watashi no naka no yami. // darkness inside me.

Больно. Вандер закрывает глаза, выдыхая тихий стон. Вместе с хрипом в воздух вырывается облачко пара - Вандер почему-то уверен, даже не открывая глаз, что пар черный, чуть светящийся по краям. Тьма наполняет его изнутри, словно вино наполняет бокал в руках у лорда - до краев, чуть расплескиваясь, стекая по резным бокам. Пенится, клубится внутри, плотная, гладкая по краям, осязаемая тьма. По закрытым глазам бьет белый свет - Вандер жмурится, заранее зная, что его ждет, и ему хочется заткнуть уши, чтобы не слышать ни голосов, ни криков, ни смеха. Голоса принадлежат людям - старым и младым, женщинам и мужчинам, юным девам и юношам, а люди принадлежат внешнему миру. Вандер же заперт здесь - в осязаемой тьме, на краю света, в запретных землях, и его кровь скоро станет так же холодна, как и серые небеса над его головой. Небеса... Вандер щурится и открывает глаза - свет превращается в луч солнца, бьющий из круглого окна в верхнем своде храма. "Опять, - думает Вандер, приподнимаясь на локтях. - Опять..." Тело простреливает острая боль, с одежды густо капает черным, и Вандер не уверен, чья это кровь - колосса или его собственная. Голос Дормина отражается эхом от каменных стен и внутри его черепа, он шепчет в уши и кажется, словно он копается по локоть внутри Вандера, с удовольствием гурмана разгребая почти-осязаемую тьму руками; Вандер закрывает глаза, даже не стараясь услышать, какой колосс будет следующим. "Далеко-далеко отсюда лежат запретные земли, Вандер! Огромные, забытые запретные земли! - голос Моно даже подрагивает от плохо сдерживаемого восторга. - Ты представляешь? Целые народы! Города! Гигантские храмы! Целый мертвый мир!" "Для девушки у тебя нездоровая тяга к мертвым вещам", - смеется Вандер, но его спину трогает неприятный холодок мурашек. Моно хитро улыбается ему, заглядывая в глаза: "Ты бы смог туда отправиться? Сразиться с тенями прошлого и войти в Древний Храм? Говорят, там обитает Тот, Кто Воскрешает Мертвых..." "Говорят, для этого нужен непростой меч", - показывает язык Вандер, делая ударение на слове "говорят", передразнивая девушку. "Что для тебя раздобыть какой-то меч, Вандер? Ты же герой", - улыбается ему Моно, а воин треплет ее по черным волосам. В самом начале сезона урожая воздух густо напоен ароматом яблок и последним жаром уходящих теплых дней. Моно клюет носом под деревом рядом, а Вандер смотрит на горизонт, и ему кажется, что он почти видит туманные и зловещие очертания мертвых городов и разрушенных мостов - скелетов жизни на теле земли. И теплый полдень вдруг становится холодней. Его рукава давно превратились в лохмотья, в прорехи на коленях видно одну незаживающую рану, месиво серой земли и черной крови, засохшее по краям корочкой. Агро испуганно ржет где-то внизу - Вандер стискивает зубы, осторожней, милая, не попадись случайно под ноги этой громадине. Оглушительно ревет над головой, Вандер до судороги стискивает пальцы в затхлой, спутанной шерсти колосса и отталкивается ногами - выше, еще выше... Колени саднит, царапины и ушибы отзываются по всему телу ноющей болью, кровь из рассеченного лба заливает глаза, но Вандер с упорством моря, точащего скалы на своем берегу, лезет наверх, надеясь, что каменный уступ на теле титана, маячащий где-то справа, будет достаточно широк, чтобы лечь на нем пластом и перевести дыхание. Небо глухо ворчит над головой, (хотя, наверное, это рычание колосса) и на землю падает первая капля, а за ней начинается режущий ливень, заволакивающий пеленой все в радиусе нескольких метров. У Вандера нет сил взывать к Богам и смеяться над их шутками, да есть ли они, эти Боги, на этой проклятой земле. Он снова и снова отталкивается ногами от бугристых боков колосса, еле распрямляя болящие от напряжение пальцы. Рукоять меча намокает и становится скользкой, тяжесть тянет вниз с такой силой, словно целый древний храм рухнул на него. Вандер утыкается лбом в воняющую шерсть, пытаясь перевести дыхание. Кажется, уже ничего не болит. Совсем не болит. Конечно, не болит... Варнер заносит над головой меч и вгоняет его колоссу под затылок, снова и снова, с болезненным остервенением разворачивая рану все сильнее. Ему в глаза льет черной кровью, и он слепнет, не имея возможности оттереть ее. Дождь мешается с кровью, смазывая все в единую, неразбавленную пелену, Варнер бьет наугад, не ощущая вывернутых плеч и боли в мышцах. Когда он слышит предсмертный рев колосса, то загоняет меч по самую рукоятку и, выдернув его, разжимает пальцы. Падая вниз, сквозь туман, дождь и крошащиеся обломки титана, Вандер закрывает глаза - даже смерть будет милостью Богов и величайшим даром, как ему вообще могло прийти в голову вернуть Моно в мир, где день за днем можно испытывать такое? Тьма подхватывает его в свои объятья у самой земли и проглатывает, переворачивая небо и землю вверх ногами. Где-то далеко встревоженно ржет Агро, а потом наступает тишина. "Цена того, что ты просишь, будет высока." "Мне все равно. Я заплачу ее." Согласился бы он на это, если бы знал то, что его ждет? Согласился бы он - или сбежал бы, несмотря ни на что, ни на холодный труп Моно, словно немой укор Богов на его руках, ни на клеймо труса, ни на то, что ждало бы его по возвращению в родные места, где пустовал ныне Священный Алтарь, дожидающийся, когда на него вернут меч, тот самый меч, что ныне оттягивал ножны Вандера? У него не было мгновенного и однозначного ответа, и поначалу это пугало, заставляло мучительно взвешивать внутри все "за" и "против", всевозможные обстоятельства, то оправдывая себя, то жестко терзая мыслями о том, что никакой он не воин, которым его считала Моно, ни герой, раз он даже допускает подобную мысль... А потом все стерлось в безликую пелену света и тьмы, в тошнотворную, покачивающуюся у горла черноту, в голос Дормина, с грохотом разрушающихся идолов колоссов, в их рев, заставляющий дрожать небеса, а хрупкие арки мостов - падать в бездну. Единственное успокоение было в моменте, когда волшебный меч, не ведающий преград на этой земле, проникал сквозь толстую, землистую кожу колосса, сквозь его мех и камень его доспеха, когда он вонзался в светящийся символ, и символ покрывался черной кровью - Вандер выдыхал почти облегченно, он не один такой. "Эй, Агро, как ты все время оказываешься рядом? Расскажи, Агро, что ты видишь после того, когда кровь и сущность колосса вонзаются в меня, приподнимая на землей и бросая вперед? Или тьма забирает и тебя тоже? Ты видишь свой лошадиный Мир Мертвых, Агро? Что ты чувствуешь? Как находишь меня?.." Звуки голоса, настоящего живого голоса - Вандеру кажется, он разучился говорить, потому что все, что он ныне произносит - это срывающийся крик "Агро!" на бегу, когда земля дрожит под ногами, и где-то совсем рядом горят чужие, древние глаза, в длину поперек - словно вставшая на дыбы лошадь. Агро?.. Агро! АГРО!! Его точка невозврата давно позади. В Храме что-то неуловимо поменялось, но что - Вандер никак не может понять. Рядом клубятся тени, Вандер не знает, фантазия ли это или реальность, он слишком долго пробыл в черноте, и теперь она выплескивается из него, идет за ним по пятам, как когда-то ходила его вороная Агро. Агро ныне где-то на дне - пропасти ли, реки ли - и да упокоят Боги ее душу, его верного друга, его товарища, его самого нужного и преданного воина. Вандер хрипит и кашляет, словно древний старик. Тьма рвет в клочки его легкие, скручивает кишки и крошит позвоночник, и его глаза, что-то не так с его глазами... Люди Лорда Эмона тычут в него начищенными до блеска клинками и наконечниками стрел, вложенными в арбалеты, а Вандер завороженно смотрит на их бликующие отражения: Всемилостивые Боги, да кто же это такой в его одежде?.. Он трогает свое лицо и этот бледный, изрезанный печатями тьмы, черноволосый юноша со слепыми, белыми глазами трогает свое лицо в отражении. "Погляди, что ты наделал." "Тебя использовали." "Ты отмечен самой смертью." Вандер еле переставляет ноги, совершенно не обращая внимания ни на Лорда Эмона, ни на его людей. Шестнадцать. Дормин сказал - шестнадцать. Он убил шестнадцатого. Моно должна быть жива. Моно должна... Его ногу пронзает боль, одновременная с щелчком арбалета - погодите-ка, боль? - и Вандер падает, с трудом узнавая во вскрике свой собственный. Ткань штанов пропитывается черной кровью - нет сил ни встать, ни ползти дальше, тьма внутри бесится, словно проткнутая оболочка заставляет ее искать выход и мечтать выплеснуться наружу. "Его... убить из жалости... надо... лучше так, чем..." Вандер с трудом переворачивается - в ушах шумит. Из жалости. Из жалости. Не из жалости ли к Моно он принес ее сюда, холодную и твердую, словно алтарь, на котором она и поныне лежит? Не из жалости ли к себе он бежал сюда, в эти земли, с этим мечом?.. Почему она лежит? Почему она лежит?.. Он сказал - шестнадцать... Острие меча над его головой плещет светом, отраженным из круглого отверстия в своде. Вандер смотрит на него до последнего, ему кажется, будто тьму притягивает этот дивный, чистый свет... Меч входит прямо в сердце. Или туда, где было сердце. Ныне там только шипящая, пузырящаяся тьма. Они отшатываются от него, как от чудовища, когда он встает, придерживая меч в груди - что вы все знаете о боли, нежные люди цветущих равнин и живых городов? Что вы знаете о боли, воины, прошедшие десятки битв? - и на пол под его ногами щедро льет черной, пенистой кровью - кровью колосса. Чертов меч мешает добраться до Моно - Моно, Моно, почему ты не встаешь, он же сказал - шестнадцать, так вот они, все шестнадцать, во мне - и Вандер выдергивает его. Тьма ликует в груди, вырываясь наружу и обволакивая его своим непрозрачным коконом. Люди испуганно вздыхают вокруг, но шум в ушах не дает Вандеру расслышать это - Моно, Моно... Когда он падает лицом вниз, ему кажется, что он видел, как Моно, лежащая на каменном алтаре, вздохнула. И он закрывает глаза с улыбкой на потрескавшихся губах. owari.