***
Не то чтобы он на что-то рассчитывал. Вообще нет. Ни разу. Даже в фантазиях. В голову-то всякое лезло, но в нее постоянно что-то влезает, не голова, а проходной двор. Нет, всерьез Ванька не рассчитывал ни на что, кроме баньки и копченой рыбки. Возможно, его предложение Круглову вообще было из ряда альтруистических. Может, мужская солидарность взыграла? Ванька знать не знал и не особенно желал анализировать свой порыв. Вместо этого он оперативно нашел подходящий домик — его сдавали в аренду родители университетского приятеля. Одолжил у знакомых коптильню и порылся на антресолях в поиске удочек. Папины снасти нашлись рядом с пластиковым скелетом и гипсовым черепом. Рядом с ними в пакете лежала искусственная елка, но она напоминала скелет еще в Ванином детстве, и потому он даже не стал ее доставать. Скинул Круглову сообщение: «С вас елка, с меня игрушки». Правда, в конечном итоге выяснилось, что елка тоже сдается вместе с домом. Поэтому в новогоднюю ночь елки было две. Искусственная горела в спальне, а под живой было удобно це… Но это потом.***
Тридцатого, к вечеру, они приехали на дачу. Дом стоял холодным, крыльцо и участок замело снегом. Но тропинку к реке можно было угадать, и Ванька надеялся, что с прорубью их не обманули и с утра не придется бурить лед. Пока Круглов проверял и на пробу прогревал баньку, Ваня топил печь в доме. Осмотрелся: фотки не врали. Немного покрутился на кухне, щелкая электрочайником и проверяя конфорки электроплитки. Протер стол, отыскал в шкафу и сполоснул кипятком кружки. В общем, сели ужинать — когда сумерки сменились тьмой, а за окнами разгулялся ветер и поднял снежную бурю. Запас анекдотов иссяк, говорить о работе не хотелось, о личном — было вроде как рано, и Ванька предложил посмотреть кино. Зря, что ли, полночи качал триллеры и боевики? Но стоило поднять крышку ноутбука, как вспомнил, что ночью он не только скачиванием занимался. И не только фильмов. Во всяком случае, не только цивильных. На экране веснушчатый ушастый пацан увлеченно заглатывал член качка. Ванька мысленно заорал. И когда только увидел картинку, и когда бросился грудью на стол, чтобы закрыть это гребаное окно, и когда оно мигнуло, исчезая. И продолжал мысленно орать, когда с ужасом обернулся и поймал охреневший взгляд Круглова. Ну вот и? Спалился. Блин, как глупо спалился! Он, компьютерный гений, и прочая, и прочая, и вот такой эпичный провал! Конец отдыху, да? Завершится, даже не начавшись? — Забудьте, — тихо попросил он. В глаза смотреть не стал, рядом тоже не сел. Застыл, как провинившийся школьник перед грозным учителем. — Глупо вышло. Николай Петрович, честно слово, я к вам не лезу, вы ко мне тоже. Пожалуйста? Голову он все же поднял, и под ироническим взглядом Николая Петровича покраснел еще больше. Да ведь в самом деле не лезет! Он же ничего… Он же не!.. Даже в фантазиях! Ванька вообще не западал ни на кого, чтобы всерьез. У него не было любимых типажей, он не делал из секса культа, и ему повезло не вляпаться в чувства к своим коллегам, убежденно гетеросексуальным до кончика мизинца. Ванька разве что Белозерова мог бы заподозрить в бисексуальности, но тот был глубоко и счастливо женат, и по сторонам не смотрел. А уж чтобы влипнуть в Круглова? Ванька же не самоубийца! Николай Петрович так хмыкнул, что Ванька почувствовал себя то ли школьником перед директором, то ли зеленым юнцом перед грозным генералом, но сразу понял: прощен. Круглов махнул рукой, одарил еще одним скептическим взглядом, прям смерил им от головы до ноги и прошелся вдоль рук, как металлоискателем. — Ладно. Я надеюсь, у тебя есть что-то менее… экзотическое? У Вани был Бэтмен, так что неловкий инцидент быстро потонул в споре, кто больше похож на героя: Китон или Бейл? Только чуть позже, собирая ломтиком картошки остатки соуса и сладко посасывая кусок копченого мяса, Ванька пошутил, что дома так вкусно никто не кормит. Круглов отреагировал мгновенно, как будто только и ждал подходящего случая: — А почему никого не найдешь? Мало ли в Москве извращенцев. — Не с нашей работой, — отмахнулся Ваня. Он пропадал в лаборатории чаще чем дома, и в последнее время брезговал искать партнеров на одну ночь. Профессиональная деформация, чтобы ее: не только патологоанатомам доставались в качестве десерта экспертизы на наличии ЗППП у жертв и подозреваемых — через лабораторию подобных образцов прошло больше, чем, к примеру, красивых мужчин через двери самого крутого московского гей-клуба.***
Ваньке не спалось. Он ворочался на одной из двух кроватей в спальне, то прятался под одеяло по шею, то наоборот опускал его до груди, крутился с бока на бок, пока не оказывался на животе или на спине. В Ваньке плескался вискарь. Ровно столько, чтобы тупо согреться и уснуть, но вместо сна в голову лезло всякое. Сегодняшнее палево, конечно, было эпичным. Ванька никогда и ни в чем так глупо не палился, даже когда в раннем детстве воровал пряники из буфета или когда объедал конфеты на елке! А ведь давно никого не было, даже просто потрахаться. Вот теперь, с вискарем в крови, особенно остро чувствовалось: что неплохо бы и… От мысли о том, что в этой же комнате на соседней кровати лежит классный мужик, крышу срывало, и Ванька едва не цеплялся обеими руками в матрас, чтобы не натворить глупостей. А мужик-то реально классный, но ни малейшего шанса. Нисколечко, вот ни капельки. Без вариантов. Но кровь-то кипит, желания плещутся. Круглову тоже не спалось. Тоже ворочался. Может, неприятно ночевать в одной комнате с педиком? Но Ванька честно предложил, что ляжет на кухонном диване, а над ним только посмеялись и едва ли не за шкирку увели в спальню. Ванька осторожно приоткрыл один глаз. Встретился взглядом с Николаем Петровичем и приоткрыл второй. Нет, все-таки самоубийца: смотрит в лицо начальнику, натуральнейшему из натуралов, а в голове — падает перед ним на колени и тянется к поясу брюк. Но и Круглов тоже хорош. Он смотрит. Когда Николай Петрович отогнул угол одеяла, Ванька гулко сглотнул. Уже опускаясь на соседнюю кровать, он подумал: «Никаких чувств, это просто физиология и нейрохимия», а после мысли отключились. Только на короткое мгновение отстранился, отрываясь от терпких после виски и лимона губ, чтобы вдохнуть. И тогда же уточнил: — Я не хочу завтра оказаться виноватым. — Разумно. — Да какое разумно, когда пальцы Николая Петровича лежат у Ваньки на пояснице, сам Ванька нависает сверху, и ладонь уже скользнула в седые волосы. — Я запомню, что сам тебя позвал, не волнуйся. Больше Ванька не останавливался.***
Среди ночи Ванька открыл глаза и пошевелился. Высовывать ноги наружу, в морозную, остывающую комнату, когда под одеялом тепло и сладкая нега, — отнюдь не предел мечтаний. Но надо. Последнее, чем Ваньке хотелось бы заниматься на новогодних выходных, это выяснением отношений с натуралом, поутру обнаружившим, что переспал с парнем. Захочет вернуться к этой теме, сам подойдет, а не захочет — так его право. Ванька никому из бывших любовников не навязывался, и они, за некоторым исключением, тоже не лезли. Поэтому он все же откинул одеяло и попытался встать, но над ухом раздалось сонное: — Ты куда подорвался? До будильника еще есть время. Мысленно Ванька пожал плечами, одеяло вернулось на прежнее место, рука опустилась на живот и сон подкрался, укутал, запутал в своих сетях. Проснулся Ванюшка, когда солнце уже стояло на небе. Видимо, Николай Петрович подкинул пару дровишек в печь, потому что по комнате плыло тепло, пахло углем и хвоей. На кухонной печке нашлась сковородка с половиной яичницы, и Ванька тут же сыто заурчал, за обе щеки уминая бекон. Голова не болела, совесть не гложила. Красавица-елочка в высоком горшке приятно радовала глаза. У родителей, еще когда жили в селе, тоже была такая, только повыше и пораскидистее. И каждое утро первого января, встав засветло и крадучись на цыпочках, Ванька и Ларка спешили приподнять тяжелые нижние лапы и отыскать там заветный пакет с конфетами… В общем, когда Ваня наконец-то спустился к реке, в ведерке у Николая Петровича трепыхались рыбехи большие и маленькие. — Ну ты и горазд спать, засоня. Ванька улыбнулся в ответ, и тут же перевел взгляд на горизонт, понимая, что улыбка вышла застенчивая. — А чего без снастей? Пришлось признаваться, что не любит рыбалку. Терпения не хватает. В детстве, когда папа брал на рыбалку, Ванька и пяти минут не мог высидеть. Что летом, когда комары кусают, слепни жалят, а на поле визжат мальчишки и запускают змея. Что зимой, когда мороз щиплет щеки и глаза слезятся от болезненно белого снега, а душа просится на горку, чтобы с гиканьем лететь на санках в сугроб. — Но поесть копченую рыбку — это святое, — тут же пояснил Ванька, потому что в глазах Круглова вся эта история с внезапным предложением наверняка становилась подозрительнее с каждой минутой. — Главное, чтобы самому не коптить? — понял Николай Петрович, и Ванька широко улыбнулся. Именно! Небо не отличалось ясностью морозного дня, но и без того радостно голубело в вышине, а редкие облака проплывали по нему стадом ленивых барашков. Искрился пушистый снежок, блестела на солнце темная речная вода, и захотелось вдруг, чтобы вынырнула волшебная щука и пообещала исполнить желание. Ванька внаглую разглядывал Николая Петровича. У него усы покрылись инеем, как и мех на капюшоне теплого рыбацкого комбинезона. Покрасневшее на морозе лицо то улыбалось очередной рыбке, повисшей на крючке, то сосредоточенно смотрело в прорубь, будто ожидало появление русалки. Пальцы грелись в темно-зеленых перчатках с примитивным рисунком, очевидно не фабричных, со спущенными петлями и покосившимся рисунком. И Ваня вдруг отчетливо понял: это подарок. Неужели Галина Николаевна умеет вязать? — Это мамины, — откликнулся Николай Петрович, хотя казалось, что глаз не отводил от лунки. — Дырку прожжешь. Ванька фыркнул.***
Ему поручили варить уху. На Ванькино разумное объяснение, что кроме как отрезать колбасу на хлеб и, в лучшем случае, почистить картошку, он больше ничего не умеет, Николай Петрович послал его в лес. Точнее в интернет, в тамошних джунглях, дескать, рецепт ухи из плотвы и окуня точно есть, а уж по рецепту любой дурак сварить сможет. Рассудив, что либо варит уху на обед, а на ужин получает вкуснейшую копченую рыбку под вискарик, либо не варит, но и копченостей не видит как своих ушей, Ванька все же выбрал меньшее зло и поскакал на кухню. И действительно, вскоре рецепт нашелся, рыба оказалась выпотрошенной и очищенной от чешуи — кулинары писали, что с чешуей навар будет вкуснее, но Ваня в гробу видал процеживание бульона и прочие магические процедуры, так что он старательно отскреб чешую сначала от рыбы, потом от себя, от пола, от раковины и даже от печки, которая и вовсе стояла за спиной. В ящике буфета нашлись приправы, в подполе немного овощей. Хозяева упоминали, что можно пользоваться всем, что найдется в доме, так что Ванька без зазрения совести сунул нос в чужой погреб и проинспектировал углы и полки, и в результате нашел не только картошку и лук, но и авоську с мандаринами — сами-то не успели купить, добротный круглый лимон — от привезенного осталось меньше трети, и несколько бутылок брусничного морса. В общем, копченая рыба и протопленная банька появились уже к вечеру. До курантов еще оставалось достаточно времени, когда Ванька с ворчанием отмыл кастрюлю от ухи и сварил картошку для праздничного стола. Он же украсил елки. Он же спрятал под еловыми лапами подарок: бутылку вискаря и пишущую ручку. Не, а что еще-то дарить? Не себя же, разряженного в костюм какого-нибудь мифического существа. В глуши было классно. Вот по-настоящему, вот так, как в детстве, вот уютно и радостно, так что хотелось закричать. Правильными ощущались прохладные полы, пощипывание щек и носа, стоило выглянуть на улицу, запахи дерева, которые только усилились, когда затопили баню, узоры на окнах и сугробы по колено, поскрипывание крыльца… Правильным ощущалось присутствие Николая Петровича, таким уютным и естественным, несмотря на вчерашнее палево и события ночи. С утра они так и не затронули тему произошедшего. Ни на реке, ни позже, во время обеда, ни потом, когда Ванька то и дело выскакивал на мороз, чтобы поглазеть на рыбу в коптилке или заскочить в баню. И вероятнее всего, что не затронут в будущем, но… Круглов — молодец, не стал делать из приключения трагедию и спустил все на тормозах, да и что там было-то ночью, кроме обоюдной дрочки, поцелуев и минета в Ванькином исполнении? Только на душе не стало спокойнее, наоборот. О том, насколько это «наоборот» сильно, Ванька понял только в бане. Во-первых, потому что усидеть рядом с Николаем Петровичем не получалось, и вместо того, чтобы оставаться на той же скамейке, Ванька то и дело соскальзывал на пол. А там фантазия указывала на нужный ракурс, и вновь вспоминалась ночь, и… И Ванька поспешно вскакивал и снова бегал взад и вперед, нес какую-то ерунду и зачем-то рассказывал, как делал снеговичного ежика, а потом от деда влетело, потому что вся морковка из погреба оказалась в снегу и померзла. Если бы Николай Петрович не наблюдал за Ваниными метаниями со спокойствием царственного удава, было бы проще. Ванька в парилке и семи минут продержаться не смог. Провожал глазами капельки пота на плечах и груди Круглова, пока не натыкался взглядом на полотенце, повязанное вокруг голых бедер, и вот, и… В общем, когда свое полотенце уже ничего не смогло бы скрыть, Ванька поспешно ретировался в предбанник, затем высунулся на улицу, и вытащил заранее припасенную бутылку морса. Стало полегче. По умолчанию решили, что они друг для друга не та компания, чтобы мыться вместе. Ваня решил, если честно. Буквально по рукам себя бил, чтобы не встать со скамьи и не войти в парилку, где так вкусно пахло можжевельником, плескались в ведрах горячая и холодная вода, и мыльная пена обрисовывала тело… И по щекам тоже едва не бил, потому что полотенце задорно так поднималось, хоть бутылкой прикрывайся. Может, Николай Петрович и троллил — Ванька, во всяком случае, подозревал троллинг, но из парилки он все-таки вышел в полотенце и не стал никак комментировать Ванькины пылающие щеки и все остальное. А потом, намывшись и напарившись до того, что его дважды окликали и уточняли, точно ли он еще жив, Ванька вывалился из парилки, розовея голой кожей, как новорожденный поросенок. За крохотным окошком виднелись темное небо и первые звезды, но торопиться было некуда: все к празднованию уже готово, нет нужды подрываться и нестись в дом. И настроение прежнее, дурашливое, вновь вернулось и принесло с собой запас анекдотов из детства. Так что Ванька дурачился на полную катушку, брызгался водой, угорал над историями; и визжал, когда на него попала струя холодной воды из ковша — над этим уже ржал Николай Петрович, потому что Ванька-то пытался его облить, а не себя. Так что из бани на морозный шипучий воздух Ванька вышел в обновленном, приподнятом настроении. А на душе будто шампанское искрилось, шипели и лопались пузырьки, хотя именно шампанского-то в Ване не было. Было немного виски, и то первый бокал он налил, уже вернувшись из бани.***
Вчера настроение было другим, вчера просто хотелось тепла и секса, утро отличалось нервозностью и смущением, и вечер поначалу был точно таким же. А к ночи накрыло искрящимся, булькающим, лопающимся как пузырьки шампанского и шарики во взрывной карамели, и Ванька сам искрился, щелкал и лопался, парил в облаках и наслаждался теплотой и уютом дома. Телевизор не смогли включить — прощай, антенна. Трансляцию с Первого канала включили на ноутбуке, но интернет тупил, и кто разберет, не настал ли Новый год по всей стране, когда в домике едва заговорил Президент. Ванька за день набегался и напрыгался, как суслик, и теперь сидел, привалившись спиной к цветочной кадке, еловые иглы царапали голову, запахи хвои, рыбы и мандаринов плыли по комнате, хотелось целоваться. Долго, безудержно, точно так же, как целовались ночью, зарыться пальцами в волосы и хихикать, когда усы щекотали кожу на шее и на животе. Ванька неотрывно смотрел на Николая Петровича, гладил взглядом и улыбался, потому что взгляды и улыбка — это все, что оставалось, ведь смотреть и улыбаться ему никто не сможет запретить. Николай Петрович убавил у президента громкости, наполнил заново оба бокала и облизал палец, на который перед этим упали капли янтарного виски. Николай Петрович подхватил и выпивку, и блюдце с очищенными мандаринками, прежде чем подойти к елке. Ванька задрал голову и принял протянутый ему пузатый круглый бокал. Он так-то не ожидал, что Николай Петрович сядет рядом, на пол, под елку, но он сел. И тоже отхлебнул виски, с наслаждением покатал его по языку, прежде чем сделать глоток. А Ванька залип на губах. Перевел взгляд на глаза — и снова на губы. Как палевно. И как красноречиво! В конце концов, разговор — всегда работа двоих. И ничто не мешает Николаю Петровичу сделать вид, что ничего не заметил. Или попросить так не делать. Или… — Это плохая идея, Вань. Однако рука уже выбирала хвою из Ванькиных волос. — Это очень плохая идея, мелкий настырный котенок. Ага. Отвратительная. Хуже некуда. Но Ванька уже потянулся за поцелуем и лишь когда воздуха стало не хватать, сообразил: звучит гимн. Ваньке нравилось, как Николай Петрович перебирает его волосы, как обнимает за плечи, придерживая, когда сам Ванька уже практически навалился сверху, едва не распластался и не раскинул ноги и руки, опутывая. Виски отдавал цитрусом, мандариновые дольки сами попадали в рот, и Ванька лишь норовил каждый раз облизать палец. В ноуте кто-то пел, но Ванька посмотрел бы туда, только если бы Пугачева с Биланом на пару взорвали из гранатомета Кремлевский дворец. Ванька смотрел на Николая Петровича снизу вверх. На душе пузырилось, словно шампанское. Немногим позже, когда он вышел из ванной и помахал перед носом серебристым пакетиком гандона, поймал офонаревший взгляд — и ухмыльнулся. Ванька просто любил секс, Ваньку мало что могло смутить и остановить его было практически невозможно — Николай Петрович еще просто не знал, как ему повезло. Потом Ванька валялся в кровати, безумно хотелось пить, но идти в соседнюю комнату за виски было откровенно лень. Палец выводил узоры на разгоряченной груди Николая Петровича, зацелованные, случайно прокушенные губы саднило, мокрые от пота волосы липли на лоб и падали на глаза. Сбоку раздался тихий смешок. — Я начинаю подозревать, что с роликом была провокация. Ванька тут же вскинулся, но сил, чтобы всерьез поспорить, не осталось. Просто, ну, он же не самоубийца! Откуда бы ему было знать, что Николай Петрович не плюнет в морду и уедет, едва завидев на экране член? И что он воспримет ролик как предложение потрахаться без обязательств? Вот, кстати, от какого-нибудь Майского Ванька такую реакцию мог ожидать, но чтобы от Круглова… Вот об этом Ванька тут же спросил, но в ответ лишь загадочно похмыкали и поцеловали в макушку. За виски идти все равно не хотелось. Ванька сложил голову Николаю Петровичу на грудь и улыбнулся, когда почувствовал, как его закутывают в одеяло.***
И тогда, засыпая в ночь с тридцать первого на первое, когда вся страна отмечала Новый год, Ванька еще не знал, что на следующий день Николай Петрович предложит встречаться. Временно, мол, «пока ты не найдешь кого-то постоянного». Они в этот момент будут париться в бане после долгого дня возле проруби, и Ванька, сидя на коленях у Круглова, мысленно вычеркнет чертово «пока» и, не раздумывая, согласится. Через полгода их спалит Галина Николаевна. Просто придет в гости без приглашения — как потом выяснится: на разведку, по Валиной наводке, — а там Ваня в вовку задротит, вместо того чтобы помогать Коле варить обед. Еще через месяц, так же без приглашения, заявится Серега, оценит с порога ситуацию и жалобно спросит «Я все не так понял, Коль?» А что понимать? В разгаре генеральная уборка, стиралка жужжит, белье отмокает, вещи в шкафу переехали с полки на полку задолго до Ванькиного переезда, но теперь въезжают те остатки, которые не перевезли прежде. Ванька с появлением незваного гостя будет пыхтеть, пытаясь вынести на площадку ковер, и Серега хмыкнет, отойдя от первого шока. — Такого дрища даже личинка моли опездюлит и утащит ковер на продажу, давай-ка мне свой угол, и, Коля, пойдем-ка поговорим. А Ванька хмыкнет, точно зная, что вечером задротить в комп будет на пару с Майским. А еще через время… Впрочем, это уже другая история. Просто все будет здорово.