***
Однажды вечером они пьют вино. Акааши точно не помнит, ужинал он или нет. Наверное, не особо: они пьют, и алкоголь ударяет в голову прежде, чем удаётся это осознать. За окном — синяя темнота, в квартире — уютный свет, в руке — длинная стеклянная ножка бокала. Акааши держит бокал за ножку, Бокуто растопырил пальцы и схватился за чашу. Стекло то и дело позвякивает о стекло. Когда они навеселе, то часто откровенничают друг с другом. Начинается как всегда издалека, с обсуждения знакомых. Перебирая парочки друзей, они задаются вопросом: интересно, какой образ жизни они ведут? У них чисто ванильный секс или что-то ещё? Взять вот Коноху и его невесту. А что там с Кенмой? Любопытнее всего, что все думают о них, о Бокуто и Акааши. Пытается ли кто-нибудь представить, как именно они трахаются? Далёк ли этот кто-то от истины? Насколько далёк? Акааши ловит себя на том, что, делясь наблюдениями, говорит с нехарактерным жаром. Ему важно вытащить мысль на поверхность, придать ей форму. Как будто после винного дождя в душе вырос виноград, и теперь он срывает эти грозди, мнёт их и протягивает Бокуто, наблюдая, как между пальцами сочится сладкий сок. Если съесть слишком много винограда, начнут чесаться уголки губ. Если слишком долго всматриваться в себя, увидишь то, что искал. Бокуто сидит на ручке кресла, закинув ногу на ногу. Он взволнован, его глаза взбудоражено блестят. На самом деле это глаза в глаза, девяносто девять процентов невербальной коммуникации. Он ловит взгляд Акааши, гипнотизирует, и Акааши вслушивается в сказанное уже по факту. — Я бы попробовал втроём, — говорит Акааши. Бокуто кивает с серьёзным видом. С таким видом Бокуто мог бы проектировать ракеты, пусть даже он ничего не смыслит в аэрокосмическом приборостроении. Акааши представляет, как Котаро не моргая смотрит на лист бумаги с призрачно-многоэтажными чертежами. Представляет — и улыбается. Акааши покручивает в руке бокал и представляет: два бойфренда. Мысль ему нравится. Важная ремарка: любви Бокуто ему хватает. Бокуто — он во всём, Бокуто — он везде. Дело, скорее, в том, что здорово держать по ладони в каждой руке и идти как будто по узкому поребрику. Наверное. При мысли об этом по коже бегут мурашки. Акааши сам себе психоаналитик. Он любит закидывать в душу невод и пытаться что-то там выловить. И вот сейчас он думает: откуда во мне эта жадность? — Вообще в отношениях главное — искренность. В этом они абсолютно солидарны, и Акааши влюблён в этот факт. Он пускается в рассуждения: — Ты никогда ни в чём не можешь быть уверен. Обещание любить кого-то до самой смерти — это глупо. Даже пошло. На самом деле никто не может такого обещать. И это не хорошо и не плохо, просто так всё устроено, и надо понимать правила игры. Бокуто кивает. — Ты так это формулируешь, Кейджи, как в книжке! Акааши знает, что в его словах нет и толики сарказма. Он продолжает, развивая тему с упоением лектора. — Большинство проблем возникают из-за ограничений. Когда знаешь, что есть какой-то запрет, тебе некомфортно, хоть ты не всегда можешь понять почему. Взять нас. Кому-нибудь из нас может понравиться кто-то ещё. Исключать этого нельзя. И если кто-то понравится мне, я расскажу тебе перед тем, как сближаться с этим человеком, — Акааши отпивает ещё вина. — Мы свободны, мы вместе и мы откровенны друг с другом. Я есть у тебя, ты есть у меня, но мы не закрыты для мира и для других отношений. Это не значит, что я тут же побегу искать, с кем ещё переспать. Мне просто приятно от того, что такая возможность есть. Выговорившись, Акааши не чувствует опустошения. Наоборот, ему радостно от того, что он постиг нечто важное и поделился с Бокуто. Так здорово, что они друг у друга есть. Бокуто трётся пахом. Бокуто забирается под рубашку. Бокуто целуется горячо и размашисто. Акааши нравится, что у него есть возможность повлиять на траекторию, по которой летит ракета Бокуто. От жара, исходящего от него, Акааши тает. И немного боится полностью превратиться в воду.***
Алкоголь — это, конечно, опасно. Что бы было, если бы его никто не придумал? Об этом и размышляет Акааши, рассеянно перебирая волосы Бокуто. Тёмные с белым пряди скользят между пальцами. Они как настроения Бокуто. — Сегодня разговаривал с Куроо, — сообщает Бокуто так, как будто Акааши должен всё об этом знать. Акааши не знает об этом ничего. — М? — Я что, не рассказывал про Куроо? Блин, да он же… он для меня больше, чем друг. Он бро. Мы дружили, когда учились в старшей школе и потом, в универе. — Нет, ты мне не рассказывал, — улыбается Акааши. Откинуться на спинку дивана с головой Бокуто на коленях и чувствовать свою жизнь — лучшее удовольствие. — Правда? Мы с ним даже немного… ну, знаешь… кое-что даже было, в общем. — Бокуто вспоминает, и видно, что воспоминания приятные. Акааши просит: — Расскажи! — Внутри невнятное ощущение. Интерес. Слушать о том, что было в жизни Бокуто интересней, чем слушать про чью-то абстрактную жизнь, ведь это Бокуто. Акааши наблюдает за движением его ресниц. У Бокуто очень красивые длинные ресницы. — Мы с Куроо во многом похожи, на том и сошлись. Иногда бывает, что разные люди как бы созданы друг для друга, — Бокуто запрокидывает голову, чтобы поймать взгляд Акааши и послать ему быструю улыбку, — а иногда наоборот, похожие. Выходит по-разному, но и то, и то хорошо. Вообще в основном-то мы с Куроо просто сильно дружили, но… не знаю, в какой-то момент стало понятно, что, просто обнявшись, не выразить всё, что на сердце, понимаешь? Акааши кивает. Он действительно может себе это представить. Он и представляет себя им: в его теле, с его мыслями, внутри его жизни, ловит эмоцию, о которой говорит Бокуто. Акааши, конечно, и так внутри его жизни, его души и — довольно часто — внутри его тела. — И на четвёртом, пятом курсе — до того, как Куроо уехал — мы с ним периодически были вместе. Акааши пытается вспомнить, видел ли он Куроо на фотографиях. По идее, должен был — у Бокуто куча фоток, в том числе и в сети. Какое-то время он размышляет об этом, а потом наконец до него доходит: не стыкуется. — На четвёртом-пятом курсе? Погоди, но ведь мы с тобой тогда уже встречались? — Ну да, — просто говорит Бокуто. В этот момент Акааши не чувствует ничего особенного, кроме разве что лёгкого удивления. Мир не рушится, не звучат литавры, всё его существо не затапливают эмоции — как могли бы написать в романе. Наоборот Акааши ощущает отстранённость. Он хмурится только от того, что пытается разобраться в этой новой информации, присвоить ей категорию и положить на нужную полку. — А почему не сказал? — спрашивает он. — Да как-то неловко было. Боялся, не знал, как ты отреагируешь. А потом он уехал, учёба, все дела, и мы перестали общаться. Акааши моргает. — Понятно. Вечер проходит почти как обычно. Почти — потому что стенки бокала сделались мутнее, а привычная система координат мелко задрожала. На следующее утро, оставшись один, Акааши открывает страницу Куроо на Фейсбуке. Времени на поиск уходит не так и много, и он удивлён, что не обращал на него внимания раньше. Хотя этому есть логичное объяснение — последние несколько лет Куроо провёл в Европе. Акааши зависает больше, чем на час. Он впитывает комментарии, обращает внимание на узор покрывала, на котором лежит Куроо, и чувствует себя учёным, который реконструирует динозавра по фрагменту бедренной кости. Удовлетворяет его эта реконструкция или нет, он не знает, но после появления новых сведений становится легче. Понимание того, что именно не так, приходит не сразу. А не так ровным счётом всё. Он-то считал, что разбирается в происходящем вокруг. Он думал, что видит всю картину. То, что он оказался идиотом, злит даже больше попыток вообразить, что именно у Бокуто было с этим Куроо. Акааши совсем не обижен на Бокуто. Он злится на себя.***
Осенний день в парке — то, что практически невозможно представить летом. Вокруг буйство красного, жёлтого и оранжевого. Солнце смеётся в голубизне, у них пальто, осенние шарфы, один леденец на двоих и полное отсутствие стыда — неужели их и правда воспитали в Японии? — Я вот тут подумал… — начинает вдруг Бокуто. — Что если познакомить вас с Куроо? Акааши загребает ногами листья. Они сухие и ломкие после ночного заморозка. Вопрос хороший, а ответ на него… — Нет, — твёрдо заявляет Акааши. Бокуто пожимает плечами, мол, ну нет так нет. Аллеи пересекаются друг с другом под прямыми и не очень углами. Ветра нет, и когда какой-нибудь лист планирует вниз, это выглядит как его собственное решение. Акааши считает своим долгом объяснить. — Я не обиделся. Просто… нет. Пока они медленно бредут вдоль пруда, разглядывая мешанину красок, и сидят на старой скамейке у невысокого каменного поребрика, ему кажется, что где-то рядом должен быть ответ — в крупинках песка, в тёмно-зелёной воде — но ничто не отзывается на слегка тянущее, невыразимое ощущение в душе Кейджи. Их с Бокуто пальцы соприкасаются, и это ещё один день, и осень, и солнечные блики, и можно положить голову на плечо. Беда в том, что Акааши хочется зажмуриться или укусить себя за щеку. Как будто он пытается перелистнуть страницу, но не может.***
Первый раз они встречаются с Куроо в кафе недалеко от их дома, на соседней станции. Когда Кейджи садится в вагон, Бокуто пишет, что они уже там. Акааши не удивляется: Куроо фрилансер, у него полно свободного времени. Пока он идёт от метро, начинается дождь — холодные косые струи так и норовят пробраться под зонтик и за шиворот. Акааши чувствует родство с этим дождём, объяснить которое он толком не смог бы. Просто так, наверное, и должно быть. Стеклянная дверь чуть запотела. Оказавшись за ней, Акааши сразу выхватывает глазами приметный затылок Бокуто и вежливо говорит подошедшему официанту, что его ждут. Волнение — основная эмоция, которую он испытывает и не хочет испытывать. Они сидят на небольших диванах, между ними слишком узкий стол. При виде Акааши, наверняка взъерошенного ветром, Куроо улыбается, встаёт и протягивает руку. Акааши пожимает тёплую ладонь без глупой попытки сжать её слишком сильно. Пусть такая мысль приходит, Кейджи не позволяет ей разрастись и дотянуться до пальцев. Он ведь и принял предложение встретиться, потому что хотел сохранить лицо. Показать, что он выше ревности и всего такого. Пусть это и по-детски, но Акааши иногда испытывает себя, испытывая при этом странную смесь удушья и удовольствия. Куроо — это совершенно точно испытание. Акааши втискивается на диванчик рядом с Бокуто. Тот берёт его за руку и пододвигает меню. Акааши пробегает взглядом по странице, пытаясь выхватить хоть что-то в кажущейся бессмыслице. Утка по-пекински? Спасибо, он уверен, что ему кусок в горло не залезет. — Там и бургеры есть, — подсказывает заботливый Бокуто. О, разумеется. Акааши плюёт на то, что покажется эстетом, и заказывает белое вино. Куроо смотрит на него с другой стороны стола, подперев голову рукой. Вид у него задумчивый и довольно дружелюбный. Цель унизить Акааши не просматривается на поверхности, но это вовсе не означает, что её нет. Акааши моргает, проводит рукой по волосам. Ему не хочется ни о чём спрашивать, не хочется ничего говорить. Куроо продолжает улыбаться без капли смущения. Возможно, он считает себя хозяином положения. Если так, это уже в достаточной мере оскорбительно. — А я как раз рассказывал Тецу, что ты недавно сдал на права, — объявляет Бокуто. — Он водит со школы. В голосе Бокуто звучит нежность и гордость, но Акааши не может определить, на кого она направлена. Тем не менее, он благодарен за эту ничего не значащую тему. Она даёт отличную возможность стряхнуть оцепенение и погрузиться в не обязывающую светскую беседу. Акааши заходит так далеко, что рассказывает забавную историю, произошедшую на экзамене. Куроо слушает внимательно и кивает. Потом сравнивает вождение во Франции и в Японии, и Акааши даже задаёт ему какой-то удачный вопрос. Приносят вино. Они чокаются: бокал Акааши, пивной стакан Бокуто и пиала с чаем Куроо: он за рулём. Разговор незаметно перетекает на кино и сериалы, крутится вокруг всякой ерунды. Акааши держит лицо, стараясь быть активным собеседником. Обычно, когда собираются больше двух человек и он не знает кого-то из них, то начинает впадать в анабиоз — слушает и молчит. Сейчас он смотрит на Бокуто, пялится на Куроо и то и дело отпивает вино. Приходится контролировать себя и не тянуть бокал к губам сразу после того, как ножка касается скатерти. Как-то очень незаметно всё выруливает на истории из юности Бокуто и Куроо. На лице у Куроо появляется лукавая ухмылка. — А Акааши знает о том, случае, когда… — Не-е-ет, бро, только не это. Ты этого не сделаешь! Испытай меня, говорит выражение лица Куроо. Бокуто явно понимает это лучше, чем кто-либо другой, потому что теперь он взывает к Акааши: — Кейджи, не слушай его! — И в притворной панике зажимает ему уши. У Куроо вид демона-искусителя, но Акааши на него, конечно, не ведётся. Как раз наоборот, именно потому что он не боится, он спокойно смотрит в глаза Куроо и говорит: — Бокуто-сан, мне очень интересно послушать рассказ Куроо-сана. По мимолётному изменению в глазах Куроо Акааши понимает, что вежливое обращение его удивило. — Просто Куроо или Тецуро достаточно. — Это стиль Кейджи, — поясняет Бокуто и добавляет: — Забыл об этом упомянуть. Акааши хочется дать ему затрещину. Куроо поднимает бровь. — Так вот, — говорит он. — Как-то раз… Через минуту Бокуто хохочет, поворачивается к Акааши и тоже рассказывает взахлёб. Слушать о том, что они вытворяли в летнем лагере, завораживающе, как будто теперь, когда Акааши увидел их рядом, неестественно даже думать о Бокуто без такого друга. Куроо настаивает на том, чтобы подвезти их до дома. У него классная машина, намного лучше чем та, что у них. В ней уютно, особенно в такую погоду. — Увидимся, — говорит Бокуто и целует Куроо в уголок губ. Нет, даже в половину губ, так будет вернее. Акааши очень хорошо видно с заднего сиденья. После уюта салона и уличной темноты освещение в подъезде ослепляет. — Всё же классно прошло, да? — спрашивает Бокуто, заглядывая в глаза. — Да, он милый, — Акааши милостиво склоняет голову и улыбается. — Я так рад, что вы поладили! Кейджи, это просто здорово. — Вот теперь становится действительно светло: ответная улыбка Бокуто сияет ярче сотни лампочек. У Акааши внутри воздушный шар, он почти в невесомости. Слов особо нет, только приглушённые улыбки, рукопожатия и поцелуи. Обо всём остальном он подумает завтра. На следующее утро ложка стучит по стенкам чашки в неловком напряжении. Бокуто размешивает, размешивает и размешивает сахар в кофе. По его лбу концентрическими кругами расплывается задумчивость. — Мы с Куроо обсуждали, почему бы не... ну… сделать это втроём. Акааши выравнивает ломтик хлеба по центру тарелки. — Он хочет попробовать. Говорит, что ни разу до этого таким не занимался. И не хотел. А теперь очень хочет. Акааши мысленно фыркает. — Если ты хочешь? Кейджи?.. То, как быстро Акааши кидает из спокойствия в раздражение — тревожно. День начался с сонной расслабленности, но теперь его бесит Куроо, который упорно лезет в их жизнь, бесит Бокуто с его недодипломатией. Больше всего Акааши бесит собственная глупость.***
Не проходит и недели, как Куроо обнаруживается сидящим закинув ногу на ногу на их кухне. Небольшой стол одной стороной приставлен к стене. Бокуто притаскивает третий стул из комнаты — обычно на него бросают одежду — и они рассаживаются вокруг чайника и тарелки с моти. Кухня как по волшебству уменьшается в размерах. Они сидят долго и разговаривают, кажется, бесконечно. Как только какая-то тема иссякает, кто-то тут же заводит новую, боясь даже намёка на паузу. Все думают об одном и том же, но неловкость слишком велика, чтобы начать трогать друг друга. Ведь в таком составе никто из них этого не делал. Поэтому вместо поглаживаний они обмениваются репликами. Напряжение нарастает. Акааши не помнит, чтобы когда-нибудь пил столько чая. Когда Куроо уходит в уборную, Акааши убирает грязную посуду в раковину и прислоняется к стене. Он чувствует, что устал и кусает губу. Бокуто ободряюще кладёт ладонь ему на плечо. Вернувшись, Куроо отмечает смену дислокации. Он останавливается на расстоянии вытянутой руки и мягко произносит: — Вообще у вас тут очень уютно. — Он зачем-то оглядывает потолок. Да, потолок у них, конечно, квинтэссенция уюта, усмехается про себя Акааши. — Это всё Кейджи выбирал: и обои, и пол, — Бокуто переминается с ноги на ногу. — Один я бы точно не справился. Они трое стоят так близко, как будто встретились в офисном коридоре, чтобы поговорить о проценте выполнения плана. — Могу представить, — хмыкает Куроо. — Стены, скорее всего, были бы синими, с совами и блёстками. — Синий — это красиво! — Протестует Бокуто. — У Кейджи глаза сине-голубые. Теперь они стоят ближе, чем коллеги. Бокуто разворачивает Акааши к себе, запускает пальцы в ему волосы и наклоняется к губам. Закрывая глаза, Кейджи забирает с собой образ лохматой макушки Куроо. Когда минутой позже Бокуто целует Куроо, Акааши не успевает ничего почувствовать: он просто смотрит, смотрит без единой мысли в голове, проходится по линии подбородка Куроо и приклеивается к губам. Слишком быстро: взгляд Куроо уже на Акааши, и оба знают, что могут сделать этот шаг. Акааши по меньшей мере любопытно. Он так привык целоваться с Бокуто, что первое впечатление от Куроо — удивление. Губы у него твёрже и меньше по размеру, но тоже горячие и пробующие, а язык… Бокуто до боли сжимает пальцы Акааши. Они прерывают поцелуй, не слишком, впрочем, надолго. Куроо умудряется подтянуть Акааши ближе к себе. Сбоку слышится выдох Бокуто, а через секунду его язык присоединяется сбоку. Выходит странно, на троих — они передают этот поцелуй по кругу, по очень маленькому кругу. — Вау, — выдыхает Бокуто. Его глаза горят звёздной пылью, и Акааши понимает его на все сто. Он давно не чувствовал такого эмоционального возбуждения. В этот момент, если в нём и осталась прежняя горечь и недовольство собой, то где-то очень, очень глубоко. Рука Бокуто опускается на пояс, а следом за ней появляется рука Куроо. Акааши не раздумывает. Просто обнимает Бокуто и Куроо, и они какое-то время стоят так, словно спортивная команда в промежутке между таймами решающего матча. Больше всего Акааши занимает не собственное тяжёлое дыхание, а ощущение тел по обе стороны. Нога Бокуто, прислонённая к ноге Кейджи, бедро Куроо, его плечо — живое тепло, сквозь которое ощущается разогнавшееся сердце. Проходит сколько-то времени, достаточно, чтобы обомлеть и не пресытиться, а потом Куроо опускает руки, мягко выпутываясь из объятий. — Я, пожалуй, пойду. Было… здорово. Но, думаю, для одного дня достаточно впечатлений. Акааши смотрит, как Куроо надевает ботинки и думает о том, что тот, наверное, чувствует себя странно. Всё-таки они с Бокуто дома, в привычной обстановке, в облюбованной постели, за последние годы чуть ли не срослись в единое целое, а Куроо, наверное, сегодня будет один. Наверное — это всего лишь предположение Акааши. Так или иначе, он не предлагает Куроо остаться. Даже Бокуто молчит. Бокуто молчит — беспрецедентный случай. Натянув куртку, Куроо целуется с Бокуто, и для описания того, как это выглядит, Акааши будет подбирать слова как-нибудь в другой раз. Затем Куроо поворачивается к Акааши и как ни в чём не бывало выдаёт: — Поужинаешь со мной завтра? Акааши моргает, потому что этот корабль появился из ниоткуда. Вопрос звучит однозначно, и его нельзя понять иначе, кроме как: Куроо зовёт Акааши, а Бокуто не зовёт. Нет причин, чтобы испытывать по этому поводу хоть что-то. Тем не менее, Акааши укачивает. В хорошем смысле. Куроо ждёт ответа. «Это свидание?» — вертится на языке, поэтому Акааши сразу же забраковывает эту реплику и просто кивает. Куроо выглядит довольным. Вот он легко касается губами губ Акааши, вот поправляет шарф, вот хлопает входная дверь. Вау. Они с Бокуто начинают скидывать одежду ещё в прихожей. Это странный секс: Куроо вроде бы ушёл, а вроде и нет. Как будто он оставил часть себя — ощущение на губах, голос где-то в голове. Воспоминания и впечатления слишком свежие, но разбираться в них прямо сейчас не хочется. Прелюдии идут стороной, требуется только сильное, освобождающее движение. Хотя нет, чуть больше: быстрой взаимной дрочкой не обойтись. Поэтому Акааши помогает Бокуто растягивать себя. Выражения лиц у них при этом, должно быть, одинаковые: напряжёные и одновременно ошалевшие. Когда Акааши кончает, мышцы бьются, с плеч снимают невидимый груз, но совсем его не отпускает. Прибой выбросил его на песок, но желание доплыть до буйка никуда не делось. Стакан встряхнули, но выплеснулась только часть. Бокуто засыпает первым, как всегда прекращает существовать, едва опустив голову на подушку, а Акааши ещё долго лежит с закрытыми глазами. Он пытается представить, что дальше. Пытается понять, почему он вот так рискнул их с Бокуто отношениями. О том, почему рискует Бокуто, он старается не думать. Обсудить всё это решительно не с кем. Кроме Бокуто, Акааши никому не может доверить такое. Родители не в счёт. Хотя, даже если бы Акааши решился шокировать маму подробностями своей личной жизни, она бы, скорее всего, сделала озабоченное лицо и сказала, что приводить третьего в устоявшиеся отношения опасно, особенно третьего, которого он не знает. Акааши мог бы возразить, что он доверяет выбору Котаро, но не убедил бы даже себя, потому что прекрасно знает, как часто Бокуто ошибается. За Акааши никогда не водилось склонности к риску. Он не занимается экстремальными видами спорта, он не играет в казино. Из двух вариантов он выберет более спокойный, более предсказуемый. Почему он рискует сейчас?***
Весь следующий день Акааши много думает о предстоящей встрече с Куроо и немного о сексе. Сосредоточиться на работе трудно. Кейджи цедит холодную воду из пластикового стаканчика и делает вид, что внимательно читает документ. Белые поля страницы пиксельно мерцают под синей шапкой. Неужели банального удвоения удовольствия достаточно, чтобы вот так застить разум? Акааши одёргивает себя: нет, удвоением это не назовёшь, ведь Бокуто и Куроо — разные. Почему тогда отрезвляющая мысль о том, что у Бокуто и Куроо есть общая история, не появилась вчера ни разу? Почему даже сейчас Акааши не чувствует того раздражения, что испытывал совсем недавно? Что за раздвоение личности? Офис гудит компьютерами, шумит голосами, и Акааши приходится пить таблетки от головной боли. Он не знает, каким ему идти на встречу с Куроо. Вчерашний вечер завалился на окраину солнечной системы, и нащупать ту версию себя, что целовала Куроо, не получается. Кроме того, с ними не будет Бокуто, присутствие которого вдыхало в разговор жизнь и наполняло его смыслом. Из-за всех этих размышлений Акааши в таком ступоре, что к концу рабочего дня ввязывается в ненужную задачу, а потом с ужасом осознаёт, что опаздывает. Чертыхнувшись и отчаянно хлопнув дверью, он скидывает Куроо сообщение и мчится на всех парах через полгорода. Впрочем, у подобной спешки обнаруживается один жирный плюс: когда он добирается до ресторана самым быстрым шагом из возможных, от сомнений не остаётся и следа. — Хэй, — говорит Куроо, осторожно улыбаясь. — Хэй, — отвечает Акааши, стараясь не казаться запыхавшимся. Место уютное, посетителей мало. Они заказывают лавандовый лимонад, потому что Куроо он кажется необычным, и это совершенно точно свидание. Акааши не может отвести взгляд. У первого свидания есть эта особенная черта: ты не знаешь того, кто сидит напротив, но вот он, совсем рядом, перед тобой — задавай вопросы, наблюдай, смотри, трогай. Приходится признать: Акааши скучал по этому ощущению. На Куроо тёмный свитер, который очень ему идёт — подчёркивает плечи, открывает шею. Куроо кажется мягким — как может показаться плюшевым тигр в бенгальском лесу. На сей раз Акааши намерен не отклоняться от своей задачи ни на йоту: он твёрдо решил выяснить, что именно нужно Куроо: увести Бокуто, просто нестандартно провести время или что-то ещё. Куроо красивый, и Акааши даже прикидывает, был бы у них шанс, если бы Бокуто не существовало в природе. Прикидывает не серьёзно, а так, в порядке мысленного эксперимента, потому что представлять мир без Бокуто желания нет. И всё же Акааши склоняется к тому, что ответ на этот вопрос всё равно «нет» — тихое, упрямое и на вкус, как мел. Акааши бы не стал связываться с таким вот типом — это ни капли не рациональное заключение, это на уровне интуиции. — Как прошёл день? — спрашивает Куроо, отламывая ложкой кусок чизкейка. В нём сейчас на удивление мало «бро», и понять его ещё сложнее. Акааши пожимает плечами. — Ничего особенного, просто сезон отчётности. Много дел. — Финансовая аналитика, — констатирует Куроо. — Ага. Куроо усмехается и кладёт ложку на край блюдца. — Лет пять назад я решил попробовать торговать акциями. Ну, знаешь, круто же, все дела. Разобрался как будто и завёл на счёт бабки, которые родители дали на квартиру. По ночам сидел у компа, чтобы засинхрониться с Нью-Йорком: Уолл-стрит, деньги не спят. Днём то спал, то валял дурака с Бокуто. — Куроо крутит в пальцах зубочистку. — В общем, просадил кучу денег и чуть с катушек не слетел. Пришлось завязывать. Куроо качает головой, улыбаясь воспоминаниям, и поднимает взгляд на Акааши. — Но у тебя, видимо, с этим проблем нет. Не торгуешь? — Редко, — отвечает Акааши. — Насмотрелся на тех, кто пытался. Куроо разглядывает его, не стесняясь и не скрывая этого. — Ты умнее меня, — заключает он, и Акааши не понимает, сколько смысла вложено в эту фразу — больше, чем она предполагает, или ровно столько. Куроо продолжает: — Потом я решил, что лучше сразу заняться покером. Там хотя бы никто не притворяется, что дело не в азарте и случае. А потом подвернулась возможность съездить в Париж. Разговор обходит Бокуто стороной и, если задевает его, то по верхам. Как будто они успели договориться, что не будут ступать на тонкий лёд сложных тем. Куроо травит весёлые и ироничные байки. Акааши улыбается и комментирует, а иногда и сам рассказывает что-то. В общем и целом, вечер можно назвать приятным. По его итогам Акааши приходит к выводу, на который непонятно как и реагировать. Куроо — сложный и опасный. С ним интересно, очень интересно, но контролировать его, скорее всего, не получится. Куроо довозит его до дома. Темнота — не темнота из-за размытых ручейками воды огней. Акааши привыкает к запаху салона и хочет спросить про обмотанные вокруг зеркала чётки. Он бы покатался подольше. После того, как Куроо паркуется, они долго и со вкусом целуются. И Кейджи нравится целовать это недопонимание и эту неизвестность. И свою обиду. Дома Бокуто отрывается от приставки и пристаёт с расспросами. Как прошло? О чём разговаривали? Целовались? Акааши немного мучает его, придавая себе загадочный вид, но потом всё-таки рассказывает. Ему и самому хочется поговорить об этом, но он сознательно обобщает и опускает некоторые детали. Потому что может.***
Наступает день — тот самый. Акааши рад, что заранее знает, что Куроо будет у них дома вечером. Не то чтобы он что-то предпринимает по этому поводу. Они с Бокуто не обсуждают механику процесса. Акааши понимает, что любит неопределённость сильнее, чем подозревал, но решает не анализировать незнакомца внутри себя, как бы заранее признавая поражение. Бокуто задерживается на тренировке, и Акааши с Куроо проводят время в ожидании: Акааши нарезает овощи для салата, методично орудуя идеально заточенным лезвием, а Куроо рассказывает о Франции, слегка покачиваясь на стуле. В душе на удивление мир и покой, бирюзовая морская вода. Минут через сорок вваливается Бокуто, принося на своём дыхании осеннюю свежесть. И сразу что-то меняется. Дело не в том, чего все ждут, просто втроём всё иначе. По традиции едят и пьют чай, болтают о том, о сём. Им весело и странно уютно. Наконец они естественным образом переходят к следующему этапу. Следующий этап — это нога Бокуто, поглаживающая лодыжку Акааши, и рука Куроо на его колене. А ведь раньше кухонный стол казался Акааши слишком маленьким — что он тогда знал о жизни? — Пошли? — хрипло предлагает Бокуто, и они идут. Целоваться и раздевать друг друга так странно, что Акааши почти ощущает себя девственником, который знает, но не может вообразить. Несмотря на осязаемое предвкушение, получается легко. Никто никуда не торопится, каждый спокойно находит себе дело. Бокуто целует Куроо в шею, Куроо закрывает глаза и на ощупь разбирается с пуговицами на рубашке Акааши, а Акааши, чуть помедлив, решает обнаглеть и запустить руку в его штаны. Это привлекает внимание. Поцелуй прерывается, и оба переключаются на Акааши. Прикосновения Куроо такие непривычные. В сочетании с тем, как Бокуто раздевает его — что-то с чем-то. Акааши интересно узнавать Куроо. Как и почему они здесь оказались уже не важно. Бокуто залегает у стены, наблюдая. Он медленно, с интервалами двигает рукой по члену — Акааши видит это, когда поворачивает голову, прижимаясь щекой к животу Куроо. Они оба такие красивые. Это добавляет сексу эстетическую глубину. Акааши спускается дорожкой поцелуев по животу Куроо и поднимает на него взгляд перед тем, как. Бокуто приподнимается на локте, чтобы лучше видеть. Акааши чувствует на себе их взгляды, когда берёт в рот, и Куроо со стоном откидывает голову на подушку. В этом, по сути, основная разница, и она огромна: втроём возникает дополнительный взгляд. Он не принадлежит кому-то конкретному, а исходит от каждого. Пространство расширяется, и кажется, что ты высоко-высоко-высоко, и с высоты своего предоргазменного подъёма охватываешь взглядом невиданные ранее просторы — ну или как-то так. Акааши очень старается, проходясь языком по члену Куроо и обхватывая его губами. Он знает, что наилучшего результата можно достичь, если он отпустит себя и отдастся ощущению гладкой кожи. Если продолжит мысленно повторять мантру «Бокуто смотрит, как я сосу». Рука Куроо у него в волосах, и Акааши задумывается, позволил бы ему себя трахнуть или нет. Как он не побеспокоился об этом раньше? Ему, однако, не приходится изводить себя этим вопросом долго: в конце концов, Бокуто хочет, чтобы Куроо посмотрел, как Акааши двигается в нём. Радостно сообщает, что подготовился. Кто в здравом уме воспротивится такому желанию? Куроо переплетает пальцы с Бокуто, и почему-то именно эта картина отпечатывается на сетчатке Акааши на годы вперёд. Чёлка, падающая на глаза Куроо, его плечо, грудь, разведённые ноги Бокуто... Когда рука Куроо добирается до члена Бокуто, он поднимает взгляд на Акааши. Они не могут перестать смотреть друг на друга. Это до безумия странно и до безумия эротично, потому что Куроо молчит, но его взгляд транслирует в голову Акааши грязные, бранные, абсолютно непристойные слова. Акааши и Бокуто кончают одновременно. Куроо даёт Бокуто облизать пальцы, перепачканные в его собственной сперме потом целует Котаро в висок, не прекращая смотреть на Акааши, и тот содрогается ещё раз. — Не хочешь закончить то, что начал? — спрашивает Куроо у Акааши и выгибает бровь. Не хочет ли он. «М-м-м, — думает Акааши, улыбаясь. — На его месте я бы выразился иначе». О состязании с Куроо в развратности, которое в эту самую минуту стартовало в голове Акааши, знает пока что он один. Акааши выходит из Бокуто и стягивает презерватив. Подаётся назад и встаёт на колени у кровати. Когда Куроо не двигается, Акааши облизывает губы и говорит: — Куроо-сан, если вы хотите кончить мне в рот, пожалуйста, поторопитесь. Глаза Куроо расширяются, потом сощуриваются. Он отталкивается руками и спускает ноги на пол, садясь на край кровати. Хоть Акааши и кончил, в его голове не прекращается белый шум, в котором каждая следующая мысль откровеннее предыдущей. Сколько же всего хотелось бы попробовать. Кейджи, наверное, не отказался бы взять отпуск и провести в постеле неделю, так, чтобы они трое затрахали друг друга по самое не могу. Он устраивается между ног Куроо, обхватывает его пальцами, закрывает глаза и начинает двигаться. Бокуто кончает от отсутствия чёткого ритма, и Акааши интересно, что станет толчком для Куроо. Правда, понять этого так и не удаётся — всё происходит слишком быстро — но Акааши делает мысленную пометку провести ногтями по ноге и в следующий раз тоже. Все сходятся на том, что было безумно круто, и надо повторить. Никто не пытается дать происходящему какое-то определение. Все они, в конце концов, взрослые люди — Акааши даже кивает этой мысли. Перед тем, как уйти, Куроо долго их обнимает.***
На следующий день хорошее настроение Акааши замечают все, хотя он готов поклясться, что ведёт себя, как обычно. Он подносит руку к лицу, трогает края губ и с удивлением обнаруживает, что они приподняты в улыбке. Бедные коллеги, понятно, почему они забеспокоились. Вместо того, чтобы сосредоточиться на рабочих задачах, Кейджи погружается в будущее — свидания, разговоры, образы того, что пока не случилось, но уже стало возможным. Он думает о том, что ему ещё долго не захочется смотреть порно: слишком много впечатлений от того, что происходит в жизни. В пекарне напротив офиса обнаруживаются лавандовые эклеры, и Акааши, не долго думая, покупает парочку с мыслями о Куроо. Вечером Кейджи должен навестить родителей. Он не жалеет, что его не будет дома. Новая тайна сладко обернулась вокруг сердца, и можно наслаждаться предвкушением. Весь день они с Бокуто то секстят, то просто болтают. В перерыве очень хочется услышать его голос, и Акааши идёт в незанятую переговорку с панорамным окном, откуда видна половина Токио. Он даже может увидеть то место, где сейчас Бокуто. Ну, примерно. — Хэй! — Бокуто звучит радостно и немного удивлённо. — Кейджи! — Просто захотелось позвонить тебе, — улыбается Акааши. — Помнишь же, что я сегодня буду поздно? Чем займёшься? — А, вообще я тоже рано не приеду. Куроо пригласил заценить его новую хату, он только сегодня утром туда въехал. Так что мы там потусим. У Акааши хорошая реакция. Американская киноакадемия должна присудить ему «Оскар» за безупречное исполнение роли Акааши. — Новое место — всегда здорово. Надеюсь, он хорошо устроился. Не забудь передать от меня привет. — Конечно передам! — сияет ничего не ведающий Бокуто на другом конце разговора. Они болтают ещё пару минут. Когда Акааши заканчивает вызов, ему хочется со всей силы швырнуть телефон в окно. Вместо этого он подносит кулак ко рту и больно закусывает костяшку. Ощущения — как будто внутри что-то рухнуло, подняв в воздух клубы пыли. Вот значит как? Просмотр квартиры, да. Кишка тонка называть вещи своими именами? Вернувшись на своё рабочее место, он не прекращает об этом думать. Больше всего его уязвляет тот факт, что он узнал обо всём как-то походя. Получается, если бы он не спросил, рассказывать ему о таких планах было необязательно. Блеск. Офис-менеджер, которая подходит к его столу, чтобы подписать документы, бледнеет, глядя на его лицо. Ну что ж, думает Акааши, ну что ж. Он делает глубокий вдох, затем открывает свой календарь и начинает думать, чем бы занять свободные вечера на неделе. Если Бокуто требуется свободное время, он с радостью предоставит ему таковое. Акааши барабанит пальцами по столу. Завтра можно наконец встретиться со школьным другом, общество не помешает, а потом… Если начать задерживаться на работе, он убьёт двух зайцев: дел в последнее время много, переделать их первым — отличная возможность выдвинуться на первый план. Акааши точно знает, что в таком состоянии, как сейчас, он может горы свернуть, если направит свою злость в нужное русло. Приняв это решение, он испытывает мстительное удовлетворение. Как в детстве, когда при игре в догонялки удавалось ускользнуть от водящего. Таким он себя и ощущает: недосягаемым. Никто и никогда не сможет унизить его эмоционально, не на того напали. Акааши уйдет первым. Он сминает зубами пластиковый стаканчик для воды. На подходе к родительскому дому — стройка с деревянными мостками в обход. Красные фонари, подвешенные на столбах, разрезают сизый вечер. Кейджи любит бывать у мамы с отчимом, но в этот раз его несказанно раздражают две вещи: вопросы о Бокуто, которые сыплются, словно из рога изобилия, и отсутствие сообщений от того же Бокуто. Акааши то и дело проверяет телефон, потом снова переворачивает его экраном вниз, чтобы не смотреть. Снова проверяет. Но высвечиваются только его дурацкие подписки. Дома он оказывается раньше Бокуто. Он чистит зубы, когда тот наконец появляется. Вид у него сонный и какой-то слишком обычный. Бокуто тянется к Акааши, и тот обнимает и целует его, но не по-настоящему. — Как ты? — Класс! Мы играли в морталку столько раз, что аж затошнило. Куроо неплохо устроился. Жалко, что тебя не было. Акааши ерошит его волосы, и ничего не говорит. — Как насчёт того, чтобы Куроо пришёл завтра? — Почему бы и нет, — отвечает Акааши, собираясь сидеть на работе до последнего. До утра. Какая-то его часть прекрасно понимает, насколько это глупо и по-детски. Ведь они с Бокуто договаривались быть откровенными друг с другом. Акааши в курсе, как важно говорить с тем, кого любишь, о своих чувствах. Но правда в том, что на самом деле он так и не простил Бокуто всей этой истории с Куроо. Пусть ему понравился секс втроём, пусть он хотел бы встречаться с двумя людьми, он не может смириться с тем, как всё произошло. Наверное, он и не хочет смиряться.***
Акааши подозревает, что сам себя загнал в угол. Утром Куроо присылает ему шутку и желает хорошего дня. Акааши зависает над сообщением, не зная, что делать. Он накручивает себя уже почти целые сутки, и это даёт о себе знать усталостью и какой-то выпотрошенностью. И всё же силы на неискренний игривый ответ для Куроо находятся, и Акааши прячет улыбку. Тем не менее, после обеда раздражение появляется снова: чтобы разжечь из искры недовольства костёр, не нужно прилагать особых усилий. Мысли сухие и загораются стоит лишь поднести к ним воображаемую спичку — подумать о том, как они проводят время без него. Работы действительно много, и Акааши старается погрузиться в дела. Увы, как только ему начинает казаться, что он перестал думать и о Куроо, и даже о Бокуто, в голову вдруг приходит, что он ведёт себя неверно. Что правильней было бы прийти домой и быть хорошим, покладистым мальчиком. Стелиться перед Куроо, под ним. Наблюдать за ними с Бокуто, выполнять все их желания с рабской покорностью, ничего не прося взамен. Упиваясь собственной жертвенностью и обидой. Приходится пойти в туалет и умыться холодной водой. Акааши не нравится сам себе: просто из-за того, что обо всём этом думает. Когда часы показывают 18:30, Акааши сидит. После семи он кивает выходящим коллегам, желает им хорошего вечера. В 19:56 всплывает сообщение от Бокуто: «Ты скоро? Хх» Акааши недоволен собой, но продолжает упорствовать. Он «читает» сообщение только через пятнадцать минут. «Много дел на работе Т.Т». Плачущий смайлик — до чего же жалкий отвлекающий манёвр. Бокуто перезванивает. Акааши мог бы это предвидеть, но смотрит на вибрирующий мобильник в ступоре. Брать или не брать? Вот в чём вопрос. — Да? — Хэй, неужели всё так плохо? Когда освободишься? — На заднем плане пиликает микроволновка и слышно, как Куроо что-то говорит. — Мм, не знаю, дел действительно много. — Не, Акааши, серьёзно, когда ты освободишься? Давай так… Мы за тобой заедем! — И прибавляет, зная Акааши: — Не обсуждается! Акааши моргает. Они заедут… У Акааши с Бокуто старенькое авто, которое Акааши отдали родители. Он только недавно получил права и не видел смысла в том, чтобы ездить на работу на машине. Да и соображает он по утрам не то чтобы достаточно ясно для ПДД. Но сейчас вечер, да у и Куроо куда больше опыта. — Я… думаю, я мог бы справиться за час. — Ну вот и отлично! — восклицает Бокуто. — Он говорит: час. — Это произносится в сторону. Куроо что-то отвечает, и Бокуто смеётся. — Поторопись, Акааши. Даём тебе сорок минут! — И всё так же смеясь, отключается. Акааши не собирается больше работать. Он встаёт и идёт в ту самую переговорку с красивым видом на город. Ночь убрала лишние детали, оставив формы из огней. Где-то там живут множество людей, но они не кажутся реальными. Кроме двух, которые в этот момент натягивают куртки и достают ключи из стоящей в прихожей керамической миски. Акааши глядит в окно и думает о том, насколько же он полон дерьма. У него в голове такая каша. Он не может определиться, что ему нравится, а что нет. Только подумать: он наивно полагал, что у него нет комплексов и внутренних проблем. Как же. Он ведь сам хотел отношений не только с Бокуто. Но в его представлении они встречали какого-то абстрактного, нового человека. В его воображении Акааши контролировал процесс от и до. А теперь он не контролирует ни черта. Трель телефона заставляет его вздрогнуть. — Спускайся, мы внизу. — Иду, — коротко отвечает Акааши. Собирая вещи, он чувствует странное волнение. Он снова не может решить, как себя вести. Смотрит на своё отражение в зеркале лифта — осунувшееся, измученное лицо, надо же. И всё же, нервное страдание ему идёт, самодовольно отмечает Акааши и делает шаг навстречу превосходящим силам противника. В холле обычное для позднего времени приглушённое освещение. Акааши видит их сразу же, со спины. Бокуто стоит, занусув руки в задние карманы джинсов, а Куроо указывает на висящую на стене картину — администрация бизнес-центра решила, что без современного искусства не комильфо и приобрела довольно-таки провокационную мазню за несколько десятков миллионов иен. Акааши на секунду замирает: они так непривычно смотрятся здесь со своими взрывами на головах и спортивными шмотками. Это смешение рабочего и личного — две волны, столкнувшиеся солёными брызгами. Раньше Бокуто заходил за ним от силы раз или два, и Акааши никогда не приходило в голову попросить его об этом, а зря. Акааши идёт к ним через весь холл, не торопясь, проигрывая в голове эту мысль и до боли сжимая в кармане связку ключей от сейфа. Куроо смотрит на Бокуто и, должно быть, краем глаза замечает Акааши. Он поворачивается первым, Бокуто сразу после. Их улыбки такие ясные — одна широкая, «с зубами», как любит отмечать один коллега Акааши — другая более жёсткая, острая, но не менее довольная. Бокуто кладёт руку на плечо Акааши и сжимает ладонь вроде бы по-деловому, но так, что немного больно. Конечно, Бокуто, да и Куроо, не позволит себе распускать руки в таком месте. Зачем, когда наедине можно сделать куда больше. — А вот и наш трудоголик! — говорит Бокуто. — Весь жёсткий, усталый, ты только посмотри на него! — Выглядит так, как будто ему не помешает хороший отдых, — кивает Куроо. — Можешь что-то посоветовать, Тецу? Какой-то способ, который поможет ему расслабиться? — Спрашиваешь, бро! Есть пара беспроигрышных вариантов. Вместе они создают резонанс. Акааши не знает, на кого смотреть и глупо вертит головой. Бокуто не изменился, он всё тот же, но никогда раньше Акааши не видел его с кем-то вроде Куроо. Если подумать, они действительно созданы друг для друга — откровение, достойное слоупока по имени Кейджи. Пока Акааши поглощён наблюдениями и размышлениями, Бокуто берёт его под руку, Куроо неожиданно подхватывает под другую, и они направляют его к вращающейся двери. Акааши открывает рот, чтобы что-то сказать, но ему становится интересно, как они собираются преодолевать это препятствие. Разумеется, помогать им он не собирается. Бокуто и Куроо ожидаемо тормозят перед выходом и обмениваются взглядами, общаясь без слов. Акааши ждёт, что Куроо сейчас отцепится, но вместо этого он и Бокуто подходят ближе, каким-то непостижимым образом координируются так, что не путаются в ногах, и все втроём заныривают между движущимися створками. Командная работа. Акааши вроде бы смешно, но он не смеётся. Бокуто забирается на переднее сиденье, и Акааши чувствует себя немного странно один сзади. Он садится посередине, оказываясь в просвете между спинками, и встречается с проницательными глазами Куроо в зеркале заднего вида. По пути все молчат. Бокуто сразу включает музыку, негромко. Звучит какая-то зарубежная попса, которая неплохо оттеняет проплывающие мимо здания и фонари. Акааши думает о том, что всё могло бы сложиться совершенно иначе. Он бы мог продолжать поедать себя изнутри, вращаясь в офисном кресле. Или он мог бы отказаться знакомиться с Куроо и постараться сделать так, чтобы Бокуто был слишком занят для самостоятельного общения с другом из прошлого. Но всё получилось так, как получилось. Бокуто нужен Куроо, а Куроо нужен Бокуто. Акааши по-прежнему поглощен поисками своего места в этом уравнении, и у него всё ещё нет решения. И всё-таки эта поездка ломает рутину. Вцепившись в подлокотники впереди стоящих кресел и кусая губы, Кейджи понимает, что легионы мыслей, марширующих стройными полками к линии горизонта, вероятно, ничего не стоят. Аналитик из него никудышный.***
Дома его отправляют в душ с многообещающим: «Ты наверняка захочешь подготовиться». Акааши сначала хмурится — он не привык, что кто-то указывал ему, что делать, — но его буквально вталкивают в ванну, говоря, что если он не выйдет через двадцать минут, с ним «разберутся». Тогда он пожимает плечами и расслабляется под тёплыми струями. Наверняка Бокуто и Куроо обсуждали его. Их действия слишком согласованы, за ними чувствуется разговор и, возможно, не один. Акааши рассматривает это осознание с разных сторон и вдруг с удивлением понимает: ему всё равно. Слёзы, вода — какое ему дело? Кажется, проходит больше двадцати минут. Кейджи, не торопясь, вытирается. Смотрит на свою офисную одежду и решает, что она ему не понадобится. Снаружи воздух холодит разгоряченную кожу. В квартире странно тихо. Акааши заглядывает на кухню — никого — и выключает там свет. Босыми ногами проходит в комнату. Бокуто и Куроо лежат на кровати, обнявшись. Они одеты, но выглядит эта сцена всё равно интимно. Акааши на секунду теряется, но Куроо, лежащий спиной к нему, говорит: — Он пришёл. — И оглядывается через плечо. Бокуто тут же отодвигается и хлопает по одеялу. Акааши развязывает полотенце, вешает его на спинку стула и идёт к ним. Забирается в кровать абсолютно голым. Его утягивают вниз, заставляют лечь на спину. Сверху, в неярком свете торшера, нависают два лица. — Ты первый, бро, — шепчет Куроо. Лицо у Бокуто серьёзное, сосредоточенное, и Акааши изо всех сил воображает то, что он сейчас чувствует. — Кейджи. Я вижу, что с тобой что-то происходит. — Бокуто хмурится каким-то своим мыслям. — Я… Куроо, подпирающий голову правой рукой, начинает водить левой по ключице Акааши. — Что бы это ни было, говори мне об этом. Пожалуйста. Я знаю, я дурак и эгоист. Но я люблю тебя очень, очень сильно. Ты для меня всё, Акааши. Ты знаешь. Акааши приходится закрыть глаза и сделать несколько вдохов и выдохов. Он и правда это знает. И хотя он может сколько угодно травить сам себя, но в глубине души он уверен в том, что Бокуто его любит. Он чувствует это и испытывает то же самое. — Я тоже тебя люблю, — отвечает Акааши, опуская «Бокуто-сана» и даже «Котаро». Куроо продолжает выводить узоры на его коже. Акааши открывает глаза и смотрит на него. Как близко. Как странно, что Куроо слушает их с Бокуто признания. Куроо выглядит расслабленным. Он убирает руку из-под головы и придвигается ещё ближе к Акааши. — Мы познакомились совсем недавно, — начинает он, и всё в Акааши обращается в слух. — И мне кажется, что я совсем тебя не знаю. — Куроо усмехается. — Да вообще не кажется. Я не знаю тебя, ты не знаешь меня. Но, знаешь что? У меня хорошее предчувствие. — Улыбка, которая появляется на его губах, выглядит настолько высокомерной, что Акааши хочется двинуть его подушкой. Куроо продолжает: — Ведь это так классно. Всё впереди! — Его рука спускается ниже по животу Акааши. — И знаешь, что ещё? Знаешь, о чём я думал всё то время, пока мы ждали тебя, пока ехали за тобой, везли обратно и пока ты был в душе? — Он ждёт ответа, и Акааши качает головой. — Я думал о твоей коже и о том, что я хочу оставить на ней много-много следов. На твоей шее. — Акааши сглатывает. — На твоём животе. — Вслед за этой мыслью кровь устремляется вниз. — Но сильнее всего, конечно, на твоих бёдрах. Бо говорил тебе, что у тебя потрясающие, совершенно крышесносные бёдра? Акааши улыбается и тянет: — Х-м-м-м… — Хэй! — возмущается Бокуто. — Бро, ты как всегда всё опошлил. Конечно, у Акааши божественные бёдра. — Он делает вид, что задумался. — Но ты прав, я, наверное, не уделял им достаточно внимания. Готов искупить свою вину прямо сейчас. Бокуто ведёт кончиками пальцев по одной стороне бедра Акааши. Куроо смотрит на это и кладёт руку на вторую ногу Акааши, уводя ладонь к внутренней стороне. Потом снова вскидывает взгляд. — Так вот. Я надеюсь, ты не будешь против, если я исполню своё желание. — Скажи «да»! — громким шёпотом подсказывает Бокуто. И Акааши говорит. Точнее, беззвучно двигает губами. Куроо целует его, и Акааши понимает, что хочет его. Хочет их обоих. Ему жизненно важно, чтобы они оказались внутри, потому что он не может выразить словами, что чувствует и о чём думает, но он может показать. Показать, что готов впустить их в свою жизнь. И что, если это сиюминутное желание? В эту минуту он уверен. Акааши рвано выдыхает и сообщает немного слишком быстро: — Хочу вас обоих. Куроо и Бокуто переглядываются. — Конечно ты получишь нас, Акааши. Обоих. — Это слово камнем ухает в животе Акааши. — Но сперва — охуительная идея бро! Бокуто припадает к ноге Акааши, лижет выше колена, а потом втягивает в себя кожу, оставляя толику приятной боли. Воображение рисует вереницу засосов, и рот Акааши приоткрывается в предвкушении. — О да, — говорит Куроо. — О да! Акааши плывёт. Кажется, он узнаёт о себе больше, чем о других. Он уверен, что на его теле не остаётся ни единого места, по которому не прошлись бы пальцы или губы. Он не пытается ничего предпринять: просто отпускает себя и позволяет Бокуто и Куроо делать всё, что им хочется. У него стоит, но члену почти не достаётся внимания. С закрытыми глазами прикосновения ощущаются острее. Ему нравится, как его касается Куроо, и он бесконечно любит прикосновения Бокуто. Всё это одновременно — почти слишком хорошо. Почти — потому что Акааши ни в коем случае не считает, что к слову «хорошо» применима степень «слишком». И всё-таки, хотя Акааши готов голосовать где угодно за то, чтобы это приятная пытка продолжалась бесконечно, он стонет, когда его касаются покрытые смазкой пальцы. — А-а-а, — вырывается из Акааши, и он слышит мягкий смех Куроо. Пальцы глядят его изнутри и Акааши закусывает губу, чтобы ни о чём не просить, а в голове тем временем бьётся «Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста». Акааши открывает рот и: — Куроо… По ушной раковине проходится язык, а затем в ухо врывается горячий шёпот: — Не долго я пробыл Куроо-саном, да? Ну что ж… Шелест презерватива. Бокуто берёт лицо Акааши в ладони и целует со всей нежностью мира, мягко скользя языком внутри. Он помогает Акааши расположиться у себя на груди. В это время пальцы Куроо проводят по спине и обхватывают бёдра, и Акааши начинает бить дрожь. Когда Куроо оказывается в нём, а лежащий снизу Бокуто держит Акааши за бока, Акааши чувствует себя как никогда открытым. Кажется, всё лишнее — ревность, сомнения — отвалилось от него, сметённое фантастическим ощущениям взаимодействия. Куроо кончает и только благодаря Бокуто, пережавшему основание его члена, Акааши чудом удаётся удержаться и не перелиться через край. Бокуто занимает место Куроо, и одно это подчистую расправляет мозги Акааши. Он знает, что они долго не продержатся. Бокуто, судя по всему, тоже. — Чёрт! — ругается Котаро с чувством. — Чёрт, чёрт, чёрт, это слишком! — И двигает бёдрами рвано, сильно, как только может. Акааши стоит на четвереньках, и Куроо, севший сбоку, ерошит его волосы. Бокуто кончает, Акааши тоже сжимает собственный член. В этот раз Куроо никуда не уходит. Во-первых, слишком поздно. Во-вторых, никому не хочется, чтобы он уходил. Хорошо, что завтра выходной, как же хорошо. Они лежат втроём, Акааши посередине, чуть ли не медитируя. Куроо доверительно сообщает ему на ухо, что в следующий раз Акааши кончит ему в рот и это не обсуждается. — Что вы там шепчетесь? — обиженно спрашивает Бокуто. Акааши и Куроо прыскают от хохота.***
Спит Акааши плохо. Ему ужасно жарко: с каждой стороны по печке, да ещё и одеяла сверху, и это осень, что же будет в июне? Зато зимой не замёрзнут. Утро добавляется в копилку лучших утр Акааши. Ничего особенного не происходит, ему просто хорошо без волнений и ревности. Всё ещё пьяно — от поцелуев и не только. Днём Акааши идёт гулять. Бокуто и Куроо остаются дома играть в какую-то не слишком интеллектуальную игру на приставке, но Кейджи рад возможности побыть в одиночестве. Он шагает по привычному маршруту и представляет, как Куроо и Бокуто целуются у них на диване. Эта мысль приятно волнует — литосферные плиты в сознании Акааши поменяли своё положение или что-то типа того. Акааши рад за Бокуто, рад за Куроо, и рад за себя. Он не знает, что будет дальше, но рад, что всё сложилось, как сложилось. Полиамория… Да, любви в его жизни стало определённо больше. Акааши сходит с дорожки на ковер из золотых листьев гинкго. Сколько их тут, похожих и разных, в форме сердца и в виде лепестка, ярких и тонких. Должно быть, в открытости, в уязвимости и заключается весь смысл. Никаких гарантий. Какая-то новая часть его настолько возбуждена этой мыслью, что хочется теребить людей за рукав и рассказывать им об этом. Другой его части грустно, совсем чуть-чуть. Акааши смотрит на смешных собак, носящихся друг за другом и за мячом по поляне под присмотром собравшихся вместе хозяев. Не спеша продвигаясь по направлению к озеру, он разглядывает встречных, расслабляясь и проникаясь моментом. Кейджи не пытается заглянуть в будущее. Идея, которую он сейчас ухватил и продолжает держать в уме, не материальна. Может, она лопнет мыльным пузырём или выпадет из кармана. Может, её унесёт ветром или растворит в вине. В конце концов, даже собственная душа непредсказуема. И всё же Акааши надеется, что сможет запомнить само это чувство. Он чувствует себя свободным.