Как тачка?

      — Как тачка, Бобски? — Окрикивает Раз-Два, закрывая за собой дверь в гараж.       — Говнище полное, — откликается согнувшийся над капотом кореш, и это совсем не похоже на то, что он хотел услышать, потому что машина нужна уже завтра.       Остановившись за его спиной, Раз-Два убирает руки в карманы брюк и укоризненно выговаривает его заднице:       — Я ж тебя её два дня назад просил посмотреть.       — А я тут два дня и торчу уже, — дёргая что-то в капоте так, что футболка обтягивает напрягшуюся спину, а кузов болтается в сторону, возражает Бобс. — Ты в следующий раз, когда будешь брать угнанную тачку, лучше убедись, что её не на эвакуаторе угоняли.       — И чё теперь? — хмурится Раз-Два, потому что завтра — значит завтра, и без колёс никак, подходит ближе, участливо заглядывает через плечо.       — Теперь уже почти почти всё, — пшикая из баллончика чем-то отвратительно пахнущим, успокаивает кореш.       — А чё ты делаешь? — Разглядывает он, по его мнению, явно не самую нужную деталь, от которой тонкой струйкой с шипением поднимается белый дымок.       — Пытаюсь открутить эту пришкварившуюся срань, — поворачивает к нему чумазое лицо Боб, замечает промелькнувшее любопытство и расплывается в довольной улыбке. — Тебе же все равно делать нехер, да?       Раз-Два бы поспорил, но ему надо убедиться, что тачка будет готова. Ну и интересно, может быть, чуть-чуть.       — Это ты меня так о помощи попросил? — Он ухмыляется, приподнимая бровь.       — Ага, — соглашается кореш. — Я уже, честно говоря, замудохался, а тут как раз не помешает грубая сила.       Бобски выпрямляется, вручает ему кривой ключ со здоровенной ручкой и жестом приглашает занять его место. Раз-Два с сомнением оглядывает его перепачканные и обтёртые об машину шмотки, откладывает ключ на аккумулятор, снимает и складывает пиджак, поколебавшись, убирает его на стоящий неподалёку почти чистый стул, неторопливо расстёгивает и закатывает до локтей рукава. Боб медленно моргает, давит зевок и терпеливо ждет.       — Ну, а все-таки, что это за херня? — примериваясь ключом к бесполезной детали, уточняет Раз-Два.       — Лямбда-зонд. Датчик. Считает кислород на выхлопе.       — Он не особенно нужный, да? — Дёргает в первый раз рычаг Раз-Два, и ключ не поворачивается.       Вот же.       — Если ты не против, чтобы тачка завтра под тобой подпрыгивала, как хотела, — да, — соглашается Бобски, хмурится, глядя на вторую попытку, и качает головой. — Не, не так, сильнее.       — Я её сворочу, — с сомнением замечает Раз-Два, и кореш берется за ручку с другой стороны, нагибается, толкает и дергает всем корпусом.       Капот снова болтается, а ключ так и не идёт.       — Понял, как? — уточняет Боб, отходя в сторону, и Раз-Два кивает, шире расставляя ноги.       Не опасаясь больше что-то сломать, он берётся за дело, уверенный в успехе, раскачивает тачку быстрыми и мощными рывками, чувствует, как между лопаток тонкой струйкой стекает пот.       — Хватит, — останавливает кореш тяжело дышащего и возмущённо раздувающего ноздри Раз-Два, снова брызгает баллончиком, откидывает крышку небольшого холодильника, протягивает ему запотевшую бутылку и кивает на странную конструкцию из автомобильных сидений у стены. — Подождём немного.       Устроившись рядом и бросив досадливый взгляд в сторону капота, Раз-Два делает глоток и не сразу понимает, что его напрягает. В неторопливо потягивающем сбоку пиво Бобе что-то неправильное, и это чувствуется, даже если на него не смотреть. Он поворачивается, непонятливо кривится и принюхивается. Точно, кореш сейчас пахнет маслом, бензом, антифризом и еще черт знает чем, и через этот химозный букет совсем не чувствуется его обычный запах, как будто рядом Боба на самом деле нет. Раз-Два даже не помнит, чем он пахнет обычно, потому что тот не пользуется, как Фред, одеколоном, от которого мрут все насекомые в округе, или ядрёным мятным гелем, как тот же Мямля.       — От тебя тащит, — недовольно выговаривает он Бобу и снова втягивает воздух ноздрями, опять — ни хрена, кроме чертовой машины.              Кореш усмехается, поворачивает голову, тянется к нему каким-то слишком естественным и привычным движением, сразу оказываясь в личном пространстве, и, принюхавшись к шее, так же спокойно отодвигается и непосредственно замечает, не сводя с него взгляда:       — А ты классно пахнешь. По́том и апельсинами. Люблю запах немного подзаебавшегося, но щеголеватого Раз-Два.       — Тебе название одеколона подсказать? — растерянно рявкает тот, потому что подло так влезать, он не готов был и всё такое.       — Не, он мне на тебе нравится, — с озорной улыбкой поднимается Красавчик Боб. — Давай ещё раз попробуем.       К тому моменту, как блядская лямба все-таки откручивается, Раз-Два не только забывает о выходке кореша, но и успевает изрядно пропотеть, от души изматериться и, наверное, немного вымазаться из-за того, что тёр лицо грязными руками. Когда проклятущая ёбонь наконец проворачивается, он торжествующе вопит, а подскочивший ближе Бобски радостно вздёргивает руки вверх, демонстрируя бледную полоску живота и волоски над пряжкой ремня. После того, как под его руководством Раз-Два меняет датчик на новый и на пробу поддаёт газу, кореш устало, но удовлетворенно показывает большой палец и снова съезжает на стоящее у стены сиденье без спинки. По-хорошему, надо его отправить домой отдохнуть перед завтрашним днем, Раз-Два так и сделает, как только они переведут дыхание.       — Красотка. Если б не надо было её завтра списывать, мой друг-сварщик мог бы заняться порогами, — он вытягивает ноги, усевшись рядом. — Бобски, это говно ведь завтра не развалится?                   Тот пожимает плечами, откидываясь на стену, и Раз-Два снова напрягается от знакомого ощущения, что его где-то наебали. Да блин, серьёзно, только потому что он не унюхал рядом кореша, не получается его нормально идентифицировать и расслабиться?       — Заколебал, ты собой не пахнешь совсем! — предъявляет он виноватому во всём Бобсу и потеряно водит носом, нагнувшись к его шее.       — Раз-Два, я тут все-таки два дня тусуюсь, — начинает объясняться тот с усмешкой, но осекается.       Вот и правильно, не важно, что есть логичная причина, главное — его корёжит от этой неправильности, оправдания Бобски может оставить при себе и, как бы тупо это ни было, ему надо убедиться. Раз-Два лезет ближе, совсем не так изящно, как до этого кореш, потому что то ли показалось, то ли он все-таки уловил знакомый запах, тянется к коже, кривясь и мелко вдыхая, пытаясь разобрать в этом ходячем и разговаривающем автосервисе привычное. Красавчик Боб замирает, вжимается в стену, послушно открывает шею жестом полного волчьего доверия, как будто не против, если ему глотку сейчас перегрызут, почти не дышит и терпеливо даёт удостовериться, пока Раз-Два нависает, почти касаясь его носом, принюхивается, задевая ухо, всё-таки находит, что искал, шумно и удовлетворённо фыркает и снова с удовольствием втягивает воздух. Под ухом. И у основания ключицы. Кажется, ещё над кадыком, если совсем близко к коже. Бобски тихо и коротко стонет, сжимая пальцами край сиденья, тяжело дышит и почти не двигается, а практически забравшийся на него Раз-Два удивлённо осознаёт, что он сейчас делает с корешем. Этот придурок не хохмит, не лезет, а кусает губы и мелко подрагивает под ним, разрешает продолжить и, кажется, скоро заскулит. Это будоражит, будит хищное веселье и легкое злорадство. Раз-Два специально возит носом по коже, ухмыляется, когда тот сглатывает, выдыхая рвано на грани слышимости, поднимает взгляд и самодовольно интересуется у растерянного и взволнованного кореша:       — И часто тебя так колбасит?       Красавчик Боб облизывает искусанные губы и хрипло выдыхает:       — Только когда ты мне в ухо пыхтишь.       Кореш смотрит откровенно, не пытается скрыть возбуждение, а еще он неправильно близко, настолько, что ответ Раз-Два не только слышит, но и чувствует, и лучше б он все-таки не поднимал башку, а дальше прикалывался над послушно замершим Бобом, потому что буквально только что его мозги точно были на месте. Он успевает подумать, что еще не поздно сдать назад, но не двигается с места, перед тем как мягкие губы вопросительно касаются его собственных, и позволяет скользкому языку влажно и осторожно их изучать. В ответ на тихий стон он все-таки приоткрывает рот, возвращает в полные губы жаркий выдох и отвечает на поцелуй с неожиданной жадностью, пока как-то слишком осмелевший из-за этого Боб тащит его к себе на колени. Да Раз-Два никогда такого с мужиками не хотел — и сосаться с корешем не собирался, и прижиматься, забравшись на него верхом, стискивая крепкие бедра своими, и гнуться нетерпеливо, чувствуя жадную ладонь под рубашкой на спине и понимая, что второй рукой этот мудила быстро расправляется с пуговицами, но выражает возмущение как-то совсем неправильно — порыкивая, кусает губы, отирается пахом, подставляется нетерпеливым пальцам и лезет своим языком в глотку Красавчика Боба, который уже стаскивает с плеч рубашку. Он вроде даже на жопу кореша никогда не заглядывался, даже из минутного любопытства, но почему-то не только позволяет её снять, но и привстает, помогая стащить с задницы быстро расстегнутые брюки, постанывает, пока тот голодно вылизывает его рот, мнёт булки и бедра, сжимает замечательно почему-то крепко стоящий хер.       — Раз-Два, есть резинки? — между поцелуями быстро спрашивает Красавчик Боб.       Да кореш, блядь, совсем что ли долбанулся? Он — не пидарас и, само собой, не трахается с мужиками, особенно с лучшими друзьями, тем более — в ебучем гараже, в который в любой момент может запереться любой желающий. Бобски ласково сжимает яйца, кусает и лижет шею, продолжая дрочить, и долбанувшийся, похоже, не меньше Раз-Два всхлипывает и с недовольным стоном сознаётся:       — Есть.       Укусив напоследок пухлую нижнюю губу, он поднимается с Боба, стаскивающего с его ног брюки и трусы, достает из бумажника гандоны, зачем-то скидывает, наступая на задники, туфли, которые кажутся ему неуместными, как будто, блядь, всё остальное сейчас совершенно нормально, наступает на пыльный пол, поворачиваясь к корешу, на котором из одежды остались только кроссовки, и понимает, насколько тот всё-таки охренел, когда жадные руки подтаскивают его ближе и разворачивают, усаживая задницей на пыльный капот.       — Ты ебанулся?! — всхлипывает Раз-Два и раздвигает ноги, когда Красавчик Боб поднимает его бёдра, вклинивается и трётся о него стояком.       Кореш быстро и бездумно кивает, натягивает на пальцы гандон и, просунув руку между ними, толкается внутрь. Капот под задницей холодный, пальцы в ней скользкие и проворные, дверь в гараж ещё закрыта и, если всё-таки откроется, вид будет как раз на крепкий зад Красавчика Боба и ноги Раз-Два на его напряжённой мокрой спине.       — Вставлю? — возит губами по груди тяжело дышащий кореш, как будто это, блядь, обычный такой, будничный вопрос, да он даже примерно не представляет, влезет сейчас его хер или нет, запрётся кто-то их с этим поздравить или пронесёт, и как ему при любом раскладе после Бобсу смотреть в глаза, если он сейчас даст, несмотря на то, что недавно из кожи вон лез, доказывая, что совсем не по мужикам.       Раз-Два стонет на беспокойных пальцах и кивает, избегая его взгляда, чувствует, как те выскальзывают, а бедра кореша двигаются ближе, когда тот упирается в него хером, толкается в непривычно растянутый зад и въезжает наполовину, раздвигая и заполняя неправильно, обжигающе, крепко.       — Бля-ядь, — срывается он на скулёж, когда Боб сминает пальцами булки, сгибает и приподнимает его над капотом, раскачивается в нем жёстко, жадно, с каждым движением глубже.       Раз-Два хватает воздух, задыхается между холодной машиной и жарким нетерпеливым телом, сжимается, пытаясь выиграть передышку, и длинно стонет, потому что кореш всё-таки засаживает до яиц и продолжает толкаться скользко, горячо и голодно, на грани с болью и помешательством. Боб мокро стонет в его грудь, покусывая и прихватывая кожу пухлыми губами, лупит по поджавшейся заднице напряжёнными бёдрами, раздвигает её наглыми пальцами, чтобы Раз-Два принял больше, совсем поехал крышей, сжал крепче его бока ногами, гнулся, охал и насаживался, приподнимаясь выше, прижимая к себе его голову, забыв про ебучую дверь и всё на свете, тёрся членом об влажный жёсткий живот и скулил на одной ноте, чувствуя, что скоро оба сорвутся.       — Сейчас твоя кожа пахнет ещё лучше, — подставляясь его рукам, шепчет Красавчик Боб, целует и вылизывает запястье, тянет ближе, трахает быстро и жёстко, проезжаясь по телу скользко и горячо, и Раз-Два неверяще стонет, выгибаясь под ним и пачкая обоих, чувствуя, как хер кореша подрагивает, а сам он вжимается теснее с тихим, длинным всхлипом и наполняет резинку внутри короткими толчками.       — Одевайся, блядь, срочно, — рвано выдыхает Раз-Два, успевший вспомнить про дверь и похолодеть от нехорошего предчувствия до самых потрохов.       — Ага, — согласно мычит кореш, неторопливо собирая с его груди губами капли пота, выходит, придерживая гандон, снимая, целует бедро и мажет по его лицу пьяным, довольным взглядом.       — Быстро, — умоляюще кривит морду Раз-Два, и Бобски исполнительно кивает, а, когда они кое-как вроде бы натягивают шмотки, лезет, падла, целоваться, снова прижимая к капоту.       Уступая напору, он впускает в рот вёрткий язык и тихо мычит в мягкие губы, обессиленно съезжая на тачку, шарит ладонями по крепкому телу, думает, что стоило бы заправить в брюки мятую рубашку и слышит скрип двери. Они успевают оторваться друг от друга, когда заходит Мямля, и у него опять эта морда — счастливая настолько, как будто ему невъебенный выигрыш в лотерею притащил лично Санта Клаус, в которого он не зря продолжал верить долгие годы.       — Тачка готова, — невозмутимо застегивая штаны, поворачивается к нему Боб.       Весёлый вопросительный взгляд Мямли останавливается на Раз-Два, а тот не вовремя замечает протертый на пыльном капоте след своей жопы.       — Я заглянул, с машиной помог, — кривя морду, бурчит он, особо не надеясь ни на свою убедительность, ни на то, что тот теперь отъебётся.       — Замечательно, — широко скалится Мямля. — Зашёл, помог другу. Мо-ло-дец!       Просто охуенно. Он же его теперь с говном съест. Сначала обстебёт вдоль и поперек, выпытает все подробности, а потом еще долго будет нудеть, что нормально с корешем трахаться.       — Пошли, пивка попьем, — игнорируя повисшие в воздухе недосказанности, как ни в чём не бывало предлагает Бобски, хлопая их по спинам и подталкивая к выходу. «Мямля хоть когда-нибудь угомонится?», — обречённо думает Раз-Два, чувствуя съехавшую ниже ладонь.