***
Аид сдержал слово. Когда хозяин наконец вернулся, в доме вновь воцарилось спокойствие. Его лицо, как и прежде, было непроницаемым. Одного короткого отсутствия хватило, чтобы затормозить бумажную работу на месяцы. Но вот месяцы прошли. Затем годы. На голове малыша выросли угольно-черные волосы, как у его отца. Спокойствия от этого больше не стало. Аид проводил с сыном немного времени. В конце концов, у него было бесконечное количество бумажной работы и еще не принятых решений. Но в тех редких случаях, когда появлялась возможность, он посвящал своему сыну внимание безраздельно. Это не всегда было хорошо. Однажды вечером (или утром?) они оба сидели за обеденным столом. С ними сидела Никта. Для всех остальных она была матерью Загрея, особенно для него самого. Всеобщая ложь, скрывающая горькую правду. Семья ела в тишине. В то время Загрей уже научился вести себя в меру послушно в присутствии отца. Но когда он потерял интерес к еде, не съев и половины, детские инстинкты взяли верх, и мальчик отпихнул тарелку. — Не хочу! Аид сжал кулаки, пытаясь сохранить спокойствие, которое всегда поощряла в нем Никта. — Мальчик… повара усердно трудились, чтобы приготовить для тебя это блюдо. Я дам тебе всего один шанс. Придвинь тарелку и ешь. — Нет! По тому, как взревел Аид, можно было подумать, что Загрей впервые выругался. — МОЛЧАТЬ! Ты смеешь выказывать неуважение этому дому, своей матери и мне?! Если ты не будешь есть, то навечно останешься жалким слабаком, и ты слишком неблагодарен, чтобы понять это! Если из твоего рта вырвется еще хоть одно слово, и если он при этом будет пуст… тебе не понравится, к чему это приведет. Слуги были в ужасе. Загрей еле сдерживал слезы. Лицо Никты выражало смирение той, кто не единожды пытался смягчить характер Аида. И все же одной маленькой тени хватило наглости, чтобы заступиться. — Он всего лишь дитя, господин! Длинный стол вздрогнул от удара кулака. — Он мое дитя! И ни одно мое дитя не станет подобным посмешищем! Я не потерплю возражений, душа, иначе ты будешь низвергнута в самые темные глубины Тартара! — разгневанный взгляд Владыки вновь упал на Загрея. — Доедай. Свою. Порцию. Дрожа, мальчик пододвинул тарелку. — …да, отец… Сын подчинился, но Аид видел, что его глаза были полны слез. Глаз, доставшийся от отца… и тот, что он получил от матери. Словно плакала сама Персефона. Аид не придал этому значения. Он сделает мальчишку сильнее, сделает так, что тот будет вызывать уважение, он поклялся. Аид сделает из Загрея того, кем могла бы гордиться его родная мать.***
Время продолжало идти. С точки зрения людей и теней, Загрей рос достаточно быстро. Но для богов… он был мал. Примерно тогда же Аид понял, что в нем проявляется наполовину человеческое наследие матери, и Владыку вновь охватила тоска. Эта половина была вечным напоминанием о том, что он потерял… и что с трудом удерживал. Но он продолжал пытаться. Мальчику нужно научиться драться. Сначала Аид совершил ошибку и попытался обучить его самостоятельно. Едва ли подросток мог тягаться с безжалостным богом, особенно когда тот почти не сдерживал себя. Аид не ранил его, или, по крайней мере, не пытался этого сделать, но когда их схватка закончилась, стало очевидным, что его божественная сила — даже сдерживаемая — оставляла слишком много синяков. Аид знал, что так не может продолжаться. Загрею это не принесет ничего хорошего… как и ему самому. Когда Аид увидел своего мальчика лежащим на спине и стирающим кровь с губ после жалкой попытки сражаться, в нем вновь поднялся гнев. — Ты мой позор, — выплюнул Владыка, опуская трезубец. — Я новичок! — Одно другому не мешает, — не в силах больше видеть глаз жены, гневно смотрящий на него, Аид отвернулся. — Очевидно, что твои способности ограничены. Однако ты все еще можешь стать сильнее. Я найду тебе подходящего учителя. Одного из лучших. Быть может, кто-то столь высокого ранга сможет добиться от тебя толка. — …сволочь. Когда Аид обернулся, казалось, что его взгляд был способен убить Загрея на месте. — Ты что-то сказал? Мальчик опустил взгляд. — …ничего. — Так я и думал. А теперь отряхнись и иди в свою комнату. Если в ней не будет убрано, когда приду я, тебя ждет наказание.***
Несмотря на опасения Аида, Ахиллес смог обучить Загрея искусству войны. Тем не менее, он, очевидно, не привил мальчику дисциплины, поскольку характер того ухудшался день ото дня. К тому времени, когда Загрей стал почти взрослым, он отвечал Аиду так же остро, как тот его упрекал. Слова Владыки больше не вызывали страха… только злость. Так тому и быть. До тех пор, пока мальчик выполняет поручения, он может язвить сколько угодно. Однако прогресса Загрея было недостаточно, чтобы удовлетворить Аида. Мальчик становился сильнее, но по-прежнему не имел цели. Вопреки здравому смыслу, Владыка решил дать ему эту цель. Он поручил Загрею работу в административном зале. Там за столами сидело множество теней, руки перебирали и подписывали горы бумаг. Аид намеревался посадить Загрея за один из столов. Это было ужасно. Мальчик портил больше, чем помогал, и из-за него работа снова встала. На этот раз Аид не разозлился. Он привык к провалам сына. Владыка чувствовал лишь разочарование. — Ты не только опоздал, снова… но и не смог, в который раз, выполнить простейшее поручение. Сколько попыток тебе необходимо? Я с тобой слишком мягок. Мальчик больше не мог молча терпеть его выговоры. — Слишком мягок? Вместо того, чтобы без конца меня критиковать, не думал ли ты, что, возможно, стоит уделить чуть больше времени моему обучению этой захватывающей работе, чтобы я смог удовлетворить тебя ее результатами? Прошу простить, что оказался неспособен запомнить все утомительные детали устройства архива во время твоего прошлого монолога. Спор продолжался некоторое время, обоим было, что сказать, никто не думал отступать… пока, наконец, терпение Аида не иссякло. — Ты уволен! А теперь прочь из зала и прочь с моих глаз! От ненависти во взгляде Загрея внутри все сжалось, этот проклятый глаз был полон презрения. Аид не смог перестать думать о нем даже тогда, когда мальчик ушел. Но никакой взгляд не бил так сильно, как осознание того, что он вырастил неудачника.***
И все же… возможно, это было не так. Вскоре после ссоры в административном зале Загрей узнал о своей родной матери, и начались его попытки сбежать. Аид лишь усмехался, заранее уверенный в их тщетности. Возможно, постоянные неудачи усмирят мальчишку. Или же он каким-то образом выберется и перестанет быть проблемой Аида. Ему было все равно. Но ничего из этого не случилось. Загрей был очень далек от смирения, и когда ему наконец удалось выбраться, лишь для того, чтобы вновь быть низвергнутым в глубины, он не остановился. Он снова и снова продирался через охрану Подземного мира. Загрей получил поддержку дома, теней, дальних родственников с Олимпа. Он стал сильнее. Он выдержал. И в конце концов именно он восстановил дом и вернул Царицу. Было нелегко перестать видеть в Загрее разочарование, но что оставалось? Аид ошибался. Он был упрям, но не мог не признать этого, когда мальчик привел Персефону и вновь осветил его мрачную жизнь. Но когда ликование утихло… его место заняло сожаление. Каждый раз, когда Загрей вставал против Аида во время другого, более официального подъема на поверхность, воспоминания о всех тех резких словах, что Владыка бросал ему, вспыхивали в сознании. Каждый раз, когда они всплывали на поверхность, Аид вспоминал тот день, когда попытался и не смог обучить его. Теперь, когда на Аида смотрела его жена, взгляд, который мерещился ему все эти годы, был полон лишь любви. И ему порой казалось, что после всего он не заслуживает этой любви. Когда он смотрел на глаз Загрея, то больше не видел неприязни. Только жалость. Быть может, когда-нибудь их отношения станут лучше, но Аид ни на секунду не забывал, что Загрей жалеет его. Возможно, он зашел слишком далеко. Аид так отчаянно желал быть непохожим на своих невыносимых родственников, вырастить наследника, который был бы лучше них, создать того, кем Персефона могла бы гордиться… что ж, Загрей стал именно таким, но только потому, что вобрал в себя качества, которые Аид не хотел в нем видеть. Только сейчас он понял, что никогда не верил в мальчика. Теперь этот глаз станет напоминанием о его провале. Он не знал, как отблагодарить Загрея. И так и не смог попросить его о прощении.