Персонализация, как равенство любви

Глубокий вдох. Медленный выдох. Камило смотрит в отражение — губы алые, мокрые от слюны, с мелкими ранками и суховатой корочкой, волосы растрепались, кудряшки спутались, на щеках румянец, как у девицы, а в глазах дикий блеск, синонимичный со словом сумасшествие. Он утирает пястьем нос и вздрагивает, когда чужая крепкая ладонь перемещается на его живот, вынуждая приподняться выше и встать на пальцы ног. Приходится опереться ладонями в зеркало, чтобы не рухнуть от наваливающегося на спину давления. Бруно входит плавно, но не до конца, ждёт, когда Камило сам начнет насаживаться и почувствует, что проникнуть глубже возможно. Зеркальная поверхность перед ними пачкается отпечатками пальцев, соскользнувших вниз, когда Камило все же дергается и опускается ниже, чтобы член полностью в него вошел. Он скулит и прячет глаза за длинной челкой. — Подними, — мягко шепчет Бруно горячим дыханием в шею. Камило резко вскидывает голову и встречается с его отражением глазами, прикрывая рот ладонью. Внутри всё движется и пульсирует. Он хнычет и постанывает на размеренные плавные движения. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Он прикусывает пальцы и сжимается, не в силах заставить свои глаза смотреть на своё лицо, а не на Бруно, и дрожь бежит по его оголенной коже вместе с мурашками, вынуждая пристыдиться, хотя казалось бы куда ещё больше. — Смотри на себя, — мягко напоминает Бруно, затем целует в шею, посасывая кожу прямо у основания, и на одном дыхании выдаёт, — ты красивый. Камило краснеет, спускаясь взглядом по отражению на розовеющую метку, на покрытые уже сходящими пятнышками ключицы, на подтянутый торс, на котором так идеально лежит смуглая ладонь Бруно, помогающая не свалиться на колени от ослабевших ног, и на свой, о боги, изящный стоящий член, сочащийся смазкой. Бруно вновь целует его в загривок и от соприкосновения его губ обжигающе горячо. Камило поворачивает голову направо, где вид не лучше. В него входят принципиально плавно и медленно, чтобы можно было хорошо рассмотреть какие размеры в него помещаются и как легко скользят по пахучему орхидеями маслу. Камило хочет найти стену без зеркал. Хотя бы одну обычную стену, чтобы не видеть своих длинных худых дрожащих ног, кошачьего прогиба спины и уверенной руки на животе, что мягко вынуждает его соприкоснуться с телом сзади. Он слишком хорошо чувствует, он слишком хорошо видит, он слишком много думает. Бруно везде — его черные волосы щекочат плечи, глаза следят за любой сменой эмоций на лице, а язык то и дело норовит скользнуть по внешней кромке уха, ну той, которая так остро воспринимает прикосновения, что не отпускает их до самого конца. Он входит глубоко, а затем с лёгкостью выходит, чтобы сделать такой же толчок повторно. — Пожалуйста, — шепчет Камило, вновь опуская глаза в пол. — Что? — Пойдем на кровать, — он хрипит. Связки отказываются работать нормально и без этого унижающего шепота. — Тогда ты отвернешься, а я хочу, чтобы ты видел, как ты кончаешь. — Тогда ускорься. Ты слишком медлен… — он проглатывает окончание, когда Бруно делает резкий толчок и вынуждает Камило опереться на руки сильнее, едва ли не сталкиваясь лицом со своим вторым я. — Мы никуда не спешим. Наслаждайся, — выдыхает ему в ухо Бруно, одной из рук проскальзывая к ямочке у кадыка и приподнимая лицо Камило за подбородок. Нельзя смотреть в пол, можно смотреть только на себя. Их взгляды встречаются вновь, и Камило не понимает откуда столько секса в этих темных глазах. В тихом омуте не черти водятся, а суккубы. — Это из-за той шутки? — у Камило по подбородку стекает тонкая ниточка слюны, когда он в очередной раз вздрагивает всем телом и не сдерживаясь закатывает глаза — он и не знал, что медленный секс приносит столько удовольствия и безумия одновременно. — В том числе, — отвечает Бруно, покачивая головой, — при семье больше не называй меня деткой. Рука перемещается на шею и несильно давит — совсем без боли, лишь запугивает. Камило усмехается кривой улыбкой. — А папочкой? — Это такое извинение? Камило дрожит, вот-вот готовый кончить один. — Я тебя понял, — отвечает Бруно, прижимаясь всем телом плотнее, и начинает интенсивные движения, вдалбливаясь в хрупкое тело. Ухмылка быстро сменяется всхлипами и приоткрытым в неозвученном стоне ртом. Пальцы проникают туда и ложатся прямо на язык, вынуждая оставить челюсть открытой, а отражение в зеркале пошлым и грязным. У Камило едет крыша. Он смотрит на себя мутными затуманенными глазами. Неужели Бруно видит его таким, когда они вместе? Когда нависает над ним, кончающим в ладонь? Когда отсасывает и когда входит до предела? Камило красивый, хотя и выглядит, будто для него самое главное в жизни — кончать на члене, и да простят его боги, на члене его дяди. Бруно чувствует, как его сжимают изнутри, видит, как зеркало пачкается от капель, и сам заканчивает, придерживая Камило за живот. Сил нет, желания выйти из тела тоже, а вот тихая просьба оставить мягкий поцелуй на щеке есть. — Понравилось? — спрашивает он в шею, обнимая и крепко-крепко прижимая к себе. — Больше у зеркал не будем, — просит Камило, упираясь лбом в холодную поверхность. — Будем, — шепчет Бруно, — в этой комнате нужно попробовать каждое.