Тревожный звоночек

Вновь гудки вместо ответа. Адель швырнула трубку об стену изо всех сил, разбив вдребезги весь телефонный аппарат целиком. Ничего ей за это не было: Люк опять где-то шлялся, родители были заняты своим отвратительным хобби. Её бывший перестал отвечать ей ещё пару десятков попыток назад, но она не переставала пытаться вновь и вновь достучаться до него, передать ему свою боль от разрыва. Она старалась отрицать это изо всех сил, что ещё могли собраться в её ослабшем от слёз и глубокого горя теле, но с каждым вздохом было всё сложнее и сложнее. Пока он счастливо гулял со своей новой куклой, она страдала. Юная мисс Моринг оставалась дома, дабы никто не смог лицезреть того, как её маска эгоизма и высокомерия спадала с лица, не желая надеваться обратно. Она не понимала, с чего вдруг сама стала такой эмоциональной, такой зависимой от чьей-то ласки, любви. Тоска по Майклу не давала ей покоя. И не только она на самом деле. Адель также старалась всячески отрицать ту боль, что она испытывала уже какое-то время. Всем говорила, что в школу не ходит из-за плохого самочувствия, но она уже догадывалась, почему ей было крайне хреново, и это ужасало её: рвота, боли в животе, увеличившаяся ноющая грудь, слабость, ещё большая нервозность, стервозность… «Главное, чтобы не узнала мама, главное, чтобы не узнала мама», - вторила себе под нос всякий раз рыжая бестия, пытаясь успокоить саму себя. Дверь резко распахнулась. Миссис Моринг застала свою дочь лежащей на полу, обхватившей живот обеими руками. Первая неутешительная мысль пулей пронзила разум. Талисманы не врали, как и всегда – Адель опять совершила глупость, которая могла выйти боком их семье. - Позор! – прошипела сквозь зубы мать, презрительно смотря на свою дочь, дрожавшую в агонии. – Только попробуй хоть кому-то рассказать. Мы сейчас же выезжаем в соседний город. Будем избавляться от твоей ошибки. Взяв свою дочку за волосы, подняв её на ноги, потащила к выходу, не желая более смотреть на свой позор. - Но мама… - Адель хотела было возразить, но суровая блондинка в возрасте резко развернулась и велела ей заткнуться. Ей ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Адель и сама не ожидала, что была бы не против оставить ребёнка, тем более если бы он помог ей вернуть того, кому она уже была безразлична. Она надеялась, что внезапное отцовство вызовет в нём бурю давно погаснувшей любви. Однако, как бы досадно то ни было, даже её отец, мистер Моринг, дал ей ясно понять, что честь семьи куда важнее её собственных приоритетов. «Майкл не спасёт. Никто не спасёт. Я сама виновата, что всем плевать на меня. Уже ничего не исправить», - так думала девушка с глазами цвета шоколадной карамели, пока из неё выскабливали возможно единственное существо, которому было на неё не наплевать. Каким бы могло быть будущее этого малыша? Мог ли он вырасти с деловой хваткой матери и сильным телом отца? Мог ли он сделать жизнь богатой несчастной марионетки счастливее, освободить её от оков долга перед родными? Теперь уже было не важно. Его тельцу уже было не суждено ни вырасти, ни сделать первый вздох. «А тем временем ты, Тёрнер, небось, трахаешься или вновь сосёшься с ней невесть где», - думала опустошённая Адель Моринг, упёршись усталым взглядом в стекло машины, что увозила её обратно домой. Домашний арест и запрет на отношения – таков был единогласный вердикт отца и матери. Люк так и не узнал о том, что произошло с его сестрой. Всё то время, что Адель провела с родителями, он шлялся не пойми где, издали наблюдая за Сарой О’Нил. Майклу как раньше было плевать, так и сейчас. Он был в счастливом неведении и, возможно, для него это было даже к лучшему. Адель же продолжала страдать, сидя в своей комнате. Ей словами насильно закрыли рот, велели сидеть дома по настоянию врача и пить какие-то лекарства до полного восстановления. Адель осознала, что теперь точно стала навеки куклой своих родителей, которые заставляли молчать не только о её чувствах и даже об аборте. Это касалось всего. Ей запрещено было как-либо затрагивать разговоры о её семье и, по возможности, вообще заговаривать со сверстниками, взрослыми и детьми. Ей было напрочь запрещено сближаться с кем-либо, приглашать к себе кого-то. Она была лишена привилегий из-за одной оплошности. У родителей развивалась паранойя. Их авантюризм в один день просто взял и улетучился безо всякого следа. Теперь ими руководил не азарт. Ими руководил страх. Страх не столько за своих детей, сколько за самих себя. Этот ад продолжался ровно до тех пор, пока на огневласую деву не напали языки пламени. Как иронично, именно её-то они и пощадили, оставив на память ожоги, шрамы, ссадины и царапины. Но цена была слишком велика – вся её семья погибла. Она осталась совершенно одна. Совершенно одинокая и никому не нужная. Единственное, что у неё осталось – огромное наследство, которым она совсем не умела распоряжаться. Адель совершенно не имела понятия о том, как ей быть и что делать дальше. После того как жалкие эгоисты сгинули в огне, а О’Нил сбежала с Тёрнером, пьяная Адель сновала по барам и даже в школе и других общественных местах орала всю правду о себе и своей жизни. Мало кто ей сочувствовал. Подавляющее большинство думало, что она напрочь спятила, слетела с катушек из-за трагедии. Лишь Аарон спас её от психушки. Его условием был брак с ней, чтобы было удобнее заметать следы. И наследство в качестве «приданного» также было важно, разумеется. Дабы утешить себя, Адель Хилл, не без помощи связей своего супруга и матери семейства Тёрнер, названивала даже спустя годы на новый номер Майкла. Тот быстро менял его из раза в раз, говоря своей жене, что что-то перемыкало, дети ломали, он сам нечаянно что-то делал или няня... В какой-то момент девушка, некогда носившая фамилию Моринг, поняла, что ответа от него она не добьётся. Из-за этого она стала ещё больше утопать в алкоголе, не стыдясь порой даже подворовывать. Она знала: её муж подкупит или договорится с кем надо. Поорёт, возможно, но потом извинится и всё простит. Ему было жалко её, а рыжая сука не стеснялась быть жалкой, потому что ей уже незачем было быть царственной и сногсшибательной. В столь маленьком городке как Сентфор она уже давно прослыла сумасшедшей с набитым карманом и здоровыми бугаями за спиной. Все знали, что Аарон любит её деньги больше, чем её, но всё равно заботился о ней. Пока Майкл счастливо жил в Балтиморе с семьёй, женой и детьми, она страдала, увядала, угасала, но благодаря Аарону всякий раз оставалась жива. Каким-то чудом. Так незаметно пролетели годы. Вроде бы какие-то десять лет, но на Адель они чётко отражались. Каждая морщинка на лице, словно кольцо на пне дерева, прибавляла ей лишний год или два. Некоторые дети считали, что ей уже под сорок-пятьдесят, но ей было всего двадцать шесть лет. Пустые глаза часто наполнялись яростью от высказываний по этому поводу, но со временем она привыкла и к этому. Потухший взгляд уже не отражал особого интереса к жизни. Из хобби у женщины были лишь редкий шоппинг, куда более частые попойки и швыряние бутылок в подчинённых. В какой-то момент даже Аарону это надоело. Он решился на развод. Пока в глубине души Адель умоляла не оставлять её одну в кромешной глуши, снаружи богачка искренне ликовала от спадшего с неё тяжкого бремени брака. Хоть какие-то эмоции. Теперь никто не мог ей помешать остаться наедине с собой. Навсегда. Вот только случилось непоправимое. Встреча со старыми знакомыми и бывшим возлюбленным не облегчила страданий. Она только-только освободилась от оков неплодотворного брака, и лишнее напоминание о потерях родителей, брата, ребёнка и способности к деторождению делали только хуже. Обозлённая на чужое счастье, рыжая чуть ли не рычала на непрошеных гостей, но всё же позволила им войти. Нагрянул он. Тот самый, от одного упоминания которого кровь стыла в жилах. Страх сковывал, но в глубине души она надеялась, что теперь ей точно дадут прекратить страдания. Причём чужими руками заберут её жизнь, так что перед родственниками на том свете, если тот и существовал, она была бы чиста. Перед всеми. Не только перед родными, но и перед всевозможными невидимыми наблюдателями, любыми силами. Но вот всё благополучно завершилось. Все сидели и праздновали за винишком с бургерами победу, но их радости Адель не разделяла. Под шумок, пока все были пьяны, взяла в руки украденный у Вишни револьвер. Покрутив его в руках, решила сыграть с судьбой, чтобы выяснить, стоит ли давать шанс своему будущему. Щелчок. Голова пуста, всё вокруг затихло. Вдох. Судьба-злодейка дала положительный ответ. У Адель был ещё шанс на счастье. По крайней мере, так она растолковала знак свыше. Наивная и полная новых надежд, она уехала в другой город, начала новую жизнь. После развода у неё осталось не так много денег, но это только помогло ей снять тот лишний груз, что некогда водрузили на неё предки. Она зажила как обычная среднестатистическая женщина, желавшая начать всё с чистого листа. После очередного свидания, когда Адель уже возвращалась домой, в подворотне её пырнул ножом преступник. Никого рядом не было, сил и возможности кричать - тоже. Она стремительно осела на дорожку, обхватив горло. С покрасневшими от слёз глазами молила, чтобы её жизнь не закончилась именно на этом месте. Но судьба вновь игралась с ней, как с марионеткой. Адель очнулась после продолжительной комы. Её ухажёр дождался, выходил и женился на ней, хотя она не могла даже сказать ему, что согласна стать его опорой до конца их жизней. Но зато ничто не мешало ей кивать. Они поселились в пригороде, взяли из приюта пару милых детишек. Казалось, вот оно - счастье. Однако госпожа судьба вновь преподнесла отвратный подарок – грабители изнасиловали и убили её дочь, задушили её мужа и нанесли несколько ножевых ранений сыну, которому совсем недавно, буквально на днях, стукнуло пятнадцать лет. Она, получив несколько пуль в позвоночник, смогла выжить. Вот только не могла шевелиться. Совершенно. Даже пальцем пошевельнуть не могла. Адель Моринг ничего не могла делать самостоятельно, только непроизвольно справлять нужду, получать витамины через уколы и помощь медработников, а также слышать и видеть. Теперь её радовали лишь пение птиц и свежий бриз по утрам. После того как у неё обнаружили несколько опухолей, пропали и такие радости. Погружённая в абсолютную тьму, она всё потеряла, все радости жизни, что у неё ещё оставались. Все органы чувств разом исчезли. Она доживала свой век в полной тьме. В какой-то момент начала думать, что уж лучше бы стала очередным уродом Человека в маске, чем торчала в кромешной темноте без единого звука и возможности бежать, кричать, видеть хоть что-то помимо тёмного полотна.