Снега

      Метель будоражила воображение. В её убаюкивающем вое слышалась музыка смерти, какой-то волшебной страшной сказки о морозах и льдах. Нагито знал много сказок: счастливых, пугающих и печальных, но…сказка о снеге была новой. Она несла в себе тяжесть боли, оседающую глубоко внутри разрывающей внутренности пустотой. Она не имела конца, продолжаясь снова и снова в песнях ледяных ветров.       — Ты снова вышел на улицу в мороз? — от родного голоса теплело внутри. Нагито обернулся, на его лице появилась слегка виноватая улыбка. Обладатель голоса лишь тяжело вздохнул. — Я не собираюсь возиться с тобой, если ты снова заболеешь.       — Ах, Хината-кун, тебе не стоит волноваться об этом, — он наклонил голову к плечу, просунув ладони в карманы. — Теперь я вновь очень удачлив. — Он не двигался с места, хоть от тепла его и отделяло всего лишь четыре шага.       Сквозь летящий кругами снег виден был его чёткий силуэт, освещённый мягким домашним светом. Воспоминания подкинули отрывок в плывущий от счастья мозг. Нагито усмехнулся, ладонью будто отгоняя мельчащих перед лицом бабочек, чьи крылья невесомо касались его замёрзших щёк. Шаг.       — Вспомнил что-то? — недоумение на чужом лице было милым, заботливым. На нём отражалось обычно незаметное для других беспокойство в выгнутой брови. — Давай ты расскажешь мне об этом дома, Нагито. — К нему протянулась рука. Комаэда соврал бы самому себе, если бы сказал, что Хаджиме в этот момент не был похож на святого.       Его образ возвышался над холодными снегами, прорывался сквозь страшные морозные сказки, распеваемые метелями. И как же хотелось прикоснуться в ответ, сжать горячую ладонь в своих оледеневших руках. Нагито жаждал этого тепла, внутренняя пустота требовала присвоить, забрать полностью. Он знал, что люди говорят о эгоисте Нагито Комаэде, о ненормальном Нагито Комаэде, о сумасшедшем… Нагито Комаэда не отрицал.       — Да, вспомнил. Ммм, — он обхватил свой подбородок, — ты так добр ко мне, Хината-кун. — Счастливчик расплылся в обожающей улыбке, когда со стороны раздалось цоканье. Так типично реагировать на комплименты с его стороны. Так привычно видеть его смущение. Нагито жалел в этот момент, что их отделяло так много, он хотел видеть всё. — Я люблю тебя. — Под подошвой хрустит снег.       Ветра утихли, когда в чужих разноцветных глазах зажглась нежность, подобно бенгальским огням. Видя это, он чувствовал атмосферу домашнего спокойствия и праздника. Хаджиме всегда был таким, несущим в себе что-то обыкновенное и невзрачное, на факт его существования мало кто хотел тратить время. Нагито видел это. Они были похожи, сколько бы другой того не отрицал. Но именно эта черта, постоянные отрицания, попытки поступить лучше и правильнее, быть увереннее в чужих глазах, направить остальных к будущему. Пытаться, сталкиваться со сложностями и разбивать их на мельчайшие осколки. Внутри разливалось томящее восхищение каждый раз, горячее до безудержного смеха и нескончаемых слёз искренней радости. Каждый момент этих чувств Нагито бережно хранил в своей памяти, оберегая подобно ценнейшим сокровищам.       — Я тоже люблю тебя, Нагито. — Никогда никакие слова не вызывали столько отзывчивости и счастья в его душе. Ох, кажется, его щёк касались лёгкие крылья снова. На холодном лице они будто горели. — Не плачь, Нагито, я люблю тебя, идём ко мне. — Как отказать? В этот момент тянулась вечность.       — Ахах, конечно, я иду, Хината- кун. — Тёплый свет потухал. — Я ведь вновь такой везучий, правда? — один лишь шаг, в последнем тусклом луче заточенный клинок отразился холодным блеском.       Он посмотрел вниз. Улыбка спокойная и решительная дрожала, как тогда, когда он наблюдал за уходящими под землю чёрными, из дорогого дерева, гробами, в которых уснули вечным сном его родители. Теперь там была лишь рука, бережно уложенная над снегом. А что было под ним…невыносимо далеко.       — Наверное…эта сказка имеет счастливую концовку, Хаджиме. — Голос стихал до шёпота, становясь хриплым смехом. — Согреешь меня?       Холодный снег окрасился алым цветом горячей крови.