент слабости окончательно поддался акуме. С точки зрения одного человека это был вполне себе правильный поступок, но что думали об этом остальные семь миллиардов, когда по непонятной для них причине обрушилась луна? Вот и получается, что дорога в ад не только благими, но и благородными намерениями вымощена. И что делать с Бражником, Маринетт всё ещё не знала. Потому что больше всего на свете она не хотела снова увидеть Блана. Даже если они предотвратят акуматизацию, это всё равно бы не давало гарантий, что Адриан не сломается где-то внутри. — Да пошло всё к чёрту, — злобно зашипела Маринетт своим мыслям, и Бриджит непонимающе прищурилась. — Нам ещё вырастать в тех солидных Хранителей, о которых протрепалась Банникс, так что подыхать я точно не собираюсь. Как думаешь, есть гарантии, что если Эмили не понравится здесь, то она не попытается либо перестроить мир под себя с помощью своего Талисмана, либо загадать Желание и снова и снова сжигать вселенные? Бриджит медленно покачала головой: — Никаких. И Маринетт вдруг увидела всю боль, которую она старательно прятала. Боль человека, который всё потерял и выжил каким-то невнятным чудом, с целью не спасти — отомстить. Человека, которому больше нечего терять. Было лицемерно, наверно, разговаривать о спасении мира, тогда как рядом находится тот, чей мир так и не спасли, но своя рубаха ближе к телу, а Маринетт никогда не была сильна в дипломатии. Она покаянно скривилась, пытаясь понять, как не усугубить ситуацию, но Бриджит жёстко поджала губы и резким движением закрыла ей рот своей ладонью. — Кто-то из нас должен вырасти и поднять Храм из пепла. Но мне и поднимать негде, а у тебя вся жизнь впереди, так что считай меня Счастливым Случаем, явившимся на помощь, идёт? К тому же, кто-то должен был выяснить, насколько опасную игрушку нам подкинули, учись на моём опыте, разрешаю. Это не тот эксперимент, который следует повторять у себя дома, вот честно! И Маринетт заворожённо кивнула. — Мы появились вчера, — продолжала Бриджит, — и Эмили вот сто процентов уже начала обрабатывать Габриэля в нужную ей сторону. И есть шанс, что она ещё не знает о том, что я тоже здесь, иначе бы начался Армогидец, это я тебе обещаю. И Бриджит принялась сосредоточенно тереть виски — от недосыпа у Маринетт всегда начиналась мигрень, так что она милосердно вытащила из ящика упаковку с обезболом. — Что у нас есть? Эмили с рабочим Талисманом Павлина и сломанным Талисманом Бабочки. Её сын, который Феликс, и у кого-то из них находятся Серьги и Кольцо моего мира. И Бриджит залпом опустошила протянутую бутылку с водой. — Бражник с Талисманом Бабочки и Маюра, — подхватила Маринетт. — Думаю, Павлин не исправен, потому что Бражник не ожидал её появления, а ещё будто бы был недоволен тем, что она взяла Талисман. Мы его в угол тогда загнали, так что я точно видела и слышала всё, что он по этому поводу думал. Но потом он как-то не слишком мешал Маюре пользоваться Камнем, так что я не знаю, за кого он больше переживает — за Талисман или его носительницу. Она задумчиво замолкла. — И ещё в тот день было множество акуматизированных, и Бражник был каким-то алым, хотя цветовая гамма костюма должна придерживаться фиолетовых оттенков. Странно это всё. — Ну, он же мог акуматизировать кого-то преданного, чьи способности были направлены на увеличение силы кого бы то ни было. Потом попасть под влияние этой акумы — отсюда и цвет костюма странный. И уже потом выпускать полчища бабочек в свет. — А потом этот кто-то увидел, что мы Бражника прижали, и рванул за дефектным Талисманом, чтобы отправить амок, — задумалась Маринетт. — И этот кто-то точно знал, что Талисман Павлина существует и находится в зоне досягаемости Бражника. Значит, этот кто-то действительно близок к… Габриэлю выходит, да? К Габриэлю Агресту. И знает, что он хочет вернуть жену… Если мы берём за основу теорию, что Эмили хотела попасть в мир, где Габриэль продолжает её любить столь же сильно, как и она его, и чтобы в этом мире обязательно были Нуар-Адриан и я-Баг (чтобы Феликс считал, что все более менее так, как дома, за исключением разных мелочей, которые она собирается улаживать уже на месте). Итак, Габриэль хочет вернуть жену — с помощью Талисманов. И кто-то об этом знает и поддерживает. Возможно банальность, но вдруг это Натали Санкёр? Бриджит задумчиво склонила голову. — У нас в мире Натали Санкёр унаследовала часть габриэлевских акций Дома Моды и вошла в Совет Директоров. А ещё она рьяно опекала овдовевшую Эмили и наводила жуть на преследовавших её массмедиа. Адриан… то есть Феликс, конечно Феликс, рассказывал, что Санкёр живёт с ними в особняке и почти не отходит от его матери. Маринетт победно щёлкнула пальцами. — Значит, предположим, что Маюра — это Натали. То есть Бражника надо брать, когда Санкёр не в особняке, потому что я не думаю, что Габриэль разрешает ей постоянно носить брошь. — У меня не так много времени, — осторожно напомнила Бриджит, обнимая подушку с кушетки. Маринетт нервно закусила губу. — Пойдём ночью, — предложила она и на волне невроза потянулась переплетать хвостики. — Только Адриана предупреждаем обязательно. Это не обсуждается! Бриджит скривилась, но не возразила. — Нужен ствол, — просто сказала она, разминая затёкшие ноги. — Должна же быть в этом мире справедливость? Меня пырнули, я пальну, всё по-честному…***
Хлоя и правда оказалась полезной. — Если бы ты дала мне Талисман, — жеманно протянула она, выуживая пистолет из отцовского сейфа, — то я бы положила любого противника к твоим ногам. Ледибаг осторожно приняла оружие и спрятала его в йо-йо. — Это слишком опасно, — сухо проронила она, захлопывая крышку. — А у нас с Котом больше сил и опыта. Большая толпа народа только помешает. Хлоя подозрительно прищурилась. — Ну как зна-а-а-аешь, — она царственно поправила волосы. — Не оставляй пули и гильзы и всё такое. Баг кивнула и бесшумной тенью выпрыгнула в окно.***
В особняке Агрестов стояла мёртвая тишина. Ледибаг зябко повела плечами, пытаясь прогнать нервный озноб, робко огляделась в тёмной комнате и тихо подошла к кровати. Светлые волосы Адриана почти светились на тёмных подушках. — Адриан, — тихо позвала Ледибаг, мягко потряхивая его за плечо. — Адриан! Проснись! Адриан дёрнулся, сонно метнулся в сторону. Потёр заспанные глаза, проморгался и испугался ещё больше. Баг краем глаза заметила метнувшегося в шкаф Плагга и совершенно отчаянно закусила палец. Где-то внизу Бриджит искала логово Бражника. Она не говорила, почему именно у неё мало времени и что произойдёт, когда это время закончится, но растягивать события отказалась наотрез. Маринетт вручила ей одолженный у Хлои пистолет и попросила не стрелять без необходимости — попросить большее почему-то не повернулся язык. Возможно, причина была в шраме через всё горло, который Бриджит скрывала шёлковым платком. Или в том, что Бриджит всё-таки была старше Маринетт, взрослей и собранней, а значит — в чём-то главней. Смелей даже. Маринетт же трансформировалась в Ледибаг и пошла будить Адриана — Бриджит буквально настояла на том, чтобы Минибаг засела где подальше и не путалась под ногами. Маринетт оскорбилась, но повиновалась — потому что всё-таки было страшно. — Ледибаг?! — удивлённо закричал Адриан и неловко выпутался из одеяла. Баг нервно зажала ему рот. — Адриан, выслушай внимательно и не шуми, — шёпотом попросила она, судорожно оглядываясь — не вылезет ли из той тёмной кучи бодрствующий Феликс? — Где твой клон, кстати? Адриан недовольно фыркнул, но всё же махнул куда-то в стену, подразумевая, наверно, какие-нибудь гостевые комнаты. Это было хорошо. — Мне позарез нужна твоя лояльность, так что постарайся не словить акуму, хорошо? А то у меня до сих пор кошмары с прошлого раза, давай не повторять этот жуткий опыт. Адриан тряхнул головой, окончательно просыпаясь, и уселся, скрещивая ноги для удобства. Нахмурился, анализируя ситуацию, задумчиво запустил пятерню в волосы, причёсывая, и Ледибаг невольно залипла на его пижаму с мультяшными змейками. «Ты же чистейший Хаффлпафф, — подумалось ей, — можешь даже не пытаться мимикрировать под Слизерин». — О чём ты вообще? — Спроси Плагга о Блане, квами пятимерные существа, так что он наверняка всё помнит и расскажет тебе в лицах и красках. Правда, он куда-то заныкался, но это, наверно, потому что он не знает, что я знаю, что ты — это Кот, но я знаю, так что прятаться бессмысленно. О, а ещё я знаю, что Бражник — это твой отец, и даже знаю, почему, и БОЖЕ МОЙ я абсолютно не умею сообщать такие новости, почему вообще это должно происходить всё та-а-ак? Баг судорожно всхлипнула и поспешила спрятать полыхающее лицо в прохладных ладонях. Адриан закашлялся, и она заинтересованно раздвинула пальцы. — Если тебе станет проще, то я подозревал, — он смущённо пожал плечами. — Неслучившееся будущее не проходит бесследно. Оно пробивается в сны… и да, я уже спрашивал об этом Плагга. Он был убийственно, тягуче-засасывающе спокоен и зачаровывал своей колдовской зеленью глаз. Совершенно нуаровской. Теперь было удивительно, как она не раскрыла его раньше — по одним только глазам. «У него отец — Бражник, — обречённо подумалось Баг. — А он сам в порыве безумия уничтожил человечество. Но паникую почему-то я. Действительно». А ещё Кот уже о чём-то подозревал. И лучше бы выяснить про эти подозрения сейчас и вообще — пока есть время, — чтобы знать наверняка, насколько они отличаются от правды. Так что время истерики (плача по целому списку всего) — увы — все ещё не пришло. Пришлось вдохнуть, снова глубоко-глубоко затолкать невырвавшийся крик и успокоиться. — Можно про подозрения подробней? — попросила Ледибаг. Дополнять чужие догадки гораздо проще, чем рассказывать самой и с самого начала. — И про разговоры с Плаггом, если можно. И Адриан рассказал. Про странное ощущение, что всё уже происходило — темы уроков, выход игр, нападения акум, этакое чувство дежавю. Про не-существующие события, которые снились по ночам. Про маленькие несостыковки в его и Нино воспоминаниях — о сущих мелочах, но в таких количествах, что игнорировать уже не получалось. — Я гуглил, — тихо признался Адриан, а Баг успокаивающе перебирала ему волосы и понимающе кивала. — Это похоже на эффект Манделы. Или на ложные воспоминания — но ведь тогда мне нужна медицинская помощь? Ещё он помнил её — с распущенными волосами и в отношениях с ним, Маринетт, и Нино при осторожном выяснении сказал, что Маринетт никогда не ходила с распущенными волосами, потому что… — …это непрактично, неудобно для шитья и неудобно вообще — вечный ветер, дождь и прочие ужасы укладок, — хрипло подтвердила Маринетт-Ледибаг. А вот эту сторону истории Блана — про отношения и про распущенные волосы, — про это Баг не знала. Откуда ж знать? «Тебе не обязательно», — сказала Банникс. «Многие знания — многие печали», — сказала Банникс. «Нельзя знать будущее, — сказала Банникс; — к тому же, — сказала Банникс, — это будущее всё равно не произойдет и не должно произойти — так что незачем тебе знать детали». Вариант «хотя бы для того, чтобы не допустить тех же ошибок» Банникс не сочла достаточно весомым. Банникс вообще была странной и явно многое не договаривала, вмешивалась в прошлое вопреки закону крыла бабочки для путешественников во времени и действовала абсолютно хаотично. Вроде бы помогала, но не сотрудничала, и тем самым бесила. — Она в команде Баг из будущего, — спокойно пожал плечами Адриан, чуть-насмешливо наклонив голову. — Уж Баг из будущего точно знает, как нужно вести себя с Баг из прошлого. Вряд ли все действия Банникс — лютая отсебятина. Во-первых, это был бы психоз. Во-вторых, любые бы изменения в событиях сейчас отразились бы на Баг в будущем, так что вряд ли она не контролирует ситуацию. — Они. Ледибаг (из вполне себе настоящего) вдруг поняла, что ей не нравится во всех вроде бы логичных размышлениях напарника. В постоянном времени, презенте континиусе, примерно на протяжении всего напарничества. — Ледибаг всегда действует вместе с Котом Нуаром. Так что это они контролируют ситуацию. Адриан вздрогнул и недоверчиво прищурился. Осторожно отодвинулся, смущенно и как-то горько поникая плечами, и Баг воиственно расправила свои. Опять — загнался. Опять что-то заметил, неверно истрактовал, что-то для себя решил и не стал пытаться свои решения подтверждать прямыми вопросами. Потому что привык, что все его вопросы разбиваются о глухую дверь. Это было одной из причин, почему Маринетт (именно Маринетт, вроде как друг Адриана) жаждала съездить чем-то тяжёлым по лицу старшего Агреста. Потому что Адриан (который вообще-то честно и сразу говорил, что Кот — это тот, кем он хочет быть) был настолько морально забитым, что никак не мог представить себя кем-то значимым, самостоятельным, достойным иметь собственные мнение и решения. И случайно сделал Кота подпевалой Ледибаг в глазах людей. И это при том, что Кот — вроде как улучшенная его версия. Ледибаг закрыла глаза и начала считать от десяти до одного — на китайском, потому что она, в общем-то, только числительные и знала — чтобы успокоиться. На «десяти» хотелось закричать, дать крепкую затрещину (Адриану или его отцу, а лучше обоим с двух рук), побиться головой об стену, что-нибудь швырнуть или сломать. На «семи» — скатиться на пол и разреветься (всё равно реветь хотелось уже давно). Но это был не выход. На «пяти» эмоции прекратили полыхать бенгальскими огнями и стали чуть спокойнее — захотелось толкнуть что-то пафосное и глубокомысленное, вспомнить какую-нибудь притчу. Поговорить о «двух головах лучше», вспомнить византийского двуглавого орла, который выискивал опасность со всех сторон и — в теории — был очень продуктивным в своих изысканиях. На «трёх» — развернуть монолог в лучшем духе Капитана Америки, что-то жутко мотивационное. Это тоже было не вариантом. На «двух» захотелось лечь и игнорировать проблему до скончания веков. Но тут некстати вспомнилось, что где-то внизу шарахается Бриджит без Талисмана, и расслабляться всё ещё не стоит. К «одному» Баг спокойно открыла глаза и осторожно взяла Адриана за руку. И постаралась вложить в один только взгляд всё, чему так и не получилось подобрать слова. — Нуар и Баг из будущего наверняка всё контролируют, — мягко повторила она, и, о, чего ей стоила эта мягкость, но из шкафа выглянул Плагг и довольно мигнул зелёным глазом. Адриан (с каким-то совершенно ужасно-дурацким выражением восторга — с ним тоже считаются!) поднял взгляд, и Баг ласково кивнула, подтверждая свои слова. Задумалась, подбирая слова, и… Где-то внизу что-то громко хлопнуло. Больно ударило по ушам, и Баг нервно дёрнулась, защищая слух. Уже чуть позже понимая, что так звучит выстрел. Адриан вскочил на ноги, мимолётно обращаясь в Нуара — зная, где стреляли, — и только около двери резко затормозил, оставляя на косяке борозды когтей. — Я должен знать что-то ещё? — тихо спросил он, видимо, вспомнив что-то про лояльность в са-а-а-амом начале пришествия напарницы. — О, Феликс и Бриджит — это мы, но не те мы, которыми мы будем, а совершенно параллельные, так что… Баг запнулась, делая вид, что разговаривать в коридоре нельзя, но на самом деле просто не знала, как сказать про Амели. И нужно ли делать это, ну, сейчас. — Амели нет на портретах, — закончил Нуар за неё, даже не останавливаясь. — Мама была единственным ребёнком в семье, и я это всегда знал, но допускал, что это знание сродни знанию о Блане и ненастоящее. Это многое поясняет. «Почему, почему ты прикидываешься стереотипной блондинкой?!» — мысленно вознегодовала Баг, тенью поворачивая в коридор. — «Насколько бы быстрее мы соображали, если бы делились сообра…» Из приоткрытой двери виднелся свет прикроватной лампы. Ещё Бражник, женщина, смутно похожая на Паон, валяющийся на полу пистолет, и — что совсем плохо — вышедший из фиолетового тумана не то джин, не то сверхчеловек из книги о Талисманах, иллюстрирующий мощь Объединения, но в целом вполне себе акума. С женским смутно знакомым, лицом. — Да, Бражник, — пустым, скрипучим голосом Бриджит сказала Джин. — Ты увидишь исполнение Желания. И вышла из комнаты, вполне целенаправленно куда-то направляясь. Следом вышел Бражник (слишком нездорóво улыбающийся, чтобы его можно было легко назвать вменяемым и ответственным за свои действия человеком), выплыла Не-Паон, капризно-недовольно поигрывая веером, выполз по стене суетливо чёрный скорпион. — Посмотрим? — осторожно спросил Кот, когда шаги процессии затихли и можно было вылезти из тёмной ниши, укрывшей их от столкновения нос к носу со взрослыми сбрендившими владельцами Талисманов. Баг осторожно кивнула. Ей тоже не понравилась формулировка, которую использовала Бриджит под влиянием акумы. Феликса, замершего во тьме коридорного тупика, никто не заметил.***
Вообще-то, у***
— Ты же в курсе, что твоя maman меня ненавидит? Хочешь моей смерти? — Она всё равно не дома, Леди, можешь не ёрничать. — Да ты рисковый парень! Совсем как вз… Джин не ушла далеко — немного попетляла по коридорам и застыла посреди спальни. Не то чтобы заброшенной, но хозяева явно ей не пользовались: шкафы пустовали, на мебель были надеты чехлы, сняты шторы, а окна бережно заклеены, чтобы солнце не выжгло тканевые обои. Поверх комнаты мерцал лёгкий туман морока, делая её чуть более жилой. Около окна, прикрываясь замороченными шторами, самозабвенно целовались Феликс и Бриджит. Джин на всё это представление даже не смотрела, пустым взглядом таращилась в окно и откровенно игнорировала происходящее. Баг переглянулась с напарником, бесшумно убралась из дверного проёма, зайдя в комнату, но не рискнула отойти от стены, привалившись к ней спиной. И краем глаза следила за Не-Паон, ожидая, что та нападёт, но женщина потерянно стояла рядом с Бражником и никак не могла понять, к чему всё идёт. Но Баг понимала — впрочем, только потому, что Бриджит, по сути, была ей самой, а ей точно захотелось бы рассказать правду. Джин правду не рассказывала — показывала, и они с Котом могли только учесть её ошибки и натворить свои, уже совершенно другие. — Сколько расточительства! — возмутился Феликс, когда пуговица с весёлым стуком прикатилась под ноги к Нуару. Он прекратил обиженно пялиться Бражнику в спину, с секунду таращился на зазывный блеск прикатившейся пуговицы, а потом поднял голову и ярко покраснел. — За собой бы так следил, — невозмутимо отозвалась Бриджит. — Я, конечно, понимаю, что ты Агрест и всё такое, но ты цены на лифчики видел? Я денежный станок точно в шкафу не прячу. Но пыл поумерила и рвать одежду прекратила. Подняла руки, позволяя Феликсу снять с неё тонкий пуловер. Баг вдруг подумалось, что выбежать в окно — прекрасная идея. К счастью (или к сожалению, она так и определилась), стоило Бриджит (даже не до конца ещё раздетой) послушно опуститься на кровать, как она рассыпалась снопом игривых искр. В комнате резко потемнело, и Баг сначала показалось, что такое изменение световосприятия стало причиной яркой, ослепляющей вспышки, но Нуар осторожно кивнул в сторону садового фонаря — он больше не светил. Не светил и раньше, потому что глубокой ночью в его свете не нуждались, но Джин временно заставила его гореть — видимо, для достоверности. Иллюзионный Феликс уже сидел в кресле в расхлябанно застёгнутой рубашке и о чём-то раздумывал. Точнее сказать — решался, Баг точно знала, что с такой миной Кот решался только на что-то самоубийственное, прекрасно представляя последствия. — Она тебя может и не простить, — пробормотал выплывший из тени призрак-Плагг, сверкая зелёными глазами. У Феликса глаза тоже сверкали — больным, лихорадочным блеском, но этот свет был всего лишь результатом магии Джин. — Сам говоришь, у Паво ничего не выйдет. Maman угомонится и сможет жить дальше. А Баг я всё объясню. Потом. — Объясняй, если кто будет слушать, — безразлично кивнул Плагг и снова скрылся где-то в темноте. — Та ваза с удовольствием захочет узнать, почему ты предаёшь единственного человека, которому на тебя не плевать. Феликс, уже подошедший к кровати (на которой совершенно точно спала закопавшаяся в одеяло Бриджит), только раздражённо мотнул головой. И — каким-то неуловимо быстрым движением расстегнул серьги. Сжал гвоздики в кулаке, а потом (что совершенно не вязалось с только что произошедшим актом предательства) как-то совсем бережно подоткнул свесившийся на пол край одеяла. С Плаггом он больше не спорил — очевидно, эти пререкания велись далеко не в первый раз и всё давно уже было сказано. Он просто подошёл к квами и нелепо, отчаянно взмахнул руками и прошептал (неожиданно испуганно, совсем тихо): — Я просто хочу защитить их друг от друга. Разве это плохо? Плагг промолчал. Феликс, рассерженно зашипев, сдёрнул со спинки кресла пиджак и почти выбежал из комнаты — Баг мотнулась в сторону, чтобы не столкнуться с миражом, но он, выйдя за пределы комнаты, снова рассыпался. Баг ошалело моргнула в темноту коридора, и развернулась — дальше должно было быть познавательно. «Ах да, за неожиданно выбегающим человеком инстинктивно поворачивают голову», — досадливо подумала она, таращась в лицо Бражника. Бражник таращился в ответ. Вообще, удивительно, что они продержались незамеченными так долго. Настоящая удача. Бражник растерялся. По логике вещей, он должен был как-то отреагировать — что-то сказать, может, потребовать серьги, может, напасть (чтобы их забрать или чтобы выпроводить чужаков из собственного дома, неважно), но Бражник не нападал. Он вообще, кажется, пытался прикинуть, как много видели Баг с Котом и что теперь с ними делать. Показалось, что он не прочь обойтись малой кровью, и сама Баг тоже была настроена вполне миролюбиво — если Агрест досмотрит воспоминание Бриджит и сам откажется от Талисмана и идеи воскрешения, то дальнейшее противостояние не имело смысла. Да и хотела ли она окончательно рушить семью Адриана? Определённо нет. А потом над головой просвистел веер. Баг ушла от него изящным перекатом и от следующего выпада Паон-неПаон уже закрылась блоком. И Бражник вышел из транса — шпага ударилась о шест и издала ужасный скрежет. Баг решила, что Кот сам знает, что делать с отцом, и занялась тем, что собиралась не позволить прервать Джин, пока она сама не захочет остановиться. Джин на начавшиеся боевые действия не отреагировала вообще никак. Она даже не двинулась, а в комнате к почти одевшейся Бриджит присоединилась радостно пританцовывающая Эмили, и Бриджит крайне недружелюбно вскинула голову. — Тикки, пятна! Тикки? Баг шарахнулась от ещё одного веера. Гася инерцию, она развернулась вокруг столба кровати и метким ударом кинула йо-йо. Описавшая широкую дугу леска надёжно спеленала не-Паон. Она раздражённо щёлкнула зубами, но не было и шанса разорвать волшебную нить. — Он тебя не простит, — прохрипела прижатая к стене Бриджит. Лицо Эмили-миража, непонятно в какой момент нацепившей трансформацию, озарилось яркой, по-детски радостной улыбкой. — Он не узнает, — тихо пропела она, сильнее сжимая чужое горло. — Это всё… женское. Зачем посвящать мальчика в наше девчачье? К тому же… он уже несёт мне твои серьги, Маленькая Баг… Боевое перо в её руке сверкнуло стальным блеском. — …так что делай выводы, — закончила не-Паон и коротко, с усилием двинула рукой. Перо-скальпель, вошедшее где-то над правой ключицей, с неприятным хрустом вспороло горло, по кривой диагонали, и натужно вышло с другой стороны. Баг почувствовала, как немеют ноги. Не-Паон последний раз рванулась из пут, а потом захихикала чему-то своему и принялась раскачиваться из стороны в сторону, как воодушевлённый маленький ребёнок, довольный проделанной шалостью. Она определённо была не в себе — даже больше Бражника, потому что они с Котом (видимо, заметив краем глаза происходящее) замерли и повернулись к источнику главной драмы. Может, поэтому никто не заметил бесшумно вошедшего Феликса. Во плоти — не миража. Феликс-мираж собрался лишь очертаниями, в мгновенно потемневшей комнате он угадывался лишь по сухим интонациям привычного делового тона и рубленным чётким фразам. — Никто не должен пострадать. Никто. Ты просто попытаешься, и если ничего не выйдет — ты остановишься, раз и навсегда. Откуда-то сверху раздался мягкий ласковый смех и какая-то бессмысленная детская песенка. Голос Эмили начал отсчёт. Конец мира был похож на ядерный взрыв — но страшнее, жарче, смертоноснее двух процентов урана в Хиросиме. Небо разломилось на части, осветилось беспощадной вспышкой. Свет, снося всё на своём пути, вломился в незашторенные окна и ослепил. Ошарашенная Баг не сразу поняла — Кот сбил её с ног, прижимая к полу, и закрыл собой. За вспышкой последовал грохот, ударная волна оглушила, и Баг скорчилась, силясь закрыть уши как можно плотнее. Помогло слабо. Ленивым неотвратимым валом подбирался опаляющий жар. Запахло палёными волосами, забурлила кровь, нещадно выжигало кожу — не спасал даже волшебный костюм. От боли захотелось рыдать, но слёзы, казалось, испарялись сразу на глазах. Баг не придумала ничего лучше, чем сильнее прижаться к напарнику — хотя казалось, что они уже вплавились друг в друга намертво. Всё закончилось неожиданно, будто плёнку выключили. В ушах звенело, перепуганное сердце колотилось в горле. Тело словно не верило, что осталось живо. Пошатываясь, Баг встала на ноги (потому что чтобы жить — надо стоять) и зябко обняла себя руками. Её мутило, знобило и трясло, в ушах гудело и звенело. Кругом была тьма кромешная, пустая и первозданная. Наверно, в такой тьме взорвался первый атом, потому что не видно было абсолютно ничего, ни одного источника света не выхватывал глаз, и Баг поспешила нашарить руку Кота — казалось, что тьма надвигается и поглощает. Сводит с ума — Баг начало казаться, что сквозь звон в голове она слышит чей-то шёпот. Или не шёпот — жалобный плач, умоляющий спасти, почти на грани слышимости… Когда Джин вернула свет — мир, — Баг бросила взгляд в окно. Париж за стенами особняка продолжал мирно жить и даже не подозревал, что пару минут назад бился в предсмертной агонии. Незащищённое лицо не раздулось волдырями ожогов, цветные пятна световой слепоты сходили на нет. Катастрофа, произошедшая в другом мире, обошла стороной этот. Джин по-прежнему ни на что не реагировала. Это немного пугало — не так сильно, как её наглядное представление, и всё же — так что появившемуся (когда только пришёл?) в поле зрения Феликсу Ледибаг обрадовалась, как родному. Вроде как он не хотел ничего плохого. Просто был ужасным неудачником — как типичный чёрный кот. С другой стороны — благими намерениями дорога в Ад вымощена, и семь миллиардов той Земли на такое благо было не согласно. В подсознании снова (зачем только вспомнился?) всплыл совсем дикий взгляд Блана, так что Баг отметила на будущее: нельзя оставлять Адриана один на один с проблемами родителей. Потому что это жестоко и негуманно — по отношению к нему, ним и остальному человечеству. Феликс остановился напротив связанной матери, и Нуар поспешил задвинуть напарницу за спину. Взгляд у Феликса был тёмный, нехороший. Совсем больной. Он протянул руку, требуя йо-йо, и Баг, поколебавшись, всё-таки вручила ему леску. Отказать казалось неразумным, да и вообще, что с Эмили было делать? Не проводить же народный суд за массовое убийство другого измерения? Это было смешно и недальновидно, обнародовать такую информацию. Да и разве сбежит Эмили теперь, когда её цель уже достигнута, а она сама совсем не чувствует вины? Йо-йо в руках Феликса послушно свернулось. Феликс протянул матери руку, помогая встать, и Эмили ему одобряюще улыбнулась, покровительственно взлохматила волосы и величественно расправила плечи. — У меня было одно условие, — надломлено проговорил Феликс, и мать недоумевающе вскинула бровь. — Никто… — …не должен пострадать, — раздражённо прервала его Эмили, закатывая глаза. — Как видишь, твоя ненаглядная Ле-е-еди всё ещё существует, хотя, видят боги, я предпочла бы, чтобы она не… существовала. — Это не та Ледибаг! Не тот отец, не тот Париж, не наш мир, мам! Почему ты… — Почему ты считаешь, что всё должно быть так просто? Да, нам придётся заново вливаться в жизнь, но это шанс, шанс начать всё сначала! Не та Ледибаг? Так сделай той, добейся, в чём твоя проблема? Твой отец считает меня посторонней женщиной, но разве я останавливаюсь?! Над всем этим надо работать, но посмотри, твой отец жив! Феликс отвернулся и зажмурился. Его пальцы сжимались в кулаки и разжимались, когда он болезненно прикусил губу, чтобы не закричать. — Потому что он не умирал! Мама, очнись, этот Габриэль Агрест не умирал, он уже был женат на своей Эмили Грэм, у них уже рождался сын Адриан, он уже овдовел! Поэтому ты для него абсолютно чужая! — Он просто ещё не осознал! — взвизгнула Эмили. И отвесила своему сыну звонкую пощёчину. От её сильного удара Феликс мотнулся в сторону и почти упал, но сумел удержаться на ногах. Он плакал, когда снова повернулся к матери, смотрел на неё — и словно не узнавал. Баг испуганно прикусила палец. Феликс открыл рот, даже вдохнул поглубже, чтобы сказать ещё что-то… но замер. Эмили, гордо выпрямившаяся, с озлобленно перекошенным лицом предупреждающе прищурилась. А Феликсу определённо было, что сказать, но он сглотнул горький ком и тоже распрямился, чтобы быть чуть выше своей высокой матери. И молча вытащил из-за спины пистолет — в отблеске света Баг прочла именную гравировку оружия Буржуа. Эмили удивилась… А потом раздался выстрел — удачи чёрного кота хватило, чтобы рука не дрогнула, чтобы почти попасть. Эмили отшатнулась, успела даже задумчиво прижать ладонь к пробитым рёбрам — её фиолетовая перчатка мгновенно пропиталась кровью… Феликс, крадучись, подошёл к упавшему телу и дрожащей рукой, не с первого раза, закрыл удивлённые глаза. Размашистым жестом вытер своё лицо, оборвал вырвавшийся всхлип и подорвался к Джин. Потянулся прикоснуться к её лицу, но замер, так и не коснувшись. — Леди? — нерешительно позвал он. Джин неожиданно среагировала. По крайней мере, она крупно вздрогнула и подняла голову, показывая, что слышит. Может, поэтому Феликс всё-таки решился ласково провести по расписанной золотом щеке. — Всё закончилось, — мягко сказал он. — Возвращайся. Джин мелко замотала головой. Кот отвернулся, его рука мягко выпуталась из хватки напарницы, и Баг повернулась к нему. Напарник, осторожно обойдя тело Эмили-Амели, подкрадывался к замершему Бражнику. Тот не двигался и смотрел совершенно расфокусированным взглядом — скорее всего, ничего не видя и вряд ли осознавая происходящее. А вблизи Ледибаг смогла рассмотреть дырочки в маске на шее и скуле, похожие на следы уколов. Она почти задумалась над тем, что могло пробить материал волшебного костюма, как Кот, смотрящий куда-то в темноту, рванулся вперёд и уже через секунду помахивал схваченным за заднебрюшье скорпионом. — А. Ну да, похоже на следы жала, — легко согласилась Баг, и передёрнулась. — Какая гадость! Это сенти? Нуар пожал плечами и, пакостливо хихикнув, поднёс тварь ближе к лицу напарницы. Взвизгнув, Баг бодро сделала несколько шагов назад и, споткнувшись, упала прямо в накрытое чехлом кресло. Чехол протестующе заскрипел и застонал. — Если это сенти, то это объясняет, почему papá так спокойно выслушивал планы самозванки и не пытался как-то это дело пресечь. А Амели бесило, что отец не жаждет принимать её с распростёртыми объятьями, поэтому она прописала ему усмиряющее иглоукалывание. Отец же просто не ожидал ещё одного Камня Павлина и поэтому так легко попался. К концу Кот помрачнел и нахмурился, но пальцев не разжал — скорпион недовольно щёлкал педипальпами и хелицерами, но спастись не у него не получалось. Баг посмотрела на напарника исподлобья. Оценила его лицо и пришла к выводу, что сейчас — не лучшее время ковыряться в душевных терзаниях. Поэтому она не придумала ничего лучше, чем продолжить кривляния и игнорировать душевный раздрай. До поры, так сказать. — Вот так и развивается инсектофобия! — Баг передёрнулась от отвращения и нервно потёрла щёки. — Арахнофобия, — эхом отозвался Нуар. Он тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли, и приподнял сенти на уровень глаз, чтобы получше рассмотреть. — Скорпионы — это арахниды. Паукообразные. — Да какая разница! — она запальчиво взмахнула руками и даже на ноги подскочила, для убедительности. Набрала в грудь воздуха… — Никакой, — сипло перебила Джин, и дурачиться… расхотелось. Джин. Всё ещё не Бриджит. Баг тревожно повела плечами. Из-за сжатых от напряжения челюстей у Феликса побелело лицо — но он старался оставаться невозмутимым. Странное поведение, учитывая, что за его спиной продолжал лежать труп его им же застреленной матери. Непонятное Баг — а от того более жуткое. Джин требовательно протянула руку. Нуар вздрогнул, рефлекторно ощерился, но потом вспомнил о схваченном сенти и осторожно, словно заряженную бомбу, передал его акуме. «Экс-Ледибаг», — поправила себя Баг. — «И на конкретно этих сенти она съела собаку». Джин безразлично осмотрела панцирь, а потом с усилием сжала края выпирающего сигмента. Щелчок — и открылась крышка, надёжно прятавшая пуховое перо-амок. Амок — вообще странное слово, вдруг подумалось Баг. Амок — слепая ярость, неистовая агрессия, с человеческими жертвами или без них. Острое умственное помешательство. Больной человек с помощью оружия убивает первых попавшихся людей и не понимает этого. И этим словом назвали волшебное перо, которое порождает из эмоций существ-защитников нуждающимся в защите и помощи и вроде как должно служить на благо. С акумами тоже было весело, акумами называли языческие народы. Авде Кохавим Умазалот — поклоняющиеся звёздам и планетам. А ещё акумы вроде как демоны в каком-то азиатском фольклоре, но Баг совсем не была в этом уверена. Итого, было целых две теории. Либо броши Мотылька и Павлина изначально не несли в себе ничего хорошего. Либо же — чутко подстраивались под состояние носителя, действуя именно так и теми способами, в которых носитель нуждался. И, поскольку оба старших Агреста явно переживали не лучшее время в своей жизни и находились не в самом ясном состоянии разума, то и магия им досталась… соответствующая. Не самая светлая. Но Бражник хотя бы не перешёл черту. Перо Павлина Нуар послушно испепелил Катаклизмом. Избавившийся от дурмана Бражник глубоко вдохнул, мучительно зажмурился, приложив ладони к вискам… Потом, правда, осознал, что что-то в его доме народа как-то больше, чем он привык терпеть, и дёрнулся к шпаге, но тут уже сработала Джин. Появившийся контур бабочки разлетелся на осколки. Это болезненно ударило по и так ослабленному Бражнику, он подкосился, рухнул… Нуар успел дёрнуть отца на себя, чтобы уберечь от острого края столешницы, но ментальная атака вырвавшейся из-под контроля жертвы качественно лишила его сознания и воли к сопротивлению. Ну хоть пульс оставила, Кот полез проверять на всякий случай и постарался незаметно выдохнуть от облегчения — судьба Амели висела Дамокловым мечом и над другим суперзлодеем, и бывшая Ледибаг могла обрушить этот меч на чужую голову без суда и следствия, в запале вершения возмездия всем, кто нарывается. А Бражник давно нарывался. — Продрыхнет до утра, — хрипло оповестила Бриджит, выпуская из ладони белоснежную бабочку. — Я его для надёжности магией акумы приложила, так что если не применять Исцеление, то… — …эффект должен сохраниться, — тихо закончила Баг. Она присела рядом с Котом и осторожно сняла брошь. Поймала то ли испуганный, то ли обиженный взгляд напарника, смутилась и решила пояснить: — Да не побегу я сейчас к Фу! Оставим Камень на тумбочке, чтобы он не смог сразу трансформироваться и напасть… В том смысле, что напуганные люди предпочитают бить и бежать! Это просто гарантия того, что у нас будет шанс спокойно поговорить с ним, да? Нуар неопределённо пожал плечами, подхватил отца и плавно поднялся на ноги, чтобы случайно его не разбудить. Баг придержала дверь, помогая ему выйти, и немного задержалась, прикрывая дверь уже в коридоре. В небольшую щель было видно, как зябко сжалась Бриджит, как потерянно она обняла себя руками и как нерешительно к ней подошёл Феликс. — Не думаю, что мои извинения чем-то помогут, — хрипло пробормотал Феликс и нервно взъерошил волосы. — Но я… И Бриджит громко всхлипнула. Она дрожала всем телом, безжалостно выдёргивала свои волосы, её лицо жутко перекосилось, побелело, но покрылось красными пятнами. Бриджит смазанным движением пыталась вытереть горячие слёзы, припадочно размазывая влагу по всему лицу, и с усилием разжала челюсти, чтобы ответить: — У м-меня нет н-ни дом-ма… ни д-друз-зе-ей, н-ни семьи. Всё с-сгорело, всё с-сожгла твоя мать, потом-му что никто её не ост-танови-ил! У м-меня было в-всё, представляешь? И это всё бес-следно исчезло! Ни с-следа, ни тел, ни упом-минаний, только моя память! И всё! И она, рыдая, прижалась к Феликсу, позволяя ему обнять и успокаивающе поглаживать. Баг отшатнулась от двери и поспешила догнать своего Кота.***
Коту было плохо, Адриану в костюме Кота было плохо, и у Ледибаг вскипели инстинкты спасителя, кровь и воспоминания о Блане. Поэтому она просто молча выгнула бровь, требуя озвучить свои мысли словами через рот, а не мимикой через лицо, потому что Маринетт в костюме Ледибаг была девочкой с фантазией, но не шибко (в силу возраста) проницательной. Кот горестно и обречённо вздохнул, накидывая на отца одеяло, присел, поднимая лежавшую на полу лампу. — Отца будут судить? — тихо выпалил он, потерянно оглядываясь на напарницу. И Баг от неожиданности отшатнулась. — За что его судить? — удивлённо переспросила она. — Материального ущерба нет, моральный — только у нас с тобой. Единственное, что ему можно вменить — это пропажу экспоната в музее, которым был Пожиратель, но, Господи, даже хорошо, что эта тварь сгинула, мы столько народа из Ордена смогли вернуть! Если манипулирование людьми — так почему бы заодно не отдать под суд всех акуматизировавшихся, за содействие? Тут даже мошенничество не вменишь, наоборот, это Бражник должен подавать иски за невыполнение акумами их стороны сделки. А что до использования Талисмана — так магия никак законодательно не регулируется. Иначе бы, — (тут Баг перекосилась и в душе обрадовалась этому факту), — иначе бы нас уже заставили снять маски, официально зарегистрироваться, писать километровые отчёты о прошедших операциях и появляться на спецзаданиях по первому требованию. Не-е-ет, даже фиксированная зарплата этого кошмара не стоит! И под новый закон обязательно попала бы Хлоя, как откровенно накосячившая при своём появлении в роли КвинБи, а согласны ли на это наш мэр и его команда? Определённо точно нет. Баг неловко улыбнулась и мягко сжала плечо Кота. — Вот и получается, что судьба Бражника целиком и полностью на нашей совести. И лично я не собираюсь закрывать его в тюрьме, если он не опасен для общества и способен остановиться. А с общественностью… договоримся. Кот резко развернулся и обнял — Баг от неожиданности замерла и застыла, но потом начала осторожно и успокаивающе поглаживать его по спине. — Ну тихо, тихо, — шептала она ему на ухо. — Мы с этим разберёмся. Вот ещё, с такой жестью я тебя точно один на один не оставлю. С каждым могло случиться, ну, не переживай. По крайней мере, твой отец не преступил черту, а мы уже и не позволим. Баг заглянула Коту в глаза и осторожно убрала с его лица растрепавшуюся чёлку. — Ты же понимаешь, что твоему отцу нужна помощь? И что, скорее всего, он будет делать вид, что ничего ему не нужно и он справляется? Но ведь появление Бражника явно не похоже на «справляется», понимаешь? И Кот, тяжело сглотнув, обречённо закивал. Потому что да, понимал. Даже больше, чем кто-либо.***
Феликс с maman в их мире обнаружился утром понедельника, так удачно-неудачно — в годовщину гибели мадам Эмили Агрест; вечером того же понедельника Маринетт столкнулась с Бриджит и оказалась втянута в эту историю. Весь вторник ушёл на то, чтобы разобраться, в какую, собственно, историю её втянули, вечер вторника — на планирование, ночь на среду запомнилась локальным апокалипсисом, битвой и вообще — была насыщена событиями… Покинув хозяйскую спальню, Кот и Баг нашли гостей на кухне. Бриджит уже пережила свою заслуженную истерику и мирно пила сваренный Феликсом шоколад. Феликс щедро налил ещё одну порцию Баг, схватил свою, початую, и утащил Адриана в коридор. Видимо, делиться промахами в воспитании горюющих родителей и советовать менее радикальные способы урегулирования ситуации. По крайней мере, Бриджит лишь усмехнулась, слыша, как хлопнула дверь, да и у Баг не было желания куда-то вставать и идти. — Запомни, — вдруг заговорила Бриджит. — Фу — мальчишка-недоучка. Его Храм может вас доучить, но никогда вас не примет, только Камни отберёт, передаст более достойным и тем самым круто лопухнётся: за двести лет мир изменился, а они не менялись. Вы — то что нужно, но вам бы научиться… — Бриджит лениво замахала руками, подбирая слово, — бóю. Стратегии. Тактике. Всем этим боевым премудростям. Станете сильнее — и никто не посмеет вам слова поперёк сказать. Только вам бы успеть — стать. Её усталые заплаканные глаза насмешливо прищурились, когда Баг задумчиво отпила свой шоколад, укладывая информацию в голове. Баг могла и сама до этого додуматься, но не сразу, а чем дальше — тем сложнее бы было отбиваться от восставших Хранителей. И не только от них. Потом пришёл Феликс, сказал, что Адриан хочет что-то обсудить с напарницей. Баг благодарно улыбнулась обоим сразу, бесшумно выскользнула из кухни, размышляя, как же разместить Бриджит и Феликса в этом мире так, чтобы они могли спокойно жить. Она даже озвучила этот вопрос Адриану, а тот с жаром принялся накидывать возможные варианты, они оба этим увлеклись… Бриджит и Феликса они больше никогда не видели. Об их присутствии когда-то на кухне говорили только осколки от вдребезги разбитых чашек из-под шоколада. Его аромат ещё витал по помещению, смешивался с запахом гари и пепла, и, собирая осколки, Маринетт с Адрианом надеялись, что Вселенная милостива и что Бриджит и Феликс теперь наконец-то смогут жить спокойной жизнью. У Тикки и Плагга они об этом благоразумно не спрашивали. Среда почти не уступала безумию вторника. Среда началась с пробуждения Габриэля, который помнил что-то, но не всё, с которым разговаривал Адриан (а Маринетт в трансформации благоразумно сидела в другой комнате), который попытался напасть на Адриана и даже пребольно ударил его в лицо (стоило Адриану попросить отца остановиться)… В среду была несчастно влюблённая Натали, был спуск в тайный подвал, было так и не похороненное тело Эмили Агрест в тормозящей разложение капсуле… Была машина из частного элитного психдиспансера и был доверенный юрист семьи Агрест. Были врачи и множество бумаг, которые подписывал Адриан, и закончившийся пузырёк валерьяны, которую Маринетт разбавляла для него в стаканах с водой. Среда пахла мрачным будущим и необходимостью скорейшей эмансипации, как только Адриану исполнится шестнадцать — то есть уже через месяц. Ну, потому что Модный Дом был делом всей жизни Габриэля, но управлять им в данный момент (и очень долгое время) он будет не способен, а Адриан не собирался позволить развалить то, что его отец строил с таким трудом. Возможно, на контрасте сложного вторника и не менее сложной среды необходимость снова прийти в школу в четверг стала… внезапной. Утро четверга было… лёгким. У Маринетт не было ни одной сделанной домашки, но клешня тревожности наконец-то разжала сердце, и дышать стало легче. А что до домашки — так средний балл позволял однажды схалтурить и не терпеть сокрушительных потерь. Маринетт слушала, как прошёл выходной у Али, послушно рисовала цветы в новом блокноте Розы, бдила, чтобы Ким не доломал на ладан дышащую гардину и даже успела повосхищаться новым миксом Нино. Появившийся на пороге класса Адриан в лёгкость атмосферы как-то… не вписался. Он и сам не решался зайти внутрь, не решался нарушить лёгкость, стоял с потерянным лицом, словно и сам не понимал, почему это вдруг решил сюда прийти, и Маринетт успела подскочить к нему раньше, чем кто бы то ни был — просто почувствовала подвох раньше остальных. Уже потом она подумала, что такой рывок характерен для Ледибаг к Нуару, а никак не для Маринетт к Адриану, но Адриан вдруг совершенно искренне спросил: «А что я тут делаю?» — и Маринетт решительно потащила его в небольшой, скрытый под лестницей и абсолютно свободный кабинет итальянского. Адриан дрожал, крепко сжимал челюсти, его лицо болезненно перекосилось. Маринетт захлопнула дверь, резко задёрнула шторку, чтобы из коридора, если кто забредёт, не было видно их присутствия тут. Она помогла Адриану опуститься на парту в заднем ряду, чтобы можно было опереться спиной на стену. — Эй, — тихо позвала Маринетт, достаточно сильно сжав его плечо. — Эй, ты слышишь меня? Я тут, ты не один, только не забывай дышать. Его руки тряслись и, пытаясь их как-то занять, Адриан стащил с носа очки, обычные, с диоптриями, и принялся теребить в руках. Очки сломались примерно через минуту — и Адриан отшвырнул обломки от себя. Треснувшая линза радостно укатилась к школьной доске. — Так, ладно, — убийственно мягко констатировала Маринетт. Она мягко сжала его запястья, нащупывая большими пальцами пульс на венах, легонько встряхнула, помогая разогнать напряжение. — Давай, я считаю, мы дышим. На раз-два-три — вдох, четыре-пять, шесть-семь-восемь — выдох. Помогло — разрушительная ярость отпустила, и когда до их убежища добрались Нино с Алей, Адриан дозрел до рёва и истерики. А Маринетт лепетала какую-то ерунду, мягко вытирала потёкшую от слёз тоналку завалявшимся в дорожной косметичке ватным диском, вышкрябывая из-под косметического слоя прекрасно замаскированную гематому на пол лица. — Ты должен научить меня так накладывать косметос, — ворковала Маринетт. — Это же произведение искусства! Вообще ничего не видно было, это же какое умение иметь надо, а. Да тебя визажистом кто угодно с руками оторвёт, ты в курсе? Гематома наливалась нехорошим цветом, и идти бы с ней в больницу, но это привлекло бы ещё больше нежелательного внимания. — Аль, всё равно там стоишь, подай хоть мазь из рюкзака. Потом, конечно, отмерли и Аля, и Нино и кинулись задавать кучу уместных, но несвоевременных вопросов, пришла узнать, что произошло, Хлоя, и тоже начала спрашивать… Адриан смеялся — то ли от абсурда всего, то ли проявлением другой грани нервного срыва, и Маринетт заботливо держала под подбитым глазом ватный тампон, чтобы солёные слезы не раздражали повреждённую кожу, щедро вмазывала проверенную жизнью и геройствами мазь в гематому и прямым текстом говорила всем вопрошающим, что вопрошать не время и не место. — Хотя, — тем же невозмутимым мягко-успокаивающим тоном призналась она, — можно сказать, что у меня в сумке два с лишним года обитает Тикки, а Адриан всё то же время спускает модельную зарплату на круги камамбера, чтобы вредное прожорливое создание… — Эй, милочка, ты кого прожорливым назвала? — Плагг наигранно-комично вырвался из-под толстовки Адриана и принял самую пафосную атлетическую стойку, на какую только был способен. — …выполняло свои обязанности, — совершенно спокойно закончила Маринетт. — Плагг, я видела выписки со счетов, даже не пытайся меня переубедить! Ты в курсе, что это демаскировывает Нуара? Потому что ну незачем обычному человеку переводить в таких количествах сыр одного сорта. — Вот-вот, а я ему говорила, что в этом веке его аппетиты слишком заметны, но что я слушаю в ответ? Маринетт насмешливо закатила глаза, машинально поглаживая высунувшуюся Тикки по голове. Потому что, ну, саму Тикки спасало только то, что Маринетт буквально жила в пекарне. Адриан, прекрасно об этом знающий, тихо рассмеялся, и Маринетт осторожно вытерла с его лица остатки слёз. И примерно к этому моменту к Хлое вернулась возможность говорить. — В-вы-ы-ы-ы?! — сипло крикнула она и тут же заткнула себе рот. И с совершеннейшим ужасом уставилась на Тикки. «Конечно, — подумалось Маринетт, — Хлоя же чуть не подарила мою квами принцу Али…» — Ага, — откликнулась Маринетт. — Мы. Кстати… Она достала швейную коробку и вытащила оттуда осторожно спрятанную среди обрезков лент и лоскутов Брошь. В камуфляже Брошь была иглой для галстука с сиреневой каплей-сапфиром во главе, и уж Хлоя-то точно должна знать, кому эта игла принадлежала. Буржуа задумчиво хмыкнула, и прежде чем она успела бы выдать что-то остроумное и уничижительное, Маринетт пояснила: — Это Камень Бражника, если что. И демонстративно прикрепила иглу к толстовке Адриана, чтобы выпустить Нууру на всеобщее обозрение. — Ах да, — кивнул Адриан с самой беззаботной ухмылочкой и легкомысленно заболтал ногами. Маринетт насторожилась. — Ещё мой papá, оказывается, похоронил пустой гроб, а тело maman определил в наш подвал в капсулу для предотвращения разложения мягких тканей. И терроризировал город, чтобы получить два Талисмана, которые, согласно легенде, объединившись, исполняют любое желание, а страшно влюблённая в него личная помощница ему в этом помогала. Он нервно захихикал, смотря куда-то в пол. Плагг устроился у него на голове, а Нино, скорбно сняв кепку, уселся с другой стороны. — Чува-ак… — И это даже ещё не всё! Потому что, оказывается, если объединить Талисманы, то мир просто умирает, и чёрт бы знает, до чего дошла бы наша история, если бы в параллельном мире моя выжившая, но совершенно чокнутая maman не объединила Талисманы, чтобы воскресить своего Габриэля, а Талисманы не выкинули бы её и её сына в наш мир. О, точно, ещё она была откровенно против отношений тех Баг и Нуара и прирезала ту Ледибаг, когда она была уязвима, но Талисманы дали Баг жизнь, чтобы она последовала за убийцей и наконец-то её остановила! И даже это ещё не всё! А ещё мы оба видели то воспоминание, но почему-то меня до сих пор накрывает, а вот она, — Адриан обличающе указал на Маринетт, — она сидит, совершенно спокойная, и меня успокаивает! Маринетт понимающе фыркнула. — Не тыкай в меня пальцем! — наигранно возмутилась она, взмахнув руками, и вскочила на ноги. Раз истерики не будет, то можно же выплеснуть эмоции в хождение и жестикуляцию? — Я мечтала прореветься примерно со вторника! Я была уверена, что вот, я наконец-то приду домой и ударюсь в великолепную истерику со всеми этими завываниями и избиением подушки, и литрами успокоительного чая. И что в итоге? Одна грёбанная слезинка! Маленькая такая, чисто для галочки! Моя психика сказала мне: «Милочка, откладываешь срывы согласно расписанию? А может ВООБЩЕ без них обойдёшься, раз ты такая тварь неблагодарная?!» И я просто стою на этом своём балконе, смотрю на это ясное ночное небо с этой яркой полной луной, — (её лицо красноречиво перекосилось, показывая отвращение и к балкону, и к небу, и к яркой полной луне), — держу в руке чашку с этим благоухающим чаем и думаю: а ведь всё прекрасно! Да, припёрлась какая-то мымра из другого измерения, да, навела шороху, но ведь её больше нет, и это даже не наша проблема была! Зато мы вычислили Бражника и даже обезвредили его раньше, чем у него получилось бы повторить путь этой мымры. Да, эта «Амели» спалила мир, прискорбно и, правда, очень трагично, но зато мы наглядно увидели, на что способны эти чёртовы Камни и ошибку Феликса, мол, чего уж там, дадим попробовать, чтобы сам убедился, что не выгорит (потому что, чёрт, ВЫГОРИТ, ещё как, с шиком, блеском и многомиллиардными жертвами, но совершенно не так, как можно было бы надеяться), эту ошибку мы уже не повторим. Кот Нуар, блин, вдруг оказался другом, в которого я уже два года влюблена? Так после поющего в тишине Блана меня это вообще должно как-то напрягать? О-ой… Маринетт остановилась, резко захлопнула свой рот ладонью, даже крепко зажмурилась, но всё уже было сказано и, что ещё хуже, услышано. Маринетт слышала, как хихикают дававшие ей выговориться Нино и Аля, как Аля, стоящая ближе, задорно шепнула «теперь это стопроцентно Маринетт Дюпен-Чен, ура, да здравствует уверенность!», а Нино, судя по звукам, пошутил о чём-то в ответ. Как высокомерно, но даже как-то добродушно фыркнула Хлоя, как тонко запищала Тикки, как мявкнул на неё Плагг, слышала, как трепещут крылья тихого Нууру… Маринетт рискнула приоткрыть один глаз. — Как у тебя не болят щёки так улыбаться? — удивлённо уточнила она, тревожно хмурясь. Адриан как-то совершенно придурошно светился улыбкой Нуара. — Выброс эндорфинов заглушает боль, — легкомысленно отозвался он, играючи опираясь локтями на колени. — Ты сказала, что влюблена-а-а-а в меня. Маринетт смущённо-возмущённо фыркнула, нервным жестом заправила волосы за ухо и скрестила руки на груди. Вот ещё. Превращаться в мямлю перед Нуаром она точно не планировала. Так что может и не мечтать, и не улыбаться так… влюблённо. Чёрт! — Если мне не изменяет память, — специально нахмуренный лоб сам собой разгладился, бровь ехидно выгнулась, а поджатые губы (как-то совершенно самостоятельно!) сложились в лукавую улыбку, — то там вообще-то был целый монолог. Алья совершенно бесстыдно захихикала: — Ага, наполненный твоей пани… И Нино с громким «тш-ш-ш!» зажал ей рот, другой рукой побуждая их с Адрианом не замолкать. Маринетт обречённо подняла брови, совсем уж иронично поджала губы, но Адриану на трындёж Али было совершенно наплевать. Маринетт не исключала, что он его даже не услышал, а если и услышал — то со спокойной совестью проигнорировал. — Ага, целый монолог, — Адриан легко поднялся на ноги и лёгкой псевдо-модельной походкой Нуара приблизился к ушагавшей во время эмоциональной исповеди Маринетт, — который ты закончила тем, что влюблена-а-а-а в меня. Он улыбался совершенно самодовольно, а на последних словах его лицо (впрочем, без задних мыслей) остановилось слишком близко от её лица, и Маринетт захотелось его ударить. В другой глаз, для симметричности. И обязательно убежать, хлопнув дверью, закрыться в своей комнате и там же горестно скончаться… Вместо этого она его поцеловала. Ей пришлось привстать на цыпочки, но подготовка Ледибаг даже избавила её от необходимости искать дополнительную опору, поэтому её руки остались сплетёнными в замок и где-то внизу за спиной. Это было почти как в мечтах… Но вместо искр под веками и бабочек в животе в воображении бодро нарисовалась Не-Паон с пером-скальпелем и безобразно перекошенным от ярости лицом и слишком яркое ощущение, что этот скальпель вот-вот пропорет Маринетт горло. Потом перекошенное лицо Не-Паон воображение заменило на лицо Бражника, всё стало ещё хуже — и Маринетт отшатнулась. А потом поняла, что отшатнулась не только она. — Тоже, да? — понимающе спросила она, машинально вытирая пятно мази со своего носа. Адриан удручённо кивнул. Маринетт досадливо (и немного тревожно) заметила, что «выброс эндорфинов» закончился, и его глаза снова стали грустными и задумчивыми. — Ну, — наигранно беззаботно развела она руками, — раз вездесущая Банникс ещё не открыла свой чёртов портал, а стирающего воспоминания Исцеления не будет, то в коем-то веке наши убогие попытки удариться в мелодраму не снесут к чертям таймлайн и мультивселенную. Ура! От двери, где-то за спиной, раздалось слишком знакомое Маринетт деликатное покашливание (ещё бы оно не было знакомо, когда снилось целый месяц почти каждую ночь!), и Маринетт поняла, что слишком рано обрадовалась отсутствию Банникс. В груди поднялась такая злость на то, что подмога из будущего не пришла тогда, когда была бы чертовски кстати, но пришла теперь, чтобы лишить их не самого удачного, но на фоне всего произошедшего — вполне приятного момента жизни, что Маринетт показалось, что даже без трансформации, на волне одной только ярости, она вполне спокойно вмажет чёртову Банникс в ближайшую стену. И отберёт чёртовы часы, будь они хоть трижды семейным наследством! — Учитывая, что во вторник твоя помощь была гораздо желаннее, чем сейчас, то можешь даже не заикаться о необходимости куда-то лезть и с кем-то драться, Бан… — Маринетт развернулась, готовая высказать всё-всё, давно кипевшее, и даже необязательно по отношению именно к Банникс. Разворачиваясь, яростно кинулась в ту сторону, где покашливали, желая хорошенько вцепиться в гостью из будущего и донести до неё своё недовольство. Она действительно вцепилась, в толстовку Аликс Кюбдэль, и даже слегка впечатала её в закрытую дверь… Аликс из её времени, одноклассницу, которая точно ещё нигде не накосячила и которую, похоже, послали их всех искать. Интересно, сколько времени от урока уже прошло? — Прости, — извинилась Маринетт, осторожно отпуская Аликс и делая робкий шаг назад. — Просто Банникс измотала мне все нервы, вот я и подумала, что она… Аликс удивительно серьёзно кивнула в ответ: — Я запомню. На будущее. А потом внимательно осмотрела (оказывается) подскочившего к ним Нино, заглянула через его плечо на Алю… Посмотрела на настороженного, но снова совершенно разбитого Адриана (у Маринетт от этого больно кольнуло в сердце), которого крепко обнимала Хлоя… повернула голову, наткнувшись взглядом на трёх квами — и выбрала самый удачный вопрос. — Ты заявил в полицию? — осторожно спросила она Адриана, красноречиво обведя своё лицо. — Это тебя… кто так? Адриан (совершенно нестабильный, усталый и запутавшийся Адриан) озарился едкой радостью и энергично произнёс: — О, это мой papá пояснял мне, что я не прав. — Это уже на контроле! — быстро заверила Маринетт, наблюдая, как испуганно вытягивается лицо Аликс и как она явно хочет начать что-то с этим делать. — Вчера были и полиция, и врачи, и юристы, у нас всё схвачено. Только не поднимай панику в школе, хорошо? Аликс, видимо, успокоилась (или просто уверовала в то, что Ледибаг-то точно всё контролирует) и согласно кивнула. — Я так понимаю, что преподам говорить, что вас всех не будет, да, — она даже не спрашивала, просто озвучивала ход своих мыслей. — Окей, отмажу, без проблем. И, взглянув на Адриана последний раз, импульсивно сняла свою кепку и отдала ему. — Держи, а то из-за папарацци даже не посидите нормально. И это, в школе не тусите особо, а то если поймают — станет вообще хреново. Адриан благодарно кивнул, и Аликс, задумчиво хмыкнув, махнула рукой, прощаясь, и выскользнула из кабинета. — А помнишь то кафе? — спросила Аля у Нино, мягко приобнимая Маринетт. — Ну, то, которое… bubble-tea? — Которое в дальнем округе? — уточнил Нино, обнимая Маринетт с другой стороны. Маринетт только сейчас поняла, что её колотит: то ли ознобом, то ли не высказанными эмоциями. А в объятьях стало легче. — В Париже есть bubble-tea? — удивилась она. — В нашей деревне? Вау. — А ещё вы там точно не были. И акум там не было. И нехороших ассоциаций тоже нет, но зато есть вкусный ча-а-ай и классный музо-о-он, — затянул Нино, зазывно пританцовывая. — Bubble-чай, — многозначительно уточнила Хлоя. Адриан позабавлено фыркнул, и Маринетт решила, что уютное кафе где-то на отшибе мира — действительно хорошая идея.***
— Маринетт? — тихо позвал Адриан, и она отвлеклась от рассматривания той восхитительной декорации, висевшей на стене напротив. — Почему ты… настояла на диспансере? По-моему, закрытая психбольница, которую предлагали первым приоритетом, была бы куда предпочтительней. Не поднимая головы, он продолжал нервно помешивать шарики и лёд в своём чае. Маринетт посмотрела на часы и удивлённо хмыкнула — если честно, она была уверена, что услышит этот вопрос гораздо раньше. Аля, запальчиво спорившая о чём-то с Хлоей (о цветопередаче? о каких-то линзах? о цветопередаче через линзы? усталый мозг отказывался слушать эту дичь), громко стукнула стулом и утащила Буржуа куда-то в глубину зала. Нино сказал что-то о том, что сходит заказать какие-то умопомрачительные пироги, так что за столом, уединённо огороженном шторой, они с Адрианом остались только вдвоём. А музыка здесь и правда была хорошая. Маринетт задумчиво раскусила шарик и зажмурилась, наслаждаясь раскрывшимся вкусом. — Ты про ту дурку, которая с тюремным режимом и которая построена для маньяков и психопатов? — на всякий случай уточнила она, следя за реакцией на лице Адриана. — Над которой разве что не транспарант висит, что внутри практикуют карательную психиатрию? Ты спрашиваешь, почему я против, чтобы туда поместили твоего отца? По мере того, как она говорила, лицо Адриана кривилось всё больше и больше, и на последних словах он яростно вскинулся, раскрасневшись от злости, и отчаянно зарычал: — Бражника! То, что он мне отец, не должно для нас ничего значить! Мы предложили ему остановиться, даже рассказали, почему именно — и посмотри на моё лицо, чем этот разговор закончился! Он определённо был не в себе и знаешь, я действительно считаю, что строгий режим был бы ему крайне полезен! — А в диспансере он-таки как на курорте? — иронично уточнила Маринетт. Она осторожно взяла Адриана за руку, и он нервно сжал её ладонь. — Потому что твой отец болен, Адриан, — мягко сказала она, нежно поглаживая его руку своим большим пальцем. — Потому что ему нужна медицинская помощь, а не кары небесные. Потому что он не нашёл в себе сил самому признаться, что ему нужна помощь, и сопротивлялся, и мы были к этому готовы. Потому что ты его любишь. — За ту любовь и огрёб, — горько заметил Адриан и виновато отвёл взгляд. — Но любит ли он меня… — А ты вспомни его до того, как погибла мадам Агрест. Пойми, — Маринетт взмахнула свободной рукой и, чтобы хоть как-то оправдать это бессмысленное движение, напряжённо поправила серёжку, — психологические травмы — те же травмы, но почему-то ими все пренебрегают. Представь, что у твоего отца сломана нога, а он это тщательно скрывает и всячески игнорирует. Ему адски больно ходить, и он предпочитает сидеть и делать вид, что это по плану. Он ходит с… тростью? — (они оба фыркнули, вспомнив, что именно трость была оружием Бражника). — Он ходит с тростью и делает вид, что это просто аксессуар, а не предмет первой необходимости. Но даже трость ему не помогает, да и не смогла бы помочь! Нужно наложить шину, зафиксировать ногу, при необходимости — провести операцию… — …или Чудесное Исцеление… — Или Чудесное Исцеление, — согласно кивнула Маринетт. — Но перелом-то не магический! Он произошёл в трагичной, но самой обычной аварии, без участия какой-либо магии, и Исцеление ему не поможет. Но он знает о существовании этого Исцеления, приблизительно, на уровне слухов, и думает «Какая великая вещь! С её помощью я сделаю так, будто бы моя нога никогда не ломалась!» И идёт добывать себе это Исцеление, потому что, как неожиданно, у него есть для этого ресурсы! Только вот знаний нет. А теперь твоему отцу повезло (но он сам пока так не считает). Его перехватили на полпути, нажатием убедились, что да, никому не показалось и да, бегать по утрам он отказывается не только из-за презрения к бегу, да и прихрамывает он из-за застарелого, но никак не вылеченного перелома, и сдали на руки тем, кто может его вылечить новейшими и максимально щадящими методами. Но нажатие принесло ему боль и он сделал первое, что пришло ему в голову — защитился, ударил источник боли. Нажавшего на перелом, даже если и нажал он для для блага больного. Улавливаешь? — У моего отца сломанная метафорическая нога, которая мешала ему жить с момента аварии, но он тщательно это игнорировал и поэтому слетел с катушек, — монотонно обобщил Адриан и отпил чай. — Только вот я ломал конечности. Я знаю, что это очень больно, настолько, что даже пошевелиться нельзя. Не думаю, что такое можно игнорировать. — Можно было, если лечить переломы было бы непринято. Или если считать, что эта боль, она не из-за перелома, а как возмездие за произошедшую аварию, которую определённо надо лечить магией, а не медикаментами. Но теперь за него взялись всерьёз очень хорошие специалисты, и увидишь, через год твой отец будет значительно приятнее в общении. Адриан дёрнулся, вытащил руку из чужих пальцев и нервно обхватил руками свой стаканчик. Нахохлился, снова закрываясь в себе, прокручивая какую-то мысль у себя в голове, и Маринетт отчего-то не казалось, что мысль приятная. Если совсем откровенно, то и здорóвой эту мысль она бы не назвала. Но увы, читать мысли Божьи Коровки никогда не умели — иронично, но этим занимались именно Мотыльки. — Не думаю, что захочу с ним общаться, — вдруг тихо, но уверенно заговорил Адриан, и Маринетт удивлённо раскрыла глаза. — Содержать в диспансере да, но общаться… — Так, подожди, — Маринетт останавливающе подняла ладонь, и её голос нервно запищал. — Давай ты не будешь вот сейчас рубить с плеча. Да, у вас был очень сложный период, но он твоя семья. А ты его. Ты не должен так просто обрывать с ним связь, он же не чужой тебе человек. — Он первый оборвал, Маринетт! Первый закрылся за дверьми кабинета, первый свёл наши расписания к максимально редким встречам. Он был нужен мне, а что я слышал? «Ваш отец занят, Адриан», «Ваш отец уже улетел, потому что время вылета перенесли из-за погодных условий», «Ваш отец этого не одобрил, поэтому вот, держите своё расписание и придерживайтесь его»! Не думаю, что у нас есть, что сохранять. И Адриан коротко рыкнул и откинулся на спинку стула. Стул заскрипел, качнулся, но чувство баланса Кота с лихвой хватило на то, чтобы избежать позорного падения. Маринетт прекрасно понимала, почему Адриан устал бороться: как Ледибаг, выслушивавшая Кота, как один из друзей, которым очень редко, но всё же было дозволено видеть изнанку семьи Агрестов. Как Маринетт, у которой был уютный балкон, где Нуар пару раз говорил о том, что его по-настоящему тревожит. А ещё у Маринетт был родной отец, который с плеча оборвал общение с собственным отцом, и Маринетт, подрастая, видела, как гложет Тома это необдуманное решение и невозможность его исправить. Но у папы были они с мамой, была сумасбродная Джена-мать, Чен Си Фу, приезжавший по большим праздникам или обязательно присылавший подарки по почте. У папы была семья. У Адриана, так случилось, из семьи был только отец. От которого Адриан хотел отказаться. И пусть ему сейчас кажется, что это лучшее решение, но Маринетт уже видела, чем такие решения заканчиваются. — Помнишь Пекарикса? — осторожно начала она. — Того хлебного викинга с зельем, как у Астерикса, из-за которого он становился сильнее? Адриан моргнул, сосредотачиваясь, и не очень уверенно кивнул. — Это ведь был твой дедушка, да? У него акуматизация ещё по совершенно дурацкому поводу произошла, из-за муки в хлебе, кажется… Маринетт нервно закусила губу, и он замолчал. — Да, это был Ролланд Дюпен, мой дед, всё правильно. Только сорвался он не из-за муки, а из-за меня. Я притворилась доставщиком и вызвала его на кулинарный поединок, а потом призналась, что я его внучка, а он разозлился и выставил меня из своего дома. Руки показались холоднющими, когда Маринетт подпёрла ими подбородок, чтобы не было соблазна бурно жестикулировать. — Они с отцом не общались больше двадцати лет. Мне всегда говорили, что они не сошлись мнениями в том, как правильно готовить, и меня всегда это удивляло, но разве понимала я что-то в детстве? А когда я пришла к нему… я вообще пришла к нему, потому что папа выглядел совсем плохо, и это было ужасно, ведь у него был юбилей, а мы с мамой так старались сделать ему прекрасный праздник, и даже Джена должна была к вечеру прибыть в Париж, чтобы успеть на семейный ужин… Ну, я и потрясла маму, потом ещё Джену, это же о её бывшем муже речь идёт. Мама снова рассказала историю о муке, Джена — что дедушка «застрял в прошлом», но дала мне адрес, а я… А мне же море по колено, ну и я и пробралась. И Ролланд тоже начал задвигать мне про рисовую и ржаную муку, а я раскатываю тесто и думаю, интересно, у кого из нас едет крыша и при чём тут мука? — Маринетт задумчиво улыбнулась и потёрла щёку. — Это уже потом до меня дошло, что мои родители просто тащатся по каламбурам и хлебным метафорам и что Ролланд был против свадьбы своего сына, в чёрт знает каком поколении француза, на китаянке. Я почти уверена, что тогда папе казалось правильным решением прекратить общаться, но на сколько времени его убеждённости хватило? Хотел ли он показать своему отцу его внучку, поделиться успехами, новыми рецептами, упоминанием в путеводителе? Но общаться они стали только после того, как я решила, что знаю лучше всех, пока не довела дедушку до акуматизации и буквально не притащила его на семейный порог. И Маринетт залпом допила скудные остатки чая. — Он умирал, — хрипло закончила она. — Дедушка. Он умер через две недели, а после похорон мы нашли результаты медицинских обследований. Вместе с фотографиями, вырезками из газет с упоминаниями TS, статьями, отзывами и даже тем путеводителем, в который нас внесли… Может, дедушка решил, что моё упрямство — это знак свыше, может, правда хотел перед смертью помириться с единственным сыном, но этого мы уже никогда не узнаем. Адриан молчал — как-то так получилось, что о смерти Ролланда Дюпена Маринетт сказала только Але, и то мимоходом, почти через полгода, потому что к слову случайно пришлось. — Я знаю, что ты устал и что у тебя есть вагон причин прекратить общение и целая куча использованных шансов, но… Дай своему отцу последний. Одна встреча — когда врачи скажут, что ему значительно лучше. А уже потом решай, можно ли у вас что-нибудь спасти. Адриан заворожённо кивнул. — Я принёс пироги-и-и! Нино поразительно ловко зарулил в их нишу и сгрузил на стол стопку разнообразных ягодно-фруктовых желе-пирогов, а другой рукой подал новые стаканы с чаем. — Обязательно попробуй, — заговорщически шепнул он, подталкивая к Маринетт стакан с… чем-то розовым. — Там клубника и персик, а ещё вроде бы гибискус, в общем, тебе понравится! Если клубника и персик звучали прекрасно, то слово «гибискус» внушало немалые опасения. — Такое ощущение, что ты сходил туда трижды, — протянул Адриан примериваясь к своему странно зелёному питью. — А оно зелёное из-за плесени? — не удержалась Маринетт, осторожно пытаясь распробовать свой гибискус. — Из-за киви, — уточнил Адриан и снова крайне преданно уставился на Нино. — Где ж тебя носило? Нино неопределённо пожал плечами. — Я обеспечила эту… жужелицу! фотками в инстаграм на ближайший год, наверно, — оповестила Аля, с разбегу плюхаясь на место рядом с Маринетт и метко вытаскивая из горы еды желе с абрикосами. — Мы ходили там, и там, и там… Иногда возвращались, но вы так эмоционально что-то обсуждали, что мы пофотографировались ещё там и потом там… Попробовали ещё на крыше, но нас не пустили, прикинь? — Кстати, — подала голос совершенно спокойно усевшаяся рядом с Адрианом Хлоя. — О каких переломах можно так долго разговаривать, а? Нино и Аля на неё яростно зашипели, а Маринетт подумалось, что если в её стакане есть какой-то гибискус, то вкус он точно не портит. Да и чай был… вкусным. Ей нравилось. — У неё такое лицо, — осторожно проговорил Нино, — будто этот перелом она будет организовывать тебе. — И вряд ли одним переломом ограничится, — подхватила Аля, и Маринетт непонимающе подняла голову. Потому что лично она считала, что её лицо выражает только крайнюю степень общей задолбанности, искреннее желание, чтобы её не трогали, и (совсем чуть-чуть) — мечту выспаться. Но насчёт Хлои у неё и вправду был план. — Как смотришь на то, чтобы поохранять камень Бражника, пока мы не придумаем, что говорить Фу, м?***
— Держи, — Банникс лениво протянула Баг банку с очищенной бабочкой. Потом, правда, передумала, и снова прижала к себе. — Хотя нет, не держи, потом отдам, ничего с ней в норах не случится. Это точно не Бражник? Кот, по счастливой случайности вернувшийся именно к этим словам, обречённо закатил глаза. — Papá весь день крутится перед гостями и делает вид, что у нас всё идёт по плану. Учитывая, что мы с вами тут, по плану у нас идёт аж целое нихера. — Да и голос женский, — включилась Ледибаг, поглядывая на время. — А брошь мы вернули Габриэлю, она всегда при нём, так что это… даже не акума? Дай посмотреть! Белая мерзавка была недовольна своим местонахождением и совершенно точно не была похожа на тех бабочек, которые насобачилась выпускать в своё время юная Ледибаг. Ледибаг постарше не была даже уверена, что сидевшее в банке насекомое вообще являлось бабочкой, а не подражало ей. Подражатель. Ха, у Бражника объявились фанаты. Вау. Габриэль будет польщён. — …что за цыганские танцы ты мелкому мне показывала? — Кот! — окликнула Ледибаг, отмахаваясь от размышлений, и сунула банку в закрывающуюся нору. — Кот, отстань от Банникс, дай ей хоть отдышаться, а… — Но Багабу! Этот вопрос меня мучал… сколько лет? — Четырнадцать, — напомнила посмеивающаяся Банникс, помогая Баг вести Нуара в нужном направлении. — Четырнадцать! Это без малого половина моей жизни! Я четырнадцать лет ждал подвоха от этого танца, могу я наконец-то узнать, что это, блин, было такое?! Баг даже остановилась, чтобы суровость на её лице достигла максимального уровня. Увы, дорвавшийся Нуар был непробиваемым. А Банникс на фоне уже даже не пыталась не ржать. — А ты хотел… — всхлипнула она, — чтобы я… прямым текстом… сказала Мини-Баг, что вы… сегодня седьмой раз пытаетесь пожениться? Да я бы не пришла сюда живой, если бы такое ляпнула! Да и мелкий Кот вот стопроцентно скончался бы от инфаркта, оно тебе надо? — Если мы не поторопимся, — максимально сурово (потому что всё это действительно было смешно) прошипела Баг, — то седьмой раз тоже может провалиться. И тогда нас сожрут наши родители, наши друзья, а ещё — доведённые до нервного срыва Олли и Робби! И тогда это будет не свадебный пир, а пир каннибалов! Ладно, это было смешно. А ещё через два часа они смогли наконец-то расписаться. Предыдущие шесть свадеб гадко сорвали недоброжелатели, поэтому попытку сорвать седьмую безжалостно пресекла Маджестия и её лазерный взгляд… …а ещё метательный нож, предусмотрительно спрятанный под платьем наконец-то-мадам-Агрест. Но это всё лирика — а Маринетт ещё в пятнадцать поняла, что у них с Котом не мелодрама, но вполне себе занимательный ромком……с элементами криминала, да. Бывает.