Пара слов - и ты меня быть может поймёшь, друг мой

Жизнь мафиози со стороны и по слухам кажется такой, будто ты король мира и способен добиться всего, ведь твои руки уже в крови. Чуть больше капель, стекающих с пальцев не станут помехой планам. Есть одно, то самое «но». Твои руки уже в крови и возможно ты не выбирал пути жизни. Тебя быть может поставили перед фактом и иного пути не показали. Холод и смерть в глазах, а пальцы шарят по пыльному полу в поисках оружия или вынимая оное из рукава. На работе, что ты не выбирал — любая ошибка сломает пешку. Даже спустя годы, когда Сакуноске, член Портовой мафии и друг одного из Исполнителей, чьё имя слышится в ушах вместе с шумом холодеющей крови каждому в моменты страха пред ним… Ода смотрел на людей вокруг и не хотел бы случайно коснуться испачканными вьевшейся в кожу пятнами крови руками кого-то, кого мог бы испачкать. Ни одно средство не отмоет её. Ни один способ не поможет убрать алые разводы с уставшей души. Разве тот, кто отнял столько жизней может писать своими грязными руками истории? Нет. Он был уверен в этом так же, как был когда-то уверен в том, что его работа — единственное, что имеет смысл. И вот где он сейчас. Сожалеет о прошедшем и тщетно мечтает вытянуть из тьмы утопающую в ней душу друга. А друг не поймёт. Ему и собственная жизнь что бумажный журавлик — можешь разорвать в клочья, сжечь, окрасить собственной кровью или просто поставить на полку как сувенир. Ода не знает как достучаться до него. Дазай не знает пока разницы между светом и тьмой, ставя тьму к себе ближе. За стёклами окон в спальных районах люди ходят, живут, смеются и дарят другим тепло и понимание. В противовес им одинокая фигура идёт по дорогам и тянет за собой все свои тяжёлые мысли. Нет больше отнятых жизней, нет оружия в руках, что способно убить. Он ведь правда может начать исполнять свою маленькую мечту, избавляясь от этого груза на плечах? Ноги приводят к набережной и огни вокруг меркнут вровень со звуками, устало позволяя мужчине наблюдать за течением времени над тихими волнами, бьющимися друг об друга. Быть может когда-нибудь такие же волны будут плясать бликами на страницах его рукописей, в словах и образах. Нет, ещё не время… Тишину разрезает посторонний звук и Сакуноске замечает фигуру человека, бегущего вдоль набережной. Он останавливается в паре десятков метров от мафиози и почти падая на колени, хватается рукой за парапет, пытаясь удержаться. За ним кто-то гнался? — Вы в порядке? — Мужчина подходит ближе к человеку что пытается отдышаться и останавливается в паре шагов. — Д-да…всё…в п-порядке…- Кое-как произносит как оказалось девушка и взгляд цвета шоколада поднимается к лицу Оды. На лице особы застывает странное выражение удивления и капля медленно доходящей мысли. Она чуть улыбнулась и выпрямилась, всё ещё пытаясь отдышаться. — За вами кто-то гнался? — Ода никак не мог понять её реакции, но решил добиться сначала доказательства что ей ничего не угрожает. Девушка заправила за ухо мешающую прядь волос. — Нет, за мной никто не…бежал. Просто я опоздала домой, засмотревшись на закат. — осторожно произнесла она, цепким взглядом осматривая Оду и поправляя на автомате накинутую на плечи джинсовую куртку. Вблизи воды довольно прохладно. — Тогда может мне вас проводить? В такое время не очень безопасно находиться вне дома. — Тогда что вы здесь делаете? — тут же нашлась кареглазая собеседница и Сакуноске на мгновение показалось что она хитро улыбнулась. Тут же пришла мысль о том, что девушка может быть одной из наёмников, но с первого взгляда видно, что если она и владеет искусствами рукопашного, то очень хорошо это скрывает. Поэтому решил ответить «почти» честное: — Возвращался после работы домой и решил завернуть сюда. Тишина хорошо помогает упорядочить мысли. — В таком случае больше не буду вам мешать. — Пожала плечами девушка. Мафиози сначала порывался второй раз предложить проводить ее, но она и сама кинула краткое «до встречи» и быстрым шагом удалилась, придерживая куртку на плечах. Почти месяц прошёл с момента, как Ода Сакуноске начал замечать, что его всё чаще тянет к набережной. Там действительно хорошо думалось и в отличие от простой задумчивости, там его не терзали столь тяжёлые мысли, с которыми он пришёл туда до этого. По крайней мере тишина ещё никому не вредила… — Снова добрый вечер. — Ода почти дёрнулся и только усилием воли остался на том же месте, чуть повернув голову в сторону голоса. Совсем рядом остановилась недавняя знакомая, которая сейчас точно никуда и ни от кого не бежала. Поддерживая одной рукой увесистый блокнот, она опёрлась другой рукой о парапет и возобновила рассматривания. — Опаздания участились? — Прервал тишину мужчина. — Вы это к чему? — Поздно для прогулок. — Тогда что же вы здесь делаете тогда? Следите? — Эта борьба продолжалась бы наверное вечность, если бы девушка не отступила с хитрой улыбкой победителя. Как оказалось, она не только не случайно здесь оказалась, но ещё и предположила, что он будет здесь. А Ода в очередной раз задумался над своей тягой к этому месту. В результате они сошлись на том, что не мешают друг-другу любоваться на вид. Но теперь странная девушка по имени Тоня чаще начала расспрашивать его обо всяких вещах вроде увлечений и сама немного рассказывала, если тишина слишком затягивалась. Сталкивались они как ни странно только ночью и Сакуноске предположил, что его новая знакомая спит исключительно днём — слишком бодрой и воодушевлённой она выглядела каждый раз. Появлялась на берегу то с блокнотом, то просто с чашкой чего-то вроде кофе и упорно отказывалась от предложения угостить её в кафе или где-то ещё. Из месяца в месяц они сталкивались и общались ночью и почти под самое утро уходил или Ода или она сама спешила ретироваться домой. Но неизменно уходила в одну и ту же сторону и несколько предложений проводить её до дома пресекались простым «всё нормально». Смотря на эту девушку, казалось что инстинкта самосохранения ей не достаёт. Неизменно она возвращалась на тоже место и сталкивалась взглядом с тёмными водами и о чём-то размышляя настолько глубоко, что не всегда слышала шаги других людей. Никто не знал что в некоторые дни член Портовой мафии несколько часов заслуженного отдыха тратит на разговоры с человеком, который неизменно его ждёт. А сам бывший наёмник задавался вопросом зачем его знакомая всегда проводит эти часы на набережной, разговаривая, рисуя или просто молча любуясь на пейзаж ночного города вдали. Сама она только отмахивались, мол ей здесь легче отдохнуть, да и интересно разговаривать с ним. Ода ей почему-то не совсем верил. Было что-то совсем непонятное на дне карих глаз и за вдумчиво наклонённой чуть вперёд головой скрывалось что-то странное. То, что она говорить не собиралась. — Ода, а как ты думаешь — у человека всегда есть выбор? — Порой среди обычных тем попадались очень глубокие размышления. О смысле и о возможностях человека. — Смотря о чём ты. — Если у человека в прошлом было слишком много ошибок и он так много оступался, что не может себе этого простить — то может ли он начать всё с чистого листа и писать свою рукопись жизни самому? Без воспоминаний об этих ошибках. — Темноволосая повернулась к нему и тёмный шоколад глаз проследил за его реакцией. А Оде показалось, что его мысли прочитали. Рукопись… — Хотя можешь не отвечать. Любой человек может простить себя и начать жить заново. И некоторым для этого нужна будет только небольшая поддержка от окружающих. Так ведь? — Возможно. — Затихшая ещё давно мысль о том, что Тоня всё-таки наёмница, ударила по голове, но Ода отлично видел что тема эта довольно сильно беспокоит собеседницу. Взгляд невольно метался из стороны в сторону, а потом застывал и немигая устремлялся в одну точку. Очень глубоко беспокоит. — Вот только считает ли человек, что он достоин того, что бы получить прощение… Сакуноске никогда бы не признался, что ожидал ответа сейчас больше, чем чего-либо. — Ну, для этого и есть те, кто могут поддержать. Один человек путь осилит, но легче всё же с поддержкой. Больше за всю ночь они не притрагивалась к этой теме, хотя мысль о подозрительном отклике глубоко в душе мучала мужчину ещё несколько дней в те моменты, когда он позволял себе расслабиться и дать волю разуму. В конце концов он убедил себя, что его способность не среагировала ни разу в присутствии этой девушки, а значит опасности она всё это время не несла. Пусть работа не давала возможности не подозревать, но воспоминание об одной из множества встреч давали только приятные воспоминания о покое и нередком смехе кареглазой. Они просто очень много разговаривали. Иногда Ода выхватывал из таких встреч ещё и зарисовки в блокноте, который девушка часто приносила собой и бралась за него когда пыталась описать что-то или просто рисовала там когда приходила раньше намеченного времени и захлопывала его как только Ода приходил. А однажды он ради чистого интереса решил подойти к ней бесшумно, идеально повторяя то, как делал это на заданиях, да так и застыл, когда увидел то, что рисовала девушка. Она иногда ссылалась в историях на рисунки, которые показывала в скетчбуке, и то — подбирая показываемое очень тщательно, будто боясь показать что-то не то, а блокнотом её можно было вырубить, если не полноценно убить при правильном ударе — настолько внушительным он был. Одно неверное движение и Тоня испуганно дернулась, пряча страницы со своими творениями, когда услышала как Ода неосторожно зацепил рядом стоящую на лавочке сумку, пытаясь осторожно сесть рядом. Такая ошибка могла бы стоить ему жизни, если бы не его способность и если бы это не была простая спокойная ночь без его участия в операциях по захвату или чего-либо ещё из его «будней». Правда начать говорить из них никто не решался и молчание затягивалось вот уже на целую минуту. И продолжилось бы, но Тоня вдруг пробормотала неуверенно: — Мне нужен был кто-то для вдохновения, а ты так идеально вписался, что я не могла удержаться. Почти до рассвета они молчали, иногда прерывая тишину короткими фразами, пока Тоня рисовала — среди страниц так и остался незаконченный портрет Сакуноске. Время постепенно шло вперёд и чем больше проходило встреч, тем более обеспокоенной становилась девушка. Она пыталась скрыть это, ехидничала, смеялась, но в молчании, в самом её поведении проскальзывала чрезмерная погружённость в себя. Но Ода уже давно забыл об осторожности с ней, в моменты молчания вспоминая о работе и терзающем его разум теперь — Мимике. В очередной раз уходя в раздумия, он не заметил как Тоня начала говорить что-то и только услышав свое имя, повторенное несколько раз, очнулся. Тоня нервно сжимала скетчбук в руках, смотря испуганно-решительно, будто прошлые слова, что не были услышаны им, давались с великим трудом. — Извини, задумался. — Виновато произнёс Сакуноске. Взгляд собеседницы заставил его напрячься — что-то определенно было не так. — Что-то случилось? — Тоня вздохнула будто через силу и потянула в его сторону блокнот, открывая одну из страниц. — Возможно ты посчитаешь это странным, но…ты должен знать. На странице был нарисован человек, сидящий за столом перед открытым окном с видом на далёкое море. Ода рассказывал как-то раз о том, что хотел бы так же сидеть однажды и создавать рукопись своего романа, свободный от того, что сейчас тянет его назад. — Ты мечтал о том, что бы написать когда-нибудь роман. Обещай, что ты исполнишь эту мечту и я когда-нибудь смогу прочитать его. Обещай мне это. В ту ночь Ода пообещал, что когда-нибудь она увидит роман, написанный им, а Тоня улыбалась от этих слов и старательно прятала внутри все сомнения, вновь шутя и ехидничая как прежде. Спустя несколько дней сироты, за которыми присматривал Ода и о которых он так заботился, пали жертвами Мимика. Боль, что выжгла все что так любил и лелеял Сакуноске, осела пепельным осадком в погасшем взгляде, с которым он прощался с ними и с Тоней — она уже никогда не сможет увидеть то, о чём мечтал мафиози. У него больше нет на это никакого права. Такой же пепел скорби окрасил серостью взгляд ещё одного человека, что так и не дождался своего собеседника и исчезая с первыми лучами солнца, мечтающим о ещё одном шансе, что уже был упущен. Времени больше не осталось.