Расскажи мне о своих мечтах, мы сделаем из них воспоминания.
Расскажи мне о своей лжи, и я поверю тебе на слово.
Я хочу, чтобы ты умолял меня.
Я хочу демона, что внутри тебя.
Губы дрожат, будто слова ранят. Острыми колючками, украденными у роз, которыми пахнут его пальцы, царапают тонкую кожу, выскальзывая наружу. Икуина смотрит в глаза, не может отвести взгляда. Никто из них не может. Мой взгляд уже под его кожей. Ещё, говори ещё, глубже. Воздух в комнате пульсирует, душит сладким запахом ушедшей жизни, опавшими лепестками и горькой полынью. Всё, что он скажет мне, будет дышать вместе со мной этим тленом и увяданием. Всё, чем он обманывал себя, будет наполнено соком новых стрелок, прорезающих стебли. Сердце колотится так быстро, словно в груди переворачиваются раз за разом песочные часы — не успели отсчитать минуту и тут же бегут обратно. Сердце сокращается не вовремя, когда гладкие стенки часов вновь растягивают плоть. Человеческие сердца как песок, и я чувствую это под рёбрами прямо сейчас. Икуина говорит, а я не слышу. Я чувствую. Он внутри меня. Демон, что пожирает чужую душу, что смотрит на мир сквозь трущую ладони плёнку самообладания. Сегодня я его сосуд, я его холст, я его прощение. Под веками пылает и пространство трещит по швам. Я пил, чтобы потерять себя. Мои вены пусты, чтобы они могли впитать его, наполниться распирающим потоком откровений. У Икуины тот же вкус на губах, что и у меня. Им мы должны захлебнуться. — Сделай это, — произношу я тихо, и Икуина распахивает глаза. В его глазах не страх. В его глазах правда. Истина. Изнанка приятной улыбки и скромного взгляда. Рана, пролегшая через грудь, такая же, как и у меня, только невидимая. Тянущая и жгучая, пытающая не забытым грехом, мучающая раскаянием наложенных на порез бинтов. Пахнущая сладким запахом бесконечного падения. Красная. Эту рану он хочет вскрыть не меньше, чем мою. Боль всего лишь оттенок. Не жизни, не смерти. Желания. Наполни меня ей, сделай своим инструментом, погрузись глубже, отдайся. Желай. Боль бьёт в голову тяжёлым молотом, врезается иглами в каждый пульсирующий нервный пучок. Лезвие в коже слишком глубоко. Чудится, будто оно скребёт по грудине, прямо по костям, оставляя подпись Икуины. Это вряд ли может быть правдой, но реальность всё равно ощущается гораздо острее, потому что глубже ножа ставит метки на мне — его дыхание. От странного чувства дежавю тошнит. Ещё, ещё, не останавливайся. Это не мои слова. Это он просит меня сам. Моими губами. Боль ползёт по венам, и я знаю, что Икуина там — в моих сосудах. Липкой одержимостью. Мокрым песком. Это ярче, чем секс в подворотне. Сильнее, чем пьяное удовольствие. Это возбуждение, которое не погасить простым совокуплением. Это кончики пальцев, раздвигающие мою плоть. Это глаза, слизывающие мои мысли слой за слоем. Это стоны, что я не могу сдержать. На руках, на груди, на животе. Словно удары горящим кнутом, а следом — едкая агония и трепет. Икуина наносит порезы один за другим, укладывает, как мазки на холст. Кожа лопается и пачкает простыни. Старые шрамы почти не чувствительны, они умирают под натиском новой боли. Я хотел бы отдать их все. Я хотел бы увидеть их в новой работе Икуины вместо роз и альстромерий.Расскажи мне о зависимостях, расскажи об одержимостях.
Я освобожу твои фантазии, я удовлетворю всё, что ты подавлял.
То, что терзало его сознание, то, что он боялся получить, живёт не только во мне. Оно сосёт его пальцы каждый раз, как Икуина прикасается к цветам. Отделяет кожу от плоти филейным ножом, а вытряхнуть — невозможно. Оно посажено глубоко, оно не отпустит Икуину. Но я могу отпустить его. Кровь на гладкой и чистой груди Икуины расцветает бутонами и гроздьями, набивает его от пупка до самого горла. Я никогда не любовался цветами так, как сейчас. Соединяться воедино расслоенной плотью. Чувствовать, как свежие раны жжёт чужими слезами. Утонуть в крике девственной агонии Икуины кажется так легко, что под закрытыми веками я чувствую рассвет, а под лопатками — простыни, пропитанные нашей кровью. Я готов дойти до конца. А Икуина, пожалуй, даже хочет. Что остановится раньше: моё сердце или его жажда? На осколках потухающего сознания я слышу, как демон пьёт у реки. Глотает пульсирующие сгустки откровения. Одержимости. Не жизни и не смерти. Желания. Я сосуд его желаний, но он не может обладать мной. Это он мой пленник. И я отпущу его на волю. Мёртвого или живого.