Раба Его

      У Беверли мелкая, отточеная походка, руки всегда держала пред собою, словно вот-вот те потянутся к лазури поверх её русых волос и начнут зазывать Бога, молить о милосердии, прощении и прочей чепухе, от которой Кин ещё давным-давно открестилась. Она — вообще-то — девочка хорошая. Была девочкой, после — хорошая женщина, верная Богу и его посланникам.       Отец Пол Хилл — один из них. Кин, что ей несвойственно, умилялась Его неловкости и тем самым, неясным образом, привязала сама себя к Нему на цепь из злата. Казалось, мол, всё золотое — хорошее, но шею давило невыносимо, явно не ощущалась, как простая чудная цепочка, о которой так мечтают бедные девочки.       …Когда Отец молвил первое своё слово, Беверли почудилось, что позади него возросли крылья.       Он летел вверх, а она — за ним, нелепо болтыхая ногами в воздухе, так как цепь вокруг её тонкой шеи успела укорениться в теле.       …Когда Отец упал, Беверли упала за Ним. Но ей не больно, нет-нет. Она, как мать, бережно взяла Его побледневшее лицо в руки, не обращая внимания на кровавые уста, и едва не прильнула к ним, предоставляя, как она вкусит Его окровавленные чужой кровью губы, словно спелую сладкую сливу.       «Адам и Ева», — с придыханием выпалила Кин сама про себя, храня Его тепло в своих ладонях.       Вот Он — тот, кого Беверли ждала, сама того не зная.       Монсеньор Джон Прюитт.       Тот, чьё имя постепенно начало забываться островитянами. Бев даже стыдно, очень стыдно, что она не догадалась раньше, не сообразила. Она ведь не глупая.       Беверли Кин умна! И преданна, как никто иной! Что ей смерть Джо Колли, конченого пьянчужки, когда на кону стоит разорванная златая цепь?       Что ей, чёрт возьми, жизнь смертного, когда пред нею предстал бессмертный?       Хах. Да что тогда она Ему, когда таких, как она, среди семи миллиардов куда лучше найдётся? Бев не хочет быть в тени избранного, но и выйти из тени подобно смерти.       И когда Райли — глупый, глупый Райли! — возвысился над ней второй тенью, Кин стало до ужаса обидно. И он, душегуб, не оценил Божьего дара! Насмехался над словами её Бога! Как он посмел?!       И ведь помер, как жалкая псина. Не выдержал, видать, такой тяжести на свою жалкую долю. А она бы смогла! И монсеньор бы несомненно был бы горд!       И ведь не зря ли она берегла такого хрупкого Бога от грешной земли? Не зря пригрела у сердца?       ...Змею. Змею пригрела, вот, что сделало с Беверли Кин её слепое обожание и поклонение до самой земли.       Ведь Тот выбрал суку Милдред, взор на которую она ещё помнит с давних времён, когда монсеньор проживал свою первую молодость. Умер небось с ней её Бог, мило обнимаясь.       Мерзость. Истинная мерзость, на которую настоящий Бог точно не способен.       И не Он ей больше. А он. Мизерная разница, как может показаться, разница, но такая весомая, особенно тогда, когда Бев почувствовала, как горит её тело и плавится златая цепь, которая связывала её с Джоном Прюиттом.       Она вышла из тени.