Настоящее время
Стук в дверь был слишком настойчивым, поэтому я мигом положила книгу на тумбочку и тихой походкой направилась встречать незваного гостя. Как только замок на входной двери щелкнул — она распахнулась с таким грохотом, что от неожиданности я чуть не потеряла равновесие. Увидеть посетителя моего скромного жилища было тоже весьма шокирующим событием. Ран Хайтани стоял на пороге: весь промокший от сильного ливня, с опущенной головой и в грязном, помятом костюме. Меня тут же бросило в дрожь, потому что картина передо мной казалась абсурдной. Это точно тот самый Ран, которого я знала? Где с гордостью поднятая голова, пронзительный взгляд фиолетовых глаз и еле заметная ухмылка на лице, показывающая свое превосходство над другими? Мы бы так и продолжили стоять, словно экспонаты в музее, но он решительно шагнул в коридор без приглашения, так и не подняв головы. Мелированная чёлка тяжелым грузом упала на фарфоровую кожу, прилипая к ней и закрывая глаза. Весь его вид буквально кричал о том, что что-то произошло, но спрашивать я не решалась, потому что в глубине души предполагала ответ. — Мы его упустили. Скоро шпион доберётся до полиции, и наши личности будут раскрыты, — он отчеканил слова так быстро, будто несколько часов до этого репетировал. Может, он надеялся, что если в таком темпе мне это преподнести, то я просто не разберу, о чем речь? Или же не услышу. Но я услышала настолько отчётливо, что недавно вынесенный приговор эхом отозвался в голове. Вот и все. Это точно конец. Плакать не хотелось, биться в истерике и кричать — тоже. Где-то внутри взвыл инстинкт самосохранения, наперёд чующий угрозу жизни, и запустил сердце на полную мощность, чтобы я уже была приготовлена к побегу. Только вот бежать некуда. Вокруг меня кто-то нарисовал невидимую клетку, прутья которой были настолько прочными, что перекрывали доступ кислорода. Хотелось сделать полный вдох, но глотка заблокировалась, отказываясь принимать воздух. Я попыталась снова раскрыть грудную клетку, но безрезультатно. Ноги то ли подкашивались, то ли тряслись, то ли все вместе — непонятно. Тело погрузилось в леденящую агонию, из которой выбраться мне помогал приглушенный мужской голос, по ощущениям находящийся где-то далеко-далеко. — Дыши. Он звучал уверенно и твёрдо, своим тембром приказывал сознанию выпустить меня из панической атаки и позволить жить. Только мозг сопротивлялся. Было страшно. Настолько страшно, что казалось, будто прямо сейчас меня разорвёт на куски. Я тонула и цеплялась за край чужого пиджака, как за спасательный круг, продолжая хватать губами воздух и заталкивать его в себя насильно. — Эльза, дыши же. Твою мать! Послышался звук пощечины, мне даже почудилось, что рецепторы восстановились, и щека начинает пульсировать от приливающей туда крови, но тщетно. Разум убедил меня, что это сработало, но тело не хотело подчиняться. Могу поспорить, что губы уже стали синеть. Когда паническая атака начала понемногу отпускать, первое, что я почувствовала — горячие губы, плотно прижимающиеся к моим, и стремительный поток воздуха с кислородом, принадлежащий другому человеку. Как только Ран заметил, что я подняла взгляд и посмотрела прямо на него без сковывающего страха, то слегка ослабил хватку наших губ и через секунду снова примкнул к моим устам с животным голодом, в котором только я могла уловить отчаяние. Время будто остановилось. Лишь тиканье настенных часов говорило о том, что реальность продолжает идти своим размеренным ходом и скоро догонит нас, поглотит, оставив после себя только пустоту. Я вцепилась в мужские плечи, и позволила страстному моменту растекаться по всему телу. Мы не отрывались друг от друга целую вечность, пока стрелка часов не достигла полуночи, издав характерный звук окончания дня. Это послужило сигналом к отступлению, поэтому наши губы разомкнулись, и мы одновременно тяжело дышали, продолжая смотреть друг другу в глаза. В чужих глазах я видела отражение собственных, и только это помогло мне осознать, что всё это время я плакала. Тихо и медленно соленые слёзы скатывались по полыхающим щекам, теряясь за воротом хлопковой рубашки. Глаза Рана были похожи на разбившиеся фиолетовые кристаллы старинных пещер: в них переливалась тысяча маленьких искр, олицетворяющих огоньки жизни. Я уверена, что в тот момент мне единственной удалось запечатлеть, как все сдерживаемые эмоции за столько лет стремятся вырваться наружу, но их хозяин плотно запер титановую входную дверь, не давая и шанса на долгожданную свободу. Искры переливались так быстро, что невозможно осознать — какие чувства за ними скрыты. Завороженная этим зрелищем, я не успела понять, как внутренне успокоилась, и тело больше не пробивала мелкая дрожь, граничащая с мурашками. — Сколько у нас времени? — мой голос показался чужим. Я не узнавала его. Он был похож скорее на расстроенную скрипку, струны которой вот-вот порвутся одна за другой, и музыка навсегда покинет волшебный инструмент. Так и я звучала настолько надломлено и хрипло, что при каждом слове в горле нечто обрывалось. — Ещё есть время до утра, пока судья не выдаст ордер на арест, — Ран звучал безэмоционально, но уверенно. Только взор выдавал разрывающее внутри от ярости, непонимания, досады и сожаления сердце. Когда он понял, что я слишком пронзительно смотрю на него, то тут же отстранился, боясь показать свои слабости. Зачем я вступила в «Бонтен»? Почему перешла черту? Не то чтобы я сильно нуждалась в деньгах или была какая-то безвыходная ситуация. Мне просто хотелось почувствовать жизнь и понять ее ценность, поэтому я ошибочно предположила — раз привычный мир вещей не может мне этого дать, тогда я перейду в преступный. Вначале это даже помогало. Я видела ужас, сожаления, мольбы, страх, отчаяние. Иными словами — искренние эмоции людей, граничащие с наступающей истерикой. Они плакали, но продолжали говорить, говорить, говорить, потому что это единственное, что у них оставалось. Да и то не у всех. Иным вовсе отрезали языки, поэтому передать свои чувства жертвы могли только с помощью непонятных мычаний. «Лишь увидев чужую смерть своими глазами, можно понять важность собственной жизни» — именно эта цитата, прочитанная мной в какой-то давней книге, всплыла в голове, когда один из руководителей «Бонтен» предложил выгодную сделку. Сейчас бы я могла поспорить с данным утверждением. Неважно, сколько раз ты будешь видеть смерть — твоя жизнь все равно продолжается и для тебя ничего не изменится. Все начнёт меняться, когда именно твоё тело и разум загонят в угол и выставят смертный приговор, который, я уверена, нас всех ожидает завтрашним днём. Осознание того, что ты умрешь, что ты в тупике, и сверху над тобой наблюдают, как за маленькой мышью, ожидая, когда же ты попадёшь в мышеловку и сдохнешь. Вот что пугает до кончиков пальцев. Именно это заставляет мозг искать пути отступления, желая только одного — жить. — Какие планы? — я выдавливала из себя слова, стараясь держаться и не показывать Рану, сколько мыслей сейчас крутится в моей голове. Не хотелось показаться слабой, хотя я прекрасно понимала, что он все равно меня таковой считает. Он еле заметно дернулся от такого банального будничного вопроса, явно не понимая, как такое могло прийти мне в голову. Мы умрем в скором времени, а завтра нас точно лишат свободы. Конец близок, а я говорю так, будто мы сможем провести эту ночь обыденно, забыть обо всем на несколько жалких часов. — Ты уверена в выборе человека, с которым готова разделить последнее отведенное мгновенье? — Ран смотрел на меня серьезно, давая право выбора, от которого я больше никогда не смогу отказаться и уже не успею пожалеть. — А ты? Было странно наблюдать его в моей квартире. Упустив факт о том, что он в принципе редко здесь появлялся, я не ожидала, что Хайтани лично придет сообщить мне такую новость и позволит даже допустить мысль о том, что мы можем до ареста провести ночь вместе. У нас были не такие отношения. Да и вообще отношений как таковых не было. Куда логичнее, окажись он сейчас наедине с братом, самым близким человеком на этой планете, но никак не со мной. Наверное, стоило бы сейчас поразмышлять об этом, но я не хотела. Во-первых, на это просто не осталось времени, а во-вторых, мне никогда не было позволено думать обо мне и о нем. Понятия «нас» не существовало. Между нами даже не было оговорено — свободные ли это отношения или пустота, скрывающая под собой несколько ярких воспоминаний. Так было проще и привычно для него, и я сама позволила такому случиться, в последний момент заботясь о своих чувствах, которых не было. Наши встречи происходили всегда спонтанно. Мы могли встретиться на важном собрании и перекинуться взглядом с еле заметным кивком. В такие моменты я всегда ощущала, как Ран сканирует меня проницательным взглядом. Не с пошлым подтекстом, а скорее с банальным интересом, если у этого человека вообще был ко мне интерес. Именно это в своё время подцепило меня на крючок, ведь мозг решительно не понимал, каким образом все тело бросает из холода в жар при одном только зрительном контакте, без единого слова или жеста. Расчётливый, холодный, будораживший взор фиолетовых очей, преследующий и изучающий, способный прочитать тебя, словно раскрытую книгу, а сам при этом сделанный из прочного металла: красивого, переливающегося, но недоступного. Мы долго играли друг с другом взглядами, прежде чем он первый подошел и завёл какой-то стандартный диалог. Я не помню содержание разговора лишь потому, что в тот день этот загадочный человек успел пленить своим голосом: бархатным, глубоким, в котором чувствовались нотки надменности и саркастичной издевки. Я слушала его, как завороженная, и могла поспорить, что простояла бы так ещё недели две, лишь бы Ран продолжал рассказывать о чем угодно.3 года назад
— Ты поняла? — на его лице появилась приятная ухмылка, если можно назвать ухмылку приятной, а затем уголки губ слегка приподнялись, ведь ему удалось прочесть за долю секунды, что я не вникала в смысл диалога. — Да, конечно, — мне оставалось только солгать в ответ и скрыться.Настоящее
Моя ошибка обернулась в те дни грандиозным провалом миссии, ведь я оказалась не на той точке, о которой вещал Ран, и в результате один из руководителей «Бонтен» серьезно пострадал. Изгнания или лишения головы мне удалось избежать магическим образом — никак иначе. А старший Хайтани на это лишь усмехнулся, прекрасно осознавая, почему так произошло. С того дня я твёрдо для себя решила, что больше никогда не поведусь на его уловки, и впредь буду осмотрительнее и серьёзнее относится ко всему, что вокруг происходит. — Собирайся, — знакомый голос вывел меня из пучины старых воспоминаний, болезненно возвращая обратно в настоящее. Я отметила для себя, что на мой предыдущий вопрос Ран так и не удосужился ответить, но и спрашивать повторно смысла не было. Он всегда делал только то, что хотел. Пришлось медленно волочить ноги до спальной комнаты, оставив незваного гостя в коридоре. Открыв шкаф, я быстро пробежалась глазами по гардеробу, не совсем понимая, что мне надеть. В каком образе я бы хотела встретить свою роковую судьбу с протянутыми руками? Нечто удобное и даже мешковатое так и манило своим комфортом и ощущением внутренней безопасности, но я отбросила эти мысли, так как в какие бы приятные душе вещи я сейчас себя не запихнула — чувство безопасности все равно не вернётся. Взор упал на красное шелковое платье — оно выделялось среди всех тряпок. Когда пальцы коснулись мягкой ткани, мозг снова вырисовывал в голове картинки прошлого.2,5 года назад
— Поехали, — сажусь в машину на переднее сиденье, стараясь в привычной манере не хлопнуть дверью. Ран окидывает мой внешний вид оценивающим взглядом и после этого ритмично постукивает тонкими пальцами по рулю автомобиля. — О-о-о, нет. В этом ты точно никуда не поедешь, — вердикт выносит резко и без малейшей запинки. Если Ран Хайтани сказал, что никуда меня в таком платье не повезёт, то это означает, что он действительно не тронется с места, пока я не переоденусь. Только вот на мне в данный момент было надето самое лучшее платье, что есть в гардеробе. Не слишком вычурное, и не слишком броское — золотая середина — так подумала я, когда покупала его. Только вот какое ему дело до того, в каком образе я появлюсь, разум все ещё не осознавал. — Ладно, в таком случае доеду на автобусе, — уже собираюсь потянуться к ручке на двери автомобиля, но она предательски щёлкает, блокируя выход. — Неверный ответ, — в голосе чувствовались игривые нотки, а это означает, что ему явно весело наблюдать за моей реакцией. — И что ты предлагаешь? Остаться дома? — оборачиваюсь в его сторону и хмурюсь, подавляя внутри себя нарастающий гнев. Вместо ответа мужчина заметнее ухмыляется и взглядом указывает на заднее сиденье. Там лежит большая белая коробка, обернутая атласной лентой. Достаю неожиданный подарок и аккуратно заглядываю внутрь. Первое, что отмечаю для себя — цвет. Темно-красный, достаточно яркий, чтобы привлечь к себе внимание, но при этом глубокий, дабы не выглядеть вызывающе. Коснувшись кончиками пальцев ткани, понимаю, что передо мной настолько дорогой шёлк, цену которого лучше даже не представлять, не то что знать наверняка. Когда с коробкой было покончено, то легкая ткань моментально растеклась по салону автомобиля. Я ахнула, не в силах сдержать эмоции: складочки и изгибы, образовавшиеся на платье, в сумме были похожи на крупные волны океана, перетекающие друг в друга. Тонкие бретельки и высокий вырез в районе бедра определенно добавляли свою перчинку и элегантность. — Я не могу такое принять, — как бы мне не хотелось хотя бы на миг примерить такое шикарное платье, но в глубине души я понимала, что это слишком дорогой подарок для малознакомого мне человека. — Значит, ты себя оцениваешь вот так? — Ран оторвал руку от руля и прикоснулся к подолу платья, на которое пал мой выбор. Отличие и правда было. Если до этого мне казалось, что я выгляжу вполне сносно, то теперь, бросая взгляд на оба платья, я понимала, как нелепо смотрелся элемент гардероба из ближайшего торгового центра. Хоть осознание находилось на подкорке разума, но отступать не позволяла внутренняя гордость. — Дело не в этом, — мой взгляд с интересом наблюдал, как мужчина сосредоточенно перебирает пальцами кружева дешевого платья. — Как раз в этом. Если хочешь, чтобы у нас тебя начали уважать, начни уважать в первую очередь сама себя, — манипуляции с кружевами собеседнику порядком наскучили, и он убрал руку, поправляя выбившиеся пряди из своей лакированной челки. — Я могу себя уважать и в дешевом платье. — Хм, — Ран задумчиво потёр подбородок, кидая взгляд на пролетающий поток машин, — Суть не в том, можешь ты или нет, а в том, хочешь ли? Наши взгляды встретились, и стало сразу ясно, что сопротивляться нет смысла. Он прав, ведь я в глубине души хотела быть в шикарном платье, но просто не позволяла себе этого. Ответить мне стало нечего. И Ран это прочитал моментально. — Если мы закончили препирательства, то жду тебя через 10 минут уже в новом платье.Настоящее
Сейчас на пороге смерти, я без задней мысли потянулась к темно-красному подарку. Легким движением гладкая ткань расплылась по всем женским изгибам, приятно охлаждая кожу. С волосами ситуация обстояла сложнее. От природы вьющиеся волосы всегда придают образу некую неряшливость, а в сочетании с таким дорогим платьем — не могла я себе позволить гнезду на голове всё испортить. Оглядываюсь по сторонам и замечаю утюжок, благодаря которому смогу исправить положение. Стоит руке потянуться за необходимой вещью, как мою кисть накрывает чужая ладонь, слегка сжимая. — Не стоит. Слышу спокойный голос Хайтани около затылка, его дыхание слегка колышет волосы, отчего мурашки пробегают по всему телу. Он это, конечно, замечает, и дразнящим движением, еле касаясь, проводит указательным пальцем по моему плечу, намеренно поддевая красную бретельку. Прикрываю глаза, тяжело выдыхая, а сзади слышу довольный смешок. Ран явно доволен реакцией, поэтому позволяет себе взять с тумбочки опрыскиватель для волос и аккуратно распределить его по кудряшкам, специально попадая холодными каплями на кожу. Брызги кажутся такими ледяными, что при каждом их соприкосновении с кожей, я невольно вздрагиваю. Закончив свою маленькую пытку, мужчина бережно расчесывает руками волосы, кончиками пальцев задевая затылок, и формирует крупные кудри. Открываю глаза и оцениваю результат. — Ого, у тебя выходит куда лучше, чем у меня. Колись, где научился так руками работать? — язык опережает мозг, и, только ляпнув несусветную чушь, понимаю, что облажалась. — Будто ты не знаешь, — Ран тихо хмыкнул и направился к входной двери, бросив напоследок — Жду в машине. Знаю, в этом и заключается основная моя проблема. Познав вкус его губ и крепкую хватку на бёдрах — становишься наркоманом. Прекрасно понимаешь, как с каждой дозой тебя затягивает все сильнее, но остановиться не можешь. Вкушаешь его с наслаждением, стараясь отдаться моменту полностью, ведь нет гарантий, что он повторится. На утро изучаешь последствия в виде бордовых засосов по всему телу, и клянёшься самой себе больше никогда в это не ввязываться. Наивно веришь, что все это в последний раз, хотя сердце отстукивает отрицательный ответ. Ты его затыкаешь, запихиваешь глубоко в себя, а затем все по кругу: взгляд, голос, азарт, прикосновение, поцелуи, жадность, страсть, укусы и шлепки. И зачем я в тот день поддалась искушению?2 года назад
— Выглядишь уставшей, — Ран в привычной манере изучает меня взглядом, констатируя очевидный факт, ведь мы уже битых два часа ждем дальнейшие указания от главы, но пока тишина. Поэтому приходится коротать время в непонятной забегаловке, похожей на бар для всех отбросов общества. Освещения практически нет, только несколько жалких лампочек с противным грязно-желтым светом, и то они здесь похоже только для того, чтобы ты мог видеть, какое пойло тебе подсунули и не перепутать пиво с текилой. По стандарту — посередине стоит бильярдный стол, которым никто не пользуется, потому что все пришли сюда исключительно напиться. Барная стойка настолько грязная, что мне страшно представить, сколько ног на ней танцевали. Стены обшарпанные, на которых гордо висят портреты неизвестных мне людей. Уверена я лишь в том, что они часть криминального мира, потому что эти сумасшедшие взгляды я узнаю из тысячи — есть наглядный пример. При воспоминании о Санзу демонстративно морщусь, а после кидаю взгляд на Рана и погружаюсь в свои мысли. Не похож он на члена преступной группировки. Слишком манерный, осторожный, внимательный, педантичный и вальяжный, что ли. То, как он себя преподносит, скорее походит на владельца сети отелей или же автосалонов. Опускаю взгляд на руки, в которых он держит очередной шот, и не замечаю ни единого изъяна. Хоть бы царапина была, черт тебя дери. Знаю, что он работает исключительно в перчатках, но разве у него не бывает форс-мажоров? Он что, не человек? Смотрю на свои руки и вижу на них несколько шрамов и заусенцы около ногтей. Прикидываю, что хоть один жалкий заусенец точно смогу найти. Снова перевожу взгляд на пальцы Рана — безуспешно. Поднимаюсь выше и отмечаю для себя, что в таком дорогущем костюме он в этом баре похож на приезжего иностранца, да и к тому же весьма глупого, раз не ушёл сразу же, как в первый раз осмотрел помещение. Разумеется, такое заведение было выбрано неслучайно, ведь вряд ли кто догадается, что знаменитые члены «Бонтен» будут ждать дальнейших приказов именно в таком месте, а не в дорогом ресторане с панорамными окнами. Мой взгляд доходит до шеи, надеясь хоть на тонкой коже найти какой-нибудь недостаток, но и тут все чисто. Фарфоровая, бледная кожа, на которой отчетливо виднеется пульсирующая венка синеватого оттенка. Судя по колебаниям вены — ее обладатель спокоен. Ловлю себя на мысли, что лишь благодаря этому можно определить частоту сердцебиения этого человека и предположить его состояние, так как на лице все равно ничего не заметишь. Он не позволит. Прохожу глазами по острым скулам и останавливаюсь на глазах. Ресницы длинные, достающие практически до бровей, но не сказать, что густые. Кристаллические фиолетовые глаза, смотря в которые, думаешь «неестественный цвет, будто инородный», а оторваться все равно не можешь. Внутри себя заключаю вердикт — красивый. Слишком красивый. — Закончила сканировать? — острый взгляд лишь на секунду остановился на мне, давая понять, что никакое действие с моей стороны не останется незамеченным. — Типа того, — чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, запрокидываю в себя десятый по счёту шот залпом. — И? — он явно надеется услышать от меня какие-то комментарии, но я не поддаюсь. — Если ждешь комплиментов, то их не будет, — сосредотачиваюсь на меню, прекрасно зная, что буду заказывать. Ран специально звонко хмыкает, пытаясь привлечь к себе внимание. — Как грубо. — Я отойду, — резко хватаю дамскую сумочку и уверенной походкой иду до туалета. Мои предположения были куда хуже о туалетной комнате, но все оказалось не так критично: несколько разбитых зеркал над умывальниками, отколотая в некоторых местах плитка на полу и опять-таки практически никакого освещения. Зато чисто. Дохожу до умывальников, поворачиваю кран и после мерзкого скрежета вода все же начинает течь. Набираю ее небольшое количество в ладони и остужаю лицо, забывая о наличии туши на глазах. Становится легче. То ли алкоголь сыграл свою роль, то ли присутствие Хайтани так на меня действует, но дышать как-то сложно. Выдыхаю и смотрю на себя через разбитое зеркало, сразу замечая стоящую позади фигуру. Инстинктивно дергаюсь, резко разворачиваясь в сторону нежданного гостя. Не успела я среагировать, как мужские руки закрыли любые пути отступления по обе стороны, заключая в клетку. Решаюсь посмотреть в глаза незнакомца, хотя прекрасно знаю, кто это. Ран проникает своим взором в самую душу, но по прежнему не произносит ни слова. Я не могу проиграть эту схватку, поэтому с вызовом продолжаю действовать по его правилам и не отвожу взгляд. Чувствую, как его ладонь нежно, почти невесомо, проходится по моей кисти, поднимаясь все выше. Мне щекотно, но в то же время приятно. Хайтани доходит до плеча, кругообразными движениями вырисовывая на нем непонятные узоры. Затем, кончиком ногтя, слегка царапая, касается линии шеи, доходя до подбородка и приподнимая его. Ласкает линию скул, и достигает намеченной цели. Ощутимо надавливает на нижнюю губу, оттягивая ее вниз — и я срываюсь. Оковы рвутся с треском, ровно как и мое самообладание. Я мгновенно сокращаю расстояние между нашими лицами и впиваюсь в его губы, чтобы, наконец, познать их вкус. Сквозь мокрый поцелуй ощущаю, что на его лице фирменная ухмылка. Да, ты победил, иди к черту. Позволяю себе зарыться пальцами в его волосы, поражаясь их гладкости. Целую жадно, слегка покусывая и проходясь языком по ровным зубам. Я знаю, что пожалею, знаю, что все это закончится точно плохо, но не могу насытиться. Ран разрешает мне вдоволь насладиться мягкостью собственных губ, лишь изредка отвечая укусами. Когда кислорода становится катастрофически мало, я неохотно разрываю поцелуй и туманным взором жду дальнейших действий. В этот момент Хайтани резким движением хватается за мои бёдра и усаживает на холодный умывальник. В спину болезненно упирается кран, но мне плевать. В голове густая каша, в которой нет и мысли о разумности нашего импульсивного поступка. Мужчина за волосы притягивает меня к себе, примыкая к шее грубым поцелуем. Боль граничит с удовольствием, и я в нетерпении тяну руку к ремню на его брюках, но он перехватывает ее на полпути, заводя мне за спину и не давая и шанса руководить процессом. Жёстких ласк недостаточно, ноющие ощущения внизу живота требуют разрядки. Хочется уже почувствовать его и утонуть окончательно. Жалобно скуля, пытаюсь этим привлечь внимание, и получаю одобрение, когда те самые идеальные длинные пальцы касаются нижнего белья под юбкой, надавливая на чувствительные места. Я закусываю губу от растекающихся по телу волн удовольствия, но организму почти сразу становится мало, поэтому бёдра инстинктивно движутся навстречу ласкающим пальцам. — Я не знал, что ты такая нетерпеливая, — мелодичный голос Рана сейчас звучит шокирующе хрипло от возбуждения, и это распаляет меня ещё сильнее. Не желая больше мучать мое трясущееся тело, Ран отодвигает тонкую полоску трусов и намеренно медленно вводит пару пальцев. Я прогибаюсь в пояснице навстречу к нему и тихо постанываю от ритмичных движений. Глаза слезятся, в голове гудит, виски пульсируют, руки за спиной пытаются вырваться из захвата, но мужчина держит их слишком крепко, постепенно наращивая темп пальцев. Не могу сказать, сколько продлилась эта приятная пытка, но через какое-то время сам Хайтани перестает сопротивляться желанию и одним резким движением заполняет меня. Вскрикиваю от внезапности, сразу обвивая ногами мужскую талию. — Будь тише. Поняла меня? — на меня смотрели такие же, покрытые пеленой страсти, глаза, но голос звучал угрожающе и пробирал до мурашек. Не в силах собрать мысли в кучу и дать четкий ответ — киваю, тут же нарушая обещание, и издаю надрывистый стон от первого сильного толчка. Ран грубо затыкает мой рот своими губами и хватает ими каждый звук, становящийся все громче от частоты и резкости движений. В какой-то момент он освобождает мои руки, цепко хватаясь уже за бёдра, чтобы глубже можно было проникать в податливое тело. Я не упускаю момента и заныриваю ладонями под его хлопковую рубашку, чувствуя пальцами, как напрягаются кубики пресса, а кожа становится влажной. Несколько завершающих шлепков — и тело накрывает цунами из удовольствия, а сердце достигает своего максимального ритма. Когда волна наслаждения отступает, я чувствую ноющую боль в пояснице и понимаю, что вряд ли смогу самостоятельно спуститься с злосчастного умывальника. На помощь приходит раскрытая ладонь, за которую я охотно цепляюсь, медленно сползая. — Пожалуй, один из лучших комплиментов, который ты могла мне сказать, — Хайтани победно ухмыляется, одной рукой поправляя волосы, а другой расстегивая верхние пуговицы на рубашке. В тот момент я поняла, что попалась в капкан кристальных игривых глаз. Наглец.Настоящее
Закрываю дверцу дорогого автомобиля и бросаю взгляд на спутника, с которым мне предстоит провести последние часы жизни на свободе. — Куда едем? — по привычке хочу пристегнуть ремень безопасности, но вспоминаю, что умереть сегодня будет не так уж и плохо. Все равно от этого ничего не поменяется. — Есть хочешь? — Ран сидит, облокотившись на водительское окно и медленно отъезжает от бордюра. Тоже не пристегнут. Хотя он и так никогда не пристёгивался. — Не знаю. Аппетита как такового нет, но стоит вспомнить, что вкусной еды мне завтра уже не повидать, так желудок сразу сводит от голода, — издаю болезненный смешок, последний раз окидывая взглядом водителя, и концентрируюсь на мелькающих пейзажах. Куда меня везёт Хайтани — непонятно. Мне в принципе никогда не было понятно, что у него в голове творится и возможно ли вообще навести там порядок. А может быть в его сознании настолько все разложено по полочкам, что не дай бог кто-то решит поменять стабильный ход вещей. В любом случае, не важно, куда мы едем, а важно то, что все это происходит в гробовой тишине, которая давит и ломает медленно, но верно. — Знаю тебя уже три года, но даже не могу предугадать, в какое место ты меня везёшь, — пытаюсь начать диалог, но выходит как-то однобоко, потому что я уверена, что он промолчит. — Хочешь узнать все мои секреты и слабости в последний день перед смертным приговором? Чувствую его насмешливый взгляд, но не поворачиваю голову. — Вдруг хочу. — А смысл? Разумеется, о чем это я. Стоило ожидать, что даже под дулом пистолета этот человек не откроется. Ты можешь предложить ему собственную жизнь взамен на откровенный разговор, а он на такое предложение лишь усмехнется и сам нажмет на курок. — Если ты не заметил, то сейчас смысла нет вообще ни в чем, но просто ехать в тишине я не согласна, поэтому постарайся хотя бы что-то мне рассказать, потому что мое досье ты точно знаешь вдоль и поперёк, — все же поворачиваюсь в его сторону и собираю всю волю в кулак, чтобы не отступить. — Допустим. И что мне за это будет? А он все продолжает свои игры, когда стоило бы быть серьезнее. Снова ожидаемо. — И что ты хочешь? Он демонстративно изображает задумчивость, слегка потирая виски, и протяжным тоном выдаёт: — Даже не зна-а-ю. Цокаю себе под нос и оставляю попытки разговорить его. Толку все равно ноль. Поэтому, дабы хоть как-то поднять себе настроение, включаю радио в автомобиле. Все треки кажутся либо слишком грустными, либо слишком тупыми, и мне остается лишь постоянно переключать волну в надежде найти что-то приличное. Очередная песня показалась слишком заезженной, я смело щелкаю на следующую и замираю. Ран замирает вместе со мной, бросая взор на экран мультимедиа. Я уверена, он вспомнил о том же, о чем и я.1,5 года назад
В данном отрывке речь идёт о треке «ZAZ — Je veux».
— Поверить не могу, что командировки тоже входят в перечень дел преступной организации, — выхожу из здания аэропорта, волоча за собой огромный чемодан с самым необходимым барахлом в моей жизни. — Отнесись к этому серьезнее, — впереди налегке шагает Ран, так как все необходимое у него находится в небольшой кожаной сумке, накинутой на плечо, — Тебе, считай, жизнь мою доверили, поэтому не воспринимай нашу поездку как отпуск, — его шаги становятся увереннее, а фигура отдаляется от моего поля зрения все дальше. В какой-то момент он останавливается и презрительно косится на мой чемодан, — Тебе все это нужно? — Разумеется. Не всем людям в жизни для счастья хватает одной телескопки. После того, как мы начали проводить вместе страстные ночи, я почувствовала некую свободу в общении, поэтому больше меня не пугал его холодный взгляд или язвительные комментарии. Иной раз даже сама могла себе позволить сказать именно то, что думаю, и не бояться, что за это мне ноги переломают. Знаю, что Хайтани тоже ощущал перемену в моем поведении, но на удивление спускал это с рук, наверное, лишь потому, что я никогда не пыталась залезть к нему в душу и не требовала определённого «статуса» для наших взаимоотношений. Да, мы могли неделю не отлипать друг от друга, кувыркаясь в постели, а потом выйти на улицу и со стороны казаться чужими людьми. Для него я и являлась чужой. По поводу себя мозг старался не думать, потому что глубокий самоанализ мог привести к болезненным ощущениям в области сердца. Интуиция в этом никогда не подводила. Иногда меня могло накрыть пугающей волной из вопросов, которые хотелось вывалить на Рана и посмотреть реакцию. Только вот что-то внутри подсказывало, что она будет нулевой и сделает моему душевному состоянию лишь хуже. При таких «заскоках» я всегда концентрировалась на всех ужасных качествах старшего Хайтани, понимая, как абсурдно бы мог выглядеть переход нашей связи в понятие «серьёзные отношения». Можно начать придираться, что я даже его любимого цвета не знаю…или же фильма — неважно, это все равно не поможет. Ведь он тоже никогда не интересовался мной, как мужчина интересуется понравившейся женщиной, желая завладеть ей полностью. Мы же обладали двадцатью, максимум тридцатью, процентами друг друга и все. Моя психика устроена примитивным образом: если мы не можем решить проблему или ее решение от нас не зависит — откладываем ее в дальний ящик и надеемся, что бомба замедленного действия не рванет. Я нуждалась в этих головокружительных эмоциях — и этого достаточно. В чем нуждался он — не знаю, но раз наше непонятное общение продолжается спустя год, значит пусть так оно и будет. — Наш дом забронирован на окраине города, поэтому скоро должны пригнать арендованный автомобиль, — мою шутку про телескопку проигнорировал и опять посмотрел на чемодан, — Телескопка по крайне мере влезет в багажник, а вот насчёт твоего чемодана ничего не могу сказать. Не проигнорировал. До места назначения ехать пришлось в районе двух часов, и мой чемодан, к слову, со скрипом влез в багажник. Пусть в ответ я получила хмурое лицо самого Рана Хайтани, зато ничего не пришлось выбрасывать. Настроение было хорошим, погода солнечная, а дом просто великолепный. Он был похож на небольшие каркасные канадские домики, которые цепляли своим минимализмом. Входные двери выглядели лёгкими, лаконичными. При взгляде на них, невольно думаешь, что их любой грабитель сможет с легкостью выбить с ноги, но поскольку жить мне предстояло с руководителем преступной группировки, то я сразу отбросила эти волнительные мысли. Чистые окна приветливо пускали в помещение яркие солнечные лучи, наполняя дом водоворотом из солнечных зайчиков. На первом этаже находилась гостиная с кожаным диваном, уютным камином для зимних вечеров и большим плазменным телевизором. А также стильная кухня, оборудованная всем необходимым. На втором этаже расположились две спальные комнаты с массивными кроватями и прикроватными тумбочками, и длинный балкон с видом на ближайшие роскошные деревья местного леса. В помещении тоже пахло деревом, так как все элементы декора, за исключением дивана и техники, были как раз деревянными. Комфортный домик в лесу. Пока я с детским интересом разглядывала комнаты на первом этаже, Ран уже успел затащить наши вещи на второй этаж и почти сразу скрылся за входной дверью, обсуждая что-то по телефону. Вдоволь налюбовавшись гостиной и кухней, я направилась исследовать спальные комнаты. Поднявшись наверх и мельком заглянув в одну из комнат, замечаю, что по какой-то неведомой причине мой огромный чемодан и сумка Хайтани находятся в одной спальной комнате. В недоумении пару раз моргаю и стремительно лечу обратно вниз по лестнице. К счастью, мой спутник уже закончил важный разговор. — Эм, там — не знаю с чего начать разговор, поэтому мнусь и топчусь на одной месте, — Ты уже выбрал себе спальную комнату? Он на секунду отвлёкся от экрана телефона, чтобы взглянуть на меня, и продолжил заниматься своими делами, все же ответив. — Они же идентичные, но раз для тебя это так принципиально, то можешь сама выбрать нам комнату. Нам? Что? — Я не ослышалась? — снова начинаю быстро моргать и уже тянусь ущипнуть себя за руку, но меня прерывают. — А есть смысл спать в разных комнатах, если мы все равно проводим 80% ночи вместе? К тому же, я уже знаю, что ты не пинаешься и слюни по подушке не пускаешь, поэтому все в порядке. — В таких случаях спрашивают и мнение другого человека, — до последнего не могу привыкнуть к его эгоистичным поступкам. Он даже не замечает этого. Хотя, о чем это я, для него такие действия не считаются эгоистичными, а воспринимаются как само собой разумеющееся. — Настолько хочешь отдельную комнату? — наконец, мой протест доходит до его ушей, и он отрывается от телефона окончательно, плавно направляюсь в мою сторону. Со стороны похоже на хищника, который загоняет жертву в угол. — Я не сказала, что не хочу, я лишь попросила, чтобы в следующий раз ты со мной советовался по таким вопросам, — отступаю на несколько шагов, но упираюсь спиной в стену. По правде говоря, мне нравилось с ним спать. Просто спать, без каких-либо подтекстов. Случалось это крайне редко, так как я сама себе не позволяла оставаться, и быстро одевалась, дабы покинуть комнату. А в дни, когда противостоять внутренним желаниям становилось невыносимо — мы делили сновидения на одной кровати. Я могла долго смотреть на идеальное спящее лицо Рана, оно казалось таким невинным и расслабленным. Отключались все маски, ухмылки, и надменный взгляд. Оставался лишь чистый лист и тихое сопение. Порой он сам тянулся на мою половину кровати, притягивая к себе за талию максимально близко, а я улыбалась, старалась не пищать от радости, чтобы не разбудить. На утро мы снова становились чужими людьми, но ночью были роднее некуда. — Следующий раз? — на его лице появляется довольная ухмылка. Блять. — Не цепляйся к словам! — пятиться больше некуда, поэтому мне остается только отвернуться. Боковым зрением вижу, как его ладонь приближается к лицу— Оговорилась, с кем не бывает, — после моих слов рука зависает в воздухе буквально на несколько секунд, и Ран убирает ее в карман брюк. — Решай сама, — сухо бросает и стремительно разворачивается, хватая сложенную телескопку на столе, — Сегодня обойдусь своими силами на задании, — смотрит на мое отражение в ближайшем зеркале и тихо хмыкает, — Не скучай. Дверь аккуратно закрывается, оповещая о том, что я осталась совсем одна. Внутри сразу все начинает скулить и болезненно выть, но я убеждаю себя, что это никак не связано с его уходом. Я понимаю, что медленно, но стабильно, с размеренным темпом, качусь в бездну из самообмана и самовнушения. Но так же проще, ведь мне все равно. Мне должно быть все равно. — Перестань, — ощутимо хлопаю свои щёки и делаю глубокий вдох, — Перестань, Эльза, прошу тебя, — если скажешь самому себе вслух, что тебе плевать на все, что происходит с внутренним состоянием, то это может сработать, но я мешкаю, и по привычке откладываю чувства в крайний ящик души. Оставшееся время в одиночестве я решаю провести с пользой, поэтому заглядываю в холодильник, в поиске каких-либо продуктов, и прихожу к выводу, что могу занять себя приготовлением пасты. В голову лезут навязчивые мысли: А Ран разве любит пасту? Он вообще будет ее есть? Но я вышибаю их решительным ударом. Плевать вообще, что он там любит. Меня это колыхать не должно. Поскольку самостоятельно не думать о предпочтениях Хайтани старшего выходит туго, то прибегаю к проверенному варианту — выбью рассуждения музыкой. Отвлекусь от всех проблем и погружусь в атмосферу отдыха, пусть это и командировка. Включаю телевизор и сразу же нахожу музыкальный канал. Отлично, теперь ты точно не сможешь залезть мне в голову. За уверенными движениями рук и фоновой приятной музыкой я не замечаю, как солнце постепенно уходит за горизонт, окрашивая первый этаж бордовым оттенком. Кулинарный шедевр практически готов, остается лишь несколько штрихов. Примерно в это время по телевизору начинает играть одна из моих любимых песен, и я в мгновенье бросаю все предыдущие дела, несясь в сторону гостиной и повышая громкость практически на полную. Открываю окно, чтобы впустить свежий воздух, как сразу множество птиц разлетается с подоконника, на прощание махая крыльями. В детстве мама немного изучала со мной французский, поэтому в голове я перевожу каждую строчку, закружившись в плавном танце. Закрыв глаза, рисую руками в воздухе хаотичные линии. Смысл песни откликается в сердце трепещущим ожиданием иной жизни — счастливой и беззаботной, дарящей простое человеческое наслаждение и покой. В какой-то момент окончательно перестаю себя сдерживать и звонко подпеваю на припеве, продолжая с закрытыми глазами чувствовать каждый момент. Буквально до последнего аккорда не останавливаюсь и в конце, с задорным смехом, падаю на диван. Веки поднимаются и я замечаю, что в другом конце комнаты, прислонившись к косяку двери, тихо стоит Ран и держит в руках телефон, внимательно что-то в нем изучая. Когда наши взгляды встречаются, он плавной походкой идет к дивану, а я не могу пошевелиться. Смущение ещё не успело накрыть лицо, внутри все просто сжалось, потому что я понимала, что такой живой он меня никогда ещё не видел. Оказавшись рядом с диваном, он прикасается к моей щеке, смотря сверху вниз, и наклоняется, заключая на губах нежный поцелуй. Всего лишь ласковое касание уст, а сердце уже готово выпрыгнуть из груди, и я истинно верю, что он не сможет этого заметить. — К сожалению, тебе уже не удастся прожить эту жизнь с чистым сердцем, — он смотрит будто сквозь меня, стараясь отыскать что-то внутри, и, воспользовавшись минутным шоком, настойчивее прижимается к губам, а я понимаю, что в телефоне он читал перевод недавней песни.Настоящее
В тесной машине трек с нашей совместной поездки кажется неуместным, но у меня не хватает храбрости его переключить. К глазам подступают слёзы, и я проглатываю их, как проглатывала свои чувства все эти три года. Я убеждала себя, что это несерьёзно, что, если не замечать, то скоро должно пройти, отпустить. Внушала себе, что не помню ничего об этом человеке, не знаю его. Однако я знаю. Я, черт возьми, знаю, что он ненавидит спать с открытым окном, потому что быстро замерзает, что инстинктивно поддается навстречу, если гладить его по голове и перебирать шелковистые пряди волос. Знаю, что между острым и сладким — он предпочтет острое. Когда Ран злится, то сжимает и разжимает кулаки — это помогает ему успокоиться, а когда сосредоточенно думает — забавно сводит брови к переносице и кладёт руку на подбородок, потирая нижнюю губу. Утверждает, что у меня нет голоса, но каждый раз, когда я себе под нос напеваю какую-то знакомую песню в наушниках — делает музыку в машине тише, чтобы послушать. За три года я выучила весь его плейлист и наизусть помню запах парфюма, поэтому, стоит Рану зайти в помещение — я уже незаметно улыбаюсь. Мне неизвестно прошлое знаменитого в преступном мире Рана Хайтани, но это не говорит о том, что я его не знаю. Я имею четкое представление — какой передо мной человек — из тысячи деталей и пазлов в моей голове давно есть сложившийся образ. Со своими изъянами, жестокостью и эгоизмом. От осознания своих чувств слёзы все же прорываются наружу. Я собираюсь тут же отвернуться, закрыться, как всегда делала, но властная рука хватает за подбородок и возвращает голову в прежнее положение. — Почему ты плачешь? Что я должна ответить на этот вопрос? Как мне реагировать на твой требовательный взгляд? Что ты им ищешь внутри меня, а главное, зачем? Имеет ли смысл продолжать лгать себе, тебе или отбросить все сомнения, открывая все то, что так долго таилось в глубине души и начало гнить, отравляя этим всю область в районе груди? Не могу так больше. Я устала. С меня довольно страха, ведь даже если нам не удастся в последние часы стать парой, и мои чувства отвергнут — пускай, в конечном счёте это будет логичное завершение и наших взаимоотношений, и наших жизней. — Потому что ты не принадлежишь мне. Никогда не принадлежал. Ты не мой. Отпустило. С души скинули такой огромной груз, который я тащила в себе на протяжении трёх лет, что сразу стало легче дышать. Мой голос эхом распространился по всей машине, и его постепенно поглотила тишина. Ран не собирался отвечать, а я и не ждала, что получу ответ. Это было очевидно, я готовила себя к такой реакции столько лет, что теперь его молчание не пугает. Мне просто нужно было это сказать. Впервые в жизни поступить эгоистично, выбрать себя, транслировать свои бесполезные чувства, а не унести этот сердечный камень в могилу. Пока я облегченно вздыхала, уже готовая ко всему, Хайтани подал голос. — Человек не может стать чьим-то, изначально мы принадлежим только сами себе. Говорил он тихо, пытаясь убедить себя в истинности сказанного, но я всем нутром ощутила сильный шлейф фальши, и это меня разозлило. Ведь прекрасно понял, что я говорила фигурального, а не буквально, но все равно выставил какой-то одержимой собственницей. Впервые за время нашего общения мог состояться искренний разговор, в котором мы расставим все точки над и, пусть для меня эти точки будут подобно выстреливающим пулям, но он-то почему сопротивляется и продолжает защищаться? И не от какого-то вооруженного врага, а от меня. Какого черта? — В чем твоя проблема? — смахиваю соленые слёзы небрежным движением с щёк и копирую проницательный взгляд Рана. — Я не позволю никому управлять мной и тем более сажать в клетку, — старший Хайтани смотрел куда-то вдаль ночного города, хмуря густые брови, но мне нужно, чтобы его внимание было сосредоточено на нашем диалоге, а не на мигающих неоновых вывесках местных кафешек. Внутри закипала кровь, а кулаки я болезненно сжала, дабы не сорваться, но попытка сдержаться провалилась. — Я не хотела управлять тобой или запирать в клетке, я хотела, чтобы ты позволил любить тебя, черт бы тебя подрал! — перехожу на крик, отныне не контролируя все, что вот-вот вырвется наружу. Начиная фразами и заканчивая действиями. — Не вижу разницы, — сказал, как отрезал, все ещё специально всматриваясь через лобовое стекло в неоновые вывески, но до скрипа сжал кожаный руль. Старается сохранить спокойствие. Даже в последние часы так сложно разрешить себе чувствовать? — Знаешь, кто ты после этого? — зажмуриваю глаза, прекрасно понимая, что уже не успокоюсь, — Ты чёртов трус! Можешь считать себя свободолюбивым, необузданным, и убегать от той самой клетки, но ты уже себя в нее загнал! Построил ее вокруг себя своими же руками… — Прекрати. Но я не могла прекратить и остановиться. — …хотя стоило просто выйти на улицу, поднять голову к небу и признать, блять, наконец, что люди влюбляются и принадлежат друг другу искренне, добровольно и без каких-либо скрытых мотивов, подтекстов. Если ты думаешь, что, убегая от меня, сможешь избежать всего этого, то хочу тебя расстроить — не выйдет! От себя ты не убежишь! Когда воздуха в лёгких стало ничтожно мало, мне оставалось только прервать свои крики и тяжело дышать, стараясь захватить как можно больше кислорода. В машине было поразительно душно, поэтому я на мгновение отвернулась, чтобы открыть окно, но послышался голос Рана. — Стало легче? — он звучал до того безэмоционально, что мое сердце пропустило несколько болезненных ударов. — Вроде как, — кричать отныне не хотелось, я думала лишь о том, чтобы услышать уже вынесенный им приговор, но после своего вопроса Хайтани снова умолк, — Можешь отрицать свои чувства дальше, но я знаю, что человек, которому действительно все равно — не придёт к безразличной сердцу девушке, чтобы провести вместе последнее отведённое время. Мужчина усмехнулся и горько признал: — Ты права. Глаза шокирующе раскрылись, и я ближе придвинулась к руководителю «Бонтен» для того, чтобы понять «а не послышалось ли мне сейчас?». Я не ждала пламенных признаний в любви — вообще ничего не ждала, скорее предполагала, что, после моих слов, меня вышвырнут из автомобиля, и придётся коротать время в одиночестве, но ошиблась. Ошибка была до того приятной, что снова захотелось разрыдаться, но сдержалась. Поскольку и так стало ясно, что больше я никаких слов от него услышу, мне оставалось только выразить свою благодарность за открытость легким поцелуем в щеку. На внезапный порыв нежности Ран отреагировал ответным касанием губ в область скулы, зарываясь пальцами в мои волосы, медленно перебирая их. Вокруг стремительно проносились автомобили, периодически останавливаясь около светофора в ожидании зелёного сигнала. Пешеходы с опаской перебегали дорогу в неположенных местах, а уличные собаки громко лаяли на дворовых кошек. Жизнь текла своим чередом, а наша будто остановилась. Мы дарили друг другу трепетные касания, стараясь запомнить каждое ощущение, каждый тихий вздох и запах. Я водила руками по крепким мужским плечам, периодически поднимаясь к шее, и заключая ее в ласковый капкан девичьих рук. Ран расслабленно гладил мою спину, скользя указательным пальцем по хрупким позвонкам. Казалось, если хоть кто-то из нас сейчас подаст голос, то тут же разрушит тонкий, интимный момент, вырывающийся прямиком с потаенных дверц души. В то мимолетное мгновенье мы оба осознавали, что проебались. Такое грубое матерное слово идеально подходит под мысли, что крутились у нас в голове диким водоворот. Хоть я в резкой манере назвала Хайтани трусом, но сама не шибко отличалась от такой характеристики. На протяжении всех встреч нами двигал страх. Страх быть отвергнутым, открыться, окунуться с головой в омут чувств, довериться и полюбить. Только мы оба не учли, что уже любили, и эта любовь разъедала изнутри, потому что никто не давал ей повода вырваться наружу. Глаза слезились от внутренней боли, и я не понимала, за что судьба так жестоко поступила с нами. Почему мы так жестоко обошлись с собой, и теперь вынуждены цепляться друг за друга из последних сил, вдыхать родной запах и зарываться носом в шелковистые волосы в последний раз. Ведь можно было столько всего дать друг другу, показать иной путь: более приятный, не тернистый и полный искренних эмоций. Почти сразу же я выбросила эти мысли из головы, прекрасно понимая, что при других обстоятельствах мы бы никогда не признали своё поражение перед друг другом. Наша игра в безразличие могла продолжаться бесконечно, пока кого-то окончательно бы не отравила ядовитая тяга быть любимым. Скорее всего, мое сердце сдалось бы первым. Символичный пистолет, готовый выстрелить, находился около наших тел поразительно близко, готовясь прицелиться и выстрелить в любой момент. Именно угроза жизни послужила толчком к осознанию и принятию чувств. Так абсурдно, глупо, и в то же время больно. Несправедливость, которую мы воздвигли сами. — Поедем? — Ран слегка отодвинулся, но продолжал легонько поглаживать мою покрасневшую от недавних слез щеку. Как только я кивнула, все ещё не в силах сказать хоть что-то, он убрал ладонь и завёл двигатель автомобиля. Оставшееся время до неизвестного мне места назначения ехали в тишине. В окне мелькали засыпающие улицы: большая часть кафешек уже закрывалась, людей становилось все меньше, а общественный транспорт медленно направлялся в депо, возвращая домой последних пассажиров прошедшего дня. У всех этих людей существовало завтра, и я больше чем уверена — они пока не понимают ценность этого. Зато я прекрасно знала, что таймер моей свободы давно запущен и больше никогда не остановится. Достаю из сумочки телефон и мельком бросаю взгляд на время. Без пятнадцати час. Получается, с Хайтани мы потратили не так уж много времени на разборки. Это приятная новость, так как сейчас каждая секунда на вес золота. Постепенно начинает клонить в сон, но я не могу позволить себе такой роскоши, поэтому не нахожу ничего лучше, как спросить ещё один немало важный вопрос. А мы тем временем уже выехали за город, и пейзажи за окном из немых безликих зданий превратились в величественные деревья, наклоняющиеся из стороны в сторону под напором ночного ветра. — Когда ты понял, что я тебе небезразлична? — поворачиваю голову к водителю, в предвкушении ожидая, что он, как обычно, промолчит. Мне и самой было сложно ответить на такой вопрос, потому что казалось, что я попалась в его ловушку при первой же встрече. Стоило нашим взглядом зацепиться — и я запуталась в крепких нитях ожиданий и надежд. — Хм, наверное, когда не захотел тебя с кем-либо делить, — он не отрывал взора от дороги, отстукивая пальцами по рулю ритм играющей на фоне песни. — Неожиданно. Я думала, что ты по своей натуре просто собственник, и под этим ничего большего скрываться не может. — Обычно мне плевать. — Хе-хе, — в голове всплыло одно воспоминание, которое идеально подходило под утверждение «Ран Хайтани понял, что влюбился», — Получается, когда произошла та ситуация с Санзу, ты меня приревновал? — на моем лице появилась победная улыбка, а поскольку собеседник тут же недовольно цокнул — попадание в яблочко стало очевидным. Машину наполнил мой заливистый смех и раздраженные вздохи Рана, ведь мы оба знали, о каком случае идёт речь.2 года назад
Изначально мы с Санзу невзлюбили друг друга с первой минуты. Если с Хайтани старшим за километр было ясно, как наши взгляды притягивают нас друг к другу все ближе и ближе, то с Санзу за километр было понятно, что взаимными взглядами мы готовы друг друга разве что придушить. Иногда он мог намеренно задеть меня плечом, проходя мимо, а иной раз и вовсе уезжал на совместную миссию, специально забывая меня в здании штаба. Я не понимала столь агрессивного настроя и презрительного взора, но продолжала изображать из себя терпилу, способную выстоять что угодно. Только вот всему рано или поздно приходит конец, поэтому, в один из дней его типичное поведение а-ля «плюну тебе в лицо чисто ради забавы» настолько надоело, что молчать я больше не хотела. — Что я тебе сделала? — цепко хватаю мужчину за руку, этим вынуждая остановиться. На мой жест Санзу резким движением вырывает свою кисть, разворачивается ко мне лицом и прожигает взглядом. — Ничего не сделала. Просто я презираю таких, как ты, — от него веет приближающейся угрозой. Это видно по сжатым кулакам и пульсирующей вене на висках, но я не отступаю. — Каких? Расстояние между нашими лицами стремительно сокращается, так как неожиданно мужчина в грубой манере хватает меня за подбородок и задирает голову вверх. Второй рукой Санзу наматывает волосы себе на кулак, запутывая их сильнее, а после наклоняется и шепчет в самые губы: — Бесполезных. Мы прожигаем друг друга взглядами, все ещё находясь достаточно близко. Тогда в моей голове появляется идея, которая плотно оседает на подкорке сознания. Без малейшего страха в глазах, я поднимаю руку, и прохожусь всей поверхностью ладони по груди мужчины, опускаясь все ниже и надавливая с каждым сантиметром сильнее, чтобы чувствовать любое подрагивание мышц. Он в недоумении опускает свой взгляд вниз, на мою руку, и поднимает обратно, яростно выдыхая. Когда дохожу рукой до кожаного ремня — слегка ослабляю напор, и острым ногтем указательного пальца скольжу параллельно ремню, наконец, натыкаясь на пистолетную рукоять. После этого я намеренно тянусь ближе к лицу Харучие, от чего волосы, которые он продолжал держать, натягиваются сильнее, доставляя ноющую боль. Специально задеваю кончиком носа его щеку, от чего он вздрагивает, но не отстраняется, и шепчу в самое ухо хриплым голосом: — Признай уже, что хочешь меня, и прекрати этот детский сад. За секунду хватаю рукоять и достаю пистолет, прижимая его дуло к виску мужчины. Он реагирует быстро — резко тянет за волосы в противоположную сторону, разворачивает меня лицом к стене, припечатывая своим телом к холодной поверхности. Пистолет звонко падает на бетонный пол. На этот раз уже Санзу наклоняется к моему уху, угрожающе тихо говоря: — Нарываешься. Его ладонь по-хозяйски хватается за бедро, и под натиском силы тонкая ткань юбки начинает противно трещать. От болезненных ощущений не могу сдержать жалобное шипение, поэтому всеми силами стараюсь выбраться из его крепких оков. Сзади слышится звук разбившегося стекла, и мы с Санзу отвлекаемся, оборачиваясь в сторону неожиданного происшествия. — Упс, я вас прервал? — Ран стоит на пороге комнаты, а под ногами у него находится множество осколков недавнего граненого стакана. Он не смотрит в нашу сторону и вальяжно проходит вглубь комнаты, наклоняясь, чтобы поднять забытый пистолет. — Кто же так оружие разбрасывает где попало? Санзу молниеносно отстраняется, делая вид, что только что не пытался заняться со мной всякими непотребствами. Он подходит к Рану и вырывает из его рук свой пистолет, молча покидая комнату. Мы с Хайтани остаёмся наедине, и, как только я тоже собираюсь выйти из комнаты, он произносит: — Играешь с огнём. Оборачиваюсь к нему и натягиваю усмешку. — Ты про себя или про него? Мужчина в ответ ухмыляется, небрежно приглаживая волосы. — А сама как думаешь?Настоящее
— Как долго ты там стоял? — вдоволь посмеявшись, игриво тыкаю пальцем в щеку Рана, а руку кладу сверху на коленную чашечку. — С самого начала, — он хмурит свои идеальные брови, сворачивая с трассы на лесную дорогу. — Только не говори мне, что везёшь меня в лес, чтобы отомстить за тот случай, — все ещё ласково вожу пальцем по чужой щеке, периодически бросая взгляд на окружающую обстановку. — А ты догадливая, — мужчина расслабляется, и на его лице появляется манерная улыбка. Мы приезжаем к небольшому загородному коттеджу на берегу моря. Когда автомобиль останавливается, я пулей вылетаю из машины, быстро скидывая с себя неудобные туфли, и босиком бегу по песчаному пляжу к воде. Хочется полной грудью вдохнуть морской воздух, наполненный свежестью, а лицо подставить порывам сильного ветра, развивающего волосы. Не собираюсь отказывать себе в таком удовольствии, поэтому раскрываю руки для невидимых объятий с природой и аккуратно захожу в воду по колено, придерживая платье, чтобы не намочить. Ран остаётся на берегу, спрятав руки в карманы и наблюдая за моим ребячеством со стороны. Внутри горело желание смеяться, плескаться в ледяной воде, а после этого сидеть у теплого костра, жмурясь от едкого дыма сгорающих поленок. Стремительно вращаюсь вокруг своей оси, создавая под ногами круговорот волн, и звонко кричу Хайтани во весь голос: — Давай со мной, ну же! Он скептически поднимает бровь, до последнего сомневаясь в разумности моей просьбы, но все равно снимает обувь и подгибает брюки до колена. Когда вода касается его пальцев, он пятится и недовольно бросает: — Она ледяная, с ума сошла?! Пока моя цель не успела окончательно передумать, я решительно бегу к нему навстречу, оставляя после себя множество брызгов, и прыгаю к нему на руки, прекрасно зная, что он поймает. Когда руки Хайтани скрепляются у меня на бёдрах — кладу свои ему на обе щеки и громко чмокаю в губы. Чувствую, как он улыбается сквозь поцелуй, и сильнее прижимает к себе. Перемещаю руки на шею мужчины, стараясь тоже притянуть его как можно ближе, и углубляю поцелуй. Холодный воздух всеми силами старается охладить как наше тело, так и разум, но мы забываем обо всем, полыхая, подобно птицам феникса, готовые сгореть дотла. Медленно Ран выходит вместе со мной на руках из воды, не отрываясь от настойчивых касаний губ, и укладывает на рассыпчатый песок, задирая шелковое платье до самого живота. В голове эхом пролетает шум моря и шуршание прибрежной травы. Я нетерпеливо хватаюсь за ворот мужской рубашки, резким движением разводя руки в стороны и разрывая хлопковую ткань. Множество пуговиц разлетается по песку, почти сразу теряясь, а моему взору открывается подкаченное тело, к которому я тут же тяну руки, желая оставить на нем бесчисленное количество мелких царапин. Понимаю, что этого будет недостаточно. Хочется оставить на этом мужчине след, клеймо, которое будет говорить о том, что он мой и больше ничей. Поэтому неохотно разрываю наш страстный поцелуй и припадаю губами к шее, ощутимо вгрызаясь в неё, дабы оставить яркий багровый засос. Ран хмурится, гордо выдерживая напор чужих губ и прекрасно осознавая, как долго такой засос будет проходить, но позволяет делать абсолютно все, что раньше мне делать было строго запрещено. Как только я получаю добро на любые действия, то увереннее толкаю его в грудь и усаживаюсь сверху, убирая мешающие волосы за ухо. Впервые в жизни заворожено смотрю на это красивое лицо сверху вниз, а он с затуманенными глазами смотрит в ответ, проникая пальцами под красное платье. Я до последнего растягиваю волшебный момент доминирования и разрешаю себе властно гладить желанное тело, опускаясь все ниже и ловя губами чужие приглушённые вздохи. Дохожу до пряжки ремня, нетерпеливо управляюсь с ней в два счета, и расстёгиваю молнию на брюках. Надавливаю пальцами на возбужденный орган и слышу в ответ хриплое рычание. Решаю для себя, что сегодня я точно вытяну из него самые громкие стоны, на которые он только способен. Дразняще приспускаю наше нижнее белье, намеренно задевая кончиками пальцев горячую кожу, а после аккуратно сажусь сверху, но не проникаю во внутрь. Окончательно избавляю грудь от шелковой ткани и плотно прижимаюсь всем телом к стальному мужскому прессу, начиная медленно качать бёдрами из стороны в сторону. На мои манипуляции Хайтани лишь прикусывает нижнюю губу, отводя голову в сторону, чтобы закрыть челкой глаза, но я не разрешаю ему в очередной раз скрыться. Убираю непослушные пряди волос и снова заключаю его губы в дикий, рваный поцелуй, продолжая напористо скользить своими бёдрами по чужим. С каждым новым движением стальная выдержка Рана трещит по швам, а изо рта все чаще вылетают вначале тихие, а затем звонкие гортанные стоны. При каждом мужском стоне все мое тело покрывается колкими мурашками, требуя долгожданной разрядки. В конечном итоге Хайтани не выдерживает и решительно хватается за мои бёдра, слегка поднимая их, а затем погружается в меня одним движением и сразу на всю длину. От неожиданности вскрикиваю, опираясь руками в кубики пресса и стараясь не завалиться целиком на лежащее внизу тело. Толчки получаются жесткими, ненасытными и грубыми, но это возбуждает только сильнее. Чувствую, как задыхаюсь, а в глотке болезненно пересохло то ли от громких стонов, то ли от холодного воздуха. После нескольких завершающих движений дохожу до кульминации, теряя последние силы, и падаю вниз на влажное тело Рана. Он пытается отдышаться, а я слышу, как его сердце настолько шумно и быстро стучит, что не замечаю никаких посторонних звуков вокруг. — Блять, — слова давались ему сейчас как никогда тяжело, поэтому он делал вынужденные паузы,— Я с тобой точно чокнусь. Ещё ни одной девушке не удавалось меня оседлать. — Пожалуй, один из лучших комплиментов, который ты мог мне сказать, — повторяю его слова, сказанные мне после нашего первого раза, и блаженно прикрываю глаза, начиная тереться щекой о мужскую грудь, подобно ласковой кошке. Когда со страстями было покончено, мы направились внутрь небольшого коттеджа. Оказавшись на кухне, достаю из шкафчиков немного фруктов и бутылку красного сухого вина. Ран, в свою очередь, открывает холодильник и кладёт на стол большую тарелку с уже готовыми раками. — Откуда это здесь? — удивляюсь неожиданному пиршеству, — Не мог же ты знать заранее, что сегодня нас задержат. На мое негодование мужчина лишь хмыкает, доставая пару бокалов. — Разумеется, нет. Зато я знал, что у тебя скоро день рождения, вот и забронировал домик заранее, а блюда заказывал сегодня вечером в спешке, — штопором Хайтани открывает бутылку вина, присаживаясь на ближайший стул, а я замираю, не в силах выдавить из себя хоть слово. А ведь точно. Через три дня мне должно стукнуть 29 лет, а я совсем забыла. Поскольку этот, для многих особенный, а для меня обычный день мало что значит, то я и предположить не могла, что кто-то действительно захочет организовать мне небольшой сюрприз. Именно такие мелочи всегда являлись показателем наших взаимных чувств, но я была слишком слепа, чтобы это заметить. Негативные мысли уже подступали к сознанию, но сильная мужская рука схватилась за мою талию, удобно усаживая на чужие колени. — Постарайся не перебрать с алкоголем, потому что ещё раз я не выдержу бегать, искать тебя по всему городу. Не могу сдержать смех, касаясь темно-фиолетовых прядей. — Пробежки полезны для здоровья. И вообще, я, между прочим, пьяной-то и не была тогда. — Не думаю, что в трезвом состоянии ты бы назвала меня козлом и влепила пощёчину, — Ран отпивает немного вина, а я завороженно залипаю на отражение его глаз в хрустальном бокале. И лишь спустя минуту до меня доходит смысл сказанного. — Чего?! Такого точно не могло быть! Иначе бы я сейчас живая точно не сиде…— застываю, замечая на себе взор фиолетовых очей. Никогда ещё не видела, чтобы кто-то так на меня смотрел. Даже предположить не могла, чтобы Ран мог на кого-то так смотреть. Он всего на мгновенье разрешил чувствам выбраться наружу, обнажая все свои слабости и эмоции. Хайтани рассматривал каждый сантиметр моего лица с такой нежностью, трепетом и лаской, что я невольно задержала дыхание, боясь нарушить интимное мгновенье. К глазам подступили слёзы, так как интуиция четко давала понять, что такой взгляд я вижу первый и последний раз в своей жизни. Внушительно ударяю кулаком по столу, болезненно опуская голову. — Что б тебя, козел. В ответ он успокаивающе гладит меня по голове, больше не произнося ни слова — и я срываюсь. Слёзы градом сыпятся с глаз, я начинаю кричать от отчаяния, закрывая ладонями лицо, размазывая соленые капли по щекам, подбородку и волосам. — Почему все так?! Голос срывается, я пытаюсь прокашляться, но не могу остановить истерику. Рыдаю сильно и отчаянно, разрывая глотку от горьких всхлипов. — Почему так?! Ответь мне! Не хочу, я не хочу тебя терять! От бессилия начинаю скатываться по чужим коленям, но Ран перехватывает меня за талию, сильнее прижимая к себе. Я трясусь от того, что мне страшно, от того, что мне больно и от того, что мне плохо. Так хотелось провести это время радостно, задорно и приятно, но я не могу. Внутри засела обида на себя, потому что боялась открыть своё сердце раньше, на него, потому что все это время он скрывал и подавлял то же, что и я, на главу «Бонтен», потому что позвал меня в эту чёртову группировку, в которой я встретила знаменитого Рана Хайтани, на шпиона, который оказался крысой и уже давно сдал нас полиции. Я до боли сжимала кулаки, чувствуя, как горячая кровь стекает вниз по ладоням. Моя истерика могла подойти к концу, но за окном послышались звуки полицейских сирен, и я замерла, прислушиваясь к каждому шороху. Слёзы продолжали обжигать кожу, но на крики не осталось сил. Мои глаза широко распахнулись, хотелось задохнуться в эту же секунду, но я все еще оставалась жива. Сердце замерло вместе со мной, болезненно отстукивая каждый удар. А звуки сирены становились все ближе. Это конец. — Эльза, послушай меня. Нет, нет, нет. Замолчи. Заткнись. Я не хочу тебя слышать. Это всего лишь плохой сон, а завтра мы проснемся, и все будет хорошо. Просто скажи мне, что все будет хорошо. — Я люблю тебя, Эльза. Я резко поднимаю взгляд, а в этот момент входную дверь выбивают с петель, и она с сильным грохотом отлетает на несколько метров. — Всем стоять — это полиция! Руки за голову! На меня смотрят кристаллические фиолетовые глаза, наполненные болью, в которых читается только «мне очень жаль, прости меня». Чувствую, как мое тело насильно отрывают от самого дорогого человека на этой чертовой ничтожной планете, и резко опрокидывают на пол, заламывая руки за спиной. Болезненно закрываю глаза, прокручивая в голове лишь: Я тоже безумно люблю тебя.