Болезнь под кодовым названием Эмма Свон.

      Единственное, что заглушает боль от постоянно рвущихся наружу цветов — это курение, новая убийственная затяжка, приближающая тебя к смерти. Но Реджина не боится оказаться в могиле, она мечтает об этом каждый день своей чертовски сложной жизни. Раньше любой из её возлюбленных погибал, от рук очередного злодея: то её собственной матери, то разбушевавшегося вдруг обделенного Бога, но всем им предстояло кормить своим телом прожорливых червей. Именно эта участь пугала Миллс, куда больше, чем возможность оказаться в Аду: ведь она была влюблена в самого глупого, упрямого, несуразного и нетактичного шерифа с невероятно странным чувством юмора, смерть которого заставит брюнетку шагнуть прямо в пропасть или, быть может, наглотаться таблеток, однако совершенно точно покинуть реальный мир, ибо без Эммы Свон она не могла дышать.       Ирония состояла в том, что в присутствии Эммы Свон грозный мэр задыхалась от количества ядовитых лепестков, что с быстрой скоростью окутывали её легкие, причиняя невероятный дискомфорт. Цветы, будто своими толстыми стеблями и молодыми побегами сжимали сначала бронхи, после медленными шагами, как ползучие змеи перебирались ближе к легочной артерии, заставляя женщину откашливать кровь вместе с белоснежно-розовыми лепестками яблони.       Королева хрипло усмехается, вытирая остатки крови с уголков губ тканевой салфеткой, которую в последние месяцы вынуждена носить с собой перманентно и снова делает затяжку, с наслаждением вдыхая смертоносный дым. Она стояла в полном одиночестве на небольшом балконе своего особняка, в который раз жалея, что он выходит на главную улицу, где её может увидеть любой житель маленького городка. На улице уже продолжительное время было темно, закатное солнце сменила сияющая серебром луна, освещая мрачные закоулки Сторибрука. Ветер в эту ночь оказался особенно кусачим, хлестал по оголённой коже мэра, словно хлыстом, будто специально заставляя ту зайти внутрь и лечь наконец в постель, однако Миллс была далеко от сна, как в этот раз, так и в излишне долгие ночи до этого. Несмотря на холод и легкую дрожь, постепенно начинающуюся в её теле, она стояла на своем, старательно вдыхая свежий воздух практически полной грудью (по крайней мере, до того момента, пока не понимала, что снова зайдется болезненным, страшным кашлем).       Хаотичный набор мыслей Реджины, прерывает тихий свист и легкие, чуть ли не прыгающие шаги. Эту походку королева, кажется, могла бы разгадать в любое время дня и ночи. Только шериф может оказаться такой жизнерадостной, даже если ей предстоит всю ночь патрулировать улицы ради покоя мирных граждан, да поиска какого-нибудь злодея. Мадам мэр, конечно, не боится Спасительницы, совсем нет, но все же прячет за спину окровавленную салфетку, спешно тушит сигарету и размахивает свободной рукой, прогоняя дым. Из груди Миллс вновь слышится хриплый, разрывающий глотку кашель, что и привлекает внимание только подошедшего к особняку шерифа.       — Реджина, — изначально бывшая злодейка видит только белоснежную шевелюру, и только после Эмма вскидывает голову, расплываясь в лучезарной улыбке. Спаситель всегда рада видеть брюнетку, улыбка на ее устах появляется сама собой, едва девушка замечает величественную фигуру королевы, — ты чего не спишь?       — Да вот, ждала, пока Вы, мисс Свон, решите повторить со мной сцену из Ромео и Джульетты. Будет ли серенада? — с сарказмом произносит женщина, но в ее голосе нет привычной строгости и злости, скорее наоборот. Однако, от вопроса она уходит умело, не желая говорить блондинке, что из-за любви к ней она захлёбывается в собственной крови, стоит ей лишь принять горизонтально положение.       — Простите, Ваше Величество, пою я плохо. Боюсь, от моей серенады наш сын подпрыгнет с кровати в ужасе, — подыгрывает ей шериф, пропуская мимо ушей игнорируемый вопрос. Эмма читала Миллс лучше, чем кого бы то не было, знала, когда та лжет, уходит от ответа, что-то скрывает. Как видела это сейчас, но и словом не обмолвилась, не желая терять доверие женщины, что приоткрывала свою душу крайне редко, даже перед ней. Один раз за день, таков был неизменный лимит королевы.       — Что ж, очень жаль. Тогда советую Вам продолжить работу, шериф. Начало моего рабочего дня совсем скоро и у меня явно возникнут вопросы, почему моя подчиненная выбирает болтать с кем попало, вместо патрулирования.       — Вы никто попало, мадам мэр, — более серьезно добавляет девушка, но в следующее мгновение снова расслабленно и слегка уставши улыбается, — До завтра, вечером же все в силе?       — Конечно.

***

      Следующий день тянулся бесконечно, так долго, словно льющаяся патока, при том эти чувства разделяли обе девушки. В последнее время они не так часто пересекались, и Эмма не совсем понимала, чем это обусловлено, но всей душой любила вечерние посиделки в кабинете мэра, когда их сын уже видит десятый сон, а Реджина наполняет не ясно какой по счету стакан, своим фирменным сидром. Только наедине, Спасительница могла вдоволь насладиться обществом королевы, пока та слегка хрипловатым голосом повествует о своей жизни в тихом полумраке комнаты. Миллс редко рассказывала нечто новое, также не часто она приоткрывала дубовые двери со стальными оковами, дабы пропустить Эмму в свою голову, состоящую из джунглей. Как ни странно, но у вечно знавшей все заранее мэра, что раскладывала по полочкам любую информацию и вещи, в голове творился полный кавардак, в связи с полученным опытом, который не требует перечисления.       Итак, на часах было около одиннадцати, когда Свон постучалась в дверь с золотыми цифрами 108. Как обычно, с легким опозданием, которое Реджина уже считала традицией, хотя и не понимала, как можно быть настолько не пунктуальной.       — На три минуты позже, мисс Свон, — проговорила брюнетка, открывая дверь и вскинув одну бровь перед тем, как отойти в сторону, чтобы шериф могла зайти.       — Эмма, — спокойно напоминает блондинка, — и я не виновата! У тебя просто часы спешат, — неопределенно оправдывается девушка, проходя вглубь особняка, попутно стягивая с себя красную кожанку. Спаситель помнила, каким ненавистным, суровым взглядом её награждала королева каждый раз, стоило только забыть снять верхнюю одежду.       — Тогда и на часовой башни время также неправильное. Полагаю, и на всех трех часах в моем доме, верно?       — Ну да! — восклицает блондинка с поистине детским выражением лица.       Они проходят в кабинет, минуя гостиную и кухню, да закрывая за собой дверь, что делают постоянно. Иногда их разговоры слишком громкие, эмоциональные, полные смеха, так что женщины боятся разбудить этим шумом Генри, поэтому Ее Величество, после закрытия двери, следом накладывает звукоизоляцию.       — Все в порядке? — интересуется Эмма, когда обе уже сидят друг на против друга с напитками, что медленно раскачиваются в стаканах, пока они жестикулируют. В темном коридоре особняка, девушка едва ли разглядела обычно безупречный внешний вид королевы, однако теперь, когда холодный свет ламп осветил Миллс, шериф начала волноваться. Первое, что бросилось в глаза - Реджина не на каблуках, хотя предпочитала их носить на постоянной основе, особенно рядом с блондинкой, которая была выше на пару сантиметров. Но дальше хуже: бледный цвет лица, синяки под глазами, будто женщина уже долгое время болеет, слегка растрепанные черные волосы и вместо привычных вызывающих платьев, темно-серый кардиган, в который Миллс была завернута так, словно ту мучил сильнейший озноб. Этот вид заставил шерифа нахмуриться, из зеленых глаз пропали задорные искорки веселья, уступая место переживанию.       — В порядке, — раздался односложный ответ, а тонкие пальцы женщины покрепче сжали стакан, сдерживая приступ подступившего вдруг кашля. Рядом с Эммой всегда становилось хуже в физическом плане и одновременно лучше, в моральном.       — Реджина...       — Я в порядке, мисс Свон, — ответила Миллс резче, нежели хотела из-за боли, сидевшей глубоко в легких. А следом за суровым, потемневшим, карим взглядом, будто в глазах сгустились грозовые тучи, последовал тихий треск, после которого на пол посыпались крошечные стеклянные осколки. Они врезались в плоть королевы, что безжизненно смотрела на то, как стекло разлетелось в стороны, застыв, словно мраморная статуя и не в силах справится с нахлынувшей волной.       — Боже правый, Реджина, — прошептала Спасительница и с решительностью поднялась, перешагивая осколки, дабы мгновением позже оказаться у аптечки, запрятанной в одном из шкафов Миллс. Блондинка слишком часто получала ранения во время битв и даже обычных тренировок и потому прекрасно знала, где находится самая важная для нее вещь. Ведь не припомнить, сколько раз, брюнетка обрабатывала те царапины, что ей пришлось получить. Небольшой ящик с медикаментами в скором времени стоял на столе, а Эмма, вновь расположившись напротив начальницы, вытягивала пинцетом, застрявшие крошечные осколки из дрожащей руки Её Величества.       — Прости, — практически беззвучно прошептала королева. Осанка ее была все также идеальна и даже в такой момент, она будто возвышалась над шерифом, словно смотрела свысока, как много лет тому назад во время их бессчётных войн.       — За что? — слегка нахмурившись уточнила девушка, на секунду прервав свое занятие, — Что с тобой происходит в последнее время? Ты не спишь, не питаешься, избегаешь меня, — Эмма перечислила очевидные факты, которые не нуждались в опровержении. Реджина давно предполагала, что шерифу известна любая её тайна.       Молчание длилось долго, секунды превращались в минуты, а мэр все подбирала нужные слова, дабы Свон поняла, осознала, что она испытывает и как больно, как чертовски больно, любить ее. В карих глазах плясали огоньки, отражающиеся от камина, в нем теплилась надежда на счастье и бесконечная любовь, которую она испытывала последние несколько месяцев. Миллс открывает рот, чтобы наконец заговорить, она не может струсить, не перед той, кому угрожала столько лет, но вместо слов из рта вытекает ровная струйка крови, а следом один единственный белоснежно-розовый лепесток.       Спасительница медленно переводит взгляд от лепестка на Реджину, и еще раз, и еще, словно пытаясь осознать случившееся, а немного погодя, едва слышным шепотом произносит:       — Ты любишь меня.       Быть может, на этом стоило бы закончить наш рассказ, оставив под завесой тайны дальнейшие разборки Злой Королевы и предназначающейся исключительно для нее Спасительницы, однако...       Извечно смотрящие лишь вперед себя карие глаза опускаются, она изучает взглядом лежащие на полу осколки, высокие сапоги Свон, пятна на ее повидавших виды джинсах и смотрит, куда угодно, только не на нее. В один момент, у королевы возникло желание усмехнуться, да со злостью и пущей ненавистью посмотреть прямо в изумрудные глаза, сказав с полюбившимся ядом в голосе, мол, "Слишком много на себя берёте, мисс Свон", но брюнетка не делает этого, понимая, что разобьет сердце им обеим, даже, если Эмма теперь не переносит ее на дух, женщине просто не хватит сил оттолкнуть шерифа намеренно.       — Реджина, посмотри на меня, — практически умоляет шериф и этому бархатному, немного дрожащему от переполняющих эмоций, голосу невозможно противостоять, словно Эмма способна гипнотизировать человека, убедить его в чем-либо, сказав лишь пару нужных слов.       Её Величество прокручивает золотое кольцо на пальце, оставшееся со времен Дэниэла, закусывает губу в сомнении, боясь, что это безмолвное признание будет встречено насмешками, да всеобщим презрением, если вдруг Свон захочет рассказать об этом Прекрасным, которые уж точно язык за зубами держать не станут. Она молчала настолько длительный период, что в легких проросли губительные цветы, норовя убить в ближайшее время и все же страх быть отвергнутой непутевым шерифом, оказался сильнее страха возможной гибели. Реджина скрывала болезнь, как могла, но Эмма узнала об этом самым неподходящим способом. Женщина подняла глаза, в глубоком взгляде сверкнул металлический холод, в качестве защитного механизма:       — Вот только не надо жалости, Свон, — практически прорычала брюнетка, голос слишком сильно хрипел от постоянного кашля и некогда мягкие нотки теперь звучат враждебно и опасно.       — Я люблю тебя, Реджина. Всегда любила, разве это не очевидно? — Эмма осторожно провела тыльной стороной пальцев по щеке королевы, внимательно всматриваясь в ее глаза. С тех пор, как Желтый Жук преодолел границу Сторибрука, а на крыльцо роскошного особняка выбежала тогда еще незнакомая, испуганная брюнетка, Спасительница одаривала ту взглядом полным безоговорочной любви. Мадам мэр являла собой единственного человека, что по силе, по стержню глубоко внутри, был равен юному шерифу: их столкновения каждый раз, словно буря, сносила все на своем пути, оставляя след из повреждений, которые они причиняли своими конфликтами. И несмотря на перманентное раздражение, испытываемое первые пару лет, женщина смогла добиться, хоть каких-то настоящих эмоций от Свон, что привыкла прятаться за сотнями разных масок.       С одними она была героем. С другими преступником. Но всегда и всюду она чувствовала себя, словно на работе, обязанной кому-то, обязанной спасти всех, даже, если сделать это блондинка не в силах. Однако, лишь с мэром, она ощущала внутренний покой, постоянный ураган из эмоций, несправедливости, чувства долга, затихал на время, даря Спасителю столь желанное умиротворение.       Королева молчала, стараясь проанализировать ситуацию, подловить девушку на лжи. Она ведь просто хочет поиздеваться? Но когда вечно щекочущие внутренности лепестки впервые за долгий срок начали исчезать; когда мэр поняла, что может дышать полной грудью; когда пленительный кашель отступил, давая свободу мыслям и легким, лишь тогда бывшая злодейка прильнула к блондинке в требовательном поцелуе. Ничего и никого она не жаждала так сильно, как Эмму Свон, будь она прямо сейчас на смертном одре - эта взбалмошная блондинка была бы единственной, кого она по-настоящему желала.       Стоило Реджине вовлечь ее в нежный и долгий поцелуй, Эмма легонько улыбнулась и тут же мягко поддалась, разместив ладони на плечах брюнетки и прижимаясь к ней ближе, отвечая неспешно и ласково, полностью отдаваясь возлюбленной. Когда же королева его прервала, она отстранилась от женщины медленно, нехотя, едва-едва, так, что кончики их носов все ещё чуть касались друг друга, а теплое дыхание согревало кожу в прохладном, из-за открытого окна воздухе, и тогда с любовью и теплом улыбнулась шире.       — А как же твой однорукий дружок? — идеальные брови Её Величества изогнулись, слегка поднимаясь вверх, как было каждый раз, когда мэр задавала интересующий вопрос.       — Изучит все открытые бары Сторибрука, осушит запасы рома и думаю, переживет, — шериф тяжело вздохнула, представляя последующий разговор с Киллианом. Но отношения с Реджиной, на которые она даже не надеялась, отгоняя слишком прекрасные мечты перед сном, стоили всех усилий. На самом деле, Эмма любила Крюка, как друга, однако никуда дальше эти чувства не шли. Первое время новая влюбленность поглотила ее целиков, но спустя месяцы, Капитан стал постоянно маячившей перед глазами тенью, не дававший ей достаточно свободы. Она была с ним из того же чувства долга, заключив, что они действительно многое прошли вместе, дабы закончить все, просто потому что ее прежние эмоции сошли на нет. Да и сердце разбивалось, стоило блондинке увидеть свою возлюбленную с разбойником, — А теперь, пожалуй, я все таки обработаю раны, иначе Твое Королевское Величество умрет от потери крови раньше, чем я смогу снова тебя поцеловать.       Мадам мэр закатила глаза и предоставила возможность блондинке обрабатывать небольшие ранки, хотя могла залечить их с помощью магии, но что-то ей подсказывало, что излишне заботливого шерифа это расстроит:       — Преувеличивать было не обязательно, Эмма. Мне придется терпеть твое присутствие гораааздо дольше двух секунд, — беззлобно усмехнулась Миллс, наконец-то наслаждаясь свободным дыханием и до одури влюбленным взглядом Спасительницы.

Конец.