Осколки

      Цзинь Лин уже собирался покинуть комнату, когда к нему подошел один из старших учеников Лань и с поклоном вручил несколько писем, адресованных наследнику Цзинь. Юноша застонал, быстро просмотрел послания из родного клана и на два из них торопливо набросал ответы. Старейшины клана могли в дальнейшем сильно усложнить жизнь и работу, так что игнорировать их письма было плохой идеей. Дядино — тоже, но не так критично: он всю жизнь прощал Цзинь Лину и большие провинности. И вообще, кто сказал, что Цзинь Лин получил письмо до ухода на ночную охоту? Не было такого.       Подхватив лук и колчан со стрелами, наследник клана Цзинь выскочил из гостевого домика, чтобы вместе с друзьями (друзьями!) отправиться на встречу приключениям. Письмо с печатью в виде цветка лотоса, оставленное сиротливо лежать на столе, подхватил сквозняк и загнал под кровать.       Получив почту, Лань Ванцзи аккуратно рассортировал письма по степени важности, отложил их в сторону и, не скрывая недовольства, уставился на послание, скрепленное печатью в виде цветка лотоса. Имя супруга в качестве получателя вызывало холодную ярость. Цзян Ваньинь никогда не умел нормально говорить и вряд ли написал что-то хорошее, зато легко мог вложить в письмо столько же яда, сколько и в речь.       -Вэй Ин болен. Нельзя волноваться, — напомнил себе Лань Ванцзи и с чистой совестью спрятал письмо в рукав. Может быть, когда отравление после встречи со злобным духом у Вэй Ина пройдет, Лань Ванцзи отдаст ему послание. Если не забудет.

***

I

      Лебин кричала. Не пела, но срывалась на высокие пронзительные ноты, далеко расходящиеся в поздних сумерках. Удаленность хижины обеспечивала уединение: никому не будет дела до того, как разрывается сердце одного глупого заклинателя, который, не умея и не имея возможности выразить боль словами, позволил за себя говорить музыке.       - Это одна из ваших запрещенных мелодий? Что-нибудь для навязывания идей о самоубийстве?       Лебин некрасиво подавилась нотой. Лань Сичэнь задохнулся и замер. У его обители не должно никого быть, тем более этого человека.       - Если да, то оно работает. Я чувствую почти непреодолимое желание броситься с ближайшей скалы.        - Нет. Это... Нет. Я не разучивал таких мелодий, - Сичэнь не хотел говорить, он отвык это делать, голос, сухой и ломкий, почти не слушался. Но почему-то показалось важным оправдаться.        - Я всегда знал, что Первый из Нефритов Гусу талантлив. Потому что, если вы ее не разучивали, то, очевидно, сами сочинили. Одного не могу понять — зачем?        - Я не сочинял, - Лебин выпала из белых пальцев, покатилась по полу, стукнулась о стену, за которой, казалось, почти вплотную к ней, находился незваный посетитель. - Зачем вы здесь, глава секты Цзян?        - Для вас.       Лань Сичэнь поджал губы, опустил голову, закрываясь пеленой неухоженных волос, не сдерживаемых ни заколкой, ни лобной лентой. В этом не было смысла — они с Цзян Ваньинем никогда не были близки: не дружили, даже не приятельствовали. Учтивая вежливость двух молодых глав великих кланов — вот и все, что между ними когда-либо было.        - Вас попросил молодой господин Вэй? - это было единственное объяснение. Вэй Усяню могло хватить наглости обратиться к своему бывшему шиди, чтобы тот попробовал поговорить с недостойным. Не для себя, а только чтобы порадовать супруга: уединение Сичэня стало ударом для Ванцзи и дяди — еще один проступок не достойный прощения.        - Я сказал, что здесь для вас, а не для Хангуан-цзюня. Его душевное спокойствие, равно как и метания недоразумения, являющегося его супругом, меня волнуют даже меньше, чем цены на локву в Цинхе Не.        - Вы не импортируете локву.        - Именно. То есть вы понимаете, насколько мне плевать на вашего брата.        - Выказывать к нему свое пренебрежение в моем присутствии ― не лучший способ...        - Вот только не надо изображать, что вам не плевать! - резко прервал речь Сичэня Цзян Ваньинь, - Вы сидите в этой конуре, пока Лань Ванцзи и грандмастер Лань управляют кланом. Делают то, что должны делать вы. Свалить на них всю ответственность — это пренебрежение такой высоты, что даже мне туда не взлететь.        - Вы ничего не знаете! - Сичэнь вскочил на ноги, оступился, чуть не упал, но упрямо сосредоточился и, начертав прямо в воздухе сияющие знаки, бросил в стену талисман глушения. Он не будет говорить с Цзянь Ваньинем. Он не хочет говорить с живыми, а мертвые ему не отвечают. Он пытался, в кровь сбил подушечки пальцев, порвал несколько струн, но не получил ни одного ответа. Это правильно. Он не достоин, чтобы с ним говорили.

II

       - Это было грубо, - голос ворвался в медитацию, выдергивая из нее, как опытный рыбак свой улов из воды. - Не ожидал такого от Первого Нефрита.        - Глава секты Цзян, - удивленно выдохнул Сичэнь. Он был уверен, что гордый Цзян Ваньинь не простит такого пренебрежения к себе и больше не вернется. И никак не ожидал, что тот явится обратно следующим же вечером.        - А вы ― глава клана Лань, помните об этом?        - Зачем вы здесь?        - Я уже говорил: для вас. Каково это ― спрятаться от всего мира и спихнуть на других свои заботы?        - Это не...        - Вы понимаете, на что себя обрекаете? Это ― отсроченная смерть. Не думаете, что выйти и броситься с какой-нибудь скалы будет честнее?        - Это не смерть, - возразил Сичэнь, сжимая руки в кулаки. - Наказание.        - За что вы себя наказываете?        - За слепоту.        - Посвятите жизнь расстраиванию заговоров — толку будет больше.        - Это воскресит тех, кто умер из-за моей слепоты?        - Нет. Но ваше сидение в четырех стенах тоже этого не сделает. Нужно действовать, заставлять себя жить, решать вопросы, учить новых адептов. Прекратишь — считай уже умер.        - Вы именно так выжили? Тогда, после осады горы Луанцзян.        - Почти, только не после осады. Искать причины и силы, чтобы жить, пришлось после резни в Безночном городе.        - Как вы справились?        - А это не очевидно? - невидимый собеседник хмыкнул. - Хреново. Хотя до сих пор жив, что считаю личным достижением.        - Вы к себе несправедливы. Сделать так много в тех условиях — разве это не воплощение девиза вашей секты?        - Я делал только то, что считал должным. Не был ни добр, ни справедлив, ни милосерден.        - А вот я был. И моя доброта погубила куда больше судеб, чем ваша мнимая бесчеловечность.       За стеной несколько мгновений помолчали, а потом произнесли:        - Не могу поверить, что должен это сказать. Но вы понимаете, что виновен тот, кто пользуется чужой добродетелью, а не тот, кто добродетелен?        - Разве? - Сичэнь лег на пол, глядя в темный потолок. - Если бы я не считал себя самым праведным, хоть на мгновение допустил мысль, что мои суждения не верны, то...        - То проблема наследника в Гусу Лань встала бы намного раньше. Потому что вас бы вскоре не стало, а после становления Лань Ванцзи в качестве главы вашего клана, я бы долго не выдержал.        - Не преуменьшайте свое терпение, - уголки губ дернулись в подобии улыбки, - вы до сих пор ничего не сделали главе клана Яо.        - Я смотрел на вас. Пытался брать пример, хотя бы в этом. Все-таки главы кланов — это не свои адепты, на них так просто не поорешь и Цзыдянем не пригрозишь. Подобное поведение быстро скажется на благополучии секты.        - Я никогда не говорил... Вы хороший лидер. Родители вами гордились бы.       Самоуничижительный смешок был ответом.        - Я правда так думаю, - настойчиво произнес Сичэнь.        - Потому что вы хороший человек. И немного наивный. Не знаю, что хуже, ваша наивность или моя подозрительность. Кажется, и то, и то сильно осложняет жизнь. Но вы, по крайней мере, не ждете от нее постоянных пакостей... Не ждали.       Сичэнь поморщился. Разговор шел не туда. Его вообще не должно было случиться.        - Зачем вы здесь?        - Для вас.        - Это не ответ.        - Вы заблуждаетесь.        - Ничего удивительного. Кажется, это начинает входить в привычку. Или уже давно вошло, но я просто не заметил.        - Никто не заметил. Потому что замечать было нечего.        - Нет, потому что я всех так хорошо убедил, что непогрешим.        - В этом разница между вами и той змеей. Вы никого ни в чем намерено не убеждали, вы показывали свою суть.        - Она оказалась с гнильцой. Как и у... Цзинь Гуанъяо.        - Нет. Он вас ранил, а потом сам лопнул, заляпав своей гнилью все вокруг. Только вам решать, отравит вас его гниль или вы успеете обработать рану.        - Я уже не успел.        - Вам только кажется. Вы придумали себе пороки, хотя на самом деле в вас он только один — трусость. Вам страшно принимать решения, встать в полный рост и взять на себя ответственность. Это единственное, за что вы можете себя не уважать.        - Это ваше мнение.        - Да. Мы с вами этим здесь и занимаемся — делимся мнениями.        - Найдите собеседника, которому будет дело.        - Вы опять грубите. Хорошо.        - Вас не должно быть здесь. Уходите! - Сичэнь резко сел, почти желая выйти на улицу и прогнать навязчивого посетителя.        - Должно или нет — решать только мне.        - Решайте, что хотите. Я не стану вас больше слушать.       Сичэнь, как и в предыдущий вечер, повторил манипуляцию с талисманом глушения и снова откинулся на пол. Уединение предполагает одиночество: он не виделся и не говорил даже с братом и дядей. Так как получилось, что он не прогнал сразу грубого и назойливого посетителя?

III

      Единственная свеча едва-едва разгоняла тьму на маленьком пятачке стола. Сичэнь сидел на коленях и смотрел на свой давно остывший ужин: покрывшийся корочкой белый рис, светлое пятно редиса, мазки потемневшей зелени. Он не помнил, когда ел в последний раз. Но не был уверен, что хочет снова начинать.       Тихое гудение откуда-то снаружи он осознал далеко не сразу. А когда разобрал, замер, глядя в темноту перед собой. Цзян Ваньинь снова пришел, но заводить разговор не стал. Вместо этого он запел.       Голос лился чисто и глубоко, как давно не звучала Лебин. Сичэнь не знал эту мелодию, никогда не слышал, но очень хотел разобрать слова, ноты, чтобы потом попробовать повторить ее на сяо. Он встал со своего места за столом и подошел к двери, чуть сдвинул в сторону, чтобы впустить звук. Вместе с голосом в затхлое помещение проник и порыв ветра, ошеломивший и почти сбивший с ног.       Сичэнь осел на пол, прикрывая глаза. Песня омывала раны, смачивала темную покрывавшую их корку, которую нужно было снять, чтобы убрать гной и залечить все на этот раз правильно.       Мелодия длилась и длилась, растекалась, как жидкий мед. Не давала всплывать перед закрытыми глазами страшным картинам из храма, где его жизнь окончательно разделилась на счастливое до, когда он был уверен в своем месте и значимости в мире, и униженное после, в котором все о нем оказалось уродливой ложью.       Тишина наступила неожиданно. Сичэнь неохотно открыл глаза. Ему хотелось продолжения. Он физически не мог слышать песню Ясности: теперь она не приносила покой, а будто рвала душу на части, но может быть, стоило попросить брата о помощи? Музыка всегда его успокаивала и помогала преодолевать тяжелые периоды в жизни. Неужто среди сотен и сотен произведений в Гусу не нашлось бы того, что могло бы успокоить его сердце? И неужели отказался бы помочь ему родной брат?        - Зачем вы здесь, глава Цзян?        - Для вас.        - Какое вам до меня дело?        - Считайте, что я не люблю перемены, а их и так произошло слишком много. Заклинательский мир переживает не лучшие времена, и вы должны быть среди тех, кто пытается все исправить, а не сидеть в четырех стенах.        - Я не могу ничего исправить. Мои ошибки...        - Уже сделаны. Вы не оживите мертвецов, не восстановите уже давно разорванные связи.       Сичэню показалось, что на этих словах в голосе его собеседника на мгновение послышалась глухая тоска.        - Но вы можете постараться избежать новых ошибок. Основная из которых — скрыться от мира.        - Меня все презирают.        - Вы всех спросили? - насмешка резанула по ушам. - Вы поверите, если услышите, что презрение заслужило ваше уединение, а не то, что вы не видели в упор сущности дорогого вам человека? Те самые «все», мнение которых вас внезапно озаботило, прекрасно понимают, что знаменитой улыбкой был обманут весь мир. Ладно, не все, лицемеры вроде приснопамятного главы Яо на всех углах заявляют о том, как они были проницательны и никогда не доверяли этому человеку. И, кстати, эта болтовня сильно влияет на политическую обстановку. Потому что Цзинь Лин ребенок, не достойный доверия, еще и занявший место своего дядюшки - злодея номер один, Не Хуайсан продолжает строить из себя Незнайку и как-то ухитряется совмещать это с должностью Верховного Заклинателя, вы спрятались от этого страшного мира, а я никогда не вызывал у людей никаких чувств, кроме страха.        - Мой брат и дядя представляют Гусу вместо меня — этого должно быть достаточно.        - Хангуан-цзюнь занят тем, что удовлетворяет хотелки своего партнера, а грандмастер Лань, для большинства нынешних глав кланов, скорее страшилка их юности, которая уже давно потеряла свою силу.        - Даже если я покину уединение, - от одной мысли об этом Лань Сичэня пробирала неконтролируемая дрожь, - разве это на что-то повлияет?        - Да. Как минимум на вашу секту, как максимум ― Цзинь Лину будет с кого брать пример.        - У него перед глазами есть вы.        - О да, я, несомненно, лучший образец для подражания, и он уже не достаточно на меня похож, - ядовито проговорил Цзян Ваньинь.        - Он честный, смелый и сильный.        - Имеете ввиду, грубый и безрассудный?        - Глава клана Цзинь еще молод, все эти качества...        - Останутся с ним, если единственным примером для подражания он будет видеть меня. Дружба с вашими учениками может и сгладит что-то, но, учитывая характер этого вашего Лань Цзинъи, я на это не рассчитываю.        - Вы ― хороший пример, глава Цзян.        - Нет. Знаете, почему? Потому что он сын своей матери. Как бы сильно он ни пытался на меня походить, насколько сильно бы не кричал, все это приносит боль в первую очередь ему самому. Попытки подражать мне — изуродуют его. И, учитывая его родословную, я не могу предсказать, насколько плохой результат мы получим.        - Я убил второго дядю молодого господина Цзиня. Как я могу давать ему наставления? Как я вообще могу с ним говорить?        - Именно вы и можете говорить с А-Лином. Потому что будь возможность, я бы прикончил Цзинь Гуанъяо собственными руками одним из тех способов, что мне так настойчиво приписывает молва. Но это я, от моей человечности уже давно мало что осталось.       Лань Сичэнь мог поспорить. Стоящий в храме на коленях перед Вэй Усянем Цзян Ваньинь был несомненно живым и болезненно человечным.        - В то время, как А-Лин, несмотря на всю причиненную боль, все равно скучает по этому ублюдку. Он осознает заслуженность его смерти, но совершенно не понимает всего, что скрыто в глубине: потому что злодейства Цзинь Гуанъяо, его действия, поспособствовавшие смерти Цзысюаня, никак не сочетаются ни с подаренной Феей, ни с лаской, которую А-Лин получал. Ему нужно поговорить с кем-то, кто помнит бывшего главу Цзинь не только бесчеловечной мразью.        - Я ни в чем не уверен, а вы пытаетесь навязать мне ответственность за молодого господина Цзиня, разве это не слишком жестоко, глава Цзян?        - Вы хотели наказания и искупления, глава Лань. Ответственность, а не избегание ее — то, что нужно в вашей ситуации.        - Я подумаю об этом.        - Рад слышать. На этом я вас оставлю, пока вам снова не захотелось использовать талисман, чтобы не слышать неудобной правды.       Сичэнь поджал губы, но смолчал. Каким бы грубым ни было напоминание о его поведении, оно не шло ни в какое сравнение с его поступками. Узнай о подобном дядя — не избежать Сичэню физического наказания. И никого бы не взволновало, что он глава клана. Скорее, это было бы отягчающим обстоятельством, потому что он должен быть образцом. Должен быть, но вместо этого...       Облизав вмиг пересохшие губы, Сичэнь медленно поднялся на ноги и вернулся к столу. «Нельзя выбрасывать еду». Сколько раз за последние месяцы его клан пренебрегал этим правилом из-за его слабости? Дрожащей рукой, Сичэнь медленно поднял палочки и потянулся к плошке с рисом.

IV

      Неверная нота резанула по ушам. Казавшаяся простой мелодия никак не хотела восстанавливаться в памяти и требовала повторять отрывок снова и снова, чтобы добавить каждый новый кусочек. Сичэнь попробовал снова, и снова нота оказалась не той.        - Не ожидал, что вам так понравится эта песня, - раздался за окном насмешливый голос.        - Глава Цзян, - Сичэнь отложил Лебин и порывисто повернулся в сторону невидимого собеседника.        - Мне велеть ученикам прислать вам ноты? Или попросите партнера Хангуан-цзюня показать вам, возможно, он ее помнит?        - Спойте.        - Что? - кажется, Цзян Ваньинь потерял дар речи от такой наглости.        - Простите, я переступил, - Сичэнь опустил голову, потер пустой, без ленты, лоб и медленно, будто вспоминая, как вообще это делается, попросил. - Если вас не затруднит и это не будет неуместным, не могли бы вы спеть ее еще раз?       Тишина оглушила. Сичэнь не сразу понял, что задержал дыхание, ожидая реакции своего незваного собеседника. За стеной было тихо, могло показаться, что там никого нет.       «Ушел?» - мелькнула почему-то пугающая мысль. Но в следующее мгновение Цзян Ваньинь запел.       Сичэнь откинулся на стену, закрыл глаза и позволил себе не думать. Голос Цзян Ваньиня омывал, как глубокие озерные воды, прогретые солнцем сверху и холодные ближе ко дну.        - Я не знал, что вы поете, - тихо произнес Сичэнь, когда последняя нота песни растворилась в темноте вечера.        - Это бесполезное занятие, - казалось, Цзян Ваньинь повторял чьи-то слова, потому что интонации были еще более резкими и ядовитыми, чем его обычные. - Оно не помогает справляться с управлением сектой или в ночной охоте... Зато успокаивало и усыпляло болевшего А-Лина.        - В Гусу колыбельные исполняются на гуцине.        - Я пробовал.        - Вы играете?        - Вы действительно задали этот глупый вопрос? - в голосе Цзян Ваньиня звучало насмешливое неверие. - Как полагается наследнику секты, я овладел всеми необходимыми навыками. Но гуцинь ― очень хреновый инструмент для колыбельных, если у вас очень требовательный ребенок, которому нужна не только музыка, но и укачивание. Так мне пришлось вспомнить о пении.        - Вы этому учились?        - Полноценно — нет. Но мне трудно давался инструмент. Учитель боялся навлечь гнев матушки и искал способы упростить занятия. Оказалось, мне проще если я как бы подпеваю инструменту.        - Если бы вы учились играть на флейте этот метод не сработал бы.        - На флейте учился играть Вэй Усянь: это было единственное матушкино требование в его отношении, на которое не смог повлиять отец. Подозреваю, что это был способ заткнуть этого болтуна хотя бы ненадолго. Я же хотел иметь хоть что-то свое, в чем не пришлось бы с ним соперничать, поэтому гуцинь.        - Вы практикуетесь?       - У меня есть на это время?        - Вы так давно руководите сектой, не верю, что ученики не облегчают вам работу.       «Если бы они этого не делали, вы бы не смогли приглядывать за Цзинь Лином во время его ночных охот,» - не произнес Сичэнь.        - Если бы я разбирался только со своей сектой - все было бы проще.       Сичэнь задохнулся. Они ведь уже говорили о том, что Цзинь Лин занял место своего покойного дяди. Несмотря на проводимое в Башне Кои время, юноша никогда не стремился вникать в дела клана, а Цзинь Гуанъяо на этом и не настаивал. Все были уверены, что у них еще много времени. Считали, что юные заклинатели заслужили право на эту самую беззаботную юность, которой не было ни у кого из предыдущего поколения. Но получилось так, что избалованный племянник двух глав великих кланов занял свое место даже раньше, чем его цзюцзю в свое время, и положение его было незавидным.       Как взбалмошный мальчишка, получивший прозвище «Юная госпожа», проводивший больше времени в Пристани Лотоса, мог управлять самым хитрым и высокомерным кланом? Откуда ему взять поддержку в том месте, которым он должен руководить, если его предшественник никогда даже не старался представить его ученикам и слугам, как своего преемника? И как он, Лань Сичэнь, мог не замечать этого и не попытался поговорить с А-Яо? Насколько он был слеп, когда дело касалось названного брата, что не замечал несправедливости в отношении невинного ребенка? Почему никому не пришло в голову, что Цзинь Гуанъяо только временный глава, который должен был передать свою позицию племяннику, как только тот достиг бы совершеннолетия и соответственного уровня самосовершенствования?        - Глава клана Лань!        - Что? - Сичэнь вырвался из удушливых размышлений, чувствуя, как колотится сердце и болит в груди. Как много ошибок он совершил в своей слепоте, и как внезапно они будут разворачиваться перед его глазами во всей своей отвратительной мощи?        - Вас так утомил разговор со мной или вы даже сейчас умудряетесь закопаться в себе и своих ошибках?        - Я... Простите. Я задумался о политике.        - «Лгать запрещено».        - Это не ложь.        - Но и не вся правда, не так ли?        - Так. Но быть предельно откровенным правила клана не требуют.       Чужой тихий смех потряс Сичэня до самого основания. Слышал ли он, как смеется Цзянь Ваньинь, хоть раз после падения Пристани Лотоса? Казалось, глава Юньмэн Цзян мог только гневаться, либо молча, распространяя вокруг себя ауру презрения к окружающим, либо громко, с использованием Цзыдяня и всей мощи легких.        - Всегда восхищался вашим умением обходить правила Гусу. Хангуан-цзюнь, несмотря на все нарочитое благочестие, их именно нарушает, пусть и находит для этого оправдания. Вы же нет. Вы находите лазейки в этой, казалось бы, монолитной стене праведности.        - Может быть, соблюдай я правила неукоснительно — ничего бы не случилось.        - Вы снова об этом? - Сичэнь мог представить, как Цзян Ваньинь закатил глаза. - Цзэу-цзюнь, ваш клан пойдет по миру, если его глава будет действительно соблюдать все-все ваши правила. Это понимает даже грандмастер Лань.        - Смею не...        - Вот не надо. Полагаю, вы сейчас решите защищать человечество и цвет заклинательского общества. Но на самом деле мы с вами оба прекрасно понимаем, что люди — жадные ублюдки. И чем выше они забрались, тем большая жадность их одолевает.        - Это и о вас тоже? - не смог не уколоть собеседника Сичэнь.        - Я никуда не забирался, - прозвучал хлесткий, как удар Цзыдяня, ответ. - У меня не было выбора, где находиться. Равно как и у вас. Просто однажды война пришла в наши дома и оказалось, что действительно переложить ответственность не на кого. А даже если и есть, то как потом войти в родовой зал, как предстать перед предками, которых подвел? Мог ли я оставить Юньмэн? Мог. Для мести не обязательно было восстанавливать секту. Можно было бы прийти к тому же Чифэн-цзюню, встать под его знамена и резать псов Вэней, ни на кого не оглядываясь. Только что бы стало с самим Юньмэном? Дело не только в заклинательских практиках и наследии, дело в людях, живущих на этих землях, которых мы клялись защищать. После кампании Выстрел в Солнце началась бы дележка бесхозных территорий между мелкими кланами, такая же, как случилась с территориями клана Вэнь. И о людях, и так пострадавших в войне, думать никто бы не стал. У меня не было выбора, - снова повторил Цзян Ваньинь. - Если вам нужны еще причины выйти из заточения, то вот она — люди.        - Разве дядя и брат не справляются?        - Справляются. Но этого всегда недостаточно. Как бы я ни относился к Хангуан-цзюню, - казалось, титул Ванцзи Цзян Ваньинь произносил сквозь зубы, - не могу не признать, что его призвание — быть там, где беда. Призвание грандмастера Ланя — наставлять новые поколения заклинателей, вдалбливая в непутевые головы основы, которые поначалу будут казаться ненужными и скучными, но потом займут важное место в их картине мира. А ваше — управлять кланом, позволяя членам семьи заниматься тем, что у них получается лучше всего.        - Почему вы решили, что можете говорить со мной об этом? - напряженно спросил Лань Сичэнь и тут же пожалел о выборе слов.        - Потому что единственный обладаю опытом схожим с вашим.        - Вэй Усянь оказался оклеветан.        - Полагаете, столько лет спустя мне от этого стало лучше? Или это отменяет мой опыт? Как вы думаете, ядро, которое благородный Вэй Усянь засунул в меня без моего разрешения, отменяет то, что мое собственное выжгли? Заглаживает ли это тот ужас и боль, что я пережил? Ведь ядро снова есть! - Цзян Ваньинь гневно повысил голос, утих на несколько мгновений и уже спокойнее продолжил. - Не уподобляйтесь партнеру вашего брата. Прошлое — это то, что делает нас нами. Знание, что Усянь был героическим идиотом делает мое прошлое и поступки только хуже. Потому что в ситуации, где он был злодеем, потерявшим контроль, я был прав. Но истина в том, что я был наивным идиотом, не заметившим того, что творилось перед носом. Два героя Юньмэна... Два идиота.        - Это не ваша вина, - тихо произнес Сичэнь. - Никто не заметил, что происходило на самом деле. Может быть Ванцзи что-то подозревал, но, скорее, он был ослеплен любовью и был готов простить молодому господину Вэю что угодно, и сделать ради него что угодно. В той ситуации... Глава Цзян, вы не могли ничего сделать. Между любовью к брату и долгом вы выбрали долг. Вы отвечали за племянника, за только восстанавливающуюся секту и тех самых людей, о которых говорили. Тысячи реальных жизней, против мнимого благополучия одного. Мы ведь оба знаем, что Вэй Усяню не позволили бы спокойно жить, и он бы потащил вас и весь Юньмэн за собой.        - Вы же понимаете, что от осознания своей правоты не легче. Что за этот выбор меня ненавидит доблестный Хангуан-цзюнь. Что этот выбор на самом деле мне так и не простил Вэй Усянь. Что этот выбор, насколько бы правильным он ни был, я не могу простить сам себе. Это то, что сделало меня — мной. То, что заставляет меня приумножать силу и богатство Юньмэн Цзяна. Потому что если я не смогу добиться благополучия тех, кто от меня зависит, то все, что случилось с Вэй Усянем, было напрасно. И вот с этим я жить не смогу. Особенно теперь.       Сичэнь глубоко вздохнул, глядя в темноту перед собой. Он не ожидал такого разговора, такого откровения от самого жестокого и бесчеловечного из глав великих кланов. От самого себя становилось тошно. Не получилось ли так, что он снова был слеп? Неужели и ему оказалась свойственна эта закостенелость адептов Гусу Лань, когда единожды составленное мнение с трудом поддается исправлению?       Война показала миру Саньду Шэншоу, безжалостного, гордого и вспыльчивого. Сближаться с ним не хотелось, особенно, после гибели Старейшины Илина. И не только потому что рядом были Не Миндзюэ и А-Яо и сам Цзян Ваньинь, казалось, сторонился всех, доказывая, что Юньмэн Цзян и его глава со всем справятся. В нем было что-то темное, яростное и злое. В отличии от да-гэ, юный глава Цзян не был добрым человеком. Или это Лань Сичэнь так для себя решил, поверив порочащим слухам, которые никто никогда не опровергал. Но разве шли бы под знамена бешеного пса и палача новые адепты? Не жертвы войны, одержимые местью, а обычные заклинатели или дети, что хотели пойти по этому пути.       Злой человек, убийца невиновных не тратил бы время, на разговоры с недостойным заклинателем, косвенным виновником множества событий. Лань Сичэнь боялся доверять, но не ответить откровенностью на откровенность того, кто скрывал все самое темное и страшное, было невозможно, поэтому он попытался:        - Я не выбрал Цзинь Гуанъяо. Я не мог его выбрать, но желал суда и справедливого наказания, а не того, что случилось.        - Не выбрали. Но не выбрали и свой клан. Цзинь Гуанъяо оттолкнул вас, по какой-то причине не желая вам смерти. Но что вы сделали? Ушли в уединение, которое и является той самой смертью, только отсроченной. Он оставил вам жизнь, подумайте, на что ее стоит потратить.        - Я боюсь снова всех подвести.        - Что бы ни утверждали ваши писания и правила, когда я в последний раз узнавал — Лани были живыми людьми. Вы тоже. Несмотря на все эти дурацкие списки, изрядно попортившие мне в юности жизнь, - тихо, будто про себя, пробормотал Цзян Ваньинь. - Людям свойственно ошибаться и учиться на этих ошибках.        - Мои ошибки стоили...        - Нет. Гуй вас дери, прекратите! Мы не будем снова повторять этот разговор. Вы же Первый Нефрит, не думаю, что за время уединения ваша память так ослабла, что вы не помните, что я говорил вам про ошибки раньше.        - Вы повысили на меня голос?        - Извиняться не буду.        - Я и не просил.       Они замолчали. Лань Сичэнь посмотрел на свои руки и, кажется, впервые за многие месяцы не увидел на них чужой крови.       - Я забросил Шоюэ. Не брал его в руки с тех пор.        - На месте вашего меча я бы обиделся и запечатался.        - Мне кажется, я его осквернил, запятнав кровью заклятого брата.        - Вы его хоть очистили? Или так и бросили валяться неизвестно где?        - Я... Я не помню.        - Серьезно? Вы так обошлись с таким прекрасным оружием? Уже поздно, но завтра же вы велите принести его вам. Соберете в кулак то, что осталось от вашей воли, и приведете клинок в порядок. А потом начнете тренироваться.        - Как я могу?        - Медленно. Лажая, как адепты, только получившие свои мечи. Но так же упорно и методично.        - Я постараюсь.        - Вот и хорошо. Идите спать, глава Лань. Вам завтра предстоит тяжелый день.

V

      Сичэнь ходил из угла в угол и ждал. Цзян Ваньинь мог не прийти, в конце концов он глава секты и не мог тратить так много времени на разговоры с другим главой клана, слабым и ничтожным. Которому понадобилось наставление со стороны, чтобы заставить себя что-то сделать.       Шоюэ стоял на подставке, мягко сияя. Будто меч был счастлив, что о нем наконец-то позаботились как нужно, что он вернулся к своему хозяину.       В первое мгновение, забрав меч из рук потрясенного юного адепта, Сичэнь побоялся, что Шоюэ действительно обиделся и запечатал себя. Сичэню понадобились долгие минуты, чтобы собраться с духом и потянуть меч за рукоять. С тихим шорохом, медленно, будто заедая, клинок все-таки выскользнул из ножен. Бурые пятна на, казалось бы, потускневшем металле вызвали желание отбросить Шоюэ в сторону. Но Сичэнь до боли стиснул рукоять в ладони и медленно сел к столу, где уже разложил принадлежности для ухода за мечом. Он мог это сделать.       Он это сделал.        - Как прошел ваш день, глава клана Лань?        - Продуктивно, - устало выдохнул Сичэнь, занимая свое обычное место у двери. - Мне принесли Шоюэ.        - И?        - Он не запечатался.        - У вас очень великодушный меч. Под стать хозяину. Боюсь, Саньду не простил бы мне такого пренебрежения.        - Не думаю, что вы способны пренебрегать своим оружием. Разве что...        - Разве что?        - Боюсь, вы разозлитесь.        - Я всегда злюсь. Есть ли смысл бояться разозлить чуть больше?        - Суйбянь. Насколько я знаю, молодой мастер Вэй не забрал его.        - Не забрал. Суйбянь - хороший меч, он не заслужил забвения, - задумчиво, на удивление спокойно произнес Цзян Ваньинь. - Я иногда тренируюсь с ним. И потом испытываю на себе недовольство Саньду, - Сичэнь мог представить ухмылку, искривившую губы его собеседника. - В последний раз это чуть не стоило мне жизни.        - Ваш меч готов убить вас из ревности?        - Кто знает. Итак, вы очистили Шоюэ. Как вы себя теперь чувствуете?        - Мне лучше, - ответил Сичэнь, понимая, что это правда. - Это было сложно. Но... Это нужно было сделать.        - Я рад, - чужой голос казался теплым. - Идите вперед, не останавливайтесь и не оглядывайтесь. Иногда будет становиться хуже, так же плохо, как в самые первые дни. Главное помнить, что эти периоды проходящие. Не позволяйте себе снова спрятаться. Выбраться из всего этого во второй раз может оказаться даже сложнее.        - Я всегда смогу написать вам, чтобы вы пришли и напомнили мне об этом, - Сичэнь слабо улыбнулся, поражаясь своему нахальству. Давно ли он не хотел ни с кем говорить и никого видеть, а теперь готов обременить своими проблемами едва ли не самого неподходящего человека?       Собеседник не ответил, и улыбка медленно соскользнула с губ Лань Сичэня. Он неправильно понял? Помощь Цзян Ваньиня была единичным явлением?        - Глава секты Цзян?       На улице было тихо. Будто там никого не было. Вокруг людей, особенно таких эмоциональных, как Цзян Ваньинь всегда есть посторонние звуки: шелест одежды, скрип половиц под ногами из-за смены положения тела, дыхание.        - Глава секты Цзян?!        - Да?        - Зачем вы здесь?        - Для вас.        - Вы говорили, что заняты в двух сектах, - медленно начал Сичэнь, чувствуя холод, растекающийся по телу. - Откуда у вас может быть время, чтобы каждый вечер столько дней подряд приходить к ханьши. В Гусу сейчас не проводится никакая важная встреча... Вы не можете застрять здесь надолго. И не можете каждый день летать туда-сюда.        - Правильно.       Сичэнь вскочил на ноги и бросился к двери. Дернув ее в сторону со всей силы, он уставился на фигуру в фиолетовом, отступающую назад, без единого звука. Ни шелеста ханьфу, ни тяжелого уверенного шага, ни шуршания сминаемой травы под ногами.        - Цзян Ваньинь? - Сичэнь сделал широкий шаг вперед, поднимая руку, будто пытался схватить видение за край одеяния.        - Вот вы и вышли. Это не так страшно, правда? Сичэнь не мог рассмотреть лица Цзян Ваньиня, но почему-то был уверен, что тот улыбается.        - Двигайтесь вперед, глава клана Лань. Цзян Ваньинь сделал еще один шаг назад и растаял, словно туман.        - Что? - Сичэнь бросился вперед, оглядываясь по сторонам, но ничего не почувствовал.        - Это было видение? Я схожу с ума?       Он потер лицо ладонями. Мысль отправиться к брату или дяде, просто чтобы узнать, что глава секты Цзян в порядке и продолжает вести свои дела из Пристани Лотоса была очень соблазнительной, но время было слишком поздним.       Сичэнь медленно вернулся в дом, чувствуя необъяснимую тревогу.       Сичэнь едва дождался пяти утра. Уже одетый, он стоял на пороге ханьши, сжимая в подрагивающих руках Шоюэ. Казалось, никогда в жизни он не был так рад звучанию утреннего колокола.       Стараясь не торопиться, Сичэнь вышел на улицу и направился к рабочему кабинету. О завтраке он собирался позаботиться потом. Немногочисленные адепты, успевшие подняться пораньше и даже привести себя в порядок, которых Сичэнь встречал по дороге, застывали причудливыми статуями. Он вежливо кивал, но шел вперед.        - Сичэнь?       Голос дяди заставил остановится, обернуться и склониться в вежливом поклоне.        - Дядя.        - Ты не говорил, что собираешься покинуть уединение, - дядя быстро, насколько позволяли правила, подошел к Сичэню, обеспокоенно вглядываясь ему в лицо.        - Кое-что случилось... Дядя, ты ведешь сейчас переписку с Юньмэн Цзян?        - Да, конечно, - Лань Цижэнь кивнул. - Ты знаешь, всегда есть дела, которые необходимо обсудить.        - Мне нужно увидеть письма.        - Ты полагаешь, я где-то ошибся? - дядя нахмурился.        - Нет! Я объясню чуть позже. Пожалуйста?       Лань Цижэнь медленно погладил бороду, внимательно разглядывая Сичэня. Тот чувствовал себя под этим взглядом провинившимся мальчишкой, но подобный дискомфорт можно было потерпеть, чтобы узнать правду.        - Хорошо. После завтрака.        - Нет! Это нужно сделать сейчас, - он не мог сказать почему, но откуда-то появилась уверенность, что времени мало, возможно, его уже не достаточно.        - Я должен забеспокоиться и посоветовать тебе обратиться к целителям?        - Если не подтвердится мое предположение, я обещаю, что сам пойду к ним.        - Хорошо. Идем.       Они достаточно быстро добрались до кабинета и через несколько мгновений в руки Сичэня легла целая кипа писем с Пристани Лотоса. Он развернул первое послание и вздрогнул. Опустившись на колени, Сичэнь принялся просматривать письма одно за другим, откладывая просмотренные на стол, не заботясь о порядке и аккуратности.        - Что ты ищешь?        - Эти письма писал не глава Цзян, - Сичэнь качнул головой, поднимая глаза на дядю. - За последние две недели нет ни одного письма, написанного его рукой.        - Если Цзян Ваньинь наконец-то начал поручать кому-то свою корреспонденцию, его можно только поздравить.        - Дядя, ты не хуже меня знаешь, что Цзян Ваньинь никогда не прибегает к чужой помощи в письмах к главам других великих кланов. Даже когда несколько лет назад он был тяжело ранен на ночной охоте и провел в лазарете почти десять дней, письма для Гусу, Цинхе или Ланлина он все равно писал сам... С ним что-то случилось.        - Все меняется, Сичэнь. Но если тебя это так волнует - спроси у главы клана Цзинь. Он сейчас здесь, проходит обучение.        - Цзинь Лин здесь? Спасибо, дядя, - Сичэнь быстро поднялся на ноги, неаккуратной стопкой положил письма из Юньмэна на стол, коротко поклонился и быстро направился к выходу. Он надеялся застать молодого мастера Цзиня в его покоях или недалеко от них: приглашенные ученики всегда с трудом подстраивались под график сна Гусу и никогда не приходили на завтрак вовремя.       Юный Цзинь нашелся в окружении своих друзей, которые пытались провести его к трапезному залу. Заметив Сичэня они резко остановились.        - Цзэу-цзюнь?! - разноголосым хором удивились они, привлекая к себе внимание окружающих. Сичэнь слабо улыбнулся, отвечая на их поклоны и приблизился к группе молодых людей почти вплотную.        - Глава клана Цзинь, - без подготовки начал он, - когда вы в последний раз разговаривали со своим цзюцзю?        - А? Разговаривал? - юноша удивленно моргнул и нахмурился, прямо как его дядя. - Давно, когда он навещал меня здесь месяц назад.        - А письма?        - Какое это имеет значение? - Цзинь Лин недовольно сложил руки на груди, вскидывая подбородок.        - Пожалуйста, глава клана Цзинь, это очень важно.        - Я... Не уверен, - он опустил голову, глаза забегали, будто он пытался что-то вспомнить. - О! Точно! Я получил от него письмо перед Ночной охотой.       - Когда это было? - Сичэнь подался вперед, едва сдерживая желание схватить мальчишку за грудки и встряхнуть. Вместо этого он только крепче вцепился в ножны Шоюэ.        - Две недели назад, - сообщил Лань Сычжуй.        - Что было в письме? Глава секты Цзян не показался странным?        - Почему я должен отвечать на эти вопросы?! Как вас, Цзэу-цзюн, может касаться наша с цзюцзю переписка?       Цзинь Лин покраснел и отвел взгляд, закусывая губу.       - Я приношу извинения за то, что лезу не в свое дело, но считаю, что это действительно важно, - медленно произнес Сичэнь. - Я не прошу рассказывать мне содержание письма. Но вы умный молодой мастер и могли заметить, если бы там было что-то не так.        - Я... Я не читал его. Письма принесли за несколько минут до ухода на охоту. Я просмотрел те, что написали старейшины Цзинь, и ответил на них. А письмо цзюцзю отложил в сторону. Собирался прочитать, когда вернусь. Но оно куда-то делось, и я о нем забыл, - последние слова Цзинь Лин произнес едва различимо.        - И вы не написали в ответ?        - Как я мог?! «Извини, цзюцзю, я потерял твое письмо, напиши еще раз, что хотел и можешь не утруждать себя угрозой переломать мне ноги, я и сам знаю»?! К тому же, вы должны знать, что он очень настойчивый, когда ему надо. Если бы там было что-то действительно важное, он бы написал еще раз.       Сичэнь смотрел на Цзинь Лина и не знал, что сказать. Он не имел права его ругать за безалаберность и небрежность, за отсутствие беспокойства. Быть может, с Цзян Ваньинем все в порядке, в отличии от самого Сичэня. И быть может ему нужно не волноваться за главу другой секты, а отправиться на поклон к целителям. Кто знает, что повредилось в его разуме после всех выпавших на его долю испытаний?       «Я удостоверюсь, что с Цзян Ваньинем все нормально, и тогда пойду к целителям».        - Эй, а что это мы тут все стоим, вместо того, чтобы завтракать в эту несусветную рань? - широко зевая и даже не пытаясь прикрыться рукой, спросил Вэй Усянь, подходя к колоритной компании, застывшей посреди дорожки.        - Мы встретили Цзэу-цзюня, мастер Вэй, - сообщил Лань Сычжуй.        - О, Сичэнь-гэ, ты вышел из уединения?!        - Брат?       Сичэнь попытался улыбнутся брату и его неугомонному супругу. Глаза Ванцзи чуть расширились, он явно беспокоился.        - Я не совсем вышел: точно не готов вернутся к своим обязанностям.        - Ну, не думаю, что тебя кто-то за это осудит, верно, Лань Чжань?        - Мгм. Все понимают.        - Видишь, Сичэнь-гэ. Все здесь тебя понимают.       Сичэнь показалось, что его собственная улыбка превратилась в гримасу. Он любил свой клан, мог жить по правилам, хотя и зачастую не был с ними согласен. Но кое-что в их устоях было противно всему его существу. Например, лицемерие. «Все здесь тебя понимают» - это было почти насмешкой над истиной. Если Сичэню повезло, то его понял один посторонний человек. А его клан предпочел оставить в покое. Потому что они уважали его волю и им не все равно? Или на самом деле, наоборот, всем все равно, главное не запятнать себя? Неужели взращивая детей по своим правилам, связывая их лентой на лбу, они на самом деле превращают их в безэмоциональное подобие настоящих людей, знающих, что правильно, а что нет, но не обремененных даже каплей эмпатии?       Сичэнь прикрыл на мгновение глаза, прогоняя непрошеные эмоции. Он собирался проститься и направиться дальше, но все же не удержался от вопроса:        - Господин Вэй, вы не получали писем от главы секты Цзян?        - Что? - Вэй Усян вытаращил глаза, а потом засмеялся, замахав руками. - Да что ты, Сичэнь-гэ! Раньше небо рухнет нам на головы, чем Цзян Чэн напишет мне хоть строчку.       Реакция и ответ Вэй Усяня были искренними и Сичэнь согласился бы с его оценкой, если бы не внезапно окаменевший брат, сжавший губы сильнее, чем обычно.       - Ванцзи, тебе есть что сказать?        - Было письмо, - глухо ответил Лань Ванцзи.        - Как? Лань Чжань, что значит было письмо? - Вэй Усянь дернул супруга за рукав ханьфу, заглядывая ему в глаза. - Почему я об этом не знаю?        - Вэй Ин болел. Нельзя было волноваться.        - Болел? Болел... Подожди, но это было две недели назад! Почему ты не сказал мне потом? Где оно?!        - Забыл, - хмуро ответил Ванцзи. - Должно быть в цзиньши, среди бумаг.       - Должно быть? Надо пойти, надо найти и прочесть, - Вэй Усянь засуетился. - Это же важно. Цзян Чэн не стал бы писать просто так.       Сичэнь шумно выдохнул, быстро поклонился и развернувшись, поспешил в сторону ворот.        - Брат?!        - Цзэу-цзюнь?        - Сичэнь-гэ, куда ты?        - В Пристань Лотоса.        - Что?! - шумный единогласный вопль нарушил покой Облачных Глубин.        - Брат не может. Ты давно не летал.       Сичэнь замер. Это было правдой. Ему нужен был кто-то для его же собственной безопасности. Он медленно обернулся, оглядел всех и решил:        - Цзинъи.        - Эй! Почему это он?! Дело касается моего цзюцзю.        - Брат.        - Сичэнь-гэ!        - Никто из нас не знает, что сейчас происходит в Пристани Лотоса. Все, кроме Цзинъи, могут вызвать у главы клана Цзян сильные эмоции. Чтобы ни происходило, я не уверен, что эмоциональность — это то, что ему сейчас нужно. Я сообщу, что узнаю.       Коротко поклонившись, он снова отвернулся и направился прочь, больше не реагируя ни на какой шум за спиной. Тревога сдавила горло, гнусный шепоток, слишком похожий на голос Цзинь Гуанъяо, шелестел в голове: «Ты не можешь никого спасти».

.

      Меч позорно вихлял в воздухе, как у какого-то новичка, но все-таки двигался вперед, преодолевая такое невыносимо огромное расстояние. Лань Цзинъи парил рядом, тревожно поглядывая на Лань Сичэня, но молчал. Видимо, понимал, что нарушение концентрации может привести к трагедии.       Когда глазам наконец-то предстали бескрайние воды Юньмэна, Сичэнь был бледен и держался на одном упрямстве. Близость конечной цели придала сил и перед воротами Пристани Лотоса Сичэнь опустился привычно изящно, а не рухнул мешком с рисом, чего он, откровенно говоря, опасался.        - Цзэу-Цзюнь?       Адепты, стоящие по обе стороны от ворот, удивленно переглянулись.        - Мы вас не ждали.        - Приношу свои извинения, - Сичэнь выверено поклонился, несмотря на дрожь в теле. -       Мне срочно понадобилось увидеть главу секты Цзян. Не было времени прислать сообщение о скором визите.       Адепты снова переглянулись, на сей раз неуверенно и будто настороженно.        - Боюсь, глава секты сейчас недоступен, - осторожно произнес правый адепт.        - Стоило все-таки предварительно написать. Тогда бы не летели весь путь зря, - едко добавил второй.        - Эй! Как ты разговариваешь с Цзэу-цзюнем?! - Лань Цзинъи подался вперед, сжимая кулаки.        - Оставь это, - Сичэнь поднял руку, не позволяя юному Ланю сделать больше ни одного шага вперед. - Мы приносим свои извинения за несвоевременное появление. Но... Тогда, может быть, я мог бы переговорить с первым учеником?       Адепты снова переглянулись, но видимо не смогли договориться одними глазами, поэтому придвинулись поближе друг к другу, чтобы шепотом решить, как поступить.        - И что делать?        - Сказано: никого не пускать.       - Ты сам знаешь, что «никого не пускать», это про главу Яо и ему подобных. Это же Цзэу-цзюнь.       - И что?        - И что... Тебе кое-кто потом переломает ноги, за такое неуважение к Первому Нефриту.        - Он никого ни разу пальцем не тронул.        - Ради этого случая, разочек выполнит обещание.        - Я и поломанные ноги потерплю, только бы он...        - Не при них! В любом случае, я слышал Цзэу-цзюнь был в уединении. Не думаю, что он давно из него вышел и хорошо восстановился. Они выглядят так, будто летели весь день. Не отправлять же обратно. Пусть отдохнут в гостевых покоях и действительно поговорят с первым учеником, вдруг это что-то важное.        - Какой ты умный. Ладно, пусть. Только поведешь их сам.       Правый адепт кивнул и повернулся к непрошеным гостям, даже ухитрившись изобразить на лице улыбку.        - Следуйте за мной, пожалуйста. Вы переговорите с первым учеником и отдохнете, прежде чем отправиться в обратный путь.        - Благодарю секту Юньмэн Цзян за оказанное гостеприимство.        - Гостеприимство? Да они нас выгнать хотели, - едва слышно возмутился Лань Цзинъи.       Сичэнь улыбнулся уголком губ, но смолчал. Сердце в его груди билось громко и быстро, отдаваясь шумом в ушах. Они прибыли в Пристань Лотоса. Скоро все станет понятно.       Встречные ученики провожали две облаченные в светлое фигуры удивленным взглядами, но с вопросами к стражу ворот не лезли. Что бы кто ни думал о Юньмэне — дисциплина в секте была железная и для ее поддержания вовсе не нужно было иметь четыре тысячи правил. Хватало требовательного, грубого, но честного главы, своим примером вдохновлявшего учеников на постоянное самосовершенствование.       Их провели к рабочему кабинету. Поклонившись, адепт на мгновение скрылся в помещении, чтобы сообщить о прибытии гостей. Сичэнь ждал, хотя ему казалось, что нетерпение зудит под кожей, требуя двигаться, говорить без всяких приличий и правил, только бы получить ответ на беспокоящий вопрос.       Адепт вернулся очень быстро.        - Вы можете зайти.        - Благодарю. Я могу попросить вас позаботиться о моем ученике? Разговор должен быть конфиденциальным.        - Я должен вернуться на пост, но перепоручу вашего адепта заботам наших учеников.        - Вы говорите, будто меня здесь нет, - проворчал Цзинъи.        - Приношу извинения, молодой мастер Лань. Следуйте, пожалуйста, за мной, я познакомлю вас с несколькими учениками Цзян, которые смогут показать вам комнаты и помогут организовать для вас ужин.        - Иди, Цзинъи, - Сичэнь кивнул на вопросительный взгляд юного Ланя. Тот нахмурился, но поклонился и направился за адептом Цзян. Сичэнь глубоко вздохнул, коротко стукнул в дверь, обозначая свое присутствие, распахнул ее и переступил порог кабинета.        - Цзэу-цзюнь, - заклинатель поднялся из-за стола и поклонился. - Я — первый ученик Юньмэн Цзян — Шэнь Ханьян.        - Рад приветствовать вас и приношу извинения за неожиданный визит.        - Вы не доставили неудобств. Присаживайтесь, я велю подать чай, и мы поговорим.        - Не нужно утруждать себя.        - Нет?        - Нет.        - Хм... - Шэнь Ханьян указал на место за столом перед собой. - Что привело вас в Пристань Лотоса, Цзэу-цзюнь? - спросил он, когда они расположились за столом.        - Глава Цзян.       - Простите?        - Я здесь из-за главы секты Цзян. Мне... нужно убедиться, что он в порядке.        - Зачем вам это?        - Если в порядке он, то не в порядке я, - Лань Сичэнь издал тихий смешок, понимая, что его нервы на пределе и держаться он больше не может.        - Вам придется объясниться, Цзэу-цзюнь.        - Да... Вы поверите, что последние несколько дней, глава Цзян приходил к моему дому, где я находился в уединении, и говорил со мной?       Шэнь Ханьян нахмурился, но промолчал.        - Он пытался напомнить мне о долге главы клана, делился своим опытом преодоления трудных периодов... Сначала я не задумывался об этом, но вчера понял, что главе Цзян нечего делать в Облачных Глубинах столько времени. Я впервые за месяцы вышел на улицу, только чтобы увидеть его силуэт, который в следующее мгновение просто растворился в воздухе.       Тишина обрушилась на комнату. Шэнь Ханьян смотрел на Сичэня с нечитаемым выражением лица и под этим взглядом все больше становилось неуютно.        - Я понимаю, что звучу, как безумец. Полагаю, глава Цзян сейчас в Ланлине, пытается повлиять на старейшин клана Цзинь и...        - Следуйте за мной, - Шэнь Ханьян резко поднялся на ноги и, даже не глядя на своего гостя, быстро направился к выходу. Сичэнь поспешил следом.       Они проплутали по многочисленным дорожкам и переходам, чтобы оказаться у двери, рядом с которой стоял адепт Цзян.        - Первый ученик, Цзэу-цзюнь?! - удивленно воскликнул юноша. - Что вас привело?       - Ты можешь быть свободен, - сообщил Шэнь Ханьян.        - Но?! - юноша переводил взгляд с одного мужчины на другого. - Я должен охранять покой...        - Иди, - с нажимом повторил первый ученик Цзян. Юный адепт поджал губы, нахмурился, но поклонился и пошел в сторону, откуда пришли Сичэнь и Шэнь Ханьян.        - Не уверен, что то, что я делаю правильно, - медленно произнес Шэнь Ханьян, задумчиво глядя на Сичэня. - Если... Если ничего не изменится, я прошу вас никому за пределами Пристани Лотоса не говорить о том, что вы увидите. Ни вашей семье, ни юному главе клана Цзинь. Мы сообщим сами, когда будем готовы, и сообщим только то, что посчитаем нужным. Поклянитесь.        - Клянусь своим ядром, - хрипло начал Сичэнь, - что все, что я увижу и узнаю, сохраню в тайне.        - Хорошо. Тогда ― прошу, - Шэнь Ханьян открыл дверь и сделал жест рукой, приглашая Лань Сичэня первым войти в комнату. Сичэнь крепче стиснул Шоюэ и медленно переступил порог.       В комнате было прохладно. Несколько фонариков излучали тусклый свет, чтобы не тревожить человека, лежавшего на кровати. Цзян Ваньинь на памяти Сичэня никогда не был таким бледным, почти белым. Что особенно бросалось в глаза на фоне темно-фиолетовых простыней.        - Глава Цзян, - пораженно произнес Сичэнь, делая шаг вперед. - Что с ним?!        - Цзэу-цзюнь, - раздался от окна хриплый, до внезапной почти физической боли знакомый голос. Сичэнь развернулся и вздрогнул, наткнувшись взглядом на фигуру у оконного проема. Цзян Ваньинь стоял, сложив руки, на груди и хмуро смотрел на незваного гостя. Сичэнь хотел сказать хоть что-то, но не мог вымолвить ни слова.        - Что вы видите, Цзэу-цзюнь? - тихо спросил Шэнь Ханьян за спиной.        - Главу Цзян. Он стоит у окна. У него нет тени.        - Ах... Осколок. Может еще есть шанс, - тихо пробормотал первый ученик, прокашлялся и чуть громче произнес, - я оставлю вас.       Звук шагов, шум закрывшейся двери — все это Сичэнь отметил краем сознания, не отрывая взгляда от Цзян Ваньиня. Тот поморщился, закатил глаза, переступил с ноги на ногу, без единого звука, и все-таки неохотно произнес:        - Цзэу-цзюнь, зачем вы здесь?        - Для тебя.        - Вы не должны быть здесь.        - Это мне решать, - Сичэнь покачал головой и сделал шаг к бесплотному облику. - Что случилось?        - Не важно.        - Важно. Почему ты... - он не мог договорить.        - Уходите, Цзэу-цзюнь. Дайте уже этому всему закончиться.        - Не уйду.        - Вас сюда никто не звал. Убирайтесь! - глаза Ваньиня блеснули привычной яростью.        - Ты возвращался, сколько я ни прогонял. Почему ты решил, что я менее упрям? Я не уйду.        - Мне не нужны люди, которые приходят из чувства долга! Мне не нужны подачки!        - Это не подачка. Я здесь из эгоистичного желания удостовериться, что все в порядке. Твое исчезновение вчера, - Сичэнь ощутимо вздрогнул, - я едва сумел дождаться утра, чтобы попытаться узнать о тебе хоть что-то. Я встал на Шоюэ и прилетел сюда.       - Зачем столько усилий, Цзэу-цзюнь?        - Для меня. Мне нужно, чтобы человек, который сумел вытащить меня из уединения, был в порядке. Мне нужно, чтобы я мог писать тебе письма, когда мне снова станет совсем плохо. Мне нужно, чтобы я мог прибыть в Пристань Лотоса и узнать ее так же, как я знаю Облачные Глубины, отвлекая тебя от работы. Чтобы ты мог прилететь в Гусу, ворваться в мой кабинет и рассказать о том, как невыносимы старейшины Цзинь, глава Яо и даже твои собственные ученики.       - Как эгоистично. Кто бы мог подумать, Цзэу-цзюнь? А что насчет того, что нужно мне?        - А тебе нужно, чтобы я все это делал. Тебе нужно, чтобы был человек, который бы сразу ответил на твое письмо. Или, вместо ответа на него, примчался бы к тебе. Я могу быть этим человеком, Цзян Ваньинь. Я хочу быть этим человеком.        - Вы передумаете, - глава Цзян печально покачал головой. - Вы действуете на волне благодарности и эмоций, это пройдет. И я снова останусь ни с чем. Я уже не справился. Давайте закончим на этом.        - Нет! Пожалуйста, Ваньинь.        - Цзэу-цзюнь, - фигура устало вздохнула. - Даже если я вас послушаю, меня не достаточно.        - Что ты имеешь ввиду?        - Вы спросили, что случилось. Саньду Шэншоу наконец-то сломался. Его душа раскололась на осколки, которые устремились к тем, кто был ему действительно дорог, но почти везде столкнулись с пустотой. Их никто не услышал. Они истаяли. Остался только я, последний осколок, объединяющий в себе заботу о своей секте и, почему-то, о вас. Если бы вы меня не услышали, если бы мои ученики не соорудили массив внутри этой комнаты, который наполняет тело энергией — меня бы уже не было. Я ― последний фрагмент, едва ли не самый слабый. Меня не хватит, чтобы ядро напиталось энергий, чтобы Саньду Шэншоу очнулся. На самом деле, нет ничего, что бы действительно меня держало, а я устал. Вы вышли из уединения, вы сильны и сможете справиться с чем угодно. Моя секта на подъеме и, несмотря на мое отсутствие, с ней все будет в порядке.        - А молодой господин Вэй? А Цзинь Лин?        - У Вэй Усяня есть Хангуан-цзюнь. У А-Лина есть новый дядя и друзья — это уже больше, чем было у меня. Он выдержит. Я был рад знакомству с вами, Цзэу-цзюнь, - осколок души глубоко поклонился.       - Нет, это не будет прощание, - сквозь зубы процедил Сичэнь. - Тебе нужно что-то, что бы тебя держало? У меня кое-что есть.       Никогда в жизни Лань Сичэнь не поступал так опрометчиво. И никогда в жизни он не чувствовал, что поступает безоговорочно верно. Узел развязался от одного прикосновения, лента прохладным шелком скользнула между пальцев, только для того, чтобы спустя два широких шага к кровати и одно резкое движение против чужой руки, оказаться опутанной вокруг неожиданно тонкого, практически безжизненного запястья.       Осколок души произнес невнятный протестующий звук, но Сичэнь уже не слушал. Он опустился на край кровати, крепче перехватил чужое запястье, находя точку пульса и энергии и отпустил свою ци, позволяя ей скользить по чужим меридианам туда, где едва тлело измученное золотое ядро.       Сичэнь не следил за временем, погрузившись в подобие медитации. Ци текла в чужое тело без сопротивления, скапливаясь в ядре, которое, казалось, просыпалось под нескончаемым потоком энергии. Кожа под пальцами становилась все теплее, сердцебиение уверенней. Но окончательно поверил в успех Сичэнь, только услышав судорожный вздох, перешедший в кашель. Движение рядом заставило Сичэня открыть глаза, чтобы встретиться с ошеломленным темным взглядом.        - Цзэу... - кашель прервал речь, но Цзян Ваньинь справился с собой. - Цзэу-цзюнь, я не Вэй Усянь. Я знаю, что значит ваша лента.        - Это избавляет меня от неловкого объяснения, что приятно, - Сичэнь слабо улыбнулся, так и не отпуская чужой руки.        - Это так глупо, - Цзян Ваньинь покачал головой. - Вы возненавидите меня.        - За что? За мое решение?        - За принуждение.        - Ты меня ни о чем не просил.        - То что я не сказал вслух, не значит, что вы не чувствовали давления, ответственности — называйте, как хотите! Вы не в порядке. Это решение — ошибка.        - Я так вам противен?        - Ага, так противен, что часть моей разбитой души бросилась к вам, стремясь вывести из уединения!        - Тогда... Я оставлю эту ленту тебе, чтобы больше никогда у тебя не было повода разбиться. Мы не будем торопиться. Я действительно не в порядке и, подозреваю, что после пережитого сегодня, снова захочу запереться в ханьши...        - Только попробуйте!        - Но я буду тебе писать и получать письма в ответ. А потом, когда тебе это надоест, ты придешь и снова вытащишь меня на улицу. И я снова смогу делать шаги к тому, кем был.       «И вместе мы исцелим твою душу».

Эпилог.

      В ханьши было тихо. После шума дня — это было настоящим благословением.       Вэй Усянь кричал на Лань Ванцзи, обвиняя его в исчезнувшем шансе наладить отношения со своим шиди. Осколок души, занявший тело Цзянь Ваньиня обладал всеми качествами его характера, но вот с привязанностями дела обстояли сложнее. Он все помнил, но многое больше не чувствовал.       После возвращения Лань Сичэня в Облачные Глубины и сообщения, что глава секты Цзян в порядке, Вэй Усян написал последнему письмо. Ответ не заставил себя ждать. Ваньинь написал, что понимает Вэй Усяня и наконец-то может с ним согласиться: прошлое должно оставаться в прошлом. Его шисюн умер много лет назад и Цзян Ваньинь свое по нему отскорбел. Те ошибки не поддаются исправлению, а новых они не сделают, потому что чужие друг другу люди. Хангуан-цзюнь и молодой господин Вэй(Мо) могут посещать Пристань Лотоса, как и прочие гости. Им всегда будет оказано должное гостеприимство, если они будут уважать хозяев дома: не заходить дальше внешних покоев без недвусмысленного приглашения лично главы секты или его первого ученика.       Казалось, выверенное письмо с безупречной каллиграфией разбило Вэй Усяню сердце. Его неподдельное горе разжалобило даже Лань Цижэня и тот не погнушался вместо Лань Ваньцзи исполнить несколько успокаивающих мелодий на гуцине. Впрочем, оставалась небольшая вероятность, что проявление заботы было вовсе не из жалости, а Лань Цижэнь просто мечтал о тишине и покое.       Цзинь Лину повезло больше. Память Цзян Ваньиня о воспитании племянника позволила восстановиться привязанности к нему, пусть и не в том объеме, что был раньше. Впрочем, молодому главе клана, которому предстояло дальше жить своей жизнью без постоянного надзора со стороны «цзюцзю», это было только на пользу. Тем более, что обещание в случае чего сломать ноги реже звучать не стало.       Сичэнь опустился на пол, зажигая свет в комнате: ему хотелось тепла, если не физического, то хотя бы такого иллюзорного, как языки пламени свечей. В голове творилось что-то невообразимое. Он потер лоб, задевая ленту. Запасная, оттого непривычная, она не раздражала, но казалась чем-то чужеродным. Но вернуть старую Сичэню в голову не приходило. Как бы дальше ни повернулась жизнь, он был уверен, что не пожалеет о своем порыве.       Повод держаться был нужен не только Ваньиню.       За дверями ханьши зазвучали тихие шаги. Поздний гость замер у входа. Сичэнь не сдержал ласковую улыбку, слитым движением поднялся на ноги и протянул руку к двери.        - Зачем вы здесь, глава секты Цзян? - спросил Сичэнь отодвигая дверь в сторону. Цзянь Ваньинь усмехнулся и переступил порог, вставая практически вплотную к человеку, с которым оказался связан белой шелковой лентой.        - Для тебя.