Лгать запрещено

Это было нашей маленькой игрой, тайной и почти интимной. Она заменяла переписки совиной почтой, когда вы обмениваетесь длинными письмами, начиная их: «Мой любезный друг» и заканчивая: «Всегда твой…» Она покрывала отсутствие разговоров в ночи, близких и непременно тихих, едва уловимых, слова в которых произносятся одними губами, выдохами, касаниями рук. Она исключала вопросы: «Какой твой любимый цвет» и «Что ты предпочитаешь на завтрак», — и не допускала лжи в ответах. Единственное правило игры: никогда не лгать. Лгать запрещено! Сожми губы и прикуси свой язык, молчи, не смей раскрывать рта — только правдивый и искренний отклик. Том предложил сам. Он мне рассказывал: «Ты был невыносимым ребёнком. Я просто не знал, как усмирить твою энергию. Ты хотел узнать меня, хотел поиграть, и тогда я сказал тебе: «Ты ужасная непоседа. Да или нет?» Великий Хаос, до чего расширились твои зелёные, словно два огромных тягучих болота, глаза! Я видел кончик языка и то, как он уткнулся в жемчужный ряд молочных зубов. Ты распахнул губки и довольно прошептал: «Да», — я просто вынужден был сдаться». Стоит ли говорить, что сдаваться Том не столько не любил, сколько не умел? Это же был Том, гениальный юный маг. К одиннадцати годам, когда большой белый филин уронил на подоконник нашей приютской комнатки письмо из Хогвартса, Том отлично овладел беспалочковой (палочек у нас и не было ещё, в маггловском-то сиротском доме) магией. Он также помогал мне с моими выбросами волшебства и учил меня некоторым заклинаниям. Он был горд собой, и я гордился им. Объясняя правила игры, Риддл сказал: «Убедись, что чужие не воспользуются твоим вопросом или ответом, чтобы узнать твои слабости. Убедись, что верно построил вопрос. Убедись, что готов услышать ответ. И не смей лгать — это запрещено!» Я, тот самый невыносимый мальчишка, глупый и наивный, шестилетний, завороженно произнёс: «Ты ведь мой друг теперь, Том? Да или нет?» «Да, Гарри», — обронил он снисходительно. Взгляд его, холодный и надменный, — конечно, он всегда глядел высокомерно, но, ожидая того признания, я надеялся увидеть хоть толики тепла внутри мордредового Риддла, — остудил мой пыл. Я замер. Вязкий ком скользнул в горле и камнем упал в желудок. Разочарование — вот, что я чувствовал. Тяжёлое и горькое. А затем Том уехал учиться, и мы виделись лишь тогда, когда в Хогвартсе наступали каникулы и Том не проводил их у школьных приятелей. В те годы мы не играли. Я помнил это глухое, насмешливое: «Да, Гарри», — и сжимал зубы, не давая вопросам повиснуть между нами. Говорил: «Расскажи ещё о тех забавных существах с крыльями и длинными хвостами» или «Поделись со мной своими наблюдениями за магами», но никогда — «Ты скучал по мне, да или нет?» Через три года филин оставил два письма, и я ощутил себя по-настоящему счастливым. Сердце в груди трепетало и билось о рёбра, подобно птице, наконец-то готовой вылететь на свободу, пронестись высоко-высоко над домами Лондона, серыми, невзрачными, ненавистными. Том держал мою ладонь. Том улыбался и кивал в знак приветствия однокурсникам. Том был спокоен, и я решился спросить, остановившись у вагона для первогодок и готовясь отпустить Риддла. Повернулся к нему, приподнявшись на мыски, выдохнул: «Том. Ты примешь меня на любом факультете. Да или нет?» «Да, Гарри». Чёрт возьми, лгать было запрещено! Уже после, попав на Гриффиндор, я с нежностью признал, что Риддл сказал правду. Но в тот миг слова его, едкие и удушливые, почти лишили меня чувств. Он ушёл, и встретились мы в Хогвартсе. На моей шее удавкой висел ало-золотой галстук. Я взглянул на Тома в отчаянии. «Поздравляю, Гарри, — мягко произнёс он. И, будто действительно видя и понимая моё состояние, добавил: — Слизерин бы не вынес наш дуэт». Я признаюсь вам в этом, а вы постарайтесь поверить мне, — ведь у разговора нашего свидетелей не имелось: я рассмеялся. Негромко, однако легко и звонко. Казалось, страхи и недоверие копились внутри так долго, что теперь решили: настал момент разорвать крохотную темницу в клочья. Том притянул меня к себе. Ласково заправил пряди непослушных волос, заглянул в глаза и потребовал: «Ты станешь достойным волшебником для меня. Да или нет?» И я, не думая, обхватив его за талию и уткнувшись в шею (на которой повязан был зелёный галстук), ответил: «Да». Вы знаете, я выполнил своё обещание. Едва ли вы слышали о более известном и востребованном ловце, чем Гарри Поттер. Едва ли вы не знаете о министре Риддле, который всюду путешествует со своим возлюбленным… Но я, как обычно, тороплю события. После того случая у меня появился план. Я хотел вывести Риддла на эмоции, заставить его быть искренним, честным со мной. Вынудить его замолчать! Ничего не изменилось: мы всё также пересекались между занятиями, каждую субботу сбегали к границе Запретного леса, чтобы побыть вдвоём и поделиться новостями. Мы также возвращались в приют на каникулы. Перекидывались шутками и беззлобными поддёвками. Он всё также ворчал на моё «совиное гнездо» на голове, закатывал глаза, кривил губы; всё также крепко обнимал меня за плечи, грел мои замёрзшие пальцы, целовал щёки. Он радовался моим победам и утешал при неудачах. Мирился в ссорах, гордо и равнодушно, бесспорно, как умел исключительно он: проходил мимо, безразлично коснувшись руки; наблюдал, строго взирая из-за слизеринского стола; был рядом, молчаливый и почти покорный. И все годы, что мы учились вместе, не смогли лишить нас ни одного из этих чудесных элементов нашей дружбы. Я добавил в неё, в нашу дружбу, игру. Мы сидели на Астрономической башне, и я замечал: «Нам хорошо вдвоём. Да или нет?» «Да, Гарри». После успеха в квиддичном матче я приникал губами к его уху и шептал: «Ты волновался, когда я был близок к земле. Да или нет?» «Да, Гарри». Во время разногласий я мог подсесть к нему в библиотеке и попросить: «Ты не позволишь мне провалить этот ужасно сложный тест по Зельям. Да или нет?» Тугая улыбка и «Да, Гарри» — ответ Тома. — Ты поймаешь меня, если я буду падать. Да или нет? — Да, Гарри. — Я могу доверить тебе Хедвиг. Да или нет? — Да, Гарри. — Мне позволено касаться твоих книг. Да или нет? — Да, Гарри. Да, Гарри. Да, Гарри. Да, Гарри! «Да, Гарри. Только наложи чары на свою мантию, чтобы не простыть». «Да, Гарри. Но я верну тебя обратно до отбоя». «Да, Гарри. Мне важно твоё мнение». «Да, Гарри. Будь рядом». «Да, Гарри. Я ценю твои чувства». — Ты поцелуешь меня прямо сейчас. Да или нет?! — Да, Гарри. И Том склоняется над моим красным от ярости и растерянности лицом. Задерживаю дыхание. Неужели не врёт?.. Даже спустя столько лет, бесстрастных ответов, редких вопросов, сомнения держат моё сердце в стальной хватке. Горячий воздух опаляет губы. Подаюсь навстречу, открывая рот. Влажное прикосновение языка, движение. Следую за ним, повторяю. Ухмыляется, гад. Жмурусь. Решаюсь. Отшатнувшись, ловлю риддлов взгляд. Требую: «Ты любишь меня? Да или нет?» Синие глаза темнеют. Я с наслаждением наблюдаю, как сдвигаются его брови, дёргается уголок губ, а затем он сжимает их, свои губы, которыми целовал меня мгновение назад, и молчит. Впервые молчит в этой откровенной маггловской игре. Жадно приближаюсь к нему — всего шаг. Пока ещё встаю на мыски, — недолго Тому быть выше меня, — обхватываю его лицо, мрачное и, клянусь Мерлином, потерянное. Накрываю распахивающиеся для меня губы своими. Я тоже люблю.