***
После всего того, что натворил Первенец, Пятница наконец пришёл в себя вместе с Лилит и всеми остальными, кто был вместе с нами. Я взял железную книгу, покрытую бирюзовыми алмазами, начиная читать содержимое вслух. Невольно воспоминания хлынули как волна, топя. Мы никогда не знаем, кого потеряем, не дорожим теми, кого любим. Так же было и с Пятницей, он умер из-за экспериментов, которые я проводил над ним, искал душу — проще говоря — эгоизма. Николай пожертвовал собой ради того, чтобы показать мне, как запечатывают душу, превращают в мертвеца. Он доверил мне свою жизнь, и вместо того, чтобы счастливо жить, он пожертвовал собой, давая мне знания, — Каромазов посадил его на тот Гребаный стул и силой отнял жизнь, превратив в бездушную марионетку; некогда светящиеся от радости и жизни глаза, — померкли. Зрелище не для слабонервных: кровь красного цвета хлынула фонтаном, капала на белый пол и оставляла красные лужи. Металлический запах крови наполнил всю комнату. Там был и старший брат Карамазова. С головы торчали что-то подобное шприцам, только более короткие; волос в середине не было, лишь по боковым сторонам: седые и в малом количестве. Конец Карамазова, его брата и Николая был плачевным.***
После смерти масса человеческого тела уменьшается на 21 грамм. Как иронично, эти же слова я говорил, когда украл тело собственного друга и сделал из него живого трупа. Пятница уже запустил процесс запечатывания души, что иными словами — превращение в мертвеца. Алмазы голубого, бирюзового и ультрамаринового цвета покрыли паутинообразно моё обнажённое тело, нижняя часть который была прикрыта тканью бежевого цвета. Пятница записывал всё, что видел. В мою шею входит металлическая основа, кровь течёт по шее, а инструмент заходит всё глубже да глубже. Во рту уже чувствовался горький привкус металла. Больно. Всё будто помутнело, несколько секунд практически ничего не было видно. Моя голова то поднималась, то опускалась. — Пятница, — взгляд безжизненно-голубых глаз направился в мою сторону, он ничего не обозначал, лишь взгляд в пустоту, словно он не смотрел на меня, а смотрел через меня, —я увижу тебя снова? Услышу твой голос снова? Пятница! — мои губы дрожали, аналогично губам и голос, я уже захлёбывался в своих слезах. Голова все тяжелела, становясь неимоверно тяжёлой, — думаю, моя смерть уже близко — я наконец-то встречусь с Пятницей! Пока я не потерял сознание, я почувствовал, что меня кто-то прижимает меня к себе, обжигающие мою шею горячие слезы вместе с тихими всхлипами, далее все приближающееся тепло и нервное дыхание, а потом прикосновение губ, — его холодные губы накрыли мои тёплые. Взгляд был размытым, я не видел уже ничего, впрочем, одна фигура отчётливо впечаталась мне в памяти — Пятница. Дальше всё. Тьма тьмущая.***
После этого инцидента прошло пять лет. Я шёл по безлюдной улице, она была неровной и в некоторых местах из-за неосторожности можно было споткнуться и встретиться лицом к лицу с каменным асфальтом, тёмную улицу освещали свет луны и фонари, в довольно большом расстоянии друг от друга; жёлтый свет из-под фонарей падал на каменный пол серого цвета, эти цвета смешивались, — получался какой-то грязно-охристый цвет, не очень-то и красивый. Наконец красивый полумесяц вышел из-под тени и показался во всей своей красе; небольшие углубления на луне были отчётливо видны со столь дальнего расстояния, точки нежно-серого цвета создавали такое впечатление, будто это не луна, а сыр серого цвета, какой он на вкус я не знаю, но вряд ли будет вкусным. На тёмном небе раскинулось пару мелких звёзд, некоторые сияли так, что аж затмевали саму луну, а некоторые собирались уже померкнуть. Сзади слышался какой-то шорох, наверно кто-то шёл домой или куда-то таким же путём, как и я. Я решил не обращать на это внимание, было такое ощущение, будто за мной следят. Но посмотреть назад я не осмеливался, было бы глупо, если бы я посмотрел назад и не увидел никого, или же просто какого-то незнакомого человека. Шаги всё оставались на том же расстоянии что и прежде, мне уже надоело это состояние, когда не знаешь кто сзади: друг, недруг или просто незнакомый человек. Остановившись, я резко развернулся и посмотрел на того, кто за мной шёл, луна подыгрывала ему, волосы серого цвета, лунные блики их освещали и волосы были блекло-серого цвета. Некоторая прядь волос закрывала его левый глаз, в корнях виднелся ультрамарин. Чёрная повязка на том же глазу. Ярко выраженные глаза голубого, сверху они были бледно-голубого цвета, насколько взгляд спускался ниже — настолько радужная оболочка глаза становилась всё темнее и темнее, пока не стала чёрной. Кожа молочного цвета, бледно-розовые тонкие губы — уголки подняты. Ростом ниже меня, хрупкое тело, тонкая талия. И…следы крови? Он начал бежать, не знаю зачем мне это понадобилось, но я побежал за ним; во время бега я заметил, что пока бежал он держался за живот, — видимо ранен. Бежали по тёмным переулкам. Тупик. Он остановился, наконец. Парень открыл крышку канализации и прыгнул внутрь. Опять я там, это место навевает старые воспоминания. Из-за приказа Первенца — убивать людей, забывая, что они некогда тоже были людьми. Когда нашу машину остановили мертвецы Лилит и Барнаби велели мне уйти, оставив их одних. Я тогда шёл по канализации, когда Первенец пустил приказ, Пятница изначально сопротивлялся, но после не хватило сил. Тогда он начал бушевать и выстрелил мне в правое плечо (не помню куда), кровь начала идти небольшой струёй, пачкая мой коричневый пиджак. " Пятница, сопротивляться! » я видел как ты мучался тогда, пытался сопротивляться приказу, и, это получалось. Пятница, ревя бросился мне на шею, обвил её своими мертвецки-бледными руками, мою — горячую и испачканную кровью шею. Солёные горячие слёзы обжигали мне шею, я обнял его за талию и прижал покрепче к себе, наслаждаясь этим моментом, я лишь тогда понял — это любовь. Никакая не дружба — это взрослая любовь, — это когда привязываешься к человеку и не можешь отказаться или оставить его, — я не мог принять тот факт, что ты умер, но ты не умер, сейчас я в этом уверен. Я обзавёлся другом, но мою первую и последнюю любовь забыть не могу, я прекрасно помню очертания его лица, фигуру, глаза. Молочная кожа, красные губы, уголки которых подняты верх, тонкая талия, ростом ниже меня, сверкающие от счастья и красивые как океан глаза. Но померкли и они, всё из-за меня. Я виноват в этом всём, но если бы не канализация, я бы не понял, что люблю Пятницу. Хотя бы за это спасибо. В мыслях я добрался до этого парня, он держался за стену левой рукой, а правой за живот. Мы вышли из канализации, тот собирался снова побежать, но вдруг остановился и скрочился от боли, если ранее он убежал быстрее, чем я смог заметить где кровоточит рана, то сейчас я заметил. Пиджак серого цвета в районе живота был покрыт красным пятном, белая рубашка была загрязнённой из-за алой крови, да и пахла ею же. Сейчас я мог разглядеть его целиком, он был похож на Пятницу, лишь цвет волос не совпадал. Голубые волосы сменились на серые. -Это ты, Пятница? — я приближаюсь к нему маленькими, но уверенными шагами, я уверен, что это он. — Угадал, — он улыбнулся — этой живой улыбки мне не хватало эти пять с половиной лет. Его голос, я наконец его услышал. Все, о чем я мог мечтать — сбылось. — Ты ведь ранен, почему сразу не остановился и не попросил помощи? -увидел как исказилось его лицо от боли. — Я и не собирался, пока ты не погнался за мной, — он слабо улыбнулся, а ведь не побеги я за ним, то думал бы, что он мёртв. Я был уверен, что он жив. Никогда не забуду те объятия, прикосновения наших губ, тогда я погряз в отчаянье. На протяжении года я заперся в своей «норе», не выходи никуда, если это на так важно. — Идём, я тебя вылечу, — я крепко взял его за плечи и прижал к себе, дальше взял на руки и принялся быстрым шагом идти в мою квартиру. Во время ходьбы он начал кашлять, что не очень хорошо. Мы оба молчали, никому не хотелось атмосферную тишину, мы понимали друг друга без слов. Всю дорогу назад мы смотрели в разные стороны. Когда я дошёл до своего дома, положил Пятницу на даван — лёжа. Взял аптечку и начал зашивать пятницину рану.