***
Александр рассматривает работы с некой скукой. Тема в этот раз вполне расплывчатая, есть огромный простор для фантазии. «Вечность». Она для всех разная, кто-то видит в вечности бесконечное колесо Сансары, кто-то — холодную поглощающую пустоту космоса, кто-то — в деревенской дороге, залитой лучами солнца. И всё оно представлено в таких разных стилях, что Казьмин даже немного теряется. Реализм, абстракция, постмодерн… И ведь ему бы, желательно, либо выбрать более-менее одинаковое направление, либо раскидать работы по залам. Забава только в том, что стили сейчас настолько разрозненны, что всё становится невыносимо сложным и гудит голова. Он объявляет небольшой перерыв для себя и уходит за кофе. Надавливает пальцами на виски, ощутимо трёт в надежде, что боль отступит. Это уже привычно: просмотреть половину, объявить себе перерыв из-за мигрени, выпить крепкий горький кофе, уже даже не чувствуя горечи из-за привычки, просмотреть вторую половину и, утвердив всё, уйти домой с желанием напиться. Но ему нельзя, какая досада. Чёртова аллергия. Чёртов артблок. Чёртовы мысли. Его способности к рисованию стали проклятием, хотя ещё в начале пути он был слишком воодушевлён, чтобы прекращать. Сейчас прекратить ему не даёт совесть. Розовые очки уже давно разбились о жестокую реальность, когда его гнали буквально отовсюду, отрицая даже минимальную способность к рисованию. — Кто у нас там ещё остался? — Александр выдыхает уставше и едва ли не падает на собственный стул. Они честно проработали даже больше половины, осталось совсем немного. Критиками быть, если честно, не так и просто, особенно когда ты выбираешь работы на крупную выставку. — Сёрьезно, снова Баярунас? Он эту фамилию уже выучил. Удивительно. И правильное произношение, и ударение. Ярослав даже перестал поправлять, настолько часто он к нему ходит. Вроде и приятно, а вроде. Ну такое. Периодически устаёшь, если видишь одни и те же лица на таких смотрах. — Ладно, давайте дальше. — Казьмин допивает кофе залпом, даже не морщась, и рукой показывает, мол, зовите следующего.***
Ярослав подскакивает в двенадцать. Шесть часов сна, если так подумать, неплохо, но не когда ты спал раз за два дня. И особенно когда смотр оканчивается в два, а тебе только пути час. Денег на такси, если так подумать, нет, хотя он наскрести может попробовать. Ещё и одежда не готова. Совсем. — Сколько время. — Яр смотрит на часы на телефоне, сонно хлопая глазами, а после подскакивает на ноги с тихим шипением. — Чёрт! Он опаздывает. Ничего удивительного. Хватает с вешалки белую рубашку, совершенно не обращая внимание на то, что воротник той мятый. Чёрные джинсы такие же. В голове юного художника мелькает привычное «на теле разгладится», так что тот быстро собирается. И залипает прямо перед картиной. Его «вечность» смотрит на него белым расплывающимся человеком, у которого в руках сердце, а из головы осколками — тысячи миров. Фиолетовый, синий, изумрудный, красный. Его одежда отливает серебром, а осколки блестят на искуственном свету. Оно вроде даже успело высохнуть, хотя парень всё же осторожно касается поверхности. Смазаться не должно, если так подумать. Человек похож на Ярослава. Сам Баярунас зовёт его Создателем. А после резко вспоминает и несётся собираться дальше.***
— Ну и где это недоразумение? Саша пожимает плечами. Кажется, его напарники уже устали ждать. Все уже прошли, так что они закончили даже на час раньше. У Ярослава оставался ещё час, так что Александр никого не распускал. Они должны устроить ему смотр, какой бы плохой работой его картина не оказалась. И там останется лишь выбрать. Да или нет. Ответ до банального прост. Сейчас его Казьмин, конечно, не даст, потому что Ярослав точно мог лучше, чем делал. Осталось лишь довести его так, чтобы он выплеснул всё. Чтобы всё или ничего. И себя без остатка. — Простите! — Он вносится в комнату с картиной на плече и судорожно поправляет чёрные волосы. Остальные два из судий смотрят на него тем самым взглядом, выражающим банальное «наконец-то явился», а вот Александр. Бросает на того скучающий, но цепкий взгляд, а после снова утыкается в телефон. — Воротник прогладить не судьба была? — У него голос настолько скучающий, что Ярослав буквально чувствует, что готов надеть свою картину на голову этого зазнайки. — Удели бы ты этому пять минут времени и опоздай на эти же пять минут — я бы, может, и заинтересовался бы. А сейчас ну такое. Даже сидящие рядом с ним судьи смотрят на Казьмина в удивлении. Сейчас это всё звучало как явное «нет». Баярунас вскипает. Отставляет картину в сторону, нарочно раскрыв ту, чтобы все видели. И говорит удивительно ровным, но явно злым голосом. — Вот как? То есть Вы, Александр Сергеевич, отказываетесь посмотреть меня уже из-за простого воротника? Блять, неужели даже причины уже придумать не можете? То вам светотень не так, то композиция, а теперь вы решили просто заранее выпнуть меня за дверь? — Баярунас подходит к столу медленно, словно бы прямо сейчас изобъёт здесь каждого. Саша даже не смотрит на Яра, в отличии от остальных. — Если вам так не нравлюсь я, мои работы или ещё что-то — скажите мне прямо. А не доебывайтесь до каждой мелочи, словно бы чёртов педант, потому что от этого тошнит уже буквально. На последних словах он упирается руками в стол. В комнате виснет тишина и напряжение. Каждый из оставшихся, помимо Александра и Ярослава, боится даже выдохнуть. Потому что сейчас между ними, юным дарованием и одним из лучших художников времени, едва ли не настоящее противостояние. Воздух кажется настолько липким, что двигаться попросту страшно. Однако Александр, выдержав паузу, выключает телефон и откладывает его на стол. Ярослав смотрит холодной яростью и с небольшим напряжением. Казьмин обходит стол, подходит к картине. Присаживается перед той. Проводит пальцами по полотну. — Знаешь, что я тебе скажу, Ярослав? — Произносит он спустя ещё одну вязкую вечность-минтуту. Баярунас выпрямляет спину, готовясь уже защищать себя и картину. — Она откроет нашу выставку. Казьмин поднимается на ноги с улыбкой. Баярунас ошарашено смотрит на него. — Вы. То есть… — Парень теряется. Улыбка Александра сейчас такая ласковая, что Яру кажется всё это максимально нереалистичным. Словно бы Казьмина подменили в тот момент, когда он моргнул. Ну не может же всё быть. Так. — Да. Прекрасная работа. — Александр кивает с улыбкой, подойдя к Баярунасу. Поправляет мятый воротник того и всё же выдыхает. — Но воротник прогладь всё же. Нельзя в таком виде открывать выставку, ей Богу. Ярослав понимает — не подменили. Ярослав понимает, что теперь в его жизни наступает новая глава. И ещё — что как-то он очень быстро втюрился в этого художника, когда тот просто поправляет его воротник и смотрит прямо в глаза. Через несколько лет, правда, немного сложно понять, что этот несносный художник влюблён в него также, как и Яр в него. Но он определённо доволен тем, что у него всё получилось.