Things we do for friends

1. Не признаем, что хотели помочь Улица, по которой они шли, ничем не отличалась от других улиц Призрачного Города. Она пестрела огнями, шумела и дымила. Местные обитатели: призраки, демоны, оборотни, и подобные им отребья без устали носились туда-сюда, что-то таскали, перебрасывали, торговались, врезались один в другого и во всю глотку привычно друг на друга орали. Это место, похожее на муравейник, переливалось образами лиц и тел, и только они вдвоем были отрезаны от этого дешевого карнавала мертвых, словно невидимым воздушным пузырем. — Это Хуа Чэн-цзу! — Хуа Чэн-цзу! — Куда прешь! Только посмей выпачкать нашего господина своей грязной тушей, бестолочь! — Чья б мычала! От тебя прет как от выгребной ямы! Господину Хуа придется целый день отмываться, чтобы позабыть об этой вони! Окутанный ореолом шепотков и перемолов, Хуа Чэн бесстрастно рассекал шумный залив своего города, не подавая виду, что слышит хоть слово. О другом ничего не говорили. Хотя его устрашающей мощи аура заставляла каждого ощутить его присутствие, никто не смел поднять глаз, что уж говорить, рассматривать в открытую. Его черные одеяния были темнее самой ночи, а кожа бледная, как болезненная луна. Два короля демонов прогуливались меж обычной нечисти и та, дрожа от благоговения и страха одновременно, толпилась по бокам, давая проход. — Твои люди боятся меня больше, чем тебя? — Хуа Чэн уже достаточно хорошо знал этот голос, чтобы в его стылых глубинах обнаружить ручейки насмешки. — Ты так уродлив, им просто неприятно на тебя смотреть. — Вот как, — выдох ветром над ухом, — А что же ты на меня смотришь? — Много о себе возомнил, — кинул он холодно и краем глаза взглянул на Хэ Сюаня. Тот смотрел куда-то в толпу. Молчал. — Хуа Чэн, а ты знал, — начал он погодя, — недавно меня донимал сброд каких-то бестолочей. Вызвались помочь в возведении моей обители. Что скажешь? — Впервые слышу. И кто же их к тебе подослал? — Понятия не имею. Клялись, что добровольно. Но разве в такое можно поверить в наше то время? Не знаешь, случайно, кто мог желать мне зла? Целый день пытался их прогнать. Бессмысленно потраченное время. — Тяжело же тебе пришлось. Хэ Сюань повернулся к Хуа Чэну и поклонился, выражая благодарность за сочувствие. Тот не смог подавить смешка. — Так что же, даже Кровавый Дождь не ведает? — Как такая чепуха вообще меня касается? — И правда. Но я уверен, мы только что повстречались с одним из тех строителей, что докучали мне. Не твои ли это подчиненные? — Как ты знаешь? — Запомнил лицо. Хуа Чэн остановился. Хэ Сюань остановился вместе с ним. — Покажи, где? — Хэ Сюань указал на щуплого демона, что все еще стоял неподалеку и выбирал что же купить на ужин: деликатес из человеческих пальчиков или рагу из глазных яблок, когда от сложной дилеммы его освободил свист, что, он понял погодя, предназначался именно ему. Когда демоненок обернулся, то увидел господина в красных одеяниях, и в его мертвом сердце заплясал восторг. Хуа Чэн-цзу позвал его к себе! Славный Хуа Чэн-цзу, пугающий, восхитительный Хуа Чэн-цзу! Демоненок вмиг позабыл о еде и подбежал к своему господину, бросившись перед ним на колени и принявшись ждать его воли. — Значит, ты утверждаешь, что видел это лицо? — Определенно. Стоило этому короткому разговору произнестись над головой демоненка, он тут же почувствовал, как что-то с силой вписалось ему в лицо, носовой хрящ треснул, губа лопнула, точно его ударили сапогом. Он пощупал себя рукой, и правда! Хуа Чэн-цзу разбил ему нос сапогом! Это знание сделало его еще более восторженным. — А теперь, все еще уверен? Хэ Сюань помолчал, будто внимательно присматривался и пытался что-то вспомнить. — Знаешь, ты прав, обознался. — И больше не смей даже думать, что я бы присылал к тебе кого-то задарма. — Не посмею, клянусь, — его ответ в ушах Хуа Чэна прозвучал как смех. Они развернулись прочь. Демоненок так и не смел поднять головы, улыбаясь во все свои 12 зубов и капая кровью прямо на землю, а когда над ухом звякнула пара золотых монет и упала рядом, он схватил их и убежал. Сегодня он будет пировать, о славься щедрость господина! 2. Прячем истинные чувства за оскорблениями — Хотя это сборище не имело ко мне никакого отношения, позволь узнать, — заговорил Хуа Чэн чуть погодя, — почему ты не принял их помощь? — Не нуждаюсь. Кровавый Дождь цокнул языком. — Тогда, позволь узнать, с чего ты решил, что я нуждаюсь в твоих чертежах? — Потому что нуждаешься. Хуа Чэн смерил его единственным глазом, точно хотел испепелить на месте. Хэ Сюань, не обратив на это внимание, свернул в проулок, а затем направился вглубь темной чащи. Он не оборачивался, чтобы проверить, следуют ли за ним. Хуа Чэн следовал. Когда они оказались на краю склона, с которого открывался вид на нижнюю часть города, Хэ Сюань заговорил: — Подай чертежи, — в голосе ни капли сомнения, что Хуа Чэн взял их с собой. Чертежи оказались у него в руке, он развернул их, указал в них на три точки, затем показал, где эти места находятся внизу. — Я знаю карту своего города. — Скоро твой город сгорит, окажется затоплен или завален. Помимо этих трех мест, что наиболее уязвимы, потому что близки к воде, есть еще множество мелких недочетов: хилые укрепления, косо установленные балки, просчеты в строении мостов. — Это что, помощь? — раздраженно перебил Хуа Чэн. Хэ Сюань какое-то время ничего не отвечал. — Не могу находиться в таких уродливых местах, как твой город. Придется исправлять. — Еще раз назовешь мой город уродливым, я исправлю твое лицо. — Должно быть, сапогом? Хуа Чэн, довольно потянув уголок губ, всучил Хэ Сюаню два других чертежа, что тоже имел при себе, и властным тоном заявил: — Раз взялся, тогда сам и занимайся. Будешь руководить рабочими. — О, ну кто я такой, чтобы забирать у тебя власть. — А ты осмелишься, Хозяин Черных Вод? Они смотрели друг на друга, напоминая две застывшие статуи. Глаза у Хэ Сюаня мрачные, бездонные, безжизненные. Свет, если попадал в них, то никогда больше не выплывал на поверхность. Но Хуа Чэн знал, что даже мрак может сверкать. — Придумай, как меня представить. Надоело все за тебя думать, Кровавый Дождь. — В каком же облике ты будешь? Предположу, неприступная дама с Верхних Небес с легкостью отымет у меня их верность. Приятные слова звучали ядом, но Хэ Сюаня, если и задело, то глубоко под поверхностью застылых глаз. Свитки с силой всунули Хуа Чэну обратно, и он, кривя рот, спустился следом за другим князем демонов в нижний город. 3. Подарки выдаем за корысть. Внизу все было так же, как и наверху, разве что дымило, парило и шумело в разы обильнее. Они больше не говорили. Хэ Сюань шел впереди, и вскоре Хуа Чэн распознал направление. Тот вел его к западной черте города. Это были еще пустынные земли, очищенные для новых застроек. — Сразу к делу? — Хуа Чэн облокотился на одну из тонких балок захудалой закусочной, чем заставил хозяйку и всех посетителей застыть в благоговейном трепете, а Хэ Сюаня, наконец, обернуться в его сторону. — Есть что предложить? — Для начала перекусить, — и не дождавшись ответа (а нужно ли дожидаться ответа, если ответ всегда «да»?) Хуа Чэн кивнул хозяйке. Та вмиг отмерла, как и ее служки, и они разом заходились готовить все подряд блюда из меню, наплевав на остальных гостей заведения. — Это все за твой счет? — спросил Хэ Сюань, когда они уже оказались за столиком в укромном углу помещения: внутри было слишком мало места для отдельных комнат, но для таких почетных гостей специально выделили столик у окна с видом на коряво, но с любовью сделанный сад во внутреннем дворе, и вдобавок приделали ширму, чтобы огородить от лишних глаз. — Это пойдет тебе в долг. Хэ Сюань в ответ лишь кивнул: — А я едва не начал переживать. — Будь спокоен. Для тебя все платно. 4. (Не)проявляем заботу Когда блюда начали подавать одно за другим, Хуа Чэн только и мог, что разделять удивление хозяйки: не успели они поставить одно, как тут же пришлось нести следующее, а за ним третье, и дальше, и снова по кругу, пока опустошенных мисок рядом с Хозяином Черных Вод не накопилось с добрую дюжину. — Х-хуа Чэн-ц-цзу, а вы что-то б-будете? –запинаясь спросила молодая прислужница. Она бы вдобавок покраснела, да жаль, кровь уже давно не разливалась по ее телу. Блеснув острой улыбкой, Хуа Чэн кинул ей монету и произнес: — Ограничусь чаем. На остаток порадуй себя чем-то вкусным. Девушка, не в силах поднять головы, тут же умчалась, но даже за звуком ее поспешных шагов, Хуа Чэн расслышал тихий смешок совсем близко: — Хуа Чэн-цзу оказывается и молодыми девушками не прочь себя потешить. Притворный был смех или нет, Хуа Чэн не желал этого терпеть. Он схватил Хэ Сюаня за левое запястье и придавил к столу. — Как твоя рука, Хэ Сюань, не болит? Часы успели прокапать всего несколько ли, а девушка-призрак уже неслась с кувшином ароматного напитка. — Ой! — послышался вскрик. — Не нужно пугаться, этот кусок мертвечины уже давно ничего не чувствует. Хозяйке недолго приходилось спрашиваться, что же там произошло за ширмой, когда прислужница уже вбежала обратно на кухню. Она, казалось, была бледнее бледного. — Ну, что ты как человечишка себя ведешь! Неужто наш Хуа Чэн-цзу так страшен? То, что Хуа Чэн-цзу действительно страшен, девушка теперь усекла до конца своих дней. Перед глазами все еще бугрились, сжимаясь и расслабляясь, серо-синие мышцы на руке демона в черном — его имени она пока еще не знала. Кожа была срезана с самого плеча и до запястья, словно нарочно, чтобы открыть всем на обозрение то, что скрывалось под ней. Но не это напугало ту, что обычно сама пугает смертных. Вспоминая о том, как Хуа Чэн-цзу вылил на эту саму руку, медленно, расчетливо, горячий напиток, мурашки пробегали по всему телу. — Н-ничего не н-напугало. — Если не напугало, то и не мешайся под ногами. Прочь, тунеядка, иди обслуживай тех милейших дам. Если бы девушка дышала, она бы выдохнула с облегчением. Хуа Чэн смеялся. — Скажешь, я мил с девушками? Хэ Сюань не потрудился опустить рукав, продолжив доедать остатки еды, пока кожа на его руке постепенно затягивалась. Кипящая вода всегда ускоряла процесс заживления. Хуа Чэн с долей сожаления наблюдал, как кожаные покровы все уверенней закрывают от него перезвоны мышц, что будто играли на руке Хэ Сюаня. — Еще не насмотрелся? Я могу принять и женскую форму, если тебе когда-нибудь надоест лепить одну и ту же статую. — Не забывайся. Я могу взять любой другой труп, если мне надоест твое протухшее тело. — О, не знал, что любой другой труп для Его статуй тоже сойдет. — Повтори? Смешинка пропала из слов Хуа Чэна. Он поднес чарку с оставшимся чаем к губам. За несколько столиков от них разносились брызги женского смеха, достигая и их ушей. — Ха-ха-ха, что правда? Господи, и такие бывают, что сказать. — И не говори! Это было так ужасно, я еле сдержалась, чтобы не рассмеяться прямо ему в лицо, ха-ха-ха! — А потом он еще пытался этим…в тебя….ой, маменька, не могу! — Тише, тише, вы, бесстыдницы! Говорят, что Хуа Чэн-цзу сидит за той ширмой! — Так а он, что же, не мужчина? Я уверена, у нашего Хуа Чэн-цзу намного больше, чем у твоего горе-любовника. Снова смех. И, перекрикивая его, чей-то бравый голос: — Хи-хи-хи, я думаю, у нашего Хуа Чэн-цзу даже больше, чем у этого бога, которому молятся все смертные женщины, как его там? — Ха-ха-ха, точно-точно, сестренка, смертные женщины просто безобразно глупы, ничего совершенно не понимают в мужчинах. За этим последовала очередная волна смеха, который, впрочем, быстро утих. — Лань Чан, ну куда ты? — Длинные у вас языки, а ума не больше, чем у смертных женщин. Думаете, Хуа Чэн-цзу порадуется, послушав ваши разговоры? Даже мне противно, а я многое в жизни повидала и послушала. — Сколько же тебе лет, Лань Чан? — Да, да, сколько? Никогда не говоришь! И тут же в унисон послышалось: — Двести, пятьсот, триста двадцать, четыреста тринадцать, шестьсот! — Останься, расскажи своих историй. — Шестьсот?! — возмутилась Лань Чан, — Ни за что с вами не останусь! — Двести, двести, не старше двухсот, оставайся, Лань Чан, ну же, — звенели женские голоса. По-видимому, Лань Чан таки решила остаться, ведь голоса быстро поутихли, и, как шторм сменяется штилем, переменились в приглушенные шепотки. — Так, и что же вам рассказать? — С кем было лучше всего, м? — Да-да, с кем? Лан Чан молчала, словно советовалась сама с собой: — Нет, этого не расскажу. Прокатилась волна разочарованного гула. — Ну ладно, не хочешь об этом, тогда расскажи о первом поцелуе. — Или нет, расскажи о самом лучшем. Их же было у тебя много. Какой вспоминаешь сразу? — Хмм, — потянула она с улыбкой, — ну так и быть. Расскажу, а вы купите мне вина. Делать было нечего, сами ведь напросились. Женщины затараторили «да». Лан Чан заговорила тоном, каким предаются воспоминаниям глубокие старики: — Лил дождь, я возвращалась к хозяйке, в одной руке держала хрупкий бумажный зонт, в другой цветы для украшений. Я торопилась, а дождь все лил без устали, мои одеяния вымазались в грязи, расстроилась жутко, остановилась поправить и бамс! Зонт снесло ветром, я помчалась за ним в какой-то переулок, гляжу, нет ничего, ну что за напасть! куда он мог запропаститься? А потом понимаю, что на меня не падает ни одной капли, поднимаю голову — он над моей головой, поворачиваюсь и ничего перед собой не вижу, как будто стена выросла. Теплая. А потом так быстро — губы вскользь по моим и все. Так глупо… — Что??? И все что ли? Какой же этой лучший?! — Удивила так удивила, Лань Чан. И опять прокатился смех. Принесли вино. — Думайте, что хотите, — она говорила с паузами, наверняка вино пришлось очень кстати, — иногда самые умелые поцелуи оказываются худшими, а такие вот, по итогу, лучшими. 5. Притворяемся, что все игра Шум и веселье царили в трактире, но стоило двум фигурам покинуть свою ширму, тишина разлилась как сладкое вино по гортани. Сопровождаемые прилипшими к ним взглядами, они все в той же тишине вышли наружу и так же в тишине продолжили путь до самой западной части города. Там народу было поменьше, зато шум никак не хотел угасать. Рослые и мускулистые демоны, каждый напоминал какого-то дикого зверя, а то и нескольких разом, голыми руками таскали валуны, балки, колоны, охапки досок, инструменты. Слышались звуки молотков, рокот пил, трест дерева, крики, ругательства, визги и вопли; кому-то прищемило руку, кому-то придавило ногу, кто-то промахнулся и ударил себя по пальцу, и еще великое множество других происшествий. — Ну, придумал, как меня представить? — Хэ Сюань взглянул на Хуа Чэна из-за плеча. Они остановились в пяти чжанях от открытого пространства, прячась в тени крытого помоста меж двух домов. — Скажу, вот — мертвый всезнайка из Темных Земель, слушайтесь его. — Меня разорвут на куски. — В этом суть, — Хуа Чэн намерился пройти дальше, когда почувствовал цепкую хватку на своем плече. — Не стоит. Сейчас там будет не очень приятно. Это заняло ровно момент Хуа Чэну изогнуть бровь, а Хэ Сюаню поменять свою внешность на очередную маску, отдаленно, все же, напоминающую привычную личину. Разнеслась череда криков, затем треск дерева, яркая вспышка пламени и еще больше криков. — Хилые крепления. Хуа Чэн закатил бы глаз, да вот только огонь, что блестел в глазах Хэ Сюаня говорил ему странные, неизведанные, но будто бы знакомые речи. — Кровавый Дождь, ты как глава города должен бы помчаться на помощь своим подданным. Даже если они такие бездари. Хуа Чэн посмотрел на руку, что, вразнобой словам, не отпускала. — Что же ты хочешь мне сказать, Хозяин Черных Вод? Пламя разверзалось все выше, шире, дальше, пожирая все, что строилось с таким трудном, но Хуа Чэну было совершенно не интересно наблюдать за драмой, что разворачивалась за его спиной. — Твое лицо, когда ты слушал те сплетни. Забавное. — Значит, я тебя забавляю? — Ты сам знаешь, на Небесах еще скучнее, чем с тобой. — Воде опасно играть с огнем. Работяги носили ведра, тазы, корыта с водой, но все без толку. Пожар, что вкусил сладость жизни, никак не хотел лишать себя трапезы. — Путаешь. Одним порывом Хэ Сюань прижал Хуа Чэна к стене. Приблизился почти вплотную. Его новая форма была немного ниже, чем настоящая, однако это не мешало ему уровняться с Хуа Чэном и впиться ему в губы. Не жестоко, но и не нежно. Единственный глаз Хуа Чэна распахнулся. Он уставился им в бледное лицо, что оказалось так близко, и не решался ни на что больше. Не поддавался, но и не отталкивал. Хэ Сюань отпрянул, но только чтобы расхохотаться: — Твой первый поцелуй все-таки, да? Сказать ему подобное точно приставить клинок к собственному горлу. Внутри Хуа Чэна вспыхнула ярость страшнее, чем огненная так недалеко от них. Но Хэ Сюань положил холодную ладонь на губы, глаза темны, даже огонь в них только отражение. — Неужто ты собрался вот так целовать Его? Он снова приблизился, просто на пробу, растянутыми в фальшивой улыбке губами. Хуа Чэн все думал, как же ему стоит надругаться над его прахом, когда над ухом зашуршало: — Пускай твои худшие поцелуи останутся для меня. — Помогаешь? — Ты так безнадежен, мне больно смотреть. Хуа Чэн схватил его, коснулся губ своими, сначала мягко, на пробу, затем все более увереннее, углубляя поцелуй, проникая внутрь. Хэ Сюань ответил.