***
Еще осенью, когда Петр Иванович только-только вернулся в Червинку, Панас с новым управляющим убирались в погребе, который был расположен в дальнем крыле, там, где были в основном хозяйственные помещения. Пан велел навести там порядок, поскольку, как он выразился, хламу скопилось видимо-невидимо. А ни он сам, ни его жена, ни уж тем более сын не намерены «жить в свинарнике». В погребе обнаружилась кое-какая старая мебель, которую еще покойная Анна Львовна приказала выбросить, да вот отчего-то руки так и не дошли. А в дальнем углу как раз и стояли эти самые ящики. — И чего этот хлам не выбросили, в самом-то деле? — проговорил Панас, поставив на верхний ящик масляный фонарь. Когда управляющий увидел это, то принялся костерить несчастного Панаса на чем свет стоит, без конца поминая какую-то мать и угрожая отправить Панаса прямиком к ней. — Ты же нас тут всех сейчас под монастырь чуть не подвел, так тебя и разэтак! — кричал управляющий. — Хочешь, чтобы мы на воздух взлетели?! Сам тогда перед панами ответ держать станешь, понятно? — Да что я сделал-то, Мирон Тимофеевич? — захлопал глазами Панас. — Читай! — указал Мирон Тимофеевич на полустертую надпись на одном из ящиков. — Фай… фейв…фей-ер-вер… Фейверкус какой-то, — пожал плечами Панас. — Сам ты «фейверкус», идиот! — сердито сплюнул Мирон Тимофеевич. — Фейерверк это, ясно? Для увеселения используется. Фитиль поджигают, и… — Да знаю я, — кивнул Панас, — один раз у пани Шефер, была тут у нас одна, такое диво запускали. Когда она именины праздновала. Вся округа к ней съехалась смотреть! — живо пустился он в воспоминания. — Да… Григорий наш Петрович покойный как раз дома гостил перед отъездом на войну. Они со старой пани вместе в поместье Шефер ездили, сам их отвозил. Тогда еще батька мой жив был, царствие ему небесное, и я на оброк не уходил, служил у пана в стременных. И я все видел! Точно звезды все разом с небес на землю попадали. Страх, как красиво! А пан наш, Петр, стало быть, Иванович, сказал тогда, что Шеферчиха кучу денег зря на ветер пустила, только и всего. Так… откуда ж у нас-то он тут, фейерверк этот? — Я почём знаю, — отозвался Мирон Тимофеевич, пожав плечами, — я ж тут у вас без году неделя… — А, — вспомнил вдруг Панас, — это должно быть еще со свадьбы Григория Петровича и Натальи Александровны! Анна Львовна тогда распорядилась купить его, хотела, чтоб торжество было самым пышным, да вышло по-иному… Знать, не выбросили его. — Ладно уж, надо будет у пана спросить, что с этим делать. Оставь все как есть покуда, — распорядился управляющий, а после просто-напросто позабыл обо всем. Это оказалось на руку Панасу, потому что именно забытый в погребе фейерверк, решил он, поможет ему развеселить милую Галочку и помириться с нею.***
Галина поставила на столик у кровати пани чашку с горячим чаем и, быстро отвернувшись, тихо всхлипнула. Лариса приподнялась на постели потянулась было к чашке, но, заметив Галино состояние, отдернула руку и нахмурилась. — Что-то случилось, Галя? — спросила она. Галина лишь помотала головой: — Все хорошо, пани. Вы… вот тут чай для вас. С мёдом. Выпейте! Вам сразу легче станет. — Спасибо, Галя, мне уже намного лучше! — улыбнулась Лариса. Галя заботливо поправила Ларисе подушку и поспешила удалиться, однако же, Лариса успела заметить ее покрасневшие глаза. Что у нее стряслось, интересно? Выпив чай, Лариса вновь откинулась на подушки, некоторое время лежала, глядя в потолок, а после решительно поднялась с постели и накинула халат. Сколько можно, право слово, она уже отлежала все бока. У нее ничего не болит, самочувствие превосходное, и потому она не намерена сегодня спать в одиночестве, с нее хватит! Третьего дня Лариса вместе с Петром Ивановичем ездили в Нежин. Пока муж был занят в конторе махорочного завода, Лариса навестила свою модистку, примерила новое платье, которое заказала для праздничного вечера, а потом зашла в галантерейный магазин за новыми лентами для шляпки. К тому времени, когда она выбрала подходящие, Петр Иванович уже покончил со своими делами и ждал ее, надобно сказать, с весьма недовольным видом у дверей. — Лариса, голубушка моя, ну что ж так долго-то? — вздохнул он. — Я тут до костей уже промёрз! — Ох, простите меня, Петр Иванович! — Лариса тут же обняла его за шею и прижалась губами к его губам. — Всё модистка виновата, нету с ней никакого сладу, все мне наперекор говорит! Если я велю убрать глупые оборки на рукавах, значит, надо убрать! А она спорит со мной! — Безобразие! — тут же возмутился Петр Иванович. — Вот так тебе теплее будет, да? — лукаво улыбнувшись, Лариса еще теснее прижалась к мужу и снова поцеловала его. — Поехали уже домой, — шепнул он ей на ухо, — там нам будет еще теплее! — И то правда, — нехотя разжав объятия, проговорила Лариса. — Честно признаться, я и сама продрогла. Сегодня такой ветер, да и снег вот-вот пойдет, а я, как на грех, забыла дома перчатки! — Модистке же этой в следующий раз скажи: если она продолжит с тобой препираться, то ты найдешь другую, более воспитанную, которая не привыкла спорить с заказчиками! — Вы правы, — согласилась Лариса, — ее излишняя суетливость меня утомила. Но по крайней мере платье должно быть готово в срок. — Ты будешь самой красивой на праздничном приеме! — Надеюсь… Всю оставшуюся дорогу Лариса украдкой бросала на мужа виноватые взгляды и терзалась от беспокойства: все же на улице и впрямь сильно похолодало, а она заставила Петра Ивановича ждать ее. Как бы ему не повредило столь длительное пребывание на холоде! К счастью, с Петром Ивановичем ничего плохого не случилось, а вот Лариса на другой день совсем расхворалась. С утра она принялась чихать да кашлять, а к вечеру у нее и вовсе начался жар. — Лёвушку пока сюда ко мне не приносите! — распорядилась она. — Не хватало только, чтобы он заразился. — Хорошо, пани, как прикажете, — тут же отозвалась Дарина, которая состояла при юном Льве Петровиче няней. — Так иди давай к ребенку, — сурово взглянул на нее Петр Иванович, — и распорядись доктора для пани позвать немедленно, не стой столбом! — Не волнуйтесь, пан, все сделаю! — учтиво поклонилась Дарка и тут же умчалась. — Ну, что такое? — Петр Иванович присел на край постели и взял Ларису за руку. — Плохо? Ты потерпи, Ларис, скоро врач придет, поможет, — он положил ладонь ей на лоб, вздохнул и отправился на кухню, чтобы, пока доктор собирается да едет, Галина приготовила для пани травяной отвар и компресс. Врач, который добрался в Червинку ближе к ночи, осмотрел Ларису, сказал, что это сильная простуда, и надобно теперь лежать в постели да принимать лекарства. Мужа Лариса отправила ночевать в старую спальню, которая теперь служила комнатой для гостей. Во-первых, она не хотела, чтобы он ненароком заразился от нее, а во-вторых, Петр Иванович, кажется, твердо вознамерился просидеть около нее всю ночь напролет. Лариса убедила его, что в том нет необходимости, она же не смертном одре, а Петру Ивановичу надо как следует отдохнуть, поскольку у него так много хлопот по хозяйству. Жар у Ларисы, спасибо отвару и оставленной доктором микстуре, к утру спал, и она спокойно заснула. Через день от болезни ее практически не осталось и следа, она лишь слегка покашливала время от времени, но чувствовала себя довольно бодрой и полной сил. Доктор же, вновь вызванный в Червинку Петром Ивановичем, удовлетворенно кивнул, повторно осмотрев свою пациентку, и заявил, что прием необходимых лекарств надо продолжать, а постельный режим соблюдать еще пару дней. «Для надёжности», — как он выразился. За целый день Лариса страшно соскучилась и по мужу, и по сыну, и по всем домашним хлопотам. Поужинав, она немного почитала, выслушала подробный отчет Дарины о том, что Лёвушка также хорошо поел, поиграл, немного покапризничал, а теперь она должна уложить его спать. Лариса велела Дарине не спускать с ребенка глаз и вовремя уложить его. — Петр Иванович где? — спросила она. — У себя? — Работают пан, — кивнула Дарина, — велели не беспокоить, сказали, что как только закончат, зайдут проведать вас. А покуда велено вам отдыхать и… «не капризничать, точно Лёвушка», — улыбнувшись прибавила она. Лариса рассмеялась: право слово, Петр Иванович излишне беспокоится о ней, она ведь уже можно сказать совсем здорова. Она отпустила Дарину, сказав, что выполнит все предписания беспрекословно и напоследок попросила принести ей чаю. Подкрепившись, Лариса все же решила пойти и побыть немного с Лёвушкой. В конце концов она два дня его не видела! А потом на свой страх и риск Лариса решила зайти в кабинет мужа и сказать ему, чтобы возвращался в супружескую спальню. Лазарет закрывается! Кроме того, она ведь знает, что эти дни он провёл в кабинете, ссылаясь на свои важные-преважные дела и, соответственно, практически не сомкнув глаз. Просто дело в том (вовсе не трудно разгадать его хитрость), что ему не нравится и не хочется ночевать одному.***
— Ой, пани! — Лариса чуть-чуть не столкнулась с Дариной. Та куда-то бежала по коридору и, как это водится, совсем не смотрела по сторонам. — Простите меня! — Дарина, — покачала головой Лариса, — следует быть осторожной! Куда это ты так торопишься? И где Лёвушка? — Паныч там… это… в детской. А вы почему встали, доктор вам… — В детской? — удивленно приподняла брови Лариса. — Он уже уснул? — Нет, — замялась Дарина, — то есть, я его укладывала, но тут как раз пан зашел и велел мне убираться. — Ах, вот оно что! — усмехнулась Лариса. Ей прекрасно было известно, что Петр Иванович даром, что ворчит на них с Дариной, когда они «излишне сюсюкаются с наследником рода Червинских», а сам, дай ему волю, не спускал бы сынишку с рук. — Ну, тогда я пойду к ним. А ты ступай отдыхать! — Ой, пани, — всплеснула руками Дарина, — я ж вам совсем забыла сказать: Галка-то наша с мужем своим поссорилась! Представляете, чуть не насмерть разругались из-за сущей глупости! Панас кувшин разбил, а Галя ему сколько раз говорила: будь аккуратен! А я вот все думаю, как бы их помирить? Лариса вздохнула. Дарина расторопна, услужлива, безукоризненно ухаживает за Лёвушкой, но… увы, у нее есть один недостаток: она слишком болтлива и обожает, как Петр Иванович выражается, совать свой нос туда, куда ее не просят. Вот, скажем, взять хотя бы только что сказанное: откуда бы ей знать, что произошло у Гали и Панаса. Впрочем, что, если это правда? Ведь не трудно догадаться, что Галя переживает, поэтому-то она и была такой грустной сегодня, когда подавала Ларисе чай. Что ж, кажется, Дарина права: надобно как-нибудь помирить Галю с мужем, пусть у них всё ладно будет. Милые бранятся, как говорят, только тешатся. Уж это Лариса теперь точно знает!.. Аккуратно приоткрыв дверь детской, Лариса заглянула в комнату: Петр Иванович стоял, склонившись над колыбелькой, и что-то тихо говорил Левушке. Наконец он чуть покачал головой и взял малыша на руки, отчего тот довольно рассмеялся. — А как быть с тем, что не след Лёвушку приучать к рукам? — с преувеличенной строгостью спросила Лариса, прикрывая за собой дверь. — Ну, в качестве, так сказать, награды за хорошее поведение — это полезно! — нимало не смутившись, проговорил Петр Иванович. — А наш Лёвушка такой молодец, ведь правда? Вот сегодня он совсем не капризничал и… — Раз так, — сказала Лариса, — то, разумеется, вы правы, — и она по очереди поцеловала мужа и сына. — Ты почему встала, Лариса, ведь ты еще не совсем здорова, — строго взглянул на нее Петр Иванович и осторожно опустил Лёвушку обратно в кроватку. — Мне уже намного лучше, Петр Иванович, — Лариса нежно погладила его по руке, — доктор ведь сказал, что болезнь моя вовсе не серьезная. И я чувствую себя очень хорошо! — Ну и слава богу! — улыбнувшись, Петр Иванович приобнял ее за талию. — А еще, — Лариса вновь чмокнула его в щеку, а после положила ладони ему на плечи, — я безумно соскучилась по вам! Кажется, пора положить конец вашей ссылке в кабинет, Петр Иванович! — О, да, — отозвался он, — я и сам только о том и мечтаю, а раз ты уже совсем здорова, то… Он не договорил, потому что за окном вдруг раздался страшный грохот, точно рядом взорвался целый пороховой склад, а вслед за этим комната вдруг озарилась разноцветными огнями. Лариса взвизгнула от неожиданности, Петр Иванович схватился за сердце, а Лёвушка громко расплакался от страха. — Какого черта?! — воскликнул Петр Иванович и устремился прямиком к окну. — Что это? — ахнула Лариса, подойдя к нему. За окном тем временем пламенели яркие всполохи, расцвечивая зимнюю ночь всеми цветами радуги. Под громкий треск и свист вверх взлетали красные, зеленые и серебристые шары. Поднявшись в небо, они взрывались снопами блестящих звезд или, вернее было бы сказать, сказочных цветов, и разлетались в разные стороны. Переливаясь яркими красками, они мерцали, точно из последних сил, и наконец гасли, но только затем, чтобы на их месте сразу же возникли другие. — Какой-то кретин вытащил фейерверк из подвала, — догадался Петр Иванович. Он хотел было прибавить, что сделает уже завтра утром с нерадивым недотепой, который случайно ли, нарочно ли запустил фейерверк, но тут Лёвушка вновь заплакал. Лариса тут же взяла его на руки, принялась целовать и шептать на ушко слова утешения, но он не желал успокаиваться. — Лёвушка, милый ты мой, — Петр Иванович повернулся к жене и сыну и погладил малыша по голове, — ну, не плачь сынок, не надо! — Вот, видишь, маленький мой, папа говорит, не надо плакать, а папу надлежит слушаться, — прибавила Лариса. Левушка замолчал, заинтересованно посмотрел сначала на мать, потом на отца, а после протянул к последнему ручонки. — Иди-ка сюда, хитрец ты этакий, — усмехнулся Петр Иванович и взял Лёвушку у Ларисы. — Смотри, сынок! — тихо проговорил он, подойдя к окну, за которым по-прежнему взлетали в небо и разлетались на мириады сверкающих искр блестящие шары. — Видишь, как красиво? Завтра ведь святки, — прибавил он. Лёвушка вдруг рассмеялся, а затем отвернулся от окна, дотронулся ладошкой до щеки Петра Ивановича и отчетливо произнес по слогам: — Па…па! Лариса ахнула, а Петр Иванович поднял Лёвушку на вытянутых руках, рассмеялся и прижал его к груди. — Ты слышала? Слышала? — обрадованно воскликнул он, повернувшись к Ларисе. — Лёвушка, милый, — Лариса взяла сынишку за ручку, несколько раз поцеловала ее, — давай, скажи, скажи ещё, ну! — Папа! — уверенно произнёс Лёвушка, улыбнувшись. — Мам…а, — прибавил он, немного помолчав. Глаза Ларисы тут же увлажнились, а Петр Иванович довольно улыбнулся: — Какой же он у нас умница, правда, Лариса? Лучше всех! — Вы совершенно правы! За окном тем временем все стихло. Последний сноп искр поднялся вверх, разноцветные звезды мигнули на прощание, словно нехотя, и погасли. — И все-таки любопытно было бы узнать, какой же поганец устроил тут… бог знает что? — спросил Петр Иванович у Ларисы после того, как им удалось наконец-таки уложить сына спать, и они вернулись к себе в спальню. — Ах, Пётр Иванович, — Лариса сбросила халат и улеглась в постель, — какая, право, разница? Скорее всего это произошло по ошибке. Но знаете, что? Мне понравилось! — Ну, — протянул Петр Иванович, взбивая подушку, — если подумать… красиво! Да и Лёвушке нашему, кажется, тоже понравилось. Что ж, раз так, то не стану уж наказывать этого недотёпу, кем бы он ни был. — И правильно, — кивнула Лариса, придвинувшись ближе к мужу, — ведь все хорошо, что хорошо кончается. — Это уж точно, — кивнул Петр Иванович и обнял Ларису за плечи. — И раз уж ты чувствуешь себя отлично, то… Я так соскучился! — шепнул он ей на ухо, а после жарко поцеловал. — Как и я! — хихикнув, отозвалась Лариса.***
— Панас, да ты… с ума сошел! — всплеснула руками Галина. Когда Дарка прибежала на кухню и сказала, что на заднем дворе кто-то поджег курятник, Галина, поминая всуе нечистого, едва успев накинуть на плечи шаль и тулуп, тут же бросилась со всех ног на улицу. Надо немедленно позвать кого-нибудь, подумала она, вылетев пулей из дома. Дарка же тем временем потащила ее почему-то не на задний двор, а к левому крылу дома, приговаривая, что так надо. Когда они оказались у дальнего флигеля, вдруг что-то громко хлопнуло, а вслед за этим сделалось светло, как днем, а в небе взорвались и засверкали разноцветные искры. Рядом с флигелем же, там, где обычно, останавливались повозки с провиантом, который привозили в Червинку, стоял Панас с факелом в руках. — Мать честная, — прошептала Дарка, — какая ж красота! И чего это паны прятали этакое диво? Галина молчала и, как завороженная, смотрела в небо. — Ну, что, тебе понравилось, Галочка моя? — робко спросил Панас, когда все закончилось. Дарка, пробормотав, что ей уже пора, а то как бы паныч не проснулся, умчалась, растроганная же до глубины души Галина бросилась Панасу на шею. — Тебе попадет от управляющего-то, Панас! — прошептала она, целуя его. — А если сам пан дознается?.. — Не дознается, — махнул рукой Панас. — Петр Иванович же в кабинете пока ночует, а он в другом крыле. Пани тоже спит, наверное, десятый сон видит, она ж больна… А Мирон Тимофеевич в Нежин поехал, сестру навестить. Я же… все для тебя, Галочка, мне хотелось, чтобы тебе весело было. Завтра ж святки! — Ты сумасшедший! — вновь улыбнулась Галина. — Я ведь и без этих штук тебя… очень люблю! Ты уж прости меня, вспылила, дурная была! — Галочка ты моя, — обрадовался Панас и крепко обнял ее. — Пойдем в дом, — сказала Галина, — а то холодно, да и мало ли, вдруг кто заметит! — Идем, родная! — отозвался Панас. Он был очень доволен: все получилось так, как он хотел. Дарка не подвела и упросила Галю выйти во двор. Правда, Панас думал, что фейерверк выстрелит всего один раз, и этого будет довольно, но потом ему показалось, что ради Галочки нужно запустить все, так сказать, запасы. Всё равно ведь лежат, зазря пропадают. А пан… даже если и узнает, должно быть, отругает, конечно. Но панский гнев ведь ничто по сравнению с улыбкой любимой жены и их семейного благополучия! Да и потом, ведь святки же! Говорят, в это время случаются разные чудеса, так что, может быть, все обойдется, хозяйский гнев Панаса минует, и все будет просто замечательно!