Коди
Месяц спустя
— Я понял! Понял!.. Позади меня — дверь. За ней был Лиам. Я только сторожил, прислушиваясь, потому что сам Лиам ничего мне, мать его, не объяснил. Меня вообще никто видеть не должен был, так как я до сих пор скрывался. Но Лиам попросил меня об услуге, на что я не мог ответить отказом. Да и если бы хотел, то не смог бы, потому что сейчас не братья были моими хвостиками, как раньше, а я — их. Мне запрещено было передвигаться без братьев, а лучше вообще не выходить из дома. Но я неделю гостил у Веры, во вторую охранял дом с Вероникой и Стеном. Ещё неделю мы провели в гостях у семьи Мортимера. Мне очень хотелось заглянуть к давним друзьям в автосервис, дать знать, что я жив. Они ведь до сих пор там думали, что я мёртв. Машины и тот гараж десять на десять метров были частью моей жизни, о которой я вам когда-нибудь расскажу. Но в этот период меня заставляли скрываться в заточении. Целый. Месяц! Когда вокруг столько соблазна. Это тебе не тюрьма. С меня достаточно. Мы с Лиамом выбрались из дома, чтобы хотя бы просвежиться. С Себастьяном встретились у Вероники. Он дал добро, но как мы сели в машину, Лиам сказал, что есть незаконченное дело, прежде чем мы в скором времени вернёмся в наш особняк у чёрта на рогах по приказу Себастьяна. И вот ещё вчера мы были в Кайласе, а сегодня я стоял перед дверью, скидывая пепел сигареты в пустой стакан из-под пива на ближайшем полуживом столике. В этом богом забытом гадюшнике Рашмора. За поворотом постоянно слонялись гости бара, чтобы выйти в подворотню и покурить. Кухня была рядом, откуда я слышал сплетни официанток. Нос щекотал запах жареного хлеба, а точнее чесночных гренок. Живот закряхтел. Вдалеке завывали бухие в стельку парни, — между прочим, была середина дня, — которые давно распивали одну бутылку на пятерых. Ну я так видел, пока мы с час торчали с Лиамом в зале, занимая угловой столик. И сидели мы там, пока Лиам не дождался того, кого искал. И искал он этого человека очень долго. Я не видал раньше этого мужика раньше. Ещё не понимал, что он сделал Лиаму, раз мой брат так настойчиво искал его. И выбивал из него дерьмо, а я слышал крики этого бедолаги. За спиной послышался глухой удар о стену, скулёж и топот. — Повтори! — рявкнул Лиам. — Я понял! Никогда больше там не появлюсь. Клянусь! Я не хотел!.. Рот парню заткнул по хлюпающим звукам удар. Шаги последовали ближе к двери, и я отошёл, как она тут же открылась, и за порог вывалился мужик. Его лицо было залито кровью. Нос дугообразный, бровь рассечена. Он перебрал ногами и руками по полу, криво поднимаясь с места и давая дёру от нас, оглядываясь. Лиам вышел за ним, поравнявшись со мной и вытирая руки о какую-то тряпку. — Я тебя предупредил! — крикнул он вдогонку, и мужика след простыл. Через минуту хлопнула входная дверь в бар, что остался позади. Мы молча как и прошлись в баре, оплачивая счёт за одну мою кружку пива, так и покинули его. Сели в машину, двинулись с места. Лиам хотя бы на вид стал немного проще, спокойнее, потому что до этого он выглядел так, будто кто-то его щенка прихлопнул. А за щенка и я бы грохнул. Кто-то явно подпортил жизнь моему брату и теперь хныкал, пытаясь вправить себе нос. Да только я причины не знал и был крайне оскорблён таким поведением Лиама, потому молчание запрыгнуло за нами ещё и в машину и проехало в нашей компании ещё добрые несколько километров по городу. Побитые костяшки рук на руле мелькали в моём уголке зрения. Сам залижет. Я хрен что ему скажу, пока он сам не объяснит. Только опустил стекло, чтобы впустить немного воздуха. Лето было на пороге, но жара не больно-то собиралась вслед за ним. То тепло, то дождливо. В самый раз. Спустя время, как мы добирались в район, где взяли себе номер на день, Лиам окончательно расслабился. Его плечи ослабли, а поза перестала походить на струну, что вот-вот лопнет. Отпустило. — Дай пачку, — попросил он, покосившись на меня. Я бы сказал ему сходить на хуй, но не особо хотелось выставлять из себя обиженного сопляка. Только если позлить. Потому что меня он вымораживал, как и эта подбешивающая атмосфера тайн. Будто что-то изменилось за период моего тюремного заключения, доверие подорвано. А мне этого пиздец как не хотелось. С чего это вдруг вообще?! Но я спокойно высунул пачку из кармана. Сунул сигарету брату в приоткрытый рот. Зажигалка была у него, но он не спешил поджечь. Его что-то отвлекло на улице, и спустя пару минут он развернулся на перекрёстке в противоположную сторону от гостиницы. А я любовался. Клянусь, я до сих пор не мог поверить, что на свободе. А вроде уже больше месяца прошло. Виды цветущей зелени, светлого, голубого неба, дома плыли в окне, и я не мог понять, как вообще выжил без этого. Без людей, без свободы и обилия воздуха. Была только духота, темнота и одиночество. Я больше никогда туда не вернусь. Когда я попытался оторваться от мыслей, что пережил — а такие мысли приходили ко мне каждый день, но чем больше времени проходило, тем легче становилось на душе, — мы уже были за городом. Улицы закончились, сквозняк в машине стал сильнее. Я закрыл окно как раз в тот момент, когда мы остановились у железнодорожной линии, слыша приближающийся поезд и пропуская его. Лиам оглядывался, посмотрел в сторону линии деревьев и прокатанной дороги вдоль них. Сдал назад и поехал туда. Мы до сих пор молчали. Я ухватился за ручку над дверью, пока потряхивало на каждой кочке, но вскоре, будто Лиам чувствовал, что поблизости есть такое красивое место, он вырулил на возвышенность, и перед нами был вид на лес и эту самую железнодорожную линию. Солнце светило прямо в морду, руки Лиама соскользнули с руля. — Я голоден, как волк. — Хлопнул по коленям я и вылез из машины. Через пару мгновений доставал из багажника сумку со сносящими голову оладушками от Веры. Они просто бесподобны. Вкуснятина. Высунул бутылку с водой, чаем. Тень Лиама накрыла меня, но он помалкивал, достал для себя аптечку и только закрыл за мной багажник, как я всё вытащил и понёс на капот. Крайне безразлично по отношению к аккуратности поставил всё на металл, облокотился рядом на капот. Раскрыл пергамент с чудом из-под рук Веры, политым мёдом, пальцами подхватил один оладушек и отправил в рот. Лиам рядом полил обе руки спиртом, ни пикнув, стёр кровь тряпкой. Как он взялся перематывать кулаки, я облизнул оба пальца от мёда и выпрямился. Подошёл к нему и помог перевязать крепко его раны. — Спасибо. — Он прекрасно знал, что сам хреново справился бы, но помощи не просил до последнего. — На здоровье. — Я пережевал оладушек и кивнул ему, рывков затянув узел на костяшках. Протянул ему свой сжатый кулак. — Отбей. — Иди ты, — хмыкнул Лиам, покачав головой и со мной подходя обратно к капоту. Стало полегче. С великим аппетитом мы поедали оладушки, запивая чаем или водой. И любовались видами. Хоть заночуй здесь. Очень красиво. — Думал сначала поехать в гостиницу. Спать хочу дико, — заговорил Лиам, жуя. — Но передумал. — Без вступлений, — отрезал я, не глядя на него, потому что его пристыженная морда была куда уродливей видов. — О чём ты? — Начинай. — Покрутил я пальцем в воздухе, не отрывая локтя от капота. — Ты вывез меня, чтобы объяснить, для чего мы проехали такой путь от Кайласа в Рашмор, и по какой причине разбил нос тому хрену. Лиам хмыкнул, присев рядом и опустив локти на колени. — Я просто хотел попросить тебя не докладывать Себастьяну, что мы вообще здесь были. Пускай думает, что остались в Кайласе, просто залегли где-нибудь на сутки, потому что тебе показываться нельзя. — С хера ли я должен был ему докладывать? — Не знаю. — В уголке моего глаза он опустил голову. Я повернулся на него с огромный желанием боднуть. — Что? У тебя секретов стало побольше моего. С ним ты общительнее, чем с нами. Кто знает, что с тобой случилось? Я лишь озвучиваю общее сложившееся мнение. — Иди на хуй… — выплюнул я, поднявшись, забирая пачку с зажигалкой и ступая выше по возвышенности к краю, чтобы закурить. Лиам выпрямился, срываясь. Ну наконец-то. — Ну давай, загоняй шарманку, что я сейчас не прав! Я даже не ответил, испытывая больше интереса к сигарете под носом и к пальцам, которые опять мне не поддавались и выглядели убого. Я даже зажечь сигарету при друге не мог, чтобы он не заметил моих кривых пальцев после тюрьмы. Себастьян до сих пор настаивал, чтобы я пошёл к врачу, но слабо верилось, что с той историей издевательств над моим телом они найдут причину, по которой пальцы не сгибались. А про то, что слух на одно ухо за этот месяц на воле так и не вернулся, я промолчу. — И? Ты даже не скажешь чего-нибудь, не выпытаешь из меня? Всё так хреново стало? — Что за сопли ещё? — Блять! Иди на хуй сам, понял? Мне надоело! Я знаю, что облажался! Ты не должен был вообще тогда оставаться у Джагеров. Клянусь, мы пытались тебя вытащить! Рука с зажигалкой замерла у моего рта с сигаретой меж зубов. Я медленно обернулся на Лиама, опуская зажигалку. — Что ты несёшь? Зачем сейчас об этом говоришь? Он стоял с таким изнеможением на лице, что мне тошно стало. Не узнавал его. Скорее всего, с таким же успехом, как и он меня. — Коди, я до сих пор простить себя не могу. Себастьян рассказал мне, что ты не слышишь на одно ухо. И про пальцы, — указал он вяло на мою руку, — тоже. Да и я в первый же день заметил, что у тебя несколько пальцев не сгибаются, будто болят. Но и через месяц это не прошло. Так что можешь не отворачиваться каждый раз, чтобы прикурить. — Лиа-ам… — Я выплюнул сигарету, запустив пятерню в волосы. — Мне очень жаль, брат. Это моя вина. — А ну заткнись! — Я только этим и занимаюсь! Молчу! Андре молчит, Мортимер. Но я не выношу всей этой зудящей обстановки, как мы выехали из особняка. Там ещё казалось, что всё в порядке. — Дай угадаю. Ты сам пошёл с допросом к Себастьяну? Потому что я на сто процентов уверен, что сам бы он не рассказал вам об этом! — Мы надеялись, что с тобой всё в порядке. Ты был в настроении, будто этих восьми месяцев не было. Мы первый раз за год снова позвали девчонок. Потом я увидел твою тюремную наколку в ту ночь с сёстрами, но ничего не сказал. Подумал, что ты сам скажешь, да и при остальных не хотел говорить об этом. Потом времени не было, сам знаешь. Но ты только замкнулся, особенно после того, как мы нашли того мальчишку. Разговаривал ты только с Себастьяном, поэтому за ответами мы пошли к нему. Он рассказал нам и про Бруно. Про его тело в душевых с твоим вырезанным именем на груди. А ты даже не рассказывал, хотя я ждал. И в тюрьме письма запретил писать. Я не мог выйти из комнаты, потому что за ней были люди, которые будто уже оплакивали тебя. Не мог смотреть в глаза твоей матери, отцу, Вере. Я чувствовал себя дерьмом. Не знал, что делать и насколько сильно ты меня ненавидишь. Мы с пелёнок. Я знаю тебя с рождения… — Развёл он руками, сглатывая. — А тебя из-за меня посадили на тридцать пять лет… Думал, что больше тебя не увижу. В любом случае: если выйдешь — не захочешь меня видеть; или если умрёшь там же, потому что редко кто с таким сроком возвращается… Я не стерпел боли в глазах Лиама. В груди саднило нещадно. Только направился к нему, схватил за руку и притянул к себе. Он тут же осел, опуская голову мне на плечо. Эгоистично и глупо было думать, что при встрече спустя столько месяцев одной моей просьбы не винить себя ему хватит. Лиам жил с этим месяцами, пока меня не было рядом. Нужных слов ему неоткуда было взять, ведь, как он и сказал, я не писал письма и сам просил не писать их для меня. Он старался справиться с этим самостоятельно, и скорее всего слова Себастьяна, когда я уже был дома, сделали ещё хуже, когда должно было, по сути, отпускать. И сейчас он едва языком молол, пытаясь объясниться и не стыдясь, не боясь собственной слабости при мне. Ещё в машине его будто распирало, но сомнения затыкали рот. Я видел его насквозь, и он это знал. — Тебе честно сказать? Похуй мне на тюрьму. Возможно, мне даже нужно было это, чтобы по-новому относиться к жизни. Всё нормально. И тебя я не винил. Ни дня, что там провёл. Секретов от тебя у меня тоже нет. Это ты сам себе напридумывал. Лиам ничего не ответил. Только кивнул мне в плечо. — Я уже устал от этого разговора. Не заставляй меня говорить больше. Я на свободе и чувствую себя лучше, чем когда-либо. А если бы туда попал ты, я бы сдох. Мы выбрались из той передряги самым удачным способом. Так что закрой эту тему и кончай винить себя. Понял? — Я похлопал его по шее и отстранился, заглядывая ему в лицо. Лиам выпрямился, не подняв глаз и грызя губу. — Ладно. — Вот и славно. Я вернулся к сигарете, надеясь, что этого короткого разговора должно хватить. Теперь уж точно. Поднял сигарету с травы, Лиам подошёл и помог прикурить с моими-то корявыми пальцами. Встал рядом, пока я выдыхал одну затяжку за другой, и только потом покрутил тлеющей сигаретой в воздухе, напомнив то, с чего и начался разговор. — Ну, так что тебе задолжал тот бедолага в баре? Давно его искал? Перед тем, как ответить, Лиам пожал плечами и сунул руки в карманы брюк. — Не мне задолжал. Но искал я его целый месяц. — Ради чего тогда? — Кого, — поправил он. Я повернул голову к нему, изогнув бровь. Лиам посмотрел на меня, выдохнул и спросил: — Ты не доложишь Себастьяну? — Хоть раз такое было? Твои секреты — мои. Ты знаешь. Выжидающе я стоял рядом, скуривая уже половину долгими затяжками и давая Лиаму время. Чтобы он взвесил все за и против, хотя его решение было очевидно. Конечно, он рассказал: — Месяц назад я увидел у Лолы огромный, круглый синяк на бедре. Мои плечи напряглись мгновенно. Лиам продолжил, сверля даль взглядом и едва жмурясь на ярком солнце: — Я перепугался, думал, что это моих рук дело. Мог не сдержать себя и всё такое. Но он заживал, как Лола сказала, да и полу зелёным был, желтел. Она отнекивалась, говорила, что сама ударилась. — И ты решил сунуть свой нос глубже. — Она не умеет лгать, запаниковала. Да и синяк не выглядел так, словно от удара. Ты не видел той ночью? — Не смотрел. И был слишком пьян. — По словам Лолы удар пришёлся на угол стола, но я не знаю, как это возможно, если учитывать размеры синяка и область. Размер с мой кулак. Ещё ночью я натыкался на какую-то мазь и пудру на её бедре. Это была косметика и заживляющая мазь. Лиам сделал паузу, изучая мою не самую приятную реакцию. Он понял, о чём я подумал сразу же. — Я, надеюсь, ты помнишь правила и не… — Помню я про запрет, и следую правилам Себастьяна. Но тогда будто глаза красной пеленой накрыло. Всё утро думал, особенно насторожила реакция Лолы. Будь всё так просто, она бы не испугалась и не затыкала мне рот возможностью ещё раз перепихнуться. Мне просто стало отвратительно от мысли, что кто-то посмел навредить Лоле. Не был добр к ней, не уважал. Она — хорошая девушка. Ты же можешь понять меня. Вы с Кирой знакомы столько лет! Неужели ты бы не испытал то же самое, если бы к ней так отнеслись? Я промолчал, но кивок был достаточным ответом. Лиам расправил плечи, вздыхая. — В то утро я попросил тебя посторожить на кухне, отвлечь, а сам пошёл к Гарри, чтобы достать информацию. Он показал свою книгу учёта клиентов, нашёл тех, кто мог быть с Лолой. Я прикинул, как давно появился синяк, и по списку сходилось на двоих — они были друг за другом, но потом у неё был перерыв. Может быть, как раз из-за травмы. Одного я нашёл быстро, и это был не он. Осталось найти второго, но с этим было сложно. Он неместный, а Гарри подтвердил это, ещё добавив мне информации, где можно поспрашивать о нём. Оказалось, что это трудяга-вахтовик на заводе в Рашморе. Приезжает каждые две недели. Мне пришлось ждать и караулить у бара, где он часто сидел после смен. У меня в голове всё сошлось. Лиам иногда выезжал и пропадал на день, а то и больше. Как Себастьян нам сказал, что в ближайшие дни вернёмся в особняк, Лиам изменился в лице, что я заметил тут же. У него тогда сразу всплыла мысль о том, что нужно было решить до отъезда. В этот же раз он не мог рисковать и пришлось под предлогом моего блядского, как у собаки, выгула поехать в Рашмор. Отличное прикрытие, учитывая, что я не скажу Себастьяну, а наоборот, поддержу ложь Лиама. — Имя. — Я уже всё решил. Думаю, был крайне убедителен, запретив ему приходить в их публичный дом. Он ещё завопил, как я спросил, он ли это сделал. Сразу подтвердил, кусок дерьма. — Назови имя, Лиам. — потребовал я, поворачиваясь к нему. — Просто знать. — Алекс Киз. Таких я не знал. Но запомнил. На всякий случай. Пускай. — Если бы на месте Лолы была другая, я бы отнёсся так же. Мне просто неприятен факт, что девушки, которые приезжают к нам за деньги ещё и подвергаются такому. Кажутся такими далёкими времена, когда закона о запрете на личную жизнь не было. Помнишь, когда мы были только солдатами? Себастьян нас не контролировал, в баре я не думал, что переспать с какой-нибудь девушкой будет под запретом. Хотя к тебе Себастьян и в те времена не был так строг, и в эти. Сейчас даже если ты переспишь не с проституткой больше двух раз, он махнёт рукой. — Вы ещё сопляки, жизни не видели, как видели мы с ним, — хмыкнул я, потушив сигарету и кинув окурок в опустевшую пачку. — Будем честны, со мной он знаком хоть и не дольше, чем с вами, но знает меня побольше, чем вас. Мы с ним вместе столько девчонок в своё время перепробовали. Знает, что у меня в мыслях нет с одной из них задержаться дольше положенного для будущих обязательств. Я не оставлю где-нибудь отпрысков, ни одна из девушек не принесёт мне сюрприз в пелёнке. В вас он так не уверен. Да блять, Лиам, тебе только двадцать шесть, Андре двадцать три исполнилось, а Мортимер меньше чем на два года его старше. У вас в этом плане ещё ветер в головах. Андре и Мортимер росли в строгости, а не как мы с тобой — с безумием в глазах и чувством свободы, как из Александрии выбрались. Себастьян судит по себе, и не отрицай, что пока что вы трое более уязвимы к женщинам и их чарам. Ты был в отношениях, и сам знаешь, чем это заканчивается. И представляешь, под какой угрозой бы она была сейчас, когда ты Головорез. — Да знаю. — Отмахнулся он. — К лучшему, что мы расстались. Было бы тяжело. Сейчас она счастлива. — Вот именно. Так что не грузись. Я вернулся к машине, собирая всё обратно в сумку. — Поехали в гостиницу. У меня глаза слипаются. Лиам подошёл ко мне и захлопнул багажник, как я всё сложил в него.***
Когда я открыл глаза, время как раз переступило в вечернее, солнце опустилось так, что немного заглядывало в окно. Потому я и проснулся. Лиам спал на соседней постели. А у меня на душе было неспокойно. Время у нас ещё было, уехать решили на следующий день, чтобы дать себе спокойно выспаться перед последними днями, которые выжмут из нас последние силы. Ну, у меня не будет забит так график, как у братьев, но Лиаму тоже стоило передохнуть. Я решился. Полы были скрипучими, да и я особо тихо не собирался. Сходил в ванную на этаже, умылся, причесался. Когда вернулся в номер, Лиам выругался от боли на костяшках, когда решил тыльной стороной кулака потереть глаза по привычке. После нашёл меня в середине комнаты, натянувшего брюки и застегивающего ремень. Я спросил раньше, чем он озвучил свой вопрос, попутно двигаясь к стулу, где лежали вещи, и поднимая его сумку: — Ключи от машины здесь? — Куда собрался? — Приподнялся он на локтях, следя за мной. — Тебе нельзя засветиться. Хотя бы пока солнце не сядет. — Я на край города и показываться не стану… Ключи? — В брюках. — Кивнул Лиам на стопку его вещей на комоде. Я прошёл туда, выудив из первого же кармана ключи. — И меня ты с собой брать не собираешься? — Выспись. Я приду ночью. Возьму еды. Кошелёк оказался в моей руке, но там было немного, потому что Лиам меня не предупредил. Поэтому я достал его кошелёк и раскрыл, убрав на бензин и еду нам на следующий день, а остальное сунул к себе. Благо Лиам взял больше, чем на каждодневные расходы. — Я верну. — Встряхнул я кошельком и стал надевать рубашку, заправляя её и надевая пиджак. — Не нужно. Бери. — Рухнул Лиам обратно на подушку. — Эй! — Тут же привлёк я его внимание, кинув к нему складной нож. Он его поймал и сунул под подушку. — Завязывай. Ты мне ничего не должен. — Ты даже не скажешь, куда направляешься? — Надо навестить одного человека перед отъездом. Знает, что я жив. — Ладно. Надев ботинки и сунув нож в нагрудный карман, я вышел. Удивительно, что наши с Лиамом дела в Рашмор связаны с одной фамилией.***
Трущобы встретили меня во всей красе. Узкие улицы. Детвора по уши испачканная в грязи, но дово-о-ольная. Над головой хозяйки развешивали бельё на верёвки, протянутые от одного угла тесного балкончика к другому. Пьянчуга еле доковылял до подъезда, присев и пролив свой драгоценный напиток. В углу ветхого жилого здания давно отсырели дрова, но двое парнишек таскали их в дом. Скажу честно, почему-то в таких районах мне было спокойнее и даже уютнее, чем в том же центре Кайласа, где разношёрстное общество. Хоть и люди здесь агрессивные, но они хотя бы ещё до того, как ты к ним подойдёшь, уже дадут понять, зря ты это сделал или нет. Я остановился у многоквартирного, старого, двухэтажного дома. В прошлый раз, когда я здесь был, подъездная дверь висела на одной петле. Сейчас починили, уже хорошо. Миловидная, низенькая бабуля выходила из крошечного палисадника, закрыв за собой ветхую калитку и ставя свою корзинку на скамейку у подъезда. Обычно на ней она сидела с другими своими ровесницами-подружками. — Здравствуйте, — поздоровался я, вытаскивая пару авосек из багажника и захлопнув его локтем. Бабушка насупилась, оглядела с ног до головы и мирно села на скамейку, игнорируя меня. Но в тени её взгляда из-под низко опустившегося платка я видел удивление. Клянусь, эта бабка ни разу, как видела меня, не здоровалась. А я здоровался каждый раз, забавляясь. Она никогда не проходила мимо, всегда обращала внимание, изучала с макушки до пят и молчала. Первый раз, как помню, она посмотрела, как на очередного, понимая, к кому из её соседей я приехал. Потом уже удивлялась, когда я приезжал последующие разы. После смиренно пропускала, посмотрев с мгновение. «М-да, ещё одного мужика привели». «Опять ты?». «Снова ты?!». «Ты здесь надолго, как я посмотрю». Так кричал её взгляд при наших встречах, будь то у этой лавочки или она глядела в окно (что делала постоянно). Теперь она была удивлена, ведь я пропадал, но приехал. Опять. Дверь в подъезд закрылась за мной, впуская в пахнущую сыростью и кошками полутьму. Окно было одно, на лестничном пролёте. На первом этаже слышно было, как плакал в одной из квартир ребёнок. На втором этаже было светлее, хоть и коридор был узким. Второй этаж вмещал в себе две двери с жилыми квартирами, и одну нежилую. Её прикрывали верёвки с влажной одеждой, которую развесили недавно, ведь оттуда никто не выйдет и не пропадать же этому куску пространства. Сколько помню, когда приезжал, верёвка никогда не пустовала. У нужной мне двери стояла коляска. За дверью — будничный шум посуды и разговоров. Я постучал носком ботинка. Разговоры, как и стук посуды затихли. — Ты кого-то ждёшь? — Нет. Шаги. Заскрипел замок и ограничительная цепочка на нём. Дверь проскочила и остановилась у моего носа, натягивая цепь до максимума. — Коди? Я думал, что встретит меня Эльза, но это оказалась Агата. Она подняла голову, шокировано моргнула. Закрыла дверь и снова открыла, уже без цепи. — Привет. Я сегодня поздновато. Младшая из сестёр оглядела меня, останавливаясь на авоськах в руках. К тому времени подошла и Эль. — Привет, — сказала она, хмурясь и вытирая руки полотенцем, которое сняла с плеча. — Я не вовремя? Сёстры переглянулись, Эльза, как главная в доме ответила: — Проходи. Агата ушла, оставив нас с Эль в прихожей метр на метр. Честно, шаг вперёд — я был на кухне. Пальто или любую верхнюю одежду всегда вешал на ручку двери в туалет, ибо их вешалки были заполнены и уже занимали приличный угол в прихожей, как и обувь под ней. Слева был выход в гостиную, и оставшийся шум и голоса исходили оттуда, но вид мне перегораживала занавеска. Эльза оглядела меня, подала тапки и забрала авоськи. Чмокнула меня в щёку. — Спасибо. И направилась в кухню. Мне не нужно было переступать порог, так как двери не было — только отдёрнутая занавеска, — чтобы видеть всю площадь. Чуть больше трех квадратных метров вмещали в себе и обеденную зону и кухонную. Стол был квадратным, потому обедать всегда могли только двое, потому что с двух других сторон была стена и тумба. Над плитой и скрипучими шкафчиками висели ещё, с посудой. На кухне в проходе могли стоять только двое — обычно две сестры. Небольшое окно прикрывал белоснежный тюль, на подоконнике — стопка книг, карандаши, игрушки. Пахло ещё не приготовленной едой. — Голодный? — спросила Эльза, помешав суп и начав разбирать авоськи с едой. С пустыми руками я никогда не приходил. Внутри тоже были продукты, полотенца, даже скатерть, детские колготки. Проще говоря, всё, что загребущие руки нашли на рынке неподалёку. — Не особо. — Остался я у порога. — Нужна помощь с чем-нибудь? Я поглядел на бак над раковиной, куда всегда таскал воды, как приезжал в гости. Обычно я помогал со всем, что нужно из тяжёлой работы. Здесь прикрутить, там починить, ножи наточить, воды натаскать, это передвинуть. — Нет. Сходи, поздоровайся. — Кивнула она за спину. — Про тебя спрашивали. Ничего себе. Я польщён. — Ладно. Шаг влево — я отдёрнул шторку, ступая в гостиную. Слева стоял сервант и диван во всю оставшуюся длину стены. Справа — стол. В противоположной стене — ещё одна занавеска в такую же, как кухня по размерам спальню. В ней помещалась одна двуспальная кровать да шкаф. Комната двух сестёр. — Всем привет, — махнул я рукой, оглядев обстановку, которая даже не изменилась с последнего моего визита. На батарее сохла постиранная одежда, на подоконнике — личные вещи, косметика, снова игрушки, книги. Комод в углу с выходом в спальню. И кресло, где сидел самый старший в этом доме. Дед Эльзы и Агаты опустил газету, и я увидел такое же удивление в его морщинистых глазах, как у той бабули у подъезда. — О, хахаль, — пробухтел он, скрипя то ли своими костями, то ли креслом под собой. Мужик-легенда, в своё время буйный. Хотя старики — те ещё буйные, капризные дети. Но дед Нико был крепким орешком. Бывший моряк. Когда я первый раз пришёл к ним в гости, этот дед аж встал из кресла (а делал он это крайне редко, особенно в последнее время), готовясь треснуть мне тростью. Но упал обратно, потому что было больше лень, чем сложно. Я тогда назвал своё имя, но он явно дал знать, что запоминать его вообще не собирался и обозвал «Элькиным хахалем». Прошло шесть лет — ничего не изменилось. Но со временем ко мне дед стал мягче. Если у деда Нико было хорошее настроение, я даже пару раз мог оказаться «сынком» из его уст. А ещё он любил проигрывать мне в карты. Их я ему тоже принёс. Новенькие. Но ничего он так сильно не любил, как своих внучек. За эти годы я успел с ним сдружиться, столько всего наслушался. На комоде с его вещами стояла очень старая фотография, где он ещё молод и красив. Тридцать лет, почти как мне. Сейчас же ему было восемьдесят три, рассудок был ещё при нём, что удивительно. Говорю же, крепкий орешек. Он из тех людей, от которых хочется сбежать побыстрее, но одновременно провести ещё пару часов за беседой. Ему всегда есть, что рассказать. Он рассказывал мне, как встретил жену. Приплыл один раз — познакомился. За время в море понял, что влюбился. Вернулся — женился. Приплыл в следующий раз — сыну три месяца. Приплыл в следующий раз — дочь родилась через два дня. Хотя бы её рождение видел. С рассудком у него всё вроде в порядке, но иногда он то ли повторить хотел свою историю жизни, то ли забывал, что уже это рассказывал. Поэтому я историю о его семье слышал раз десять, и все десять раз он уточнял, что никогда не сомневался в верности жены. Всё дети от него. Все на него похожи. Нико показывал мне фото жены. Красивая женщина была. Но умерла, заболев. Сын тоже умер, дожив по пятидесяти и оставив в другой части страны внуков. Нико видел их от силы пару раз, и они сами не испытывали интереса к деду, — к сыну Нико был строг и отношения у них не заладились, сын уехал по работе в другой город, там и остался до конца жизни. С детьми от дочери же я знаком. Да и у неё судьба не заладилась. Самым старшим у неё в шестнадцать лет родился сын, которого назвали в честь деда. Николас. Через год она родила Эльзу. Ещё через семь лет принесла домой Агату. Несса умерла от родильной горячки, оставив троих детей от разных мужчин, но одинаково любимых их дедом. Он их и воспитывал, как мог. В один из дней, пока сёстры занимались стиркой, а я вывел деда Нико посидеть на скамейке, он с горечью в голосе сказал: — Прокляли меня, сынок… Хороню всех, кто мне дорог. Жену похоронил. Дочку Нессу. Сына потерял, внуки не интересуются, не приезжают. А Николас… Тогда прошло сорок дней, как он похоронил и внука. Два с половиной года назад Николас умер от цирроза печени. И для деда это было последним ударом по здоровью. Казалось, за тот месяц он постарел на пять лет. Поседел до последних русых волос. Похудел. И перестал вставать. На вид он стал… хрупким. Год назад я выносил его на руках после того, как он сказал, что очень хочет посидеть на улице, но не может сам спуститься. А внучек просить даже не хотел. Меня, мол, ждал. Чтобы «Элькин хахаль» помог. Ему очень не хватало внука, а Эльзе и Агате — старшего брата, хотя Николас пропадал и был с ними не в самых лучших отношениях. Но он оставил после себя что-то очень светлое. Маленького ангела, как я её называю. Луиза сидела на ковре, собирая кубики в башню с помощью Агаты. Подняла на меня свои большие синие глаза, выпрямилась. Светлые косички дёрнулись, когда она посмотрела на Агату. Потом снова на меня. За это время я дошёл до деда, пожал ему руку и дал карты, которые он стал распаковывать, охнув и сотрясаясь в груди от беззвучного, но довольного смеха. Я присел на корточки, поманил её обеими руками, облокотившись с колени. — Ну, привет, ангел. Забыла меня? Луиза снова посмотрела на улыбнувшуюся Агату. — Коди. Помнишь его? — Поправила она её чёлочку до бровей. — Приходил к тебе. Катал на плечах. Последний раз, когда я видел эту малышку, ей было без пары месяцев два года. А сейчас почти три, и это стало заметно. Луиза выросла, стала ещё милее, светлее. — Ко-о-оди, — проговорила она, дёрнув подбородком, что было похоже на скованный кивок. И хихикнула, став подниматься. Сердце у меня сделало кульбит от того, как она не только встала, запутавшись в своей юбке и деталях в ногах. Но и пошла ко мне, сразу распахнув руки для объятий. Она упала в мои руки без промедлений, крепко обвила шею, грея своими тёплыми ладонями и мирно укладывая щёку на зону у ключицы. И это было лучше, чем какие-то визги, крики и восторг. Луиза — нежная, скромная и самая тихая малышка из всех, что я видел. Словам она предпочитала действия и ожидала, что мир будет понимать её без слов. И, честно, мне казалось, что у нас с ней какая-то ментальная связь, потому что я всегда понимал, что она хочет, помогал ей. Она мало говорила, но просто факт, что она сидит с тобой, обхватывает твои два пальца и что-то показывает, уже говорит о её тёплых чувствах к тебе. Ещё я могу похвастаться тем, что из мужчин она позволяет брать себя на руки только мне. И деда, конечно, но это другое. Даже не сравнивается. Для неё я лишь раз в месяц приходящий чужой дядька, ставший своим. Пару раз я менял её обгаженные труселя в цветочек, но не думаю, что это стало поводом, что она мне стала доверять. Она это даже не вспомнит. Ангел будто поселилась в моих объятиях. Даже когда я приподнялся и оставил её в своих руках, присев на край дивана, она села на моё колено, удобно устроившись. Я спросил, всё ли у неё хорошо, получается ли у неё башня, не задирает ли её кто-нибудь. На всё она отвечала, кивая или отрицательно покачав головой на последнем вопросе. Перебирала косичку пальцами, другую руку держа у меня на предплечье. Когда Николас умер, его девушка Джейн уже родила, но никто об этом не знал, пока она не пришла сюда, прося помощи. Эльза сначала прогнала, потому что никогда доброжелательно к ней не относилась. Все знали, что в отношениях с Николасом Джейн не раз оказывалась в чужой постели. Но во второй раз, как она пришла, держала на руках Луизу, дверь ей открыла Агата. У Агаты было меньше конфликтов со старшим братом, но даже если бы были, она не имела такой упрямый, гордый характер, как Эльза. Эльзу ребенком не разжалобить, если она уже точит зубы на тебя. Потом Агата мне призналась, что даже если думала, что малышка не от Николаса, она не могла видеть такую разбитую Джейн за порогом с маленькой Луизой. Но сходства с Николасом проглядывались ещё тогда, а сейчас их было ещё больше. Эльза и Агата были очень похожи на мать, от неё взяли цвет волос, глаз и понемногу в чертах лиц от отцов. Николас — по словам деда, что он услышал от Нессы — был копией отца. Блондином, с такими же синими глазами. У Луизы даже разрез с каждым годом становился ярче, а на меня будто именно Николас смотрел. Она была полностью его. Сильный у него ген от отца, раз среди одних брюнетов и брюнеток проклёвываются блондины из поколения в поколение с одними и теми же чертами лица. Так и вышло, что теперь Луиза жила на два дома, хотя в большей части — здесь. Джейн часто пропадала, говоря, что работает. Но в это верилось не особо. Редко она забирала дочку к себе, не было месяца, чтобы Луиза была только с матерью. Хватало на неделю, и Джейн приносила Луизу сюда. Один раз Эльза сама пришла посмотреть, как там Лиуза у Джейн, и спустя три минуты нахождения в той квартире вышла, держа на руках малышку и ужасаясь, как она в том гадюшнике прожила с непутёвой матерью. На очередном вопросе для малышки Луизы, мы все оглянулись, видя, как к нам зашла Эльза, у моего плеча сразу протягивая карамельного петушка малышке вместе с куколкой. — Коди тебе привёз. Узнала его? Луиза кивнула. — Суп готов. Ты будешь? — спросила она у меня. — С Нико поедим здесь, вы ешьте спокойно на кухне. Луиза со своими тётями ушла на кухню. Прошло столько лет, что я мог спокойно хозяйничать. Придвинул стул к деду, Агата принесла тарелки, хлеб. Дед сидел без аппетита, поэтому мы, хлебая суп, успели разыграть две партии. Обыграл меня, чертяга. Я бы сказал, что сам поддался, но дед бы треснул меня своей тростью, пробив череп. Он мог. Иногда в нём пробуждалась невиданная сила. Агата и Луиза вернулись в гостиную, поужинав, но Эльза хлопотала на кухне, ни разу за час не зайдя к нам. Меня это тревожило, но успокаивал себя тем, что обычно так было всегда. Если Луиза была здесь, то Агата сидела с ней и следила за дедом, а Эльза занималась домом. Мои приезды не были исключениями, здесь меня ждут уже не как гостя, а как обычного знакомого, друга семьи. У меня даже была запасная связка ключей от их двери, но осталась в особняке.***
Солнце опустилось за горизонт, едва поблёскивая, как мы с Эль вышли к подъезду. Она села на скамейку. Я поднял голову, не ошибаясь, когда почувствовал чужой взгляд на затылке. Соседская бабка глядела в окно с прищуром. — Снова здравствуйте! — Отсалютовал я ей. Эль фыркнула. Бабка задёрнула штору. Этого я и добивался. — Старая карга, — прицыкнула Эльза, закинув ногу на ногу и вытягивая из моего переднего кармана брюк пачку сигарет. Перед выходом я помог со всем, что нужно было, одарил вниманием ангела и она засыпала у меня на руках. Тогда нужна была тишина в доме, чтобы Агата уложила её спать в их спальне. Дед похрапывал в своём кресле, держа в руках газету. Я убрал её, перенёс его на диван, Эль накрыла деда одеялом. Дед, уже видя сон, всё равно назвал меня гадёнышом и сказал, чтобы я так не пропадал, иначе он меня больше не впустит. Обожаю деда Нико. Я присел рядом, достав зажигалку из заднего кармана. Прикурил, сел рядом, накидывая свой пиджак на плечи Эль. — Она вам жизнь больше не портит? — А ты оглянись. — Кивнула она на палисадник, выдыхая дым. — Приватизировала. Это были не самые приятные новости. Палисадник принадлежал всему дому, там от дерева протягивали верёвки и сушили одежду. Было проще дойти до колодца, а бабка соседская не только занималась обсуждением жизни всех жильцов за неимением своей, так ещё посадила там свои цветочки и готова была перегрызть глотку всем, кто зайдёт в палисадник — он находится под её окнами, по её мнению, принадлежит ей. Как видите, я очень много знаю о здешней жизни. Я здесь свой. И это будет ответом на вопрос, почему даже своему лучшему другу не мог рассказать куда уехал. Не сосчитать, сколько секретов хранила моя черепушка, а я к этому относился серьёзно. Так же серьёзно относился к Эльзе и её секретам, которые она доверила мне. Лиам и все остальные думают, что мы познакомились с ней в публичном доме, и пускай думают так. На самом же деле я познакомился не с Кирой изначально, а именно с Эльзой. Встретились в баре, просидели в приятной беседе, которая перекочевала в койку. На утро разошлись. А потом встретились в публичном доме. Как клиент и проститутка. Я узнал её сразу, она вздёрнула подбородок, взяла меня за руку и увела со стойки в комнату. Не то чтобы я был в ступоре, но удивился. Эльза или на тот момент Кира попросила меня не отказываться от неё в тот день. Ей нужны были деньги. В итоге мы провели положенный час в комнате, просто разговаривая, её смена в ту ночь закончилась. Мы перебрались в ближайший бар, там она рассказала немного о себе, только заикнулась, чтобы объясниться, но я попросил её этого не делать. Это её жизнь, её дело. И никак не повлияло на моё мнение о ней. Ещё при первой встрече она мне понравилась, как человек. С ней приятно проводить время, она мудрая, сильная, интересная. И ещё прекрасно меня понимала и ничего не требовала. Эль не хотела отношений, как и я. И мы остались друзьями, часто видясь, после узнали друг друга ещё лучше, как она приехала в один из четвергов к нам. Мы знакомы столько лет. Я знал её как Киру, и как Эльзу. Знаком со всей её семьёй. Нам хорошо друг с другом, живя одним днём без обязательств друг перед другом. Она знала все обстоятельства моей жизни, хранила мои секреты, как и я её. Поэтому я не имел право делиться с Лиамом крошечным фактом, что поехал к Эльзе. Он даже имени настоящего Лолы не знал. Для него она всегда Лола, не Агата. Знать настоящее имя проститутки, как высказанное доверие с её стороны. А я знал не только имя. Просто так получилось за годы дружбы. Ещё Эльза понимала меня, как никто другой, ведь она в семье старшая. Я часто был рядом, когда силы, чтобы держаться перед ворохом проблем, покидали её. Помогал ей по сей день. У неё был старший брат, но непутёвый. Они поссорились, когда Николас узнал, кем работает Эльза и почему соседи шепчутся. Он избил её, а потом я — его. Этот олень не понимал собственной ответственности над ситуацией. Эльза не была старшей в семье, но приходилось именно так себя вести. Нести всё на себе. Больного деда, младшую сестру Агату, когда она была ещё школьницей. Я тоже старший брат, и сделал бы для своих братьев всё. Я делаю это до сих пор. Но Николас был эгоистом, требующим слишком много. Ни копейки в дом не принёс, только уносил. Продал бабушкины украшения, воровал накопления Эльзы. Ему было наплевать, когда она пропала ещё совсем юной, и долгие годы не знал, что тогда её изнасиловали и впихнули в детскую проституцию. Плавая где-то в адском бульоне, ведь ему не светит нежиться на райских облаках, Николас наверное не думает, как здесь его дочь живёт. Что бы с ней случилось вообще, если бы не Эльза и Агата, заботящиеся о ней больше, чем родная мать. Все расходы на плечах Эльзы и Агаты. Поэтому я помогаю им, как могу. Поэтому я снова здесь, немного поболтав с Эльзой на лавочке, достал кошелек и вынул оттуда заготовленную часть для них. — Возьми. — Положил я деньги ей на колени. Она медленно подняла не худую пачку денег. Провела пальцем по краю, подняла на меня голову. — Не стоит. Это много, Коди. Как только её рука поднялась, протягивая мне деньги, я накрыл её ладонью, опуская обратно. — Оставь. Она никогда мне не запрещала помогать им. Всегда благодарила. В этот раз сделала то же самое, поцеловав в щёку и вздохнув «спасибо». — Я снова пропаду. Не знаю надолго ли. Поэтому оставляю больше. — Что случилось? — Посмотрела она на меня, недоумевая. — В особняк возвращаемся. Пока мне нужно пропасть. Может на пару месяцев. При первой встрече, месяц назад, когда они приезжали, я рассказал ей всё, что со мной произошло. Сейчас скрывать тоже не имело смысла. Эльза много знает о моих делах и никогда меня не предавала. — Ясно. К тому времени, как она сунула деньги за воротник своего скромного, домашнего платья, я встал, отходя к машине. Она тоже поднялась, прошла ко мне. — Уже уезжаешь? — Да. Лиам тоже здесь. — Я уж думал достать ключ, но снова обернулся к ней. — Алекс Риз. Эль тут же изменилась в лице. — Лиам набил ему рожу за то, что он навредил Лоле, и приказал больше не появляться у вас. Есть что рассказать о нём? — Он укусил её. Пьяный был. Откуда Лиам узнал? — Сказал, Агата врать не умеет, всё по лицу прочитал. Ей не рассказывай, я просто уточнил. Укусил, значит… — Ладно. — Кивнула она. — Он точно больше не придёт? Внутри что-то заскрежетало от взгляда, с которым Эль посмотрела на меня. Она никогда не желала такой судьбы сестре, да и себе тоже. И не хотела бы, чтобы её сестре угрожала опасность или посещали такие клиенты. — Не придёт. Я зайду к Гарри и попрошу внести его в чёрный список. Не переживай. Он часто заходил? — Нет. Пару раз. — Отлично. Эль сняла мой пиджак со своих плеч, сунула мне в изгиб локтя, оставив одну ладонь на плече. Приблизилась. И я обнял её раньше, чем она меня. Её теплые ладони растирали мне спину, а дыхание согревало плечо. Мне не хотелось отпускать, особенно зная, что не скоро мы увидимся. Хотелось остаться или забрать её на вечер. Она выглядела крайне уставшей, замученной жизнью. — Поехали со мной. На вечер. Потом я верну тебя домой. — Эль промолчала, сильнее сжимаясь в моих руках. — Поехали… Одну ночь, как раньше. Ты весь день носишься, как белка в колесе. С нами в гостиной не посидела. — С работы только пришла, — шепнула она. — Я понимаю… — Ветер всколыхнул её волосы, которые я пригладил и опустил свой подбородок ей на макушку. — Давай погуляем за городом, поедим… Поехали, Эль. — Ладно. Только поднимусь. Положу деньги и предупрежу Агату. — Жду…***
Осталась пара дней до отъезда, и это было видно по количеству дел в наших списках. Пока братья пропадали на подготовке и закупках, мы с Лиамом снова времени не теряли. Визит к Эльзе и Агате позади, осталось навестить ещё одного человека, за которого у меня болело сердце. Я здесь уже бывал, заезжал пару раз. Девушка на стойке регистрации пропустила нас с Лиамом, один раз на него странно зыркнув, так как он ещё ни разу не приходил. Мимо проходили врачи и пациенты. Нас увели по коридору в сторону выхода в небольшую зону парка за больницей, где обычно прогуливались некоторые пациенты. Там же был и он. В точное время своего установленного режима здесь. Мы с Лиамом встали неподалёку, сливаясь с тенью дерева и кустами. Впереди были клумбы, каменная тропинка с множеством скамеек. Небольшой фонтан. За его всплесками я видел Стеллу и мальчишку, с которым она занималась. Она была детским психологом и в три часа они всегда выходили в парк. Всегда занимались разным, но был период в неделю, когда занятия отменились. Джейк Уайт. Такое имя дал ему Себастьян. Мальчишка за всплесками воды молчаливо сидел, ссутулившись, но постоянно старался выпрямиться, как только Стелла делала ему замечание. С груди до шеи он был туго перевязан, что подтвердило мне новость о недавней операции на ключицу. Ему было очень неудобно, больно. Одно плечо было приподнято выше, что выглядело ещё печальнее с его поджимающимися бровями от любого движения. Его коротко постригли, бледное лицо почти поблёскивало на солнце, от которого становились ярче его мешки и синяки под веками. Каре-зелёные глаза бегали по пространству вокруг, натыкаясь на любого, кто проходил мимо. В такие моменты, — если до этого он как-то был внимателен в занятиях со Стеллой, — опускал голову, пока другие пациенты не пройдут мимо. Он дрожал. Ему очень тяжело давалось лечение и новые условия с множеством людей вокруг. Каждый выглядел, как потенциальная угроза. Иногда их занятия прерывались, потому что этот мелкий пугался. Его чересчур сильно охватывала паника. Он плакал и убегал, а работникам приходилось его ловить и в истерике заносить в здание, где его успокаивали. Как сказал Себастьян, его вылечили от вшей и глистов, глазу операция не понадобилась. С ключицы швы должны снять на днях и вылечить пару зубов. Но про самочувствие сказать сложно, так как мальчишка каждый день подвергается стрессу, который влиял на его состояние и лечение. Ему очень тяжело, а мне до жути жалко его. Его тощая фигура казалась настолько хрупкой со стороны. Вещи на нём висели. Я каждый раз вспоминал, каким его нашёл в особняке Жака. Его голое тело, испачканное собственной и Жака кровью, ужасающий страх в глазах и слёзы снились мне два раза за этот месяц. Ещё один раз я видел во сне, как он ел в то утро, как мы забрали его в загородный дом. Как он напугано пихал в себя еду, давился, кашлял, но продолжал есть. Жак хотел изнасиловать его, но не смог. Мальчик убил его! У меня до сих пор в голове не укладывалось. Насиловал ли его кто-нибудь до этого? Да даже если нет, то что он тогда пережил, как над ним издевались, если он настолько зашуган. Сострадание жгло меня изнутри, а в глазах будто свинец, когда я глядел на их со Стеллой занятия, не мигая. Он почти не говорил. Слабо мычал, кивал, замирал. В этот раз Стелла показывала ему какие-то карточки, пытаясь его разговорить. Чтобы он повторял за ней слова под картинками на карточках. Но он молчал. Стелла описывала картинку дома на карточке. Задавала наводящие вопросы: про форму, что может быть внутри, цвет. Один раз мальчик ткнул пальцем на цветок в клумбе рядом. — Да! Жёлтый! Правильно. Ты молодец. — Улыбнулась Стелла, но выглядело крайне наигранно. Она хотела, чтобы он сам назвал цвет. Я оглянулся на Лиама, что стоял рядом, но фигура за ним привлекла моё внимание. Лиам обернулся со мной, видя ступающего к нам Себастьяна. — Я искал вас, парни. Мы с ним в этот день не виделись, поэтому обменялись рукопожатиями, и он встал рядом с нами. — Как там Вероника со Стеном? — спросил я, не отрывая снова глаз от мальчишки. — Увезли. Теперь они работают у Колина. Там о них позаботятся, я удостоверился, и буду лично навещать их. — Он встал по левое плечо, пока Лиам стоял справа. — Как у Джейка дела? Делает успехи? Джейк. У мальчишки есть имя, Коди, запоминай. — Со скрипом. Ему тяжело даётся находиться в обществе. Стелла говорила, что он спокойнее себя чувствует в палате. Оно и понятно. — Самочувствие? — Средне. Страдает больше от стресса, чем от боли, как раньше. — Тоже успех. — Себастьян скрестил руки на груди. — Я в поисках семьи для него. Уже есть несколько кандидатов. Хорошие люди, добрые. Но никто пока не готов взять его в таком состоянии. Я говорил прямо, что мальчик зажат и измучен. Они готовы дать ему семью, но когда он станет стабильнее в психическом плане. Готовы подождать, дать ему время. — А до этого? — спросил Лиам. — Для этого я вас и искал…