Одиннадцать часов вечера. Хлопает входная дверь.
Грегори поздно возвращается домой.
Опять.
Голос из гостиной:
— Снова задержали?
Тишина.
Поворот крана на сто восемьдесят градусов. Шипение воды заглушает неразборчивый ответ. Протяжный выдох и желание избежать очередного разговора.
Может быть, получится на этот раз?
— Звезда, ужинать будешь?
Вроде «да». А, может быть, и «нет».
Вроде «отстань, я спать хочу».
— Задержись хоть ненадолго. Разговор есть.
Который он откладывает каждый день. Парнишка упрям в своих желаниях:
не хочу.
— Как скажешь.
Грегори знает, что всё это значит.
Присаживаются по обе стороны стола. Где-то на улице мелодия играет, как будто старый музыкальный автомат завёл свою пластинку ночью. Отчего горько так? И тяжко, будто на свете нет трудней задачи, чем поговорить с отцом.
Рассказать правду? Не поймёт.
— Ты стал поздно возвращаться.
— Работа есть.
— Много работы?
— Очень.
Ловит понимающий взгляд. Горит нежным доверием, как раньше. Как будто не изменилось ничего с тех пор: Фредди ему верит.
Обманывать сложнее всего.
— Это нормально?
— Для людей — привычно.
— Звезда, но ты так устаёшь…
— Переживу. Ты знаешь, я находчив. Всё схватываю на лету.
Он знает. Фредди видел, как взрослел и рос мальчишка. Как разгоралась на небе его звезда, всё обещая светить ярче. Но мальчик вырос, почти став мужчиной. Ему уж не до звёзд. Годы идут.
— Прости. Я тебя опекаю слишком…
— Ничего.
Он снова лжёт.
— Грегори, что-то случилось?
— Не знаю, Фред. Ведь ты поговорить хотел, не я.
— Мне кажется, ты что-то от меня скрываешь.
Отцовское чутьё.
На шее бабочка трепещет — та самая, остаток былой славы. Напоминание о том, кого ты выбрал и за кем пошёл. Парнишка сжался — на душе паршиво.
— Ты многого не знаешь.
— Расскажи.
Подрагивают руки. Рот чайной горечью свело.
И чай давно остыл, а музыка утихла.
— Не могу.
— Доверься, звездочка.
— Фред, перестань. Неважно.
Молчит, взгляд виновато потупив.
В глазах тускнеет свет, будто затушенные наспех свечи. Серёжка в ухе в такт ночной листве качает. Сказать ему сейчас? Ещё не время. Настанет нужный час…
А вдруг и не настанет?
— Как скажешь, Грегори. Я буду терпелив.
Сейчас или никогда?
Сейчас.
— Тут, в общем, дело есть…
Фред слушает, глаза опять сияют. Два фонаря во тьме — маяк. Жизнь Грегори — корабль.
У Фредди в сердце буря. В глазах — штиль.
— Я переезжаю.
Вот первый гром. Назад дороги нет.
— Куда?
— К Верóнике…
Краснеют щёки. Прячет взгляд смущённый и теребит пуговицу на воротнике.
— Я её не знаю.
— Ещё бы, Фред.
Взрослею.
Люди меняются. Жаль, что не всем хватает духу объясниться. Пути расходятся, и кто-то остаётся позади.
— А я?
— Прости. Здесь я справлюсь один.
Дело с концом.
Дернулась в бессилии рука. Как будто бы искала, за что ухватиться. Система первой трещиной пошла. И взгляд потух.
— Я думал, мы семья.
— Конечно! Фред, не кисни.
Давно же ты не называл его отцом.
— Ты в пиццерию не вернёшься, верно?
Мотает головой. Голос хрипит, как у запыленной игрушки, забытой на шкафу.
— Ты знаешь, для меня там места не найдётся.
— А зря. Попробовать бы мог.
Трепещет бабочка на шее. Вьются концы свободно и легко.
Небрежно кивает головой парнишка, прихлёбывая чай. Мечтает сам о чём-нибудь покрепче. Недавно пил шипучку надвое с отцом… А нынче — девушка и сидр, со льдом смешанный.
— Так кто она?
— Встречаемся мы с ней.
— Я так за тебя рад!
«Но мне от этого не легче».
Отцовское чутьё.
— Спасибо, Фред. Я рад, что ты всё понял. Только особо не светись, окей? Я ей сказал, что из другого штата. Живу один.
Конечно. Фредди всё понятно. Глаза тускнеют, как на рассвете фонари.
— Да, я соврал, но это не так важно. Я нравлюсь ей, и сам влюблён. Мы будем вместе жить. Всё будет супер!
На сердце Фредди — третий скол.
С механикой ведь стоит быть поосторожней.
Особенно, с единственным отцом.
— Я… Я счастлив, что ты не один, Звезда. Уверен, ты построишь с ней чудесную семью.
Возможно ту, которой я тебя не обеспечил. Но я старался. И всё ещё тебя люблю.
Уж Грегори зевает, утомившись. Манит постель в обитель сладких грёз.
Пора.
— Спасибо, Фред, за всё. Спокойной ночи!
— Спи сладко, Звёздочка.
Но Звёздочка не слышит. Спокойно спит до самого утра.
И горьких слёз его он тоже не увидит.
***
— Что киснешь, Грегори? Лицо скорчил угрюмое.
Задорно льётся звонкий женский смех. В руках — коробки с хламом, книги, кофты…
Случился переезд.
Все руки заняты, а в сердце — снова пусто. И мыслей много-много в голове.
— Так, ничего… Я всё о Фредди думаю.
— Опять о Фредди, а не обо мне?
«А вдруг моё решение — лишь ловушка?»
— Так кто же он — нелепый с бабочкой медведь?
Кулак до боли стиснул. В глазах слёзы.
Ведь Фредди никогда не был игрушкой.
— Верóника, он мой отец.
***
Годы идут — Звезда плачет в подушку. Помня о том, что обещал светить. Но, вместо этого, скитается по улицам.
И ищет Фредди. А находит лишь часы.
И галстук-бабочку — в снегу — с синей серёжкой…
***
Перед глазами — бледное лицо, сердито хмурится. Душа болит, в клочья готова разорваться.
Сегодня двадцать лет Звезде исполнится.
Но лучше бы исполнилось двенадцать.
