Слепое пятно

– Главное, крошки, не переломайте мне руки и ноги, – наставлял Трой, водя у себя перед носом дозатором. – А ты не вой и не беги, – парировал Макс, – тогда все у тебя будет прекрасно. – Как же я буду бежать, если вы меня держать будете? – А вот так, – Макс показал двумя пальцами, как можно бежать. – По воздуху ножками. Говорят, что только люди не пытаются сделать в этом случае. – Тише, – буркнула Мислейн. – Хватит нагнетать. Между прочим, каждый вздрюченный синапс обходится налогоплательщикам в десятки тысяч долларов. – Ох простите, – Макс попробовал запрокинуть голову, но поликерамика не пустила. – Конечно наши золотые мальчики и девочки – это главное достояние всего мира. Слышь, Трой, ты еще платиной срать не начал? – Пока только ссу редкими элементами, – беззлобно отмахнулся Трой и опять втянул лимонный пряный воздух из дозатора. – Срать нечем, все закончилось вчера. – И сколько вышло? – оживился Макс. – Ты запоминал весовку? – Шутишь? – Нисколько, – под прозрачным забралом было видно, как Макс надувает губы. – Я мог бы на этом заработать на пари, придурок! И даже с тобой бы поделился. – Вы, два придурка, закройте рты, – скомандовала Мислейн. – Трой, руку, пожалуйста. Они остановились перед тонкой мембраной, и Трой протянул руку ладонью вперед. Пшикнула пневматика, из-под разъема на запястье растекся холодок, и смутное чувство тревоги, медленно нараставшее всю дорогу, тут же растворилось. – Пропраналол на двести десять, – прокомментировала Мислейн. – Трой, слышишь меня хорошо? – Отлично слышу, – бодро рапортовал Трой. – Вперед, навстречу детским страхам под кроваткой! Проверь, чтобы в твоих памперсах не было трещин, иначе ты обосрешься, и я ничего не выиграю! – Вы че, на это, что ли, ставки делаете? – взвыл Макс. – А то ты думал, – осклабился Трой. – Не только вам стебаться. Мембрана чпокнула и разошлась. За ней колыхался лес. Этот лес Трою сразу же не понравился. Чем дальше они шли по тропке, тем острее становилось это чувство. Весь он был чуточку ненастоящий, капельку неправильный. На грани зрения то и дело возникало что-то. Даже не шевеление, не его тень, а смутное ощущение, будто что-то существует не так. Морпехи топали как заведенные, с хрустом наступая на ветки – и даже этот звук был неправильным. Конечно, в их скафандрах ничего не ощущалось, а вот Трой каждым нервом чутко впитывал атмосферу этого поганого места, и он-то прекрасно ощущал, что здесь не все ладно. Ох и не нравилось ему тут. Зря они сюда полезли. – Мислейн, – почти неуверенно позвал он. – А вы все проверили? – Дорогуша, если бы мне платили всякий раз, когда я слышу этот вопрос, я бы уже стала нефтяной миллиардершей! И жила бы на островах, где ничто не напоминало бы мне эту паучью дыру. Судя по раздражению в голосе, она что-то чувствовала и тоже не испытывала радости. – Сдается мне, неплохо было бы притормозить и как следует все обдумать, – заявил Трой, глядя в керамическую спину Мислейн. Макс, гнусно дышащий ему в затылок выхлопом из-под керамики, выразительно хрюкнул. В этом звуке слышалось все презрение к недавнему бахвальству Троя, и от этого аж щеки запылали. – Нет, я серьезно! Он попробовал притормозить, и его тут же пихнули в спину. Тени опять метнулись по углам зрения, и он аж подпрыгнул. – Черт! Вы это видели?! – Нет, мы ничего не видим, – отрезала Мислейн. – И ты тоже не видишь, думай о своем мозге критически, пожалуйста! Лес становился все поганей. Сырой и жаркий воздух втекал в легкие и, казалось, нес с собой тысячи плесневых и грибных спор. Чтобы они могли с удобством уместиться в уютных местечках: в мягких стекловидных телах, во влажных пропитанных пузырьками легких, на тонкой и чуткой барабанной перепонке... Трой в отчаянии сжал переносицу пальцами и помассировал, стараясь вызвать сопли. Он читал, что естественная слизь успешно вымывает чуть ли не девяносто процентов всякой гадости, норовящей перекусить хрупким человеческим организмом. Господь свидетель, это пугало. Даже больше, чем застывшие деревья, лаково поблескивающие черно-красными ветвями. Туман стелился на уровне колена, и бугристые корни внезапно выступали из него вздутыми телами покойников, сброшенных в адские болота. – Слушайте, на такой кошмар я не подписывался! Голос у него почти не дрожал, и Трой сунул руки в карманы, чтобы скрыть другую предательскую дрожь – тряслись пальцы. Ладони неистово вспотели. Может, конечно, от влажности и жары, но судя по ледяным кончикам пальцев... – Все мы подписались, – напомнил Макс из-за спины. – А если ты будешь и дальше притормаживать, то я возьму тебя за шкирку и понесу. – Не самый плохой вариант, – проворчал Трой. Под слоем тумана что-то пряталось. Уже почти не пытаясь скрываться, просто привыкло таиться. Но он видел движение, тянущее за собой влажные завихрения, точно следы гигантских невидимых слизней, выделяющих белесую жижу. – Да тут просто клоака какая-то! – поделился он ценным наблюдением. Теперь вспотела и спина, а подмышки было хоть выжимай. – Немного осталось, – увещевающим тоном отозвалась Мислейн. – Я уже и метки вижу. Эх, засранцы, что б им пустыню какую не облюбовать? – Или городские окраины, – захихикал Макс. – Представляешь, что там могло бы получиться? Мислейн громко хмыкнула, а Трой мысленно проклял болтливого морпеха. Скотина, как можно в такой обстановке нагнетать еще больше? Сами собой встали перед глазами картины окраин, затянутых плесенью и гнусью, где в самой глубине скрывается что-то серенькое и влажное, такое неприметное и скромное, до тех пор, пока не наберется сил, питаясь крысами... – Бу! – А-а! От тычка в спину Трой взвился не хуже межконтинентальной. Эхо его вопля еще неслось между скорчившимися деревьями, а он уже обернулся к Максу и пытался пробить броню в районе диафргамы, вымещая бессильную злобу и страх на единственном доступном объекте. Ругань выплеснулась изо рта зловонным потоком, растворяющимся в накатывающем тумане. – Почти обосрался! – ликующе вопил Макс. – Эй, Мисси, гони монету! – Я с тобой не спорила, – отозвалась та. – ...сука! – выплюнул Трой и обессилено вдохнул. Сколько плесневых спор в этот момент с гиканьем устремилось в его легкие – лучше было не воображать. – Вернемся, я все в отчет вкатаю, скотина! Чтоб тебе жопу порвали на первом же собрании! – Она у меня титановая, – осклабился за забралом Макс и похлопал себя по жопе. – Зато смотри, как ты взбодрился! Трой открыл рот для очередного залпа, но тут что-то мелькнуло совсем рядом, и он повернулся так резко, что хрустнуло в шее. И опять не успел заметить, что это было. но... оно было похоже на... как будто что-то, у чего слишком много суставов. Что-то бледное, не видевшее света, привыкшее таиться во влажной тьме. И при этом очень быстрое. Лимбическая система, пристукнутая двухсот десятой дозировкой, очнулась от медикаментозной комы и испуганно вздрогнула. Виски сдавило, дыхание участилось. – Двигай, – сказал Макс. Даже его голос показался изменившимся. Хрипловатым каким-то, точно он чем-то надышался и... Возможно оно уже растет внутри него. Трой яростно затряс головой и впился ногтями в ладони. Это все фигня. Чушь, судороги рептильного мозга, примитивная галиматья "замри – бей – беги". Допервобытная реакция, лежащая в фундаменте того, что называется человеческим сознанием. Амигадала в его мозгу пыталась взять дело в свои руки. Вот в чем проблема. – Мислейн, – позвал Трой, отворачиваясь от Макса окончательно и делая еще шаг. – Я... мне нужна еще доза. – Не могу, мы на подходе. – Мисси, пожалуйста. Свой голос был противно слабым, почти дребезжащим, но сейчас Трою было уже не до гордости. Чувство нарастающей опасности ледяными лапками сдавливало позвоночник, медленно вкручиваясь в тщательно прочищенные, так сказать, выпотрошенные кишки. Он даже чувствовал, как начинает работать перистальтика, намекая, что в иной ситуации Трой Худсоннет уже искал бы, где тут можно культурно обосраться за ближайшим кустиком... Господи, только не за этими кустиками. Мало ли что в них прячется. – Никаких лекарств, – сказал Макс и пихнул его в спину. – Двигай, пока можешь. Трой сглотнул, силясь отклеить язык от неба, и понуро потащился вперед. Он изо всех сил внушал себе, что с ним двое проверенных морпехов, которые не дадут его в обиду. Если что, спалят к хренам весь этот гребаный зараженный лес вместе с засевшей в нем колонией, разраставшейся, точно опухоль, готовой поглотить... О Господи. Он не мог остановиться и прекратить думать. Как в детстве, когда посреди ночи просыпаешься от звука, который то ли существовал только в твоем воображении, то ли что-то действительно со скрежетом прокралось за изголовьем твоей кровати – и лежишь, изнемогая от страха, убеждая себя, что такого не бывает, что дом старый и поскрипывает, а вовсе не монстры тихонько прогрызают ходы в стенах, чтобы... Паническую карусель мозга не остановить, она заглушает истерическим скрежетом тоненький голосок рационального и заставляет кровь нестись по венам в бешеном темпе, поднимает температуру и делает мир за пределами одеяла полным внеземных чудовищ. Вот к одному такому чудовищу они и шли. Марех пришли с миром. Тихо и без помпы проскочили на низкой орбите, аккуратно проскользнули между ударами ошалевших систем ПВО и приземлились в Восточной Европе, практически не оказав влияния на экологию региона. Если не считать примерно пятнадцати квадратных километров леса в районе Мариборского озера, превратившихся в адские буреломы. – Ребята, – жалобно сказал Трой. – Мне очень хреново. Давайте хотя бы остановимся, я чуть-чуть передохну, соберусь с мыслями. До того хреново, аж коленки трясутся. – Ну это дело поправимое, – добродушно сказал Макс. – Сейчас. Трой почти успел обрадоваться – и тут ему врезали прямо под трясущиеся коленки. – А-айбля! Керамические объятия стиснулись, Макс заломил ему руки за спину, вздернул за них, и Трой взвыл от того, как тошнотворно перевернулся и без того омерзительный пейзаж вокруг. Больно ударился ребрами обо что-то, поперхнулся, засипел, пытаясь вдохнуть сквозь эту боль, и бессмысленно дергался целых несколько секунд, прежде чем сообразил, что Макс взгромоздил его на усиленное броней плечо и теперь уверенно топает дальше. Словно не замечая, в какую прорву они лезут и насколько самоубийством это выглядит. – Мислейн! – заорал Трой, давясь кашлем. – Эй! Морпех! Твой напарник сошел с ума! Он меня избил! Мислейн! Тормози! Отмена миссии! Марех никого не планировали убивать, есть или порабощать. Хотя насчет последнего можно было крепко задуматься, потому что общение с ними было возможно только сквозь крепкую броневую толщу передовых технологий. Без них люди становились слишком уязвимы, их мозги не выдерживали того, что с ними делали гости из космоса. Трой увидел, как по следам Макса, едва прикрытое туманом, бежит что-то верткое, угловатое двигающееся против всяких законов физики – и безнадежно заорал, брыкаясь. Теперь он точно ощущал и спазмы кишок, и накатывающую тошноту, и прочие симптомы наваливающегося на него душного покрывала страха. Ему до истерики хотелось бежать прочь. Голое сознание, открытое излучению марех, кричало и выло, сообщая, что сейчас случится нечто очень плохое. – Макс, поставь меня! – Трой почти визжал, неистово пиная броню. – Сука, пусти! Стой! Вернись назад, пожалуйста! Не отдавай меня им! Ты что, не понимаешь? Макс, они ж нас прикончат! Стой! Стой, пожалуйста! Ма-акс! Морпех не отвечал, но Трой слышал его злое хриплое дыхание и, кажется, даже биение сердца различал – он сейчас был как один сплошной оголенный нерв. Сверху, издевательски мелькнув на границе поля зрения, метнулась бледная пульсирующая трубка, один вид которой вызывал тошноту, и Трой действительно завизжал, выкручиваясь из беспощадных рук. – Мислейн! – рявкнул Макс. – Все, давай помогай! Он так себе шею свернет! – Ну, на сотню метров дальше прошли, уже хорошо! – отозвалась его напарница. Трой дергался, едва соображая, о чем они, смысл доползал до скованного мозга с опозданием, и когда дополз, то стало совсем худо. Они же сговорились! Они собирались скормить его этим тварям! Прямо вот так – живым, тепленьким, прочищенным и пропитанным всякими полезностями! Противорвотное, ингибитор свертываемости крови, антикортиколиберин – всю тушку тщательно приготовили! А он, кретин, согласился! Его подставили! Его просто хотели убить! Он орал и отбивался, пока Макс скидывал его на вонючую траву, затянутую слизистыми пленками. Лупил со всей дури по равнодушной броне, пока Мислейн ловила его за руки. Уже просто визжал и загребал ногами пропитанную тошнотворными флюидами почву, когда его потащили дальше, снова выкрутив руки так, что плечи едва не трещали. – Суки, отпустите! Остановитесь! Не троньте меня, бляди! Стойте! Синий венозный бок скорлупы марех выступил из тумана глянцевой опухолью. Чавкающие устьица выпускали желтое фурункулезное содержимое. Гнилостный туман волновался и облизывал этот блевотный трупный кусок, и морпехи тащили Троя прямо туда, собираясь принести его в жертву нечеловеческой мерзотности. Хоровод полувидимых тварей мельтешил на периферии, из завитков тумана высунулся очередной изувеченный то ли куст, то ли несколько свернувшихся в предсмертный узел деревьев, а потом... Они расправили узловатые конечности и потянулись к нему. Трой завыл. Мозжечковая миндалина вибрировала в судорогах, кровь превратилась в жидкий ужас, хлещущий по венам, а выпучивающиеся от натуги и ора глаза отчаянно болели, готовясь выскочить из костяных гробниц. Трой орал на одной ноте, пока костяные трубки тянулись к нему, становясь все длиннее и изгибаясь так, как в трехмерном пространстве ничто не может изгибаться. И, наверное так бы и умер на пике вопля и животного душераздирающего ужаса, но в горле что-то лопнуло, и голос пропал. А взамен точно так же лопнуло в животе, и по ногам быстро и горячо потекло. Охваченные спазмами легкие горели, морпехи шагнули еще ближе к колышущейся груде хрящеватых живых позвонков, и самые кончики самой длинной трубки, шевелящиеся и пульсирующие, коснулись лба Троя. Что-то пронзило его виски: ослепительная вспышка всепоглощающего, раздирающего саму человеческую личность страха. Воронка раскрылась, выворачиваясь костяными зубцами, и они обхватили его голову. Где-то в рассыпающихся хрустальных замках, возведенных из нейронов, хрипела мысль, что сейчас, сейчас он потеряет сознание, рухнет в черную дыру, и тогда ему не будет страшно. Но тьма все никак не приходила. *** Жозеф сморщился и подавил глубокий вздох. Кто бы его предупредил, что работа специалиста по контакту с внеземным будет такой омерзительной. Можно сказать – абсолютно и категорически негуманной. На огромном мониторе с прекрасным разрешением четко отрисовывалась картинка. И ладно бы она была просто картинкой, но к сожалению это было видео. Рядом точно так же вздыхал и морщился капитан Марко. Визжащее и дрыгающееся человеческое существо на экране извивалось, так что двум морпехам приходилось буквально стискивать его бронированными тушами. Но даже так по позвоночнику Троя шли волны, ноги судорожно пинали воздух, иногда зарываясь в почву, а пальцы на отведенных назад и стиснутых руках плясали бешеную джигу, двигаясь чудовищно неестественно. Тело переговорщика напоминало запущенную вразнобой машину, которой пытается управлять с десяток пилотов. Механизм скрипит, тужится, пыжится и вот-вот сломается. Жозеф впервые видел, как в прямом эфире, в режиме онлайн человек седеет до полной белизны. Страх и страдание струились от жертвы волнами и, почти погашенные монитором, все-таки изрядно портили атмосферу на наблюдательном пункте. По краю экрана в бешеном темпе бежали строки марехес. Свободные от ограничений, наложенных словарной системой, марех общались с немыслимой скоростью. Чтобы поддерживать этот темп, пришлось накачать имплантами с десяток самых умных голов со всего мира и погрузить их в электронную кому, дабы избавить от все тех же оков, порожденных вавилонской катастрофой. – Боже, а представляете, если бы они мыслили медленно, – сказал Жозеф, не так чтобы обращаясь к капитану. Скорее, для собственного успокоения. – Мы бы теряли наших переговорщиков как... как кроликов! – Н-да, – неопределенно отозвался капитан. Тело на экране продолжало извиваться, и Жозеф поморщился, видя, как из-под штанин переговорщика начинают проступать красные пятна. Панической атаки не выдержали уже и внутренние органы. Нейрохимическое безумие действовало не слабее радиации, внушая организму, что сейчас самое время мучительно сдохнуть. – Да когда же это остановится! – не выдержал он. – Когда человечеству будет достаточно, – отрезал капитан. Жозеф посмотрел на электронный ключик, который капитан крутил в пальцах. Всего одно нажатие – и стремительное «спасибо, нам нужен перерыв» улетит на ту сторону экрана, и человек прекратит пытаться вывернуться наизнанку. Впрочем... Жозеф подался вперед – судороги стихали, а строчки текста замедлялись. – Надеюсь, им стало его жалко, – пробормотал он. – Нерациональное чувство, – в том же тоне буркнул капитан. – Я бы на их месте плевался на все четыре стороны из-за того, что аборигены, видите ли, быстро ломаются от разговора. – Это не разговор, а насилие. – Кто из нас ученый, черт побери? Оба зло уставились друг на друга. Жозеф сдался первым. Он пришел в команду слишком недавно, чтобы успеть обрасти шкурой нужной толщины и оценивать исключительно всеобщее человеческое благо. Поэтому он отвел глаза. – Возможно, нам следовало использовать химические альтернативы, – почти с тоской произнес он. – Я предлагал... Понимаете, если синтезировать нужные пропорции, отключить миндалину и наложить волну... – Продолжайте, – подбодрил капитан. – Может быть, нам наконец-то не будет так страшно, – сказал Жозеф. На экране переговорщик уже почти не дергался. Протянувшаяся к его лицу костистая труба мерно пульсировала, волны шли по ней туда-сюда, и Жозеф знал, что сейчас марех отматывает разрушения, прокатившиеся по организму, возмещая тем самым слишком дорогие затраты, в которые обходилось человечеству общение с высокоинтеллектуальными собратьями. Что поделать, если языком общения собратьев был ужас. Точнее, как сухо сообщалось в отчетах, в качестве лингвистической концепции марех использовался биохимический фундамент. Тошнотворный страх, испытываемый неэкранированными людьми, едва не стал причиной откровенной войны между людьми и марех, но в эру смешанных специалистов все-таки нашелся тот, кто осмелился предположить: так с нами пытаются общаться. Вычислил последовательность в приступах, в частоте выбрасывания гормонов и презентовал свой экстренный биологический словарик. Жозеф был не первым, кто предлагал искусственный синтез чужого алфавита, но все это было жалкими попытками использовать таблицу Брайля, написанную на табасаранском, и при этом правильно выбрать один из пятидесяти двух падежей. Живые, корчащиеся в панике, справлялись куда лучше. – С другой стороны, – вяло сказал Джозеф, наблюдая, как от лица переговорщика отделяется обмякший подрагивающий мешок, оставляя кровавые полосы, – они могли бы общаться через боль, представляете? – Еще бы, – согласился капитан. – Уж это-то я прекрасно представляю. Давайте радоваться, доктор, что здесь всего лишь... неудобство. От тона, которым было сказано последнее слово, Жозеф передернулся. Неприятно оно прозвучало, точно пробежали по спине сухие многочисленные лапки. Он передернулся снова, и свет на площадке едва заметно мигнул. Трубка на экране медленно ползла обратно – многочленная, поблескивающая суставами с тонко и мерзко натянутой на них кожей. Всасывалась в мешанину из таких же отростков, шевелящихся в отвратительном непристойном ритме. Даже здесь, в защищенном наблюдательном бункере, они, казалось, отбрасывают зловещие тени. – Как думаете, доктор, – сказал капитан. – Что если с помощью языка можно менять реальность? – В смысле? Жозеф опять поежился. Жуткая пыточная кинолента, неприятная обстановка, еще и свет этот. Вот, опять мигнул. – Ну например всем известно, что у людей есть слепое пятно в зрении, – капитан поводил пальцем у себя перед носом. – Что если таких слепых пятен – много? – Да-да, – с прохладцей сказал Жозеф, сосредоточившись на изгнании нервозности. – Мир неподвластен органам чувств, мозг строит догадки и модели, я помню. – Говорят же, что страх стирает чувство реальности, – гнул капитан. – Понимаете, о чем я? – О новом оружии? – почти хамски предположил Жозеф. Наглеть он не планировал, но ему и впрямь было не по себе. На краю зрения что-то мелькнуло. Он стрельнул туда взглядом, но чистый пол с тщательно подогнанным плинтусом не предполагал никаких... посетителей. Разве что там, в углу, куда стягивались и уходили в подпол бесконечные жилы шлангов... – Что? – он понял, что не слышал последние слова капитана. – Простите, отвлекся. – Ну вот мы предполагаем, что с нами обмениваются знаниями. Но что если, – капитан потыкал пальцем в экран, – там происходит что-то еще? Жозеф приказал себе не думать о том, что у шлангов слишком много сочленений, походящих на вывернутые суставы, и уставился в монитор. Что-то скрипнуло под плитами потолка. Чертовы подземелья, вечно в них что нибудь да ломается. На экране отпущенный переговорщик неровными шажками двигался к мучителю, и из кучи переплетенных сломанных конечностей выскочили два каких-то хряща. Сломались, сломались снова и еще много раз, пока не стали почти мягкими. Обняли переговорщика за плечи, и он опустился на землю, в туман, дрожа всем телом. Спрятал лицо в ладонях, а протянутые к нему чудовищные руки гладили его по плечам и по голове, становились все длиннее и тоньше, и уже начинали закручиваться, обнимая торс и горло. Выглядело чуть менее отвратно, но все равно ужасающе противоестественно. – Компенсация там происходит, – твердо сказал Жозеф. – Высокоинтеллектуальным неприматам известно, что такое страдание другого существа, и в том числе концепция стыда им тоже известна. – Иногда я думаю, что есть правда? – голос капитана был такой рассеянный и спокойный, что Жозефу еще больше захотелось протереть глаза, чтобы едва заметные помехи, крадущиеся по углам, исчезли. – Что если все наоборот. Наш с вами мирок – это плод биохимического заблуждения. А правда – она вон там. Тени сгущались по бокам. Там, чуть-чуть позади, где боковое зрение превращается в совсем уже размытое пятно. В висках слегка сдавило, и Жозеф поерзал в мягком кресле. Звук с экрана уже не шел – он и так был выкручен на минимум, чтобы не прислушиваться к воплям переговорщика. – Мерзкая у вас гипотетическая правда, – через силу сказал Жозеф. Очень хотелось обхватить себя руками. – Да,– согласился капитан. – Может быть это просто милосердие. Голос его потрескивал. Жозеф уперся взглядом в консоль и ощутил, как скопище клеток в мозгу содрогнулось. Тлеющая нейронная дорожка проложила стремительный путь, по которому потекло пламя. – Милосердие? – почти прошептал Жозеф. – Да. Волокна мышц сократились, заставив его шею застыть в каменном спазме. Тянущая боль в животе сигнализировала, что все идет не так, все очень плохо, происходит что-то очень хреновое. Из глубины диафрагмы, нагнетаемый потоком норадреналина, поднимается страх. – Настоящее. Милосердие. С каждым словом спазмы усиливались. – Что. Если. На. Самом. Деле. Обычный. Мир. Это. Иллюзия. Созданная. Из. Милосердия. Жозеф услышал, как из его собственного горла вырывается слабый писк. На третьем слове он уже задыхался, на шестом обмочился, а на одиннадцатом еще и обгадился. Кажется, если бы это продолжилось, его бы стошнило... Шорох взлетел до оглушительного белого шума, забивающего нервные каналы. Боль стрельнула в седьмой позвонок, и Жозеф вскинул немеющие руки. Царапнул воздух пальцами – и схватился за что-то длинное, пульсирующее, снабженное огромным количеством жестких волосков и мягких хрящей... «Обернись! – визжало и выло в голове. – Обернись, оно за спиной, за спино-ой!» – Если. На. Самом. Деле. Страх. Уже. Давно. Царит. Здесь. Командный пункт рассыпался, крошился, обнажал дрожащие и пульсирующие тяжи, и они, насколько хватало взгляда, тянулись вверх, в колючее небо, и страх колыхался между ними, как могильные полотнища. Тошнота сдавила горло. Жозеф посмотрел вниз, еле ворочая глазными яблоками, и увидел сморщенное тельце с недоразвитыми ногами, с вываленной сизой пуповиной. Страх пронзал его больной перекрученный позвоночник снова и снова, изливаясь от присосавшегося к язве отростка и разрывая межнейронные мостики. – Видите. Доктор. Как. Легко. Управлять. Реальностью. – П-пожалуйста... Он хотел потерять сознание. Но тьма не приходила.