All you need is love.

О и миллион перечеркнутых сердечек вокруг на полях тетради значит Ойкава. А ещё значит ускорение биения двигателя в груди при одном взгляде на хитрую улыбку и длинный высунутый язык. Желание ударить себя чем-нибудь тяжёлым каждый раз, когда вместо нежных слов изо рта вылетает очередное раздражённое ругательство. И ненависть к собственной грубости вперемешку с жгучей жаждой молчаливых объятий, когда хочется оттолкнуть посильнее и одновременно сжать так сильно, чтобы никогда не отпускать. А ещё это О значит — тотальное одиночество в толпе смеющихся лиц. Фальшивая самоуверенность, раздражающая до скрежета зубов, и излишняя слащавость, которая по ночам остаётся сахаром на ободке унитаза. Вечное недовольство собой. Безуспешные попытки стать идеальным или хотя бы лучшим. Мокрая подушка и разбитый телефон. «Что с твоим экраном, Дуракава?» — «Опять случайно уронил, Ива-чан, я такой неуклюжий, ты же знаешь.» Это всё Ойкава. Другие парни, порой даже его сокомандники, завидовали ему. Он был хорош во всём: в учёбе, в спорте, популярен у девушек. Смазливая мордашка никого не могла оставить равнодушным. Иногда только Иваизуми замечал краем глаза, как Ойкава резко потухал, и улыбка медленно сползала с его лица, когда люди отворачивались. Он был солнцем, которое горело, только пока на него смотрели. Хаджиме это раздражало. Он знал Тоору с самого детства и не мог вспомнить, когда его друг внезапно стал таким. Внешне мало что изменилось. Шатен всегда был смешливым и задиристым, но порой на долю секунды в карем взгляде мелькала фальшивая искорка, совсем блёклая и едва различимая, но Иваизуми мог поклясться, что она там была. За последний год всё в Ойкаве стало противным и отталкивающим для брюнета. Но он никак не мог объяснить себе причину. Не было ни единой оплошности, неверного шага, ничем Тоору не выдавал себя при людях. В одних только глазах видел для себя ответ Хаджиме, но такой эфемерный и неуловимый, что и ответом-то его назвать нельзя. Больше бутафорских движений и притворных улыбок аса команды раздражали только любовные похождения Тоору. Казалось, не было ни дня старшей школы, когда шатен бы не находился в отношениях. При том длились они в лучшем случае не больше пары недель. Иваизуми даже не запоминал женских имён. Едва ли этот мусор стоит того, чтобы захламлять им память. Хотя Хаджиме мог поклясться, что даже не со всеми из пассий своего друга был знаком. — Что ты будешь дарить своей девушке на новый год? — как-то поинтересовался он. Ойкава лениво посмотрел на него и ответил совсем обыденно: — Ничего. Мы расстались. — Расстались? Прошло всего четыре дня! — доигровщик вспыхнул, — Неужели она тебя бросила так быстро? Ты ещё хуже, чем я думал. — Ну бросила и бросила, тебе-то что, — поник старшеклассник, но как-будто сам себя поймал на этом и неуместно улыбнулся с привычной наглостью. — В самом деле бросила? Что же ты успел натворить? — Это она тебя испугалась и сбежала! — отшутился Ойкава, — Ты на всех моих подружек так страшно пялишься, будто сторожевая собака, и не подпускаешь ближе, чем на десять метров. Вот они все и разбегаются. Иваизуми ударил собеседника локтем по ребрам, а сам зарделся, будто только что раскрыли его самый страшный секрет. — Эту я ещё ни разу не встречал, — оправдался он, — Так что колись, почему поцапались? — Да ничего особенного в общем-то. Просто она спросила, согласился бы я умереть за неё. Я ответил, что нет. — Мог бы для приличия солгать, Ромео! — усмехнулся Хаджиме. — Отношения нельзя строить на лжи, Ива-чан. «Тогда почему ты врёшь мне?» — подумал, но так и не спросил брюнет, только искоса посмотрел и опять заметил тот самый блеск в глазах. От этого ему стало не по себе, и, сам не зная от чего, Иваизуми разозлился. — Какой же ты неудачник, — злостно усмехнулся ас, — Не обманывай хотя бы себя. Наверняка, ты вёл себя, как клоун, и флиртовал со всеми подряд, вот она и ушла. Хаджиме подразумевал свой ответ как шутку, но слова прозвучали слишком резко и невпопад, отчего были больше похожи на грубое и едкое замечание, нежели на дружеский подкол. Ойкава удивлённо посмотрел на собеседника и даже переменился в лице. Он с минуту не находился, что ответить, но в конце концов грустно улыбнулся и кивнул, соглашаясь с тем, что сказал парень. С того разговора прошло 3 месяца, и, к всеобщему удивлению, Тоору больше ни с кем не встречался. Среди девчонок ходили слухи, что он никак не может забыть ту самую. Когда эта девушка предложила возобновить отношения, Ойкава резко отказался, чем глубоко ранил её нежные чувства, но почему-то укрепил людские домыслы. — Почему ты отказываешься? — упрямо уговаривала школьница, хватая парня за руки. Капитан волейбольной команды неловко выхватывал свои ладони обратно и старался улыбаться, но уже выходил из себя. Его взгляд нервно бегал по округе, будто парень боялся, что их заметят. Как загнанный дикий зверь, он стремился убежать как можно быстрее, спрятаться и зализать свои гнойные раны. — Потому, что я не люблю тебя! Разве это не очевидно? — голос стал громче, но хриплым, с надрывом. — Тогда кого ты любишь? Ты ведь ни с кем не встречаешься, — не верила своим ушам девушка, — Разве это не значит, что ты до сих пор влюблён в меня? — Сколько можно повторять, я не люблю тебя, — посмотрел ей прямо в глаза Ойкава и одной силой взгляда заставил бывшую возлюбленную сжаться и потерять дар речи, — И, если хочешь знать, никогда не любил по-настоящему. Я люблю, действительно люблю другого человека. Мне не хотелось это принимать, поэтому я пытался спрятаться в отношениях с другими девушками, в том числе и с тобой. Но больше я не намерен врать. Человек, которого я люблю, лучше любой из девушек, что у меня была, один на миллион. Конечно, дело не в тебе. Вы все были милыми и добрыми. Но мне стоило догадаться раньше, что от этой любви не избавиться, и не терзать ваши чувства, пытаясь подавить свои. Прости, если сможешь. Я не хочу быть нечестен с тобой, поэтому говорю так, как есть. — Ты такой серьёзный, Тоору, — заглянула в карие глаза девушка. Взгляд её был тревожным и полным сочувствия, — Я и не знала, что ты можешь таким быть. То, что ты сделал — подло, но я прощаю тебя. Всё-таки девушке, которую ты любишь, повезло. Ты ведь идеальный парень. Даже немного завидую твоей подруге. Извини за мою настойчивость, ты ведь не хотел этого говорить, да? Но спасибо за честность. Увидимся, Ойкава-кун. Если ты не против, я продолжу приходить на твои игры и болеть за тебя! Старшеклассница грустно улыбнулась и ушла. Хоть слова Тоору глубоко задели её тонкие струны самолюбия, девушка не могла обижаться на него. Ни одна живая душа так и не узнала об их разговоре. Школьница решила, что раз её бывший парень был столь откровенным с ней, она должна оправдать его доверие. Ойкава же целый день не находил места после этой исповеди. Ненависть к себе захлестнула солёной волной, и он едва мог совладать с эмоциями. Парень упал на колени посреди своей комнаты и с силой сжал кулаки. Короткие ногти впились в кожу и оставили красные следы. Тоору стиснул зубы до боли в челюстях и сомкнул веки. Всё его тело сжалось и затряслось, будто он пытался изгнать из себя демона, заставившего его наговорить столько лишнего бывшей девушке. Наконец Ойкава в бессилии упал на пол, перевернулся на спину и, приподняв голову, резко стукнул ею об пол. В глазах потемнело, и забегали разноцветные пятна. Прошло несколько секунд, показавшихся старшекласснику в тот момент целой вечностью, и по щекам потекли горячие тихие слёзы. Лицо совсем не исказилось, как это бывает обычно при плаче. Парень будто привык и просто ждал, пока вся солёная жидкость выйдет из тела. В кармане завибрировал мобильный. Тяжёлой рукой Тоору вынул его и увидел смс от Иваизуми. «Дуракава, тренировка в 5. Если опоздаешь, не пущу.» Ойкава до крови закусил губу, перечитал сообщение и со всей силы бросил телефон в стену. Тот хрипло пискнул. Послышался треск. Можно подумать, что в очередной раз треснуло стекло на телефоне, но на самом деле это раскалывалось сердце Тоору. Он лежал, глядя в потолок, и не мог понять, чем же заслужил такую жизнь. Говорят, что, чтобы стать лучшим, нужно вести себя, будто ты уже лучший, и тогда ложь станет правдой. В случае Ойкавы это не работало. Он вёл себя, как лучший, но неизменно чувствовал худшим. Все верили его сказкам. Все, кроме Ива-чана. Тоору чувствовал это. И чувствовал, как его друг презирает его и отдаляется, становится недосягаемым. За это Ойкава ненавидел себя ещё больше. Он всё ждал, когда же наконец его обман вскроется, когда кто-нибудь обличит его, и ему не придётся больше притворяться. Но желанного разоблачения всё не было и не было. Спектакль шёл хорошо, актёр играл натурально, а зрители наивно верили в происходящее. Спустя час парень нашёл в себе силы подняться. Он долго рассматривал потолок, затем стену, сидел, сгорбившись, на кровати, как бы взвешивая все за и против, но в конце концов вышел из комнаты. Тоору не поел, не успел сделать уроки, видимо опять придётся учить допоздна, едва умылся и поспешил на тренировку. Хаджиме, по натуре угрюмый и раздраженный, в этот день был особенно неразговорчивым и быстро заводился. Нельзя сказать, что это как-то напугало Ойкаву или еще больше сломило его настрой. Волейбол был для него миром особенным. Как бы плохо и больно не было в жизни, на площадке ты должен выкладываться на максимум, работать каждую данную тебе секунду и не думать о всяких глупостях вроде разбитого сердца. Это было его кредо, и в каком-то смысле оно помогало ему держаться на плаву. На тренировках шатен был особенно внимательным и усердным, порой даже забывал про улыбку, становился серьезным и не сводил глаз с мяча. В такие моменты Иваизуми искренне обожал и восхищался Ойкавой. Он чувствовал, что на поле парню незачем притворяться, он никого из себя не строил и не пытался кого-то впечатлить. Он освобождался от оков мыслей, тяготящих его в иное время, и становился тем, кем он действительно являлся. Длилось это недолго, но Хаджиме не мог отвести взгляд ни на секунду. Улыбка на лице Тоору в такие моменты казалась бесценным сокровищем, которое хочется запечатлеть в памяти, заламинировать и никогда не забывать. Капитан команды дышал тяжело и часто. Пот градом шёл со лба, а намокшие волосы по-дурацки слиплись. Тренировка закончилась, а значит, что пора возвращаться в реальный мир — мир недосказанностей, страхов и сомнений. Парень опустился на корточки, переводя дыхание, и наблюдал за тем, как члены команды постепенно переодеваются и расходятся по домам. — Чего расселся? — Ойкава поднял голову и увидел над собой грозное лицо Иваизуми. — Я сегодня убираю спортзал, — парень неловко почесал шею и опустил взгляд, боясь сломаться под напором Хаджиме. — Не слишком ли ты часто даешь этим болванам отдыхать и убираешься за всех? — Мне не сложно, они хорошо сегодня поработали. Ты тоже иди, тебе, наверное, еще учёбой заниматься нужно. Хаджиме недоверчиво посмотрел на коричневую макушку, стукнул по ней кулаком, сам не зная зачем, подхватил спортивную сумку и вышел из зала. Тоору остался один. Он посидел немного, рассматривая руки, покрытые синяками, а затем взял мяч. Пару раз волейболист отбил его от стенки, тренируя нижний приём. Ноги слегка тряслись и подкашивались, но он старался игнорировать усталость. Внезапно в голове вспыхнули слова Иваизуми, сказанные на сегодняшней тренировке: «Не будь бесполезным, Дуракава.» Во время игры Тоору не придал им особого значения, пропустил мимо ушей до лучших времён. Это было ему свойственно: не отвлекаться во время тренировки и обдумывать все, что произошло, после нее. Банальные слова, которые Ойкава впрочем слышал ежедневно, отчего-то закрались в самое сердце и поразили его. Возможно, сказались усталость, голод или полное психологическое измождение, но он воспринял это замечание совсем по-другому, нежели следовало. Слишком глубоко и больно отозвались они в душе. В этот момент что-то твёрдое с характерным звуком столкнулось с лицом старшеклассника. Задумавшись, он совершенно забыл о мяче, который сам же и бросил в стену. Лоб и нос неприятно защипало. Секунда, и Ойкава с грохотом рухнул на пол. Очевидно, мяч не обладал достаточной силой, чтобы повалить такого здорового парня на пол. Но и у самого парня уже не было достаточно сил, чтобы стоять. Его охватило странное чувство, какое бывает у людей совершенно уставших от жизни и всего, что происходит вокруг них, уставших даже от самой вынужденности существовать. Тоору тихо лежал. Не было сил двигаться, кричать, плакать и даже ненавидеть себя. Хотелось как-то само собой оказаться в постели, как можно дольше не засыпать и как можно дольше не просыпаться, чтобы новый день никогда не настал. Внезапный упадок жизненной энергии поразил даже самого Ойкаву. Минуту назад ему казалось, что он способен тренироваться еще как минимум полчаса, затем убраться и отправиться домой. Но вот он уже лежит на спине и рассматривает лампы высоко на потолке. В зал вбежал перепуганный Хаджиме. Он заподозрил, что надоедливый друг остался не из одной лишь любви к уборке. Как Ива-чан и думал, Ойкава опять работал на износ, тренируясь сверх всякой меры, но внезапное падение напугало даже брюнета. Он, споткнувшись о порог, влетел в спортзал, проскользил по полу, чуть не клюнув его носом, и кинулся к другу, решив, что тот упал в обморок или получил какую-то травму. — Тоору! Тоору! — вскрикнул Иваизуми. Он никогда не звал Ойкаву по имени. Шатен никак не отреагировал. Он даже не заметил присутствия другого человека, пока взволнованное лицо не повисло над ним. Его удивило, что впервые за долгое время Хаджиме не злился на него. — Ты живой? Какого черта ты, засранец, опять издеваешься над собой? Я убью тебя! — схватился за красное лицо брюнет. Он сжал его, пытаясь понять, слышат ли его вообще. — Не смей так никогда больше делать. Ну, чего молчишь? Что болит? Говори хоть что-нибудь, Дуракава! Но вместо ответа по щекам в который раз за день хлынул поток слез. Губы сжались в тонкую неровную ниточку и задрожали, а глаза застлала соленая пелена, и Тоору уже не мог различать черты лица друга. Наконец сорвался голос. Лицо совсем сморщилось, и Ойкава постарался отвернуться, чтобы Хаджиме не видел его рыданий. Ему было стыдно. Тоору всегда старался быть сильным и не показывать своих слабостей. Особенно перед Иваизуми. Но теплые сильные руки крепко сжали челюсть, не давая двинуться. Бежать некуда. — Что с тобой происходит? — озабоченно спросил брюнет, садясь на пол рядом с другом, — Я же вижу, что что-то не так. — Прости, Ива-чан, я знаю, я ужасен, — едва различимо пролепетал Тоору, глотая слезы, — Я опять подвел тебя. Ты ненавидишь меня. Я не могу, у меня просто не получается быть достойным другом и капитаном! Я просто ничтожен… Прости… — Да о чем ты говоришь, идиот! С чего ты взял, что я ненавижу тебя? — Это ведь из-за меня мы ни разу не прошли на национальные. Я всегда был слишком слабым неудачником, прости, Ива-чан. Я старался быть достаточно хорошим, чтобы на меня могли положиться, но, кажется, я никогда не смогу… Хаджиме вскипел от злобы. Он звонко ударил Тоору по лицу, заставляя прекратить истеричный припадок. Несколько секунд парни молча смотрели друг на друга. Ойкава все еще всхлипывал и краснел, осознавая, как жалко сейчас выглядит в глазах друга. -Зачем ты плачешь, придурок? Жалеешь себя? Или пытаешься заставить меня тебя пожалеть? Прекрати считать себя пустым местом. Ты — наш капитан, ты ведешь за собой команду, и я знаю, как ты стараешься. Черт, да я не видел ничего лучше твоего дурацкого счастливого лица, когда у тебя что-то получается. Верно, ты не Кагеяма и Хината с их быстрой, твои удары не такие мощные, как у Ушиджимы, но ты не Кагеяма, не Хината и, слава Богу, не Ушиджима. Ты — Ойкава Тоору. Отличный связующий и капитан Аоба Джосай. Перестань пытаться стать тем, кем ты не являешься. У тебя есть свои собственные таланты, ты упорен и трудолюбив, так развивай то, в чем ты действительно можешь стать профессионалом. Невозможно быть самым лучшим во всём, идеальным игроком, но знаешь, ты далеко не неудачник, поэтому соберись наконец и верни мне того придурка-Ойкаву, которого я знал раньше. Тоору завороженно смотрел в зеленые глаза, пока Хаджиме произносил свою длинную речь. Его голос был настолько мощным, властным, но при этом честным и теплым, что шатен не допускал и мысли, что можно не верить словам этого человека. Иваизуми смотрел прямо и решительно. Теперь он наконец разгадал Ойкаву, окунулся в глубины его души и понял все то, что так долго его терзало. Гнев куда-то ушел, и осталось только человеческое сострадание и вина за то, что позволил этому зайти так далеко и самолично забил несколько гвоздей в крышку гроба. — Ты правда смотришь на мое лицо во время тренировок, Ива-чан? — спросил хриплым голосом Тоору. Хаджиме удивленно вскинул брови. Его совершенно застало врасплох то, что из всей его гневной тирады Ойкава запомнил именно эту фразу. — А ты правда отверг ту девушку, которая бросила тебя перед новым годом и хотела вернуть отношения после тех сплетней? — Нельзя отвечать вопросом на вопрос, Ива-чан, — покачал головой Тоору. Сил у него было по прежнему мало, но он постарался приподняться, чтобы не выглядеть таким беспомощным. Ему показалось, что раз Иваизуми увидел его таким ничтожным, но не испытал отвращения и не ушёл, то, наверное, сможет выслушать и то, что Ойкава хочет ему теперь сказать. — Правда, — прямолинейно ответил брюнет. Он не любил глупых заискиваний и пряток, а потому говорил всё так, как есть. Даже если шатен его оттолкнёт, Иваизуми примет это, потому что молчать далее бессмысленно. Более интимного и подходящего момента для того, чтобы открыть все свои язвы и скрытые ото всех частички души, может уже и не случиться. — Я бы за тебя умер, — в свою очередь ответил Тоору, пристально посмотрев в глаза Хаджиме. Глаза у него правда красивые — болотные, с изумрудными крапинками на солнце, а в тени смольно черные. Старшеклассники несколько секунд всматривались в лица друг друга, пытаясь подтвердить для себя, неужели они правда думают об одном и том же, но никак не решались озвучить это вслух. Наконец Иваизуми поднял Ойкаву за плечи и резко прижал к себе. В глазах у капитана снова потемнело, и навернулись слезы. Руки, как веревки, болтались внизу и не могли даже обхватить чужую спину. — Дурак, не говори так никогда больше. Умереть за кого-то может любой идиот. А ты продолжай жить ради меня, ладно? Продолжай вовремя ложиться спать, нормально есть и отдыхать. Ладно, Дуракава? — Хорошо, Ива-чан, — улыбнулся в плечо Тоору, — Я буду жить ради тебя. Только можешь не называть меня больше Дуракавой? — Только когда ты перестанешь им быть, Дуракава. — Пф, — прыснул шатен. Напряжённость в воздухе постепенно испарялась, но более парни не могли заговорить и даже взглянуть друг на друга. Они так и сидели обнявшись уже несколько минут, не зная, что же следует делать дальше. — Я думал об этом, — нерешительно начал Иваизуми, — И мне кажется, я буду ужасным… Не таким милым, как твои бывшие девушки. И, наверное, это не то, чего ты ждёшь, но ты ведь знаешь, я ни с кем раньше не встречался, поэтому дай мне немного времени, чтобы научиться… — Глупый Ива-чан! — устало перебил Ойкава, — Тебе не нужно учиться быть милой девушкой, по крайней мере потому, что ты парень и нравишься мне именно таким, какой ты есть. Я не жду, что ты будешь задаривать подарками и водить в кино каждые выходные. Я просто счастлив быть к тебе ближе, чем когда-либо мог. Поэтому, пожалуйста, не думай о том, как правильно себя вести. — Прости, это действительно так…странно? — он усмехнулся, — Никогда бы не подумал, что влюблюсь в лучшего друга и буду жаться перед ним, как девчонка. — Это лучше, чем, когда ты меня бьёшь и обзываешь Дуракавой. — В любом случае, я хотел сказать, что буду очень стараться для тебя и больше ни за что не позволю тебе чувствовать себя так, как ты чувствовал себя последние месяцы. Прости за то, что был недостаточно хорошим другом, но я обязательно стану хорошим… Хаджиме всегда плохо выражал эмоции, но в этот раз Ойкаве показалось, что он был максимально искреннен. Иваизуми покраснел, не зная, к чему вообще ляпнул это. Ему было сложно и неловко выговаривать слово «парень», будто у него не было на то никакого права. — Ты уже самый лучший, Ива-чан, — Тоору посмотрел в зелёные глаза совершенно влюблённо, — И было бы замечательно, если бы ты помог мне дойти до дома. Кажется, я не могу встать. Иваизуми не стал это едко комментировать, хотя очень хотел, только усмехнулся и помог шатену подняться с пола. Некоторое смущение всё ещё парило между друзьями в воздухе, но внутренне они ощущали себя как никогда близкими и родными друг другу.