Ирис и Красная Гвоздика

Тар-Майрон мельком взглянул на дверь, отделяющую его от свободы, а затем перевёл взгляд на короля. Ар-Фаразон не показывал злости, но майа знал, что сейчас его ничего не сможет сдержать. — Ты опозорил меня перед моими же людьми. Фаразон налил себе в кубок вино и залпом опустошил его. Майрон всё ещё находился в состоянии эйфории. Он понял, что смертные хоть и живут долго, но не вечно, а в последнее время срок жизни нуменорских королей сильно сократился, что делало ситуацию ещё лучше. Люди смертны, и это отлично. Он не чувствовал от смертного какой-либо опасности, король только грозно смотрел на майа со всей тупой ненавистью, на которую был способен. — Если я скажу, что мне жаль, то совру. Король несколько секунд собирался с мыслями, после чего снова налил себе вино и выпил его. — Я дал тебе шанс остепениться и добровольно стать моим, но ты сделал всё хуже. Майрон вальяжно сел на край кровати. Ему было уже всё равно, что произойдёт дальше: он уверен в себе и своих силах, он может дать отпор кому угодно, но всё ещё вынужден играть свою роль, балансируя так, чтобы не разрушить свои же планы. — Да, мне жаль, что я предал ваше доверие, мой король, — майа поднял невинный взгляд на него. — И я готов всеми силами загладить свою вину. Фаразон приподнял его голову за подбородок и усмехнулся. Он провёл большим пальцем по нижней губе майа. Фаразон ещё несколько секунд смотрел в глаза советника, который соблазнительно ему улыбался. Майрон и опомниться не успел, как другой рукой король ударил его по щеке. Майа почувствовал, как будто его обожгло огнём, он рефлекторно приложил ладонь к месту удара. Он ожидал чего угодно, но не этого. — Ты меня за дурака держишь?! Фаразон схватил его за волосы и дёрнул на себя. Майрон, впавший в ступор, не мог ничего придумать и просто глупо смотрел на смертного, хлопая ресницами. — Н-нет, мой король, как можно… — Только и делаешь, что позоришь меня перед людьми, думаешь, я буду тебе всё прощать за красивые глазки и дельные советы? Я всегда получаю то, чего жажду, своё место во дворце надо ещё и отработать. Майрон ощущал ненависть, исходящую от смертного, у которого от злости покраснело лицо, и его тёмно-серые глаза были устремлены прямо на майа. Майрону показалось ироничным то, что у Манвэ и Фаразона глаза одинакового цвета. Фаразон грубо оттолкнул от себя майа, а затем резко развёл в стороны его ноги и одной рукой сжал его запястья. Майрон будто окаменел: он не знал, что ему делать, просто смотрел на то, как король второй рукой неумело срывает с него одежду, хотя и понимал, что надо действовать. Сбываются его худшие опасения, он лично надел корону на пса, которого хотел посадить на цепь. Лёжа на его кровати, майа не мог выдавить из себя прошептать одно единственное «нет», хотя знал, что короля это не остановит. У Майрона в глазах стояли слёзы, он никак не мог заставить себя хотя бы оттолкнуть от себя смертного, несмотря на то, что голос внутри кричал о борьбе и сопротивлении. К горлу майа подкатывала тошнота всякий раз, когда Фаразон касался его. Это было невыносимо, каждое прикосновение было ожогом, он ощущал себя окоченевшим трупом, внутри которого копошатся жирные белые черви и чёрные муравьи. Чувство омерзения было похоже на бегающих под кожей маленьких жучков, в груди будто поселился червь, пожирающий внутренности. И словно по чьей-то команде Майрон начал вырываться из рук смертного. — Нет, нет, нет, пожалуйста… — Заткнись. Фаразон снова ударил майа и начал его душить, когда тот попытался вырваться. Майрон только жалко всхлипнул. Мелькор никогда с ним не обращался таким образом. Он снова вспомнил потерю Тол-Сириона и то, как его за горло держала валинорская шавка, в то мгновение майа хотелось умереть от стыда и нелепости — его, сильнейшего чародея, в зубах удерживает псина Оромэ… ещё и дочь Мелиан пищала над ухом. Затем Фаразон убрал руки с горла майа и перевернул его на живот, одной рукой схватил за волосы, а другой за запястье. Майрон чувствовал бесконечное отвращение от потных ладоней, которыми смертный касался его, ощущал себя грязным и униженным, он ещё никогда и ничего не боялся так сильно, как изнасилования. Он считал это ерундой, что это ничего не значит, язвительно шутил на эту тему, когда светлые смели унижать Мелькора, тем не менее майа не переносил чужих касаний и подпускал к себе только своего вала. Но сейчас всё иначе. Ему оставалось лишь рыдать навзрыд и тщетно пытаться вырваться, стоя на коленях. Ему хотелось содрать с себя кожу из-за ощущения грязи, хотелось в это же мгновение умереть, он не верил, что это происходит с ним, но продолжал вырываться. Вдруг, он услышал запах жжёной человеческой кожи и крик короля, который тут же отпустил майа. Фаразон смотрел на свои красные руки, покрытые светлыми пузырями. Король перевёл свой испуганный, полный непонимания взгляд на майа. Майрон уже и сам ничего не понимал, но его лицо выражало лишь сдержанную надменность. Всё вокруг казалось дурным сном, он думал, что смертный переломил ему хрящи гортани или же в помещении внезапно стало не хватать воздуха. В ушах стоял неприятный звон, собственное тяжёлое дыхание на слух исходило откуда-то далеко, но Майрон всё же взял себя в руки. — Ах, это… Я говорил тебе остановиться. Но ты меня не послушал. Несколько секунд назад заплаканный майа теперь со всем своим высокомерием смотрел на смертного с нескрываемым презрением, даже с взлохмаченными волосами, с кровоподтёками на шее и щеке, он выглядел восхитительно и царственно. — Это… Ты? Майрону хотелось только остаться в одиночестве и разрыдаться, просто уйти или вообще сбежать в Мордор, но он понимал, что это прекрасная возможность врать, как в последний раз. — Нет, — лукаво улыбнулся майа. — Видишь ли, мой Владыка хотя и побеждён силами валар, но всё ещё обладает огромным могуществом. Он очень ревнив, я принадлежу лишь ему, а измены он не потерпит. Майрон не знал точно, что произошло, и почему его тело отреагировало только сейчас, но был рад тому, что попытка смертного не увенчалась успехом. Может, это действительно был Мелькор? — Так, это всё вина Моргота? Майа кивнул. Он приблизился к смертному, который опасливо отпрянул, но всё же Майрон взял его за руки и в это же мгновение ожоги исчезли, будто их и не было. — Мелькор уж точно не потерпит моей близости с кем-либо из народа, который причастен к его заключению. Без исключений. Фаразон выглядел разочарованным. Он с досадой потупил взгляд и на лице его отразилось недовольство. — Что это значит? У нас не может быть никакой близости? Но я ведь касался тебя раньше. Майрон призвал всё своё очарование и понимание человеческих желаний и эмоций, он до сих пор не научился лгать также хорошо, как это делал Мелькор. Он лишь говорил эрухини то, что они хотели слышать и подстраивался под ситуацию. — Мелькор не видит в этом ничего плохого, пока ты не пересекаешь границы дозволенного. Мой Владыка признаёт лишь силу и власть, и может быть союзником лишь тому, кто соответствует его ожиданиям. Служи ему, и однажды он сочтёт тебя достойным. — И как я об этом узнаю? Майрон снова по-лисьи хитро улыбнулся. Как же легко манипулировать глупыми эрухини. Они всегда желают чего-то ненужного, быстротечного, жалкого и неточного. Бессмертие, деньги, чужие жизни и мнимая справедливость. Чего может желать узурпатор, у которого нет наследников, и который порабощает другие народы? Лишь одного. — Я ведь знаю, что ты жаждешь бессмертия. Оно поможет тебе стать королём не только над всеми смертными, но и другими творениями Эру. Король внимательно смотрел на майа, не сводя с него глаз. — И Мелькор даст мне то, чего я хочу? — Скажем так… Придёт время и всех верных праведников мой Владыка одарит великой властью и бессмертием, ибо лишь он способен на это.

***

Тар-Мириэль подумала о том, что зря она показала чародею свой сад, ведь он врывался в её личный маленький мир в любое удобное ему время без дозволения. И он снова пьёт. Она сама не выносила алкоголь, в основном, из-за привкуса спирта и нелюбви к состоянию опьянения, поэтому не понимала, как остальные пьют вино. Бесспорно, вино — это напиток валар, но зачем они выбрали настолько неприятный? Эльфы либо совсем не пьянеют, либо пьют, не просыхая. А взгляд майа уже блуждал по саду и под полуприкрытыми веками его глаза неспособны были зацепиться за что-то конкретное. Майрон сидел на полу беседки, облокотившись о колонну, и держал в руках четвертую по счету бутылку вина. Он ни сказал ни слова о произошедшем, и Мириэль уже вообразила себе самое худшее, что могло произойти. Как сильно контрастировал погожий, не слишком жаркий день, и столь ужасное событие. В один миг прекрасная погода стала не важна, но при этом королева не чувствовала тревоги, наоборот — когда всё шло хорошо, она не находила себе места и чувствовала, что стоит ей понадеяться на лучшее, так обязательно всё рухнет. Но в моменты, в которых обычные люди были бы охвачены волнением, она была спокойной. — Я такой отвратительный. Как Мелькор вообще меня терпел? — вдруг тихо проговорил Майрон. Лёгкий дневной ветер откинул за спину его волнистые волосы. — Что? — Я всегда считал, что не позволю так с собой обращаться, но я просто лежал, как бревно. Мелькор меня разнежил, он ведь никогда не бил меня и ничего такого не делал. Понимаешь, да? Тар-Мириэль молчала. Ей не хотелось мысленно возвращаться в тот день, но она понимала, что больше майа некому высказаться, и никто его не поймёт лучше, чем она сама. Когда Тар-Майрон говорил, королева сама невольно вспоминала тот самый день. — Продолжай, я не буду перебивать. Майрон устало потёр переносицу и на несколько секунд прикрыл глаза, собираясь с мыслями. — Все думают, что Мелькор такой ужасный и злой, всегда меня бил и принуждал к близости, — майа сделал глоток из бутылки и отставил её в сторону, — но так говорили те, кто его не знал. У светляков было своё какое-то представление о Мелькоре. Сами придумали — сами на него обиделись. Его отсталый брат даже не препятствовал распространению слухов, а разговоров-то было об их сраной братской любви! Майрон горько усмехнулся, глядя на Тар-Мириэль, лицо которой выражало удивление и сочувствие. — И после этого мы злодеи. Но кто я такой, чтобы перечить мудрым из Эльдамара? Всего-то величайший кузнец, чародей, стратег и единственный, кто понимает и принимает Мелькора. Всё, что он говорит о Морготе так сильно отличается от того, что Мириэль о нём слышала. И правда, что могут о нём знать летописцы и враги? Майрон говорил, что является супругом Моргота, если он так о нём отзывается даже сейчас, когда Моргота в Арде нет, то насколько сильна должна быть его любовь… — Он был действительно важен для тебя. — Не то слово. Я правда любил его всем сердцем, как и он меня. Ради меня он ещё до создания светил пожертвовал собой и сдался валар, чтобы я мог продолжать наше общее дело, он так сильно не хотел, чтобы я переживал тяготы плена. Я бесконечно благодарен ему за это. А потом он снова сдался, чтобы до меня никто не добрался. Но светлым так не хочется думать о том, что Мелькор такое же живое существо, как и они сами, им легче низложить его до карикатуры. Валар говорят, что люди злые и жестокие из-за влияния Мелькора. Смотря на Майрона, она заметила в нём отчаяние, он тоже потерян, и не знает, как жить дальше, потеряв то, что ему так дорого. Но он майа, у него есть великая сила, которой наделены все айнур, и, возможно, благодаря ей он всё ещё сражается. Мириэль подумала, что, если бы она сама была чародейкой? Майрон тяжело вздохнул. — Насколько сильно надо ненавидеть целую расу, чтобы сравнивать её с тем, кого вы ненавидите больше всего на свете? В людях есть разные качества, есть разные люди. Какой бы хорошей ты ни была, Мириэль, ты человек, и Фаразон человек, каким бы мерзким он ни был. Непредсказуемость и хаотичность — общие черты Мелькора и смертных. Мы думаем, значит, всё ещё существуем. Люди хороши такими, какие они есть, по мне, вы в разы лучше эльфов. У вас хотя бы есть воля и способность думать, а не слепо следовать за псами Манвэ. Вы умеете делать осознанный выбор. Майрон тяжело вздохнул. Мириэль встала с каменной скамьи и села рядом с майа. Она мягко положила ладонь на его плечо и мягко ему улыбнулась уголками губ. — Да, кажется, я понимаю, о чём ты говоришь. Я и сама ранее замечала смущающие меня эпизоды в разных текстах, но теперь я слышу вторую сторону конфликта. Иронично, я тоже своего рода Моргот. — Да? — Я должна была стать королевой, но меня лишил трона мой брат, его все поддержали, люди его обожают, хотя он узурпатор, который не потерпит иных взглядов, я осталась в тени, в которой он меня терзает… — она ободряюще улыбнулась, на этот раз сама себе. — Но, знаешь, вместе мы сможем ему отомстить. За нас обоих. Майрон вздрогнул от недавних воспоминаний, хотя ему хотелось поскорее забыть этот день. Может, это правда был Мелькор? Если так, то Майрон готов утопить в крови весь остров, лишь бы снова ощутить тепло его тела. — Нет, слава тьме, только за тебя. — Если ты не хочешь об этом говорить, я пойму. — Нет, нет, всё в порядке, ничего ведь не произошло. Из-за алкоголя мне тяжело чётко формулировать мысль и говорить. В его улыбке Мириэль почувствовала что-то напряжённое. Он вечно лгал при людях, но почему-то королева всегда чувствовала его ложь. — Майрон, он пытался тебя изнасиловать? — Да, но он не смог. Значит, ничего не было, — твёрдо проговорил Майрон. — Не надо на меня так смотреть! Он как будто пытался убедить себя в этом, хотя глубоко в душе ему было просто невыносимо. И Мириэль как никто другой понимала его. — Как? — Я не нуждаюсь ни в чьей жалости, — майа резко встал на ноги, пошатываясь. — Со мной всё в порядке. Мириэль помогла ему сохранить равновесие, но он лишь схватил её за запястья. — Я и не говорила, что испытываю жалость. — Мне никто не нужен! Я сам чудесно справляюсь! — Зачем тогда ты пришёл сюда? Осушать запасы вина просто так? Ты образцовый трезвенник, ни разу тебя не видели пьяного или с вином. Ври Фаразону, но не мне, я тебя насквозь вижу. Майрон уязвлённо смотрел на Тар-Мириэль, которая своей неожиданной твёрдостью смутно напомнила ему дочь Мелиан. — Как ты… — В глубине души тебе мерзко от самого себя, да? Ты оцепенел от ужаса, или сопротивлялся, но этого было недостаточно. Тебя удерживали его гвардейцы? — Нет! Заткнись! — крикнул майа. Мириэль уловила его испуганный взгляд. Она коснулась его щеки ладонью и мягким жестом заставила его смотреть себе в глаза. — Ты ведёшь себя, как ребёнок, хотя старше короля Элроса, который уже давно мёртв. — Ты даже не знаешь, что там происходило, ты мне не судья. — Зато я могу себе это представить. Он делал это со мной не один раз. Майрон всё ещё не мог себя заставить взглянуть в глаза королеве. Он ведь и правда ничего о ней не знает, а все его домыслы не оправдали ожиданий. Майа хотелось помыться или содрать с себя кожу, лишь бы не чувствовать себя грязным. — Я ведь чародей, я во время той битвы столько эльфов и светлых майар убил собственными руками, я думал, когда он начнёт распускать руки, я отобьюсь. Это ведь пустяки по сравнению со всеми битвами… — Ты бы и не вспомнил об этом. Каждый реагирует на опасность по-своему. Я слышала много историй о насилии, большинство моих служанок — пленницы. Джахиза выцарапала одному мужчине глаза, за что её так сильно избили, что она ещё долго не могла двигаться. А Ангвэ просто замерла от страха, когда… — Нет, это другое. — Нет, это то же самое, — твёрдо возразила Мириэль, глядя майа прямо в глаза. — В случившемся нет твоей вины. — Есть, я пытался его соблазнить, ты сама видела. — Ты же не говорил ему прямо, что хочешь разделить с ним ложе? Майрон тактично промолчал. Ему было невыносимо мерзко от самого себя и своих действий, как будто он изменил Мелькору. Он ведь не испытывал влечения к королю, но тем не менее продолжал его обманывать, не понимая, что может сделать озабоченный кобель, у которого слишком много власти. — Нет, но я подыгрывал ему. Мириэль тяжело вздохнула. Как она раньше не догадалась, что у него просто не было выбора? Вряд ли бы на его месте она отличилась «целомудрием», о котором вечно говорил Амандиль. — Я как со статуей разговариваю… Не хочешь верить — не верь, но судя по твоей реакции, ты не хотел возлежать с ним, я права? Майрон кивнул. — Но я и не отказал ему. — А ты мог? Он бы в любом случае попытался взять тебя силой, в противном случае, он бы поставил тебя перед ужасным выбором, где ты был бы вынужден выбрать его, как меньшее среди двух зол. Уж я-то знаю. — Да, Мордор под его контролем, он оставил там нескольких своих наместников. — Видишь? Ты делаешь всё ради своего дома и народа, а Фаразон воспользовался твоим уязвимым положением. Это называется изнасилование, но ты не можешь себе в этом признаться. — Можешь не продолжать, — остановил её майа. — Да, он попытался, но от этого факта я не могу взять и изменить свои чувства. Я всё ещё чувствую себя так будто меня обваляли в грязи. Мириэль обняла майа, уткнувшись в его грудь. Ему нужно время, ей оно тоже понадобилось. Но ещё больше ей нужна была поддержка в тот момент, когда все её предали, и она подумала, что майа тоже не хочет чувствовать себя одиноким. Мириэль не хотела, чтобы кто-то ещё сталкивался с тем, с чем столкнулась она сама, даже если несчастье происходит с врагом. — Ты ни в чём не виноват. Совершенно неожиданно для королевы, Майрон обнял её в ответ. Никто её ещё не обнимал так бережно и аккуратно. Это напомнило ей об объятиях старого отца, Тар-Палантира, который всегда тепло улыбался своей единственной наследнице. Его образ уже начинал стираться из памяти королевы, она уже забыла его голос, на картинах и изваяниях он был изображён старым, но может, в молодости он был похож на неё саму, будь она мужчиной? — Спасибо, — прошептал майа. — Я не могла поступить иначе. Не простила бы себе равнодушие. Ещё какое-то время они стояли вот так, обнявшись. Тар-Мириэль думала о том, что может найти в этом майа не только союзника на время, но и учителя и верного друга. Её век короток, а уподобляться Амандилю и кого-то предавать у неё точно нет времени. Все они молчали, когда Фаразон захватил власть и относился к ней, как к вещи, больше она этого не потерпит, и постарается сделать так, чтобы больше никто не пострадал от его рук. Она чувствовала, как дрожит майа, и как он еле слышно шмыгает носом. Мириэль поняла, что он не хочет никому показывать свои эмоции, но сейчас он хотя бы не прячется под маской. Это уже прогресс даже по сравнению с тем, когда он сидел в темнице. Майрон разомкнул объятия. — Ты слишком добрая для этого мира и для этой династии. Шелест листвы был единственным звуком в саду, в котором смолкли птицы и исчезли люди. Королева даже не слышала журчание фонтанов. — Почему же? — Ты жалеешь врага. — Ты мне не враг. — Но я враг валар. — Я уверена, что всё можно решить и изменить. Да, они не идеальны, но они точно знают, что делают. Они же… Майа в мгновение ока изменился в лице, которое теперь приобрело напряжённый вид. Валар вызывали у него лишь отвращение, как и любое упоминание о них. — Правда? — перебил её Майрон. — Я ведь тебе не рассказал, как всё было на самом деле. Фаразон, конечно, попытался меня изнасиловать, но у него ничего не получилось, потому что вмешался Мелькор, хотя он и изгнан из Арды. Из-за него узурпатор обжег свои ладони, потому что Мелькор любит меня, и ему не всё равно, даже когда его нет в Арде. А где были валар, когда этот тиран тебя насиловал? Мириэль не нашлось, что ответить. Она подумала о том, насколько же жесток и жалок бог, по замыслу которого происходят все беды и несчастия. Он может сколько угодно сбрасывать ответственность на плечи нелюбимого сына, но никто не сможет оправдать его собственную никчёмность. Праздные валар упиваются вином, терзают мир безразличием и нетерпимостью к альтернативе, а потом превосходят врага в своей разрушительности и пожинают лавры. Может, Моргот мировое зло, а орки тупые агрессоры, потому что их таковыми считают эльфы? Из сил тьмы некому рассказать свою историю, есть лишь взгляд света. Такие мысли ранее Мириэль посчитала бы недопустимыми, но сейчас всё иначе. Она взглянула в глаза Майрону с тёмным блеском решимости. Он, нахмурив брови, выглядел так отрешённо, будто на него нахлынули неприятные воспоминания. — Есть тот, кто сможет рассказать, но ему не поверят, потому что он посмел увидеть во враге себе подобного. Королева опустила взгляд. Раньше всё было проще. Проще делить всё на добро и зло, так просто давить всех силой и диктовать, кто прав, а кто нет, при помощи силы, говорить, что недовольные — это исчадия зла. Она ведь и сама похожа на тёмных. Может, пора что-то менять? — Возможно, во мне достаточно злобы, просто её я не показываю открыто. Её взгляд был полон решимости, Майрон хорошо помнил взгляд Мелькора перед уничтожением древ. Он готов был ринуться в неизвестность, взять на себя ответственность и жить без чужого надзора, быть свободным от гнёта чужой воли. Тьма любит мятежников. Ведь только отринув чужое мнение и чужие слова можно стать по-настоящему свободным.