Спой мне

      — Споёшь мне, — Шэнь Хэ оборачивается на звук шагов, — госпожа Юнь?       Гора Тяньхэн хранит молчание уже многие годы, Шэнь Хэ кажется, что это молчание сравнимо со всем тем временем, что она провела в пристанище Адептов: не было её и шума, соответственно, тоже, и голосу — горы или родного отца-мучителя — звучать было незачем — великое несчастье ведь покинуло родные земли.       — И о чём же мне спеть тебе?       Голос Юнь Цзинь — музыка, лёгкая мелодия ветра в листве. Она оживляет память, трогает сердце камня и напоминает горе, что та когда-то очень давно умела кричать. Кричать. И петь тоже. И взывать к милости. И…       — Просто пой, — делает вдох, смотрит в небо, потом — вниз, наземь, затем — на свои руки, сжимает кулаки и полностью разворачивается к собеседнице. — Про горы и реки, легенды и адептов, про меня, себя или Путешественницу…       — Просто петь?       — Просто пой.       И Юнь Цзинь, улыбаясь ей так ласково и нежно, будет петь про горы, чьи вершины протыкают небо; про реки, берущие начало из самой Селестии; про детские сказки и старческие притчи; про великих адептов и людей, что смогли стать с ними вровень; про неё и себя, про их будущее, которое никому ещё неизвестно.       И Юнь Цзинь, признаваясь ей в любви через песни, будет петь. И ветер, подхватив этот лёгкий мотив, унесёт его далеко-далеко — за горы, за море, выше Селестии — в светлое будущее, где будет музыка, смех, любовь и переплетённые пальцы двух рук.       И Юнь Цзинь, в конце каждой песни целуя чужие израненные пальцы в знак искренности своих чувств, будет петь снова и снова, пока не отступит печаль и начнётся рассвет.       — Спасибо, — слегка улыбнется Шэнь Хэ. Неловко. Нелепо. Всего на мгновение, — госпожа Юнь.       — Просто Юнь Цзинь.