Проблемный ребенок-загадка

– Не расстраивайся, слушатель. Шота может быть строгим, но ничего не делает без причины, – доносилось из учительской. – Всё хорошо, Ямада-сан. Я бы не удивился, если бы он меня ненавидел. В средней школе многие учителя так делали – это нормально. По крайней мере, я знаю, что Айзава-сенсей справедлив, – ответил другой голос рассеянно, почти между делом. Шота, рука которого уже лежит на ручке двери, застыл. Голос Мидории звучал слишком отчетливо, чтобы он мог с кем-то его спутать, но в первую очередь его застали врасплох именно слова, которые оставили после себя неприятный осадок и множество вопросов. – Многие учителя ненавидели тебя в средней школе? Слушатель, почему ты считаешь, что это нормально? – обеспокоено спросил Хизаши. Шоту интересовал тот же самый вопрос. Он отпустил дверную ручку и прислонился к ближайшей стене – у него было ощущение, что лучше не прерывать разговор, который назревал внутри: Мик мог выглядеть глуповатым, но дети чувствовали себя куда более комфортно с ним, чем с Айзавой, и легче раскрывались, в отличии от вечно угрюмого Шоты – и как учителя они использовали это себе на пользу. Там где Айзава мог надавить, там Хизаши мог смягчить – классическая игра в "Хорошего/плохого копа" в миниатюре. Внутри однако теперь повисло молчание. Затем раздался неловкий смех Мидории, в котором Айзава услышал отчетливые нервные нотки. – Я сказал это вслух? Наверное просто не так выразился. Учителям казалось, что я нарываюсь на неприятности, и, наверное, так оно и было. От меня слишком много хлопот – да вы у Айзавы-сенсея сами спросите. Я всё подписал, можно я пойду, Ямада-сенсей? – закончил он торопливо, явно желая прекратить этот разговор и оказаться как можно дальше от учительской. – Еще немного, юный слушатель. Обещаю, это никак не повлияет на твою учебу или моё отношение к тебе, Мидория, но мне очень хотелось бы узнать кое-что. Кто-нибудь из твоих бывших учителей когда-нибудь относился к тебе несправедливо? Шота задержал дыхание. Ему тоже хотелось бы услышать, что скажет ребенок. В конце концов, ответ должен был довольно прост и однозначен – либо да, либо нет. – Все ученики, вероятно, считают, что их учителя к ним несправедливы, – теперь уже гораздо тише произнес Изуку – так что Шоте пришлось напрягать слух, чтобы всё расслышать. И видит бог, ему совершенно не понравился этот ответ. Вернее, полное его отсутствие. Впрочем, это уже само по себе о многом говорило. Айзава нахмурился. Мидория – одна из самых больших загадок среди его учеников с начала этого года, если не за всё время его преподавания в этих стенах. Целый клубок несоответствий, которые имели еще меньше смысла, если начать складывать их вместе. Мощная, даже чудовищная причуда – и почти полное отсутствие контроля, как будто ребенок получил её буквально накануне. Почти преступное, халатное отношение к собственному развитию и тренировке своих способностей – и удивительное трудолюбие в сочетании с редкой сообразительностью и умом. Исключительный, ничем не оправданный фаворитизм со стороны не абы кого, а про-героя №1, самого Всемогущего, не говоря уже о неявном интересе, который питал к мальчику директор Недзу, который вполне мог бы избаловать и заставить излишне гордиться собой любого подростка – и удивительная скромность, едва ли не забитость, словно на мальчика годами не обращали внимание. Изуку по всем его прикидкам должен быть одним из тех избалованных "золотых детей", которых с малых лет носят на руках за чудесную причуду, вроде того же Бакуго Кацуки, но чем ближе Шота его узнает, тем больше он видит в ребенке себя – аутсайдера, которому долгое время приходилось тащиться на задворках в поисках собственного пути. Всё это заставляло задаваться вопросами. Ему уже давно не терпелось наложить руки на личное дело Мидории, но каждый раз, когда он пытался это сделать, на его пути вставали либо Недзу, либо Всемогущий, будь он не ладен!, – и это лишь сильнее разжигало любопытство, не говоря уже об изрядном раздражении, потому что Шота в конце концов проявлял не праздный интерес: речь шла о благополучии его ученика. Однако он почти видел некую иронию в том, что Мидория в конце концов считал, что Шота его ненавидит, тогда как он, вероятнее всего, являлся одним из его любимчиков – в конце концов, именно это и заставляло Айзаву быть с ним в разы строже, чем с любым другим из его детей: как учитель он просто не мог позволить проявиться своему фаворитизму – в первую очередь это ударило бы по самому же Изуку. Ошибки, которые он мог допустить в обучении, могли однажды стоить Мидории жизни, и Шота отказывался это допускать. Другое дело, что он не может позволить одному из своих учеников считать, будто их классный руководитель его ненавидит. Не говоря уже о том, что выделяться ему приходилось среди бывших учителей Изуку, которые, видимо, долгое время пренебрегали ребенком. – Однако не все учителя готовы выслушать своих учеников, – произнес он поэтому, толкая дверь и входя в комнату. – Можешь поверить, Проблемный Ребенок, ко мне это не относится. Две пары зеленых глаз сразу обратились в его сторону: одни широко, почти панические распахнутые, и вторые полуприкрытые треугольными желтыми очками, слегка укоризненные. – Шота, какой сюрприз! – с легкой иронией прокричал Хизаши, заставляя его поморщиться. – Айзава-сесней, – выдохнул Мидория – явно в нескольких секундах от того, чтобы душа покинула его бренное тело. – Успокойся, Проблемный Ребенок. Тебе ничего не грозит. Я случайно услышал кое-что из вашего разговора и у меня возникла пара вопросов. Я не собираюсь заставлять тебя отвечать на них, но мне бы очень хотелось получить ответы. Шота красноречиво посмотрел на Мика. Тот улыбнулся ему, делая вид, что не понимает, чего от него хотят. "Вон", – произнес Шота глазами, указывая взглядом на дверь. Ямада "непонимающе" моргнул: "Зачем?". Шота закатил глаза: "Я не собираюсь его пугать. Убирайся!". Хизаши вздохнул и поднялся со своего места. Он перед тем как уйти, он не забыл ласково потрепать пушистые кудри Мидории и украдкой подмигнул ему, явно желая успокоить. Айзава вновь поморщился. Он предпочитал, чтобы к нему относились с уважением и вполне осознавал долю страха, который внушал в своих учеников, но ему не нравилось выглядеть монстром в их глазах. Шота прошел к своему столу и устроился на офисном стуле, указывая рукой на диванчик для посетителей, удобно расположенный рядом. Мидория немного поколебался, прежде чем опустить плечи и с побежденным видом сесть на указанное место. Разговор с учителем не должен вызывать у него столько беспокойства, подумал про себя Шота, делая вид, что разбирает бумаги на столе, пока украдкой поглядывал на скорбную сгорбившуюся фигуру на диване. Было ли это еще одним указанием на неудачный опыт общения с предыдущими учителями? Изуку нервно теребил и заламывал пальцы, кусал губы и слегка хмурился, с каждой секундой выглядя всё более и более несчастным. Шота вздохнул, пытаясь прикинуть, насколько откровенным ему стоит быть. Мысленно вернулся к Спортивному Фестивалю. Бой Мидории с Тодороки вызвал в нем противоречивые чувства. Кто бы что не видел в происходящем, отчаянная попытка одного мальчика достучаться до другого стала очевидна для него довольно быстро, вызывая глупую, ничем не оправданную гордость за своих учеников – его не могло не тронуть то, как ребенок отдавал всего себя ради помощи другому. Однако одновременно, куда сильнее, чем всё остальное, в нем разгорались досада и злость на Мидорию, которые подпитывались застарелым и хорошо знакомым страхом: тем самым, когда он слышал имена своих учеников в экстренных новостях; тем самым, когда во время стажировки его учеников в школу неожиданно звонили их наставники; тем самым… который преследовал его с тех пор, когда вместо радостного голоса Широкумо, поздравляющего Шоту с победой, он услышал только оглушительный шум дождя и тихое потрескивание в наушниках. Изуку с Оборо хотелось сравнивать в последнюю очередь, и порой Шоте приходилось почти прикладывать усилия, чтобы не сделать этого. Этот мальчик, Изуку, прямо на его глазах и на глазах огромного стадиона и тысячи телезрителей буквально ломал себя по кускам в совершенно лишней и ничем не оправданной попытке достучаться до сверстника. Лишней – потому что это был гребанный спортивный фестиваль, ради всего святого! Школьное мероприятие, основная цель которого в лучшем случае попасть под свет софитов и привлечь к себе внимание на фоне остальных – речь не шла о человеческой жизни, единственном, что на самом деле имело значение! Вокруг были учителя, друзья и однокашники, в конце концов, но этот ребенок не только не захотел - или не смог? - никому довериться и решил сделать всё сам, он еще и выбрал для этого максимально саморазрушительный способ! И если Шота догадывался об этом раньше, то теперь он знал это совершенно точно: если Мидория готов зайти настолько далеко во время ничего не значащего фестиваля, то ни о каком самосохранении во время стычки с мало-мальски серьезным злодеем не будет идти и речи – он так и будет ломать себя без конца, пока не дойдет до своего предела. Шота вновь вздохнул, ущипнув себя за переносицу. – Проблемный ребенок. Ты когда-нибудь задумывался о том, что случилось бы, если бы тебя исключили во время моего теста в начале этого года? Реакция Изуку была такой стремительной и красноречивой, что почти ошеломила его. Мидория резко вскинул голову, его зрачки расширились от страха – нет, от чистого ужаса, дыхание стало резким и глубоким, а пальцы с такой силой вцепились в собственные колени, что побелели костяшки пальцев. – Вы собираетесь исключить меня, Айзава-сенсей? – спросил он полузадушенным воздухом и это заставило Шоту выйти из ступора. – Мидория, дыши! – резко произнес он, и, встав со своего места, подошел ближе, чтобы положить ладони на плечо ученика, пытаясь заземлить его немного. – Проблемный ребенок, смотри на меня! Успокойся. Это был всего лишь вопрос, я не собираюсь исключать тебя! Он опустился на корточки, так, чтобы их глаза теперь были на одном уровне, продолжая удерживать ладони на плечах мальчика. – Более того, ты в принципе не должен реагировать на такой вопрос, будто от этого зависит твоя жизнь, – произнес он тише, скорее даже самому себе. И Мидория вновь удивил его своей реакцией. Паническое выражение на его лице внезапно сменилось хмуростью, даже возмущением. Он резко отдернул плечи назад, отодвигаясь глубже в кресло, в глазах появилась настороженность, даже обида. Всего мгновение – и растерянный и испуганный ребенок пропал: Мидория в принципе закрылся от него, на поверхности остались только подозрение и хорошо скрытые недоверие и враждебность. Шота медленно опустил свои руки. Изуку молчал, не глядя ему в глаза и явно прикидывая, как ему стоит себя с ним вести, и Айзава слегка встряхнул свои волосы, прежде чем встать и отойти к своему столу, на этот раз прислонившись к нему бедром, решив, что его присутствие будет излишне давить на мальчика. – Я ожидал, что вы выясните к этому моменту это и сами, но, Проблемный ребенок, но еще ни один ученик, которого я "выгнал" на этом тесте, не был в действительности исключен из школы. – Что? – спросил явно сбитый с толку Мидория. – ЮЭЙ отличается от всех прочих школ особым стилем преподавания и я, в частности, соглашаясь на должность классного руководителя, выдвинул особое условие: возможность исключать… – он намеренно сделал паузу, ожидая, когда ребенок посмотрит на него, прежде чем закончил, – и принимать учеников обратно. Дальнейшая судьба детей может отличаться – одних я оставляю на героическом курсе, других могу перевести на курс общего образования – на постоянной основе или на испытательный срок. Как ты думаешь, для чего всё это? Шота, слегка склонив голову, наблюдал, как рука мальчика потянулась ко рту и слегка оттянула нижнюю губу – явный знак того, что Мидория находился в глубокой задумчивости. Его тело также заметно расслабилось и он даже немного подался вперед на диване – явные знаки, говорящие как о его заинтересованности, так и о том, что он чувствует себя относительно комфортно. Он не стал торопить ребенка, позволяя ему прийти к своим выводам. – Потому что это рационально? – спросил он наконец. – Помогает выявить будущих героев с наибольшим потенциалом, а тех, кого вы считаете неподходящими, направить на какой-то другой путь? – предположил он. – И в чем по-твоему заключается подобный "потенциал"? На этот раз Изуку размышлял чуть меньше, явно стараясь припомнить наставления, которые Шота дал ему во время броска мяча. – Наличие причуды, умение ею пользоваться… так, чтобы не доставлять неприятности другим и не быть обузой? Ох. Вот оно. Вот как ребенок понял его слова и вот на что ему стоило обратить внимание давным-давно. Шота хотел еще тогда внушить этим детям мысль о важности собственной жизни, а Мидория в итоге понял всё совершенно наоборот, почему-то автоматически решив, что его собственное благополучие второстепенно. Ему придется быть очень аккуратным в словах. – Дети зачастую приходят на этот курс со множеством иллюзий о том, что из себя представляет работа героя. Многие из вас, – и тут Шота внимательно посмотрел на мальчика, который тут же виновато заерзал, – считают, что нет ничего лучше и благороднее, чем пожертвовать своей жизнью во благо какой-то великой цели. Однако дело в том, что "пожертвовать собой" и "загубить свою жизнь" – это разные вещи, Мидория. Я не собираюсь позволять кому бы то ни было впустую растрачивать свою жизнь – и именно поэтому я хочу, чтобы еще в начале обучения мои ученики почувствовали, что такое "смерть" хотя бы один раз, прежде чем им придется столкнуться с реальной опасностью, – закончил Шота, ожидая ответной реакции. И совершенно не ожидал, что это будет мгновенный, почти задумчивый вопрос: – Что если они к этому моменту уже успели "почувствовать" смерть самостоятельно? Шота слегка вздрогнул, в то время как Мидория похоже и сам осознал, что говорит и сразу же замахал руками. – Разумеется, это просто любопытство, Айзава-сенсей! Не то чтобы я когда-нибудь… в смысле… вы понимаете… Пожалуйста, забудьте то, что я что-то говорил! Шота понимал. Даже слишком хорошо понимал, что ему врут в лицо. Ему очень не нравилось то, что скрывалось и подразумевалось под этим вопросом и сейчас не хотелось ничего больше, чем вцепиться в ребенка и вытянуть из него правду. Но с таким подходом он никуда не двинется: не может использовать силу или авторитет без того, чтобы навсегда оттолкнуть после этого Мидорию – ребенок сам должен доверять ему достаточно, чтобы рассказать некоторые вещи по собственной воле. Поэтому Шота ограничился мысленной пометкой и с усилием заставил себя вернуться к теме разговора. – То, что я пытаюсь сказать, Проблемный ребенок: я несу ответственность за вас, дети. Мои мягкость и попустительства могут обойтись вам в итоге слишком дорогой ценой. И не меньше, чем какие-то практические навыки, я собираюсь вбить в ваши упрямые головы один простой факт: ваши жизни слишком важны, чтобы впустую растрачивать их тогда, когда можно найти иные, более безопасные варианты. Мидория молчал какое-то время. Шота чувствовал на себе его пытливый, недоверчивый взгляд, будто ребенок прикидывал, где его обманывают. Затем Изуку опустил глаза и пробормотал что-то. – Прости, еще раз? Мидория посмотрел на него, явно смущенный. – Вы всё время называете меня Проблемным Ребенком, – произнес он. – Я… мне жаль, что я доставляю вам столько проблем, сенсей. Я правда… не хочу, чтобы так получалось. – Все вы в каком-то смысле проблемные дети, Мидория, – пожал он плечами. – На самом деле это даже хорошо, что я могу увидеть ваши проблемы здесь, сейчас, пока вы находитесь у меня перед глазами. В этом случае у меня будет время и возможности заметить это и что-то предпринять. Это разумеется, не значит, что я даю вам свободу искать и создавать проблемы самостоятельно, – произнес он, и Изуку смущенно заерзал, и Шота продолжил. – Кроме того… – он сделал паузу, прикидывая, стоит ли говорить это вслух, и решил, что по крайней мере этому ребенку может быть необходимо это услышать. – Я никогда не давал и не даю прозвище тем ученикам, которые мне не нравятся, Мидория. Изуку моргнул и уставился на него во все глаза, и Шота наконец-то прочел в них понимание. – Однако, если оно заставляет тебя беспокоиться, я постараюсь больше не использовать его, – закончил он, вопросительно глядя на мальчика. Изуку часто-часто заморгал, видимо, переваривая услышанное. Шоте показалось, что он заметил слабую улыбку на его губах. Впрочем, слезы навернувшиеся на глаза мальчика были вполне очевидны. – Нет, я… – Изуку сглотнул, – Я просто… не понимал раньше. Теперь мне бы не хотелось, чтобы вы прекращали, Айзава-сенсей. Шота хмыкнул. – Отлично, – сказал он, отталкиваясь от своего места и возвращаясь в кресло. – На сегодня пока всё. Твоё наказание всё еще в силе. Свободен, Проблемный Ребенок. Изуку радостно закивал, явно в слишком приподнятом настроение, чтобы расстраиваться из-за напоминания о наказании. Шота дождался, пока он дойдет до двери, прежде чем добавить: – И Мидория! – он подождал, пока мальчик посмотрит на него. – Я бы хотел, чтобы мои ученики знали, что могут доверять мне. Что бы не случилось, я всегда найду для вас время. Имей это в виду. – Я… – Изуку стоял, держась за ручку и Айзава видел, что он колеблется – казалось, мальчику очень хочется добавить что-то, но судя по вздоху, который из него вырвался, полностью открыться он всё еще не был готов. – Мне надо подумать, сенсей, – сказал он наконец застенчиво. – Возможно… возможно действительно есть то, что мне стоило давно рассказать, – он посмотрел на Шоту и улыбнулся. – Спасибо еще раз. После этого Изуку тихо вышел за дверь, и только тогда Шота устало откинулся на спинку стула, чувствуя, как немного ослабевает напряжение, которое он чувствовал на протяжении всего разговора. Он всё еще испытывал неясную досаду. Было что-то в последних словах мальчика, что казалось важным и необходимым знать, что-то, что заставляло его хотеть надавить на него, но доверие, которое питал к нему Мидория было еще слишком хрупким и Айзава не хотел рушить его. И всё же, что-то подсказывало, что в ближайшее время Изуку сам придет к нему с разговором, который в какой-то мере приоткроет завесу тайны перед загадкой, которую представляет из себя этот ребенок.