«Нет-нет-нет! Не уйдешь, не оставишь, не бросишь меня одного!»
***
— Не позволю! — прорычал Басараб, сжимая пальцы в кулак. Голубые очи наполнились серыми каплями слёз. Всхлипы вылетали из уст, кулаки же бились о грудь друга всё сильнее, до тех пор, пока руки не перехватились им же. Юноша сжал запястье Валаха, крепко — но нежно. — Раду… — вылетело на одном дыхании. Раду дрогнул, услышав имя. — Я должен уехать на родину, и ты уедешь, когда время настанет. Фёдор надеялся, что сможет успокоить неугомонного княжича, однако вновь получил леща в грудь. Голубые глаза потупили взгляд, глядя на Басараба, метавшегося по всем углам покоев. — Ты не можешь оставить меня одного. Моя родина — империя, ты — моя родина, слышишь? Просторные покои казались ему тесными, словно клетка. Он просто не находил себе места, ему хотелось провалиться сквозь землю, улететь, испариться — всё что угодно, дабы не испытать это чудовищное чувство вновь. — Предатель… — прохрипел княжич, остановив свои бесконечные метания — Сначала Влад, а затем и ты! Все вы — лживые шакалы! Но Валах тут же прикусил язык. Он пытался не произносить этого, однако горечь заполнила разум. Густой туман ярости и безысходности перекрыл весь здравый смысл. — С дуба рухнул, княжич?! — отрезал Басманов, хмуря брови. — Как можешь ты обвинять меня в том, чего я и не делал вовсе. Неужто не видишь в моих глазах печаль, в которой я утопаю, глядя на тебя! Один шаг, и воевода сжал в своих руках угловатый подбородок, заставляя Раду взглянуть на него. Их глаза встретились — взбушевались два океана, не желая мириться. — Смотри мне в глаза, — грозно промолвил Федора, оглядывая его милый лик. Уста приоткрылись сами по себе, ярость и страх словно ветром сдуло, они растворилось в глубине голубых глаз. Только сейчас Раду ощутил стыд неведомый до сей поры. Успокоение настигло его с немыслимой скоростью, он лишь глядел на возлюбленного не в силах вымолвить ни словечка. — Скажи, что хочешь избавиться от меня, что желаешь моего ухода, что я — главная ошибка Христа. — Иуда! — гневно вскрикнул Валашский мальчишка, выныривая из пруда. Басманов растянул губы в хищной улыбке, обнажив маленькие клыки. Василёк упивался гневным взглядом недруга. — Кто из нас не Иуда, и кто Христос. — вымолвил он, протягивая Раду руку помощи. Мальчишка знал, что сделав это, он окажется рядом с валахом, промокнув до нитки. Но взглянув на юношу напротив внезапно его замучила совесть. Как бы сильно он ненавидел младшего Басараба, он не хотел, чтобы Раду мучался, лёжа в собственной постели. Как только руки их соприкоснулись, Басманов тут же притянул Басараба к себе, волоча его на сушу. Капли воды стекали по волнистым каштановым локонам. Раду встрепенулся, глаза же округлились как два больших яблока. — С… — Младший Дракула запнулся. — Слава богу! Валах с неким отвращением и возмущением отодвинулся от груди василька. Регул обхватил себя руками, стиснув зубы. Ярость сочилась из небесно-голубых глаз, а дрожь била по костям. — Я тебе отомщу! — Боюсь, если ты сляжешь в постель, не сможешь посадить меня на желанный кол, сударь. — Когда-нибудь я от тебя избавлюсь…***
Руки бея легли на щёки воеводы, оставляя следы тонких пальцев. «Зачем мне сердце моё, коль овладеть ты им не сможешь?» — думалось ему тогда. Сердце его кровоточило, ныло, просилось к нему так, словно оно маленькое дитя, жаждущее ласки и любви. Теперь же оно одиноко, разбито, превратилось в пыль, растворившись в воздухе. Всё обратилось во мрак, превратив покои бея в сплошной хаос⁚ Все вещи были разбросаны по разным углам, сладкие лукумы валялись на холодном полу, раздавленные, прямо как и его сердце, брызнув кроваво-красной жидкостью. — Прощай, Раду Басараб, — горячие губы будущего опричника коснулись лба юного бея. — Если не вернёшься — на кол посажу! — пригрозил Регул, выдавив некое подобие улыбки. Тихий хриплый смех сорвался с уст. Дыхание обжигало щёку Басараба, заставляя валаха напрячься всем тело. Ком сдавливал всё его горло, перекрывая желанный воздух наполнившийся сладостным ароматом шербета, который растёкся по полу. Грустные голубые глаза растворились в темноте…***
«Мой дорогой Регул. Свет моих очей, неугасимый свет. Я обещал, обещал вернуться за тобой, пытался. Пытался, не смог. И теперь ты сможешь посадить меня на желанный осиновый кол если ты этого захочешь…» — Теперь не смогу, — выплюнул он в пустоту, представляя перед собой горящее тело, проколотое насквозь. Бумага смялась с в ком, голубые глаза, полные печали и отчаяния глянули на молодого человека, стоявшего напротив. Губы Валашского воеводы сжались в тонкую линию. — Что с ним сделать, княже? — обеспокоенно поинтересовался советник, глядя на побледневшее лицо государя. Тот молча повернулся к советнику, сумев вымолвить лишь то, что было у него на уме⁚ — Посадить на кол. Опечаленные глаза вновь растворились в полном мраке. Неугасаемый свет погас навсегда…