Заморыш

Я иногда цеплял его взглядом в аудитории. Он сидел, сгорбив спину, оттягивая острыми лопатками ткань на темной толстовке, и писал конспект по любому предмету, даже если тот был всего лишь зачётным и совершенно не относящимся к основной специальности. Плазменные энергетические установки. Казалось, из всей группы только он поступил сюда, чтобы на выходе получить диплом инженера и работать на какой-нибудь ядерной станции или проектировать ракетные двигатели. Основная масса учащихся была здесь как бы «по приколу»: кого-то в технический вуз запихнули родители, кто-то пошёл от безысходности, были даже девочки, которые по советам мамы решили искать себе здесь мужа. Затея так себе. Наш поток формировали либо отпетые разгильдяи, вроде меня и моей компании, либо занудные, серые и безынициативные ботаники, чью мотивацию учиться я не понимал. Но больше всего я не понимал Заморыша. Эта кличка родилась спонтанно. Единожды она вылетела из уст моего товарища и навеки засела в моей голове, так и не озвученная ещё раз, потому что говорить про Заморыша никто не хотел. Говорить было нечего. Он просто существовал для всех нас белым шумом на фоне: вечно серьезный и совершенно неинтересный. Прямо сейчас, вальяжно развалившись на стуле, препод скучающе зачитывал слайды уже выученной за долгие годы презентации. Мы болтали на галёрке в лекционной, что-то обсуждали, совсем не пытаясь приглушить голос, а Заморыш сидел на первой парте и иногда с осуждающим лицом поворачивался в нашу сторону. Беззвучно буравил нас усталыми глазами и отворачивался, будучи не в силах что-то изменить, — и это отчаянное смирение было мне знакомым. Я и сам чувствовал себя заключённым в этом универе, учился кое-как, каждый раз перебарывая себя, чтобы прийти на пару. Учился, чтобы не отчислиться, не улететь в армию на год и не проебать потраченные на моё образование деньги родителей. Сессия и бесцельное студенчество как таковое накладывали на меня болезненный отпечаток усталости, подобной той, с которой на нашу компанию таращился Заморыш. В эти моменты я всегда перехватывал его взгляд. И со всей силой противился накатывающей жалости вперемешку с желанием сблизиться. Он был отвратителен мне ровно настолько, насколько казался близким по духу, и одна только мысль о том, что мы немного похожи, вызывала тошноту. Сегодня было первое занятие последнего семестра. Несмотря на горящие дедлайны по дипломной работе, вся наша группа и ещё пару ребят с потока решили устроить спонтанную вечеринку в общаге, чтобы хоть как-то отметить приближающееся окончание этого ада. Прийти собирались действительно все, даже Заморыш, о чём я узнал уже на самой «алкопати», когда в разгар игры в бутылочку в комнату зашёл он. — Целуй, целуй, целуй! — пьяно орали люди, рассевшись на полу, пока какая-то полненькая девушка, краснея, тянулась губами к моему приятелю. Я в бутылочку не играл принципиально по двум причинам. Во-первых, потому что считал эту игру полным бредом и никогда не имел желания сосаться со случайным человеком. Во-вторых, боялся по пьяни спалиться перед одногруппниками в том, что я гей. Если бы целовать пришлось кого-то симпатичного, да ещё и под действием алкоголя, у меня бы стопроцентно встал, просто потому что секса у меня не было давно и на все физические контакты я реагировал очень остро, почти мгновенно. Не знаю, почему играть в бутылочку не хотел Заморыш, но сел он по итогу на единственное свободное место рядом со мной, на кровати, так, что между нами не было ни намёка на дистанцию. От него пахло абсолютно ничем. Он был невидим, пуст, молчалив, его нельзя было почувствовать обонянием, и только тепло, исходившее от его правого бедра к моему левому, как-то доказывало его существование. — У-у-у-у! — завыли ребята, когда одному парню выпал жребий целоваться с лучшей подругой его девушки. — Целуй, целуй, целуй… — Это нормально? — вдруг подал тихий голос Заморыш. Меня передёрнуло. Я впервые слышал, чтобы он говорил. Да ещё и обращаясь ко мне. Свисающие тёмные волосы едва прикрывали глаза, устремлённые в мою сторону. Заморыш осёкся, заметив, что я, мягко сказать, растерялся, и только когда парень стыдливо отвернулся от меня, я понял, что он пьян. Пока Заморыш был повёрнут в мою сторону, он успел пропитать воздух между нами алкоголем и неловкостью, которую я тут же поспешил устранить. — Не очень, — ответил я как бы не ему, а себе, чтобы не подначивать Заморыша на продолжение диалога. — Я Данил, — оповестил меня тот, снова повернувшись ко мне. — Ва… — на автомате ответил я, но меня перебили. — Ваня, я знаю, — он как-то грустно улыбнулся и, молча посидев ещё пару секунд, встал и пошёл ко столу, на котором сиротливо стояли пустые бутылки. Поняв это, он вернулся обратно и зачем-то пояснил: — Так и знал, что ничего не останется. Поэтому решил прийти сюда, уже выпив. — Что пил? — Водку. — Ещё осталась? Сознание штурмовало острое желание выпить, потеряться, забыться и такое странное ощущение, что Заморыш, то есть Данил, хочет того же самого. — Да. — Козлина! — закричала девушка, чей парень только что целовался с другой. — А я-то что… Это правила такие… — Может, ко мне пойдём? Допьём, что есть, — смущаясь, предложил Данил, окидывая разгорающийся конфликт испуганным взглядом. Разгневанная девица выплеснула сопернице остатки содержимого своего стаканчика на голову, толпа начала бушевать, жадно глотая скандал, и это событие наверняка станет самым запоминающимся и значимым за всё время учебы в этом проклятом месте. — Пошли, — боясь своих слов, ответил я. Больше всего на тот момент мне хотелось запомнить из студенчества хоть что-то, кроме криков пьяных одногруппников. — Какая комната? — Тысяча первая, — сказал Данил, и я с удивлением отметил, что живём мы с ним на одном этаже.

***

В комнате было душно и темно. Данил первым делом включил свет и раскрыл окно, впуская в комнату колкий февральский мороз. — Я не ждал гостей, тут немного грязно… — Плевать, — честно заявил я и занял место на ближайшей кровати. Комната оказалась двухместной, тесноватой по сравнению с моей, где жило аж четыре человека сразу. Линолеум на полу был истерт, местами продавлен стульями. Из мебели тут присутствовали только две кровати, холодильник, два рабочих места с прилежащими к ним полками и общий стол, на котором ютились мультиварка, чайник и микроволновка. Полки одного из рабочих столов пухли от учебников и конспектов — так я понял, что это было место Заморыша. — Сосед вернётся только через неделю, — пояснил он как бы между делом и неуверенно, словно это и не его комната вовсе, зашагал к старому холодильнику. Приглядевшись, я увидел на настольной лампе наклейку, показавшуюся мне знакомой. — Dishonored? Ты тоже играл? — спросил я и сразу же возненавидел его за то, что пробудил во мне интерес. — Не, у меня ноут не тянет, — грустно протянул Данил, открывая дверцу холодильника. Он достал оттуда «Талку» и хлеб, и я только лишний раз ужаснулся тому, как мы были похожи: из всех моих знакомых только я и моя семья предпочитали хранить хлеб именно там. — Я просто летсплеи иногда посматриваю, да и всё. Водку он лил прямо в кружку, ровно четверть. Аккуратно сложил хлеб на салфеточку и приглашающим жестом указал мне на стул возле стола. — Можем, кстати, обзор на дополнение посмотреть, которое в семнадцатом году вышло… — Зачем? Данил снова растерялся и спрятал руки в карманах толстовки. — Ну не знаю. Просто. Я сел на стул и залпом осушил стакан, тут же зажёвывая горечь во рту хлебом. — Ты… ты чего?! Плохо не будет? — испугался Заморыш. Он непривычно широко распахнул свои глаза, в которых напополам со страхом всё ещё плескалось отчаяние. — Какая разница. — Я снова наполнил кружку, причём ровно до той линии, до которой её изначально наполнил Заморыш. — Главное, что ничего уже не будет хуже. Пили мы рывками, жадно закусывая чуть несвежим хлебом, и всё-таки включили обзор на ютубе. Я периодически хмыкал, когда ютубер пытался шутить, и тогда хмыкал и Данил, нелепо подражая мне. — Знал это? Знал? — еле выговаривая слова, вопрошал он и смотрел на меня восхищённым взглядом. Его голос уже не звучал таким странным, надломистым. Он иногда заливисто хихикал, будто вечное напряжение в его горле спало, и неясно, что именно стало тому причиной: растворённый в крови спирт или долгожданная компания другого человека, того, с кем можно было обсудить нечто важное для себя. Тогда ещё я подумал, что, должно быть, чувствовать сопричастность к кому-то почти так же приятно, как и любить. Особенно когда любить кажется невозможным и остается только и делать, что делить общие интересы. — Знал. — Я не стал говорить ему, что видел это видео четыре года назад. Наверное, я просто хотел окунуться в эту странную общность интересов, лишь бы не думать о завтрашнем дне и учёбе. В какой-то момент я устало опустил локти на стол, подперев подбородок руками. Данил распластался на этом же столе, положив голову на скрещённые, как у первоклассника, руки, и касался меня плечом. Снова грел своим неясным теплом. В комнате, несмотря на уже закрытое окно, было ощутимо прохладно. Видео давно закончилось, и мы просто смотрели на чёрный экран не в состоянии пошевелиться. Мои глаза пребывали в жутком расфокусе, я не мог осознать ни один объект около себя — всё мазалось, мельтешило. А ещё меня жутко тошнило, и я боялся проблеваться от случайного движения, поэтому даже не отодвинулся, когда Заморыш меня коснулся. Было тепло и одновременно с тем гадко, будто меня тронул прокаженный. — Ты никогда не думал, что находишься не на своем месте? — спросил я. — Даже не так… Вдруг твоего места просто не существует? На эти темы я не говорил ни с кем. И никогда не планировал говорить. Но глупо понадеялся, что такой же уставший от жизни Заморыш знал ответ на мой вопрос. — Ага-а, — тихо, почти скуля, ответил Данил и ещё сильнее прижался ко мне. Его худое плечо мягко прокатилось по моим рукам, и я ощутил, как в том месте пробежали мурашки. Заморыш опасливо положил руку мне на колено и замолчал, прислушиваясь к моему сердцебиению. До чего же я жалок. До чего же жалки мы оба. Неряшливые патлы, пустые бесцветные глаза. Худой, как спичка, что было ещё заметнее из-за мешковатых толстовок. Занудный. Неловкий. Его не любила вся группа, вернее — просто не замечала. Он был мне отвратителен, и я знал это с самого начала. Но почему-то всё равно полез целоваться. Сосался он ужасно, неумело: широко распахивал рот и всё время тыкался мне в нёбо языком. Но мне было плевать. Всё тело горело, жаждало этой близости, а сознание так пресытилось однообразием будней, что я просто поддался на неловкие намёки Заморыша, понимая, что сам на активные действия он бы никогда не решился. Его рука поползла по моим бёдрам, останавливаясь у паха. Я лишь раздражённо выдохнул ему в зубы и, перехватив его ладонь, положил чужую руку на свой член. Данил томно застонал, а я почти потерял счёт времени, пока парень с переменным успехом пытался развязать шнурок на моих спортивных штанах. — Можно я?.. Меня снова передёрнуло. Хотелось, чтобы он заткнулся и ничего не спрашивал. Хотелось напрочь забыть всё, что происходит, но каждое его слово снова и снова возвращало меня в реальность. Мерзкую и стыдливую. В ту, о которой я буду жалеть всю жизнь, но которую я так хочу прочувствовать прямо сейчас. Я сам стянул с себя штаны вместе с трусами и притянул растерявшегося Заморыша к губам за новым поцелуем. Глаза я старался не открывать, как старался не замечать тошноту, подкатившую к горлу с новой силой, когда мы, всё ещё целуясь, рухнули на кровать у стены. — Ваня, я… — Он тяжело дышал, опустившись вниз и водя губами по моему впалому животу. «Заткнись, заткнись, заткнись», — мысленно умолял я его в ту секунду. Я ещё сильнее зажмурил глаза и попытался упасть в ту пьяную пропасть, что подобно чёрной дыре разрасталась в моей голове, пока новые дозы алкоголя пропитывали тело. Выходило скверно, меня начинало мутить. Так я и завис в этом пограничном состоянии, буквально балансируя между тошнотой, которую у меня вызывала водка, и тошнотой, которую провоцировал тихий, дрожащий шёпот Заморыша. Не получив от меня никакого ответа, но и не заметив особого сопротивления, Данил коснулся губами члена, который за это время уже успел немного опуститься. Шершаво парень провёл губами по головке, дрожащими пальцами он поглаживал мои бедра, слегка сжимая кожу. Растворившись во времени и ощущениях, я всё-таки открыл глаза. Увиденная мною картина, с одной стороны, отталкивала, а с другой — невероятно возбуждала. Данил бережно касался моего члена губами, невинно прикрыв глаза. С диким наслаждением он гладил мой живот и часто, прерывисто стонал. Полностью брать в рот он не торопился, наверное, боялся, что сделает что-то не так, и эта ебучая осторожность, ласковость и зажатость будоражили мою больную фантазию. Я был уверен, что могу попросить его о чём угодно. И он будет из кожи вон лезть, лишь бы доставить мне удовольствие. — Ну давай уже… — прошипел я. Голова в вертикальном положении быстро тяжелела под давлением водки и стыда. Я упёрся затылком в смявшееся подо мной покрывало и замер, когда почувствовал, как горячий рот Заморыша сомкнулся у основания моего члена. Парень едва слышно закашлялся, но так и не вытащил член изо рта. Мое тело немело и покрывалось холодным потом с каждой попыткой Данила взять ещё глубже. Рефлексивно я подавался бедрами вперёд, всеми силами игнорируя тихие всхлипы. Двигался я так жёстко и быстро, как это мне позволяло мое текущее состояние. Мне оставалось совсем немного, я чувствовал это по накатившему оцепенению во всем теле. Лавинообразное, грязное удовольствие пульсировало во мне каждый раз, когда я, придерживая вихрастую макушку парня, скользил головкой по его напрягшемуся горлу. Внезапно худощавые кисти Данила резко упёрлись в мои тазобедренные кости. Он оторвался от члена, давясь кашлем и громко захлёбываясь недостатком воздуха. В свете тусклой лампы на потолке его лоб блестел, глаза — всё ещё немного печальные — исказил ужас. Испуганно прикрыв рот рукой, он убежал из комнаты в ванную, попутно задев стоящую у выхода пустую бутылку «Талки». В ванной комнате послышались звуки воды, а потом и более характерные — противные, отвратительные, словом, такие, каким для меня был сам Заморыш. Он блевал долго, пока я, приняв полусидячее положение, обхватывал разваливающуюся на части голову руками. Кажется, именно тогда я и протрезвел. Быстро накинув на себя трусы со спортивками и всеми силами стараясь не смотреть на влажный от слюны член, я выбежал из комнаты. Широкий коридор с зелёными стенами пугал, будто все живущие на этом этаже уже знали, что произошло. В панике я забежал в ванную в своем блоке, включил душ на полную и стал лить холодную воду прямо себе в лицо. Иногда меня рвало в раковину, тогда я через отвращение закладывал себе в рот два пальца, будто бы веря, что вместе с рвотой из меня выйдут все воспоминания о случившемся. Только через двадцать минут я смог зайти в свою комнату. Все парни в ней уже спали. Тихо, всё ещё чувствуя, как дрожат мои конечности, я забрался на второй ярус одной из кроватей, чтобы почти тут же отрубиться, перед сном вспоминая влажные, бесцветные глаза Заморыша.

***

На первую пару я не пошёл. Как и на вторую, третью и четвертую. Я валялся в кровати, словно лихорадочный, и глотал воду из бутылки, которую мне любезно подали соседи по комнате. В двадцать пять минут шестого я смог дойти до вуза. Благо, от общежития до него совсем недалеко. К последней паре ожидаемо успела отсеяться добрая половина потока, и на входе в кабинет меня встретил десяток пар глаз, с любопытством устремившихся на меня и тут же потерявших интерес. Преподаватель ещё не пришёл, все болтали, чужие голоса больно резали слух и сознание, ещё не успевшие отойти от похмелья. Я не знаю, почему я всё-таки пришёл на эту злосчастную пару. И не знаю, отчего вместе с облегчением я почувствовал слабую обиду, когда не увидел за первой партой Данила. Во время перерыва я свалил обратно в общагу, так и не дослушав рассказ приятеля о том, чем же закончилась вчерашняя драма с игрой в бутылочку.

***

«Придёшь ко мне?» Сообщение от Данила висело непрочитанным уже двое суток. Я упорно игнорировал его, когда до меня наконец в полной мере дошёл весь ужас произошедшего. Я боялся того, что Заморыш всё расскажет. Я боялся, что теперь он будет всё время липнуть ко мне, как какая-то жвачка: старая, бесцветная, давно потерявшая вкус и пахнущая ничем. Я боялся, что рано или поздно наш новый контакт выльется во что-то ещё. Я хотел и не хотел, чтобы Данил сделал так, чтобы я кончил. «Ваня?» Телефон жалобно пропищал, получив новое сообщение. Я закрыл глаза, судорожно отгоняя от себя возникающий в голове образ Заморыша. Две ночи подряд мне снилось, как с открытым ртом и прикрыв веки, он ненасытно трётся губами о мой член и умоляюще скулит, как побитый щенок. В одну из этих ночей я кончил прямо во сне, словно пубертатный подросток, и лежал в мокрой кровати до полудня, пока соседи по комнате не ушли на занятия. «Ответь, пожалуйста». Меня, кажется, снова тошнило. «Водка осталась?» — отписал я, ненавидя себя. «Я могу сходить купить», — практически моментально ответил Данил. Чего я хочу? Чего добиваюсь? Столько вопросов, и даже этот блядский Заморыш не может дать мне на них ответа. Тогда я решил пустить все на самотек. Мне было так паршиво, что казалось — хуже уже не будет. Хуже быть просто не могло. Ещё только начавшаяся молодость превращалась в грязное падение с едва уловимым ароматом забытой сладости детства. Я был для себя никем, и мне стало плевать на то, кем я стану. Мешая в голове похотливые, навязчивые фантазии с осознанием собственной никчёмности, я написал: «Буду через час».